Глава двадцать седьмая

(р. Волома, 14—15 августа 1942 г.)

Через Волому переправились быстро и хорошо. В де­сять часов утра бригада подошла к реке, а к двенадцати все отряды уже были на восточном берегу.

День выдался теплым и солнечным, вокруг было тихо и покойно, по прибрежному лесу разносился такой без­мятежный птичий пересвист, что невольно казалось — все самое страшное осталось за этой быстрой рекой, вода в которой, если долго смотреть в нее, вроде бы и не текла, а упруго и бесшумно сливалась по каменистому желобу.

Еще рано утром был бой. Финны, обойдя партизан­ский лагерь, предприняли атаку с востока, стремясь пре­градить путь к реке, но бригада, отбив атаку и оставив отряд имени Чапаева в прикрытии, глубоким обходным маневром вышла из боя и оторвалась от противника. «Чапаевцы» догнали ее на полпути к переправе.

Минуло чуть больше суток, как Аристов официально вступил в командование бригадой, и за это время все складывалось так удачно — и бой, и отрыв, и форсиро­вание реки,— что он имел все основания быть довольным. Он стоял вблизи переправы и, как это делал когда-то Григорьев, пропускал мимо себя поднимавшихся на берег бойцов, не шумел, не поторапливал, а улыбкой и кивком головы подбадривал каждого. Он мог бы любого оклик­нуть по фамилии, ибо у него была удивительная для бли­зорукого человека память на лица; он помнил не только тех, кто сейчас проходил мимо, но и тех, кого уже не бы­ло в этой цепочке, кто остался за Сидрой, за Тумбой, на той далекой высоте 264,9, откуда началась эта тяжкая и бесконечная тропа отхода. Но те, кого уже не было, по­мнились совсем по-иному: их лица вставали теперь в па­мяти обратной связью — через фамилию, через строку в длинном столбце блокнота, через день гибели или какой- либо приметный случай. Он знал, что их нет, он сам за­носил их фамилии в списки погибших, умерших от ран или от голода, однако те, кого ему собственными глазами не довелось видеть мертвыми, в памяти словно бы про­должали оставаться живыми, только почему-либо от­ставшими и потерявшимися...

В этот ясный солнечный день все казалось ему воз­можным, доступным, подвластным, даже любовь и ува­жение подчиненных, даже их теперешнее настроение, ко­торое, как он знал, зависит во многом от его собствен­ного, и это ощущение полной и прямой связи с другими рождало в нем окрыляющую уверенность, что дальше все пойдет так же удачно, как получилось сегодня.

Когда переправа была закончена и отряды, продви­нувшись к баракам, заняли круговую оборону, Аристов созвал командиров и комиссаров. Еще вчера он предла­гал обсудить план дальнейшего движения бригады на совете командиров, но сегодня пришел к выводу, что ни­каких обсуждений устраивать не следует — иных прием­лемых вариантов перехода линии охранения он не видел, а значит, и незачем оставлять у людей впечатление, что они возможны.

Велев раскрыть карты, Аристов, волнуясь и стараясь говорить по-военному, приказал:

— Отряды «Боевые друзья» и «За Родину», под об­щим командованием Грекова, выдвигаются до бараков у просеки, резко поворачивают на юго-восток, двигаются в направлении озера Вягиламби, форсируют шоссе Паданы — Кузнаволок, громят гарнизон южнее Барановой Горы и переходят линию финского охранения в квадрате 42—24. Есть вопросы?

Есть! Какова сила гарнизона? — спросил Греков, еще не успев проследить маршрут по карте

— Раньше числилась пограничная егерская рота. А что теперь — тебе самому предстоит выяснить.

— Ясно, товарищ комбриг.

Аристов остановил взгляд на командире отряда «Бу­ревестник» Николае Пименове, недолго выждал.

— Отряды «Буревестник» и имени Чапаева под ко­мандованием Пименова двигаются отсюда параллельно реке Волома. Цель — лесной гарнизон противника в ко­ординате 46—18, и далее — переход линии финского охранения.

От Пименова никаких вопросов не последовало. Вче­ра Колесник рассказал ему о плане Аристова, они вдво­ем на всякий случай обсудили его, и хотя оба не были уверены, что партизанским группам удастся оторваться от преследования (а именно на этом строился весь рас­чет), все же тщательно проработали предполагаемый маршрут на карте.

— Разведвзвод,— продолжал Аристов,— остается на сутки здесь, ждет подхода отряда Попова.

Упоминание отряда Попова вызвало оживление. Все переглядывались, пытаясь выяснить, что кому известно о Попове, недоуменно пожимали плечами, это разозлило Аристова:

— В чем дело? — сурово оглядел он собравшихся.— Ефимов, в чем дело?

— Вы сказали,— поднялся комиссар Ефимов,— «ждет подхода отряда Попова»... Разве от Попова есть какие-либо вести?

— Нет. Но именно поэтому я и оставляю разведвзвод. Ясно вам? До Воломы Попов точно знает наш маршрут. А дальше Николаев даст ему направление на выход юж­нее Барановой Горы, а сам поведет взвод к Сондалам, чтобы взорвать мост. Повторяю, ждать здесь Попова до завтра, до девятнадцати часов.

Колесник, впервые за все время похода, сидел на опе­ративке не рядом с командиром бригады, а даже за спи­нами других. Он, как и все, делал пометки на своей кар­те, молчал, но тут не выдержал:

— Взвод не может оставаться сутки без движения. По следам идут финны. Мы рискуем потерять взвод.

— Мы рискуем потерять не только взвод,— жестко ответил Аристов, даже не взглянув в его сторону,— мы рискуем потерять всю бригаду, если будем бояться ри­ска... Николаев достаточно опытен, чтоб действовать по обстановке! Прошу внимания! — Аристов выждал не­сколько секунд и ровным приказным тоном продол­жил: — Отряд Кукелева и штаб двигаются между двумя другими группами. В квадрате 50—08 резко поворачива­ют на север, выходят на берег Елмозера, громят гарни­зон в бараках, переправляются на восточный берег, бы­стро обходят озеро с востока, выдвигаются к высоте 120,3, заказывают продовольствие и ждут подхода остальных групп. За двое суток им предстоит пройти сорок два ки­лометра — в наших условиях это нелегкая задача... Этот план согласован с Беломорском. Нам обещана помощь. На каждое направление перехода линии охранения бу­дет выдвинуто по роте пограничников, они поддержат нас. На помощь нам выходит отряд спецшколы ЦК пар­тии. Есть вопросы? Нет? Сейчас недолгий отдых. В шест­надцать выступаем. Все, желаю успеха!

Сводной группе Грекова, состоявшей из отрядов «Бое­вые друзья» и «За Родину», достался самый беспокой­ный маршрут. Путь пролегал вблизи основной дороги, связывающей Масельгский и Ругозерский участки фрон­та, слева все время приходилось держать усиленное при­крытие, а в обоих отрядах уже не насчитывалось и сотни бойцов. Особенно большие потери понес отряд «За Ро­дину». Взвод Мелехова почти полностью полег при про­рыве с высоты 264,9, два других — Мурахина и Самсонова — заметно поредели в жестоком бою у реки Сидра, когда сдерживали натиск двух финских рот, стремивших­ся к переправе.

Шли медленно и осторожно. Чтобы сбить противника со следа, много раз разворачивались цепью, с полкило­метра двигались на расстоянии видимой связи друг от друга, снова вытягивались змейкой, минировали тропу, оставляли заслон и лишь после этого садились на корот­кий отдых. При этих маневрах была опасность растерять людей, ибо стоило кому-то одному проявить невниматель­ность, как цепь могла оказаться разорванной, а потом — ищи-свищи в лесной глухомани отколовшуюся часть отряда.

Когда усаживались на привал, с востока нередко слы­шали далекое завывание автомобильных моторов, ближе к ночи оно становилось все отчетливее и тревожней, начало казаться, что дорога совсем рядом, за ближайшей сопкой. Перед сумерками над лесом долго кружил фин­ский самолет — пришлось выжидать, пока он скроется.

К десяти часам совсем стемнело. Идти стало особенно трудно и опасно: видимости никакой, случайный треск сучка под ногами слышен за сотню метров, вражеская засада могла подпустить партизан на десяток шагов и накрыть их огнем на марше. С час еще двигались рыв­ками, то и дело останавливаясь для разведок местности, потом Греков дал команду на привал, и лагерь затих в ожидании рассвета.

После Воломы настроение у людей заметно перемени­лось. Еще недавно, когда петляли в лесах, стараясь ото­рваться от преследователей, и впереди ждали партизан финские заслоны у рек и дорог, в собственное спасение мало кто верил. Слишком далеким представлялся путь, чтобы думать о его окончании; слишком мало сил оста­валось у каждого, чтобы на них рассчитывать, а смерть — вот она, рядом: она подстерегала за любым кустом, на любой болотине! В те дни жили одним — выдержать, не отстать, не оторваться в спешке от товарищей, отбиться от наседающего противника и во что бы то ни стало убе­речь ноги. Ранение в ноги было страшнее смерти. Испы­таний, тягот и лишений, которые приносил каждый новый день, с избытком хватало для того, чтобы успевать ду­мать лишь о них и не тешить себя далекими пока на­деждами.

Теперь все приблизилось.

Длинное и узкое Елмозеро, за которым начиналась «нейтралка», было всего в нескольких километрах, и хо­тя путь пролегал в обход озера, эта близость волновала, рождала и надежду, и робкую веру, и нетерпение. Все понимали, что главное препятствие еще впереди — будет бой, будет прорыв, будут смерти и ранения, и еще неиз­вестно— удастся ли пробиться через вражескую оборо­ну. Но все это представлялось теперь не таким важным, как возникшее и с каждым переходом крепнувшее ощу­щение, что идти осталось не так уже далеко, что физи­ческих сил добрести до линии финского охранения впол­не может хватить. А там — уж как получится. Там все будет зависеть от них самих, от всех вместе и от каж­дого в отдельности, там предстоит бороться с врагом, а не с собственным бессилием.

С группой Грекова шло около десяти раненых и боль­ных. Они двигались сами, нести кого-либо на носилках сил не было, и единственную помощь, которую им мог оказать отряд,— это приноравливаться к их темпу пере­движения. Так и тянулись, с трудом одолевая в час по километру.

Едва рассвело, двинулись дальше. Вокруг было тихо, уже начало казаться, что так, в тишине и покое, группа дойдет до заданного квадрата, минует дорогу, прибли­зится незамеченной к гарнизону, который предстояло разгромить, а там, глядишь, удача будет сопутствовать и дальше.

Если говорить начистоту, сам Федор Иванович Гре­ков не верил в возможность выполнения боевой задачи, поставленной ему комиссаром Аристовым. По данным разведки, в гарнизоне еще до начала партизанского рей­да стояла финская пограничная егерская рота. А уж те­перь-то гарнизон, без сомнения, усилен и укреплен. Если и удастся перейти без боя дорогу Паданы — Кузнаволок, то разве справиться его отряду с этакой изготовившейся к обороне силищей? Такие операции приносят успех лишь при внезапности нападения, да и то далеко не всегда — зимой в Заонежье бывали неудачи при обстоятельствах куда более выгодных, чем сейчас... А тут — какая же внезапность? Противник висит на хвосте, двигаемся в час по чайной ложке, здоровых бойцов и на три взвода не наберешь... До штурма ли тут? Нет, не додумал чего- то Николай Павлович.

Для себя Греков уже твердо решил, что зря губить людей не станет, и если противник не навяжет ему бой, позволит без шума уйти за линию охранения, то спасибо и на том. Война впереди большая, хватит ее на каждого, и коль уж так нужно разгромить этот пограничный гар­низон, то он готов вернуться сюда недельки через две- три, когда люди окрепнут и не будет позади этого тяж­кого хвоста раненых и больных.

Это решение, о котором Федор Иванович до поры не собирался говорить ни своему комиссару Поварову, ни начальнику штаба Аверьянову, показалось ему не только вполне оправданным, но и единственно разумным. Бес­покоило лишь одно. Неужели сам Аристов не понимал всего этого? Он хоть и не военный человек, но воюет вот уже восемь месяцев, участвовал во многих операциях и знает, почем фунт лиха. Зачем же серьезно ставить бое­вые задачи, в реальность которых не поверит даже но­вичок? Может быть, он хочет, чтоб и группа Грекова и группа Пименова взяли на себя отвлекающую роль? Так почему бы не сказать об этом прямо? Тогда мы должны и действовать соответственно, зря на рожон не лезть, а лишь показывать противнику, что лезем. Есть в плане нового комбрига что-то неясное и даже нехорошее — или поенная наивность, смахивающая на браваду, или хит­рость, похожая на коварство по отношению к Грекову и Пименову.

Утром, когда отряд уже миновал узкий проход между Хотозером и дорогой, все расчеты порушились. Сначала разведка противника, наскочив сзади, завязала пере­стрелку с тыловым охранением, а позже егерский взвод, обойдя отряд со стороны дороги, попытался втянуть его в бой. Стало ясно, что финны вновь уцепились за отряд, что вскоре подоспеют их главные силы и надо как мож­но скорее отрываться, уходить от дороги.

Пришлось принимать все правее, невольно сближаясь с курсом, которым шли штаб бригады и отряд имени Антикайнена. Перестрелки возникали еще несколько раз, после каждого боя отряд отходил все южнее, и к шести часам вечера соединился со штабом бригады.

Аристов внутренне негодовал: Греков не только сло­мал его планы, но и привел за собой противника. Однако обстановка складывалась такой, что упрекнуть его мож­но было лишь за то, что он не решился понапрасну гу­бить людей, и Аристов, мрачно выслушав Грекова, при­казал:

— Возьмешь на себя прикрытие слева! Двигайся па­раллельно, на расстоянии ста метров!

Чуть позже послышалась перестрелка со стороны, где двигалась сводная группа Пименова. Преследователи словно бы намеренно сдавливали бригаду в одно место. Отходить Пименову было некуда — только брать восточ­нее, и в восемь часов вся бригада сошлась на пологой ка­менистой гряде, поросшей густым березовым лесом. Впе­реди, в трех километрах, была шоссейная дорога Паданы — Кузнаволок.

Аристов объявил короткий привал, выслал вперед по разным направлениям три группы разведчиков, чтобы выбрать наилучшие подходы к дороге. Он, как и все в бригаде, нисколько не сомневался, что дорога, конечно же, прикрыта противником, подступы к ней, вероятно, даже укреплены и заминированы — для финнов это была отличная возможность преградить путь бригаде, не допу­стить ее к линии охранения и, наконец, разделаться с нею на этом узком перешейке между Елмозером и Сяргозером.

Но он и не предполагал, что противник находится так близко впереди...

Дата добавления: 2015-08-10