Глава 6. К чему приводят разговоры.

Утро. Опять. С большим усердием поднимаюсь с раскладушки. Боль сразу же распространяется по всему телу. Спасибо, Тод!
Вчера мне так и не удалось поесть, потому что, придя с работы, мама сразу же начала кричать на нашего жильца. За тонкими стенами было прекрасно слышно, как она называет его увальнем и еще кучей слов, о значении которых, по словам нашей учительницы, мне пока рано знать. Мама кричала, что только она имеет право заниматься моим воспитанием, и пока они спорили, кто может меня бить, а кто нет, то в своих диалогах называли меня «мальчик». Просто мальчик. Даже не по имени. Я лежал, свернувшись в клубок, и старался исчезнуть.

- Зачем ты притронулся к мальчику, идиот! - кричала мама
- Я хотел как лучше, ведь он совершенно недостоин такого ласкового отношения к себе!

Ласкового? Что, простите? На него бы посмотрел, окажись он на моем месте! Я лежал и недоумевал, что же я мог сделать не так? Почему именно меня в этой семье так ненавидят? Интересно, а если бы на моем месте оказался кто-нибудь из моих одноклассников, как бы он себя повел? А что, если бы я был на его месте? Знаю, это ужасно эгоистично меняться с ни в чём не повинным ребенком местами, но мне порой жутко этого хочется, ведь так хочется пожить в любви. Но, тем не менее, сколько бы я не мечтал, факт все еще остается фактом - я в этой семье просто мальчик. Ко мне относятся как к чему-то обыденному, как к вещи. Я как старый чёрно-белый телевизор, который делал то, что положено, но в один момент от меня захотели чего-то большего (например, цветное изображение), того, что я не мог сделать, но разве эти глупые проспиртованные люди понимали? Они стучали по мне, надеясь, что я исправлюсь, но у меня нет этой функции, и я даже не знаю о ее существовании. Я - черно-белый телевизор, который должен исправиться... но вот только чего от меня ждут, я не понимаю...
Травма травмой, а домашние дела никто не отменял.
Умывшись и насладившись своим еще более убогим видом, я спустился вниз. Братья бегали по дому и собирались, Тод дрых в кресле, а мама упаковывала ланч в контейнеры. В животе образовался ком...
Помывка посуды давалась мне с трудом. Ребра болели, руки болели, ключицы болели, позвоночник болел, ноги дрожали, но я все ровно закончил раньше времени, потому что сегодня они испачкали меньше посуды, чем обычно.
Вытерев руки и подойдя к столу, я не обнаружил свой контейнер. На столе стояло всего две коробки. Одна ярко-желтая, а другая салатово-зеленая. Не было железной упаковки с ржавыми краями и сломанной крышкой.

- Вчера ты так и не убрался, поэтому сегодня останешься без ланча, - слезы навернулись на глазах. Я схватился за живот. Он урчал. Я чувствовал, как сворачивается что-то внутри: может быть, это была обида, а, может, желудок.

Забрав со стула сумку и крикнув, чтобы мальчики выходили, мама ушла из дома. Стив и Том побежали к двери. Тод все так же спал в кресле, лишь иногда открывая глаза, чтобы проверить обстановку. Я не боялся, что он изобьет меня. Мать поставила его на место. На лестнице я врезался в Тома. Он быстро оттянул край моих шорт и вложил что-то в шуршащем пакете. Затем снова помчался вниз. Времени стоять и недоумевать на лестнице у меня не было, да и к тому же Тод мог что-то заподозрить. Поднявшись на чердак, я обнаружил не что иное, как сэндвич, завернутый в целлофан. Спасибо, братик!
Том был всего на год старше меня, поэтому в детстве был моим лучшим другом. Со Стивом я тоже дружил, но так как он старше на четыре года, то ему было неинтересно с такой малышней, и поэтому он часто уходил к своим взрослым знакомым. Мы с Томом часто болтали ночами, читали комиксы, смотрели телевизор, гуляли. Потом все поменялось.
Улыбнувшись и почти расплакавшись, потому что Том пожертвовал своим обедом ради меня, но потом, подумав, что в моей жизни и так слишком много слез, я принялся уплетать передачку за обе щеки. Жевал быстро, глотал еще быстрее. Это был вкусный, питательный бутерброд, а не тот маленький клочок хлеба с тонким слоем арахисового масла, который давала мне мама. Закончив с трапезой, я еще раз мысленно поблагодарил Тома. И продолжил собираться.
Черный поношенный костюм, застиранная рубашка, отдающая серым оттенком, и туфли, которые жали - в этом виде мне придётся ходить ещё как минимум год. Выглядел я так, будто меня похоронили несколько лет назад, а сейчас я как зомби вышел из могилы. Бледная кожа, худое тело и бордово-фиолетовый фингал дополняли весь образ. Прям идеальный костюм на Хэллоуин. Схватив портфель, я побежал вниз.
До звонка оставалось еще пять минут, а я уже был в школе и это странно, ведь раньше, чтобы преодолеть расстояние от дома до школы мне, требовалось не меньше пятнадцати минут, а сейчас я пробежал за десять. Это явный прогресс.
Я сидел за последней партой, положив голову на вытянутые руки так, чтобы не было видно синяка, хотя пока я проходил все уже успели его заметить.
Что мне сказать учительнице? Так, в дверь я врезался, битой меня нечаянно ударяли, я падал с кровати, бился об косяк… что сейчас мне говорить? Может, я подрался? Это, конечно, не очень хорошая отговорка, но зато правду скрывает. Или что мне сказать? Что меня избил мамин собутыльник?
Одноклассники болтали в классе: девочки обсуждали новые вещи, а мальчики-девчонок. Я был рад первой неделе в школе. Ребята узнают новое о себе, рассказывают новое и не ищут игрушку для развлечений, поэтому меня никто не обзывал и не придумывал идиотские стишки и песенки. Меня никто не трогал, и это радовало. Я лежал и разглядывал стену бледно-оранжевого цвета, когда почувствовал, что на соседний стул кто-то сел. Наверное, опять этот Джерард.
Поднявшись с мягких рук, я развернулся и встретился с ним. Сегодня он был одет в белоснежную рубашку и черную жилетку с галстуком в бело-черную косую полоску.

- Привет, - поздоровался он, доставая учебники из сумки, но потом, посмотрев на меня и увеличив свои глаза, добавил, - ого, где это ты так? - ну вот и начались первые расспросы.

- Подрался, - проговорил я, надеясь, что он испугается и уйдет за другую парту, но, казалось, что новенький даже не думал об этом.

Мы сидели молча на всех уроках и переменах. Как ни странно, Джерард не ходил играть с другими детьми, хотя они звали его. Вместо этого он сидел и что-то писал в своей тетради.
Я видел, как он хотел заговорить со мной, но, не зная, что сказать, снова принимался писать.
Прошло три урока. Это значит, что сейчас будет большая перемена. Всех детей выпустили во двор. Кто-то играл, а кто-то тратил это время на еду. Я же сидел на самой дальней скамейке, прижав колени к груди, чтобы живот не так сильно сводило от голода. Спустя несколько минут ко мне подошла наша классная руководительница.

- Фрэнки, почему ты не играешь с другими детишками? - ласково произнесла миссис Нестор.
- Я не хочу. У меня нет настроения, - она приобняла меня, надеясь подбодрить, но вместо того вызвала лишь боль, волной разливавшуюся по телу.
- Что у тебя с лицом?
- Я подрался, мэм, - ложь.
- С кем?! – заинтересованность.
- Со знакомым, - ложь.
- Почему? – забота.
- Так получилось, - ложь.
- Постарайся ни с кем не драться, ты же ведь хороший мальчик Фрэнки, - ложь.

Ложь. Ложь. Ложь. Я состою из нее. Она окружает меня.

- Хорошо.

Она ушла к Миранде, которая, кажется, поранила палец, а, может, что-то еще. Я не вникал.
Оставалось еще десять минут до конца перемены, а я все так же сидел на старой развалившейся скамейке и смотрел на веселящихся детей. Я не могу с ними играть. Меня может увидеть мама, когда будет возвращаться домой. Никогда не любил среду. В этот день она работала мало и домой приходила раньше меня. Никогда не любил среду. В этот день мне доставалось больше всего.

- Почему ты не играешь? - я не заметил, как ко мне подсел Джерард.
- Настроения нет, - ответил я, надеясь, что он уйдет.
- Почему ты не хочешь общаться со мной? - после минутной тишины спросил он.

Потому что я плохой - раз.
Потому что не хочу быть преданным - два.
Потому что не хочу получить за это - три.
Думаю, пока этого хватит. Три примера всегда всем хватает.

- Ты сам не захочешь со мной общаться.
- С чего ты так решил? - воскликнул он.
- Говорю же, я плохой.
- Ты хороший, Фрэнк!
- Нет, ты не знаешь меня, - я вскочил со скамейки и пошел в сторону входа в школу.

Я не знаю, почему я ушел. Может быть, потому что не хотел больше разговаривать или боялся, что мама будет проезжать.
Прошло еще три урока, и нас отпустили домой. Я не торопился возвращаться, и поэтому шел медленно, зная, что мама уже пришла с работы. Уже около того самого дорожного перехода я заметил компанию. Джерард. Этот мальчишка отстанет или нет!?
Я развернулся и заметил усмешку на его губах. Да он издевается!

- Что ты делаешь? Преследуешь меня?
- Нет, я просто иду домой. У кого-то слишком высокое мнение о себе, - сказал он и пошел вперед, так как загорелся зеленый. Может, я действительно преувеличиваю, и он просто идет мимо?

Мы шли рядом и молчали. Тишина всегда будет сопровождать нас. Меня она не напрягала, чего не скажешь про новенького. Он нервничал. Видимо, хотел что-то сказать, но не осмеливался, что странно, ведь Джерард был человеком, казалось бы, не испытывающим ни смущение, ни неловкость. Кроме, пожалуй, этой ситуации.
Мы уже подошли к моему дому, когда ему, наконец, хватило смелости озвучить свой вопрос:

- Фрэнк, почему ты не хочешь общаться со мной? Я делаю что-то не так?

Нет, Джерард, это я делаю что-то не так.
Я посмотрел на него. Он нервно теребил ремешок своей сумки через плечо и закусил губу, дожидаясь ответа.
Повернув голову, я увидел маму в окне. Она стояла и мило улыбалась. Внутри все сжалось.

- М-мне по-пора идти, - проговорил я, не обратив внимание на его вопрос, и зашагал в направлении дома, снова оставив стоять его на том же месте.

Уже подойдя к двери, я заметил, как он развернулся и пошел в обратную от моего дома сторону. А говорил, что домой по пути.
Пройдя в гостиную, где находилась мама, я предчувствовал беду.

- Кто это был? - строго спросила она, а я готов был провалиться сквозь землю.
- Одноклассник, мэм - я ожидал всего что угодно: удара, ругательств, но только не того, что она сядет в кресло.
- Иди, уберись у братьев в комнате, - приказала мама.

Неужели пронесло? Неужто она ничего мне не сделает?
Пройдя на чердак, я весь светился от радости! Надежда на лучшее вновь проснулась! Может, меня даже накормят сегодня!
За всеми этими мыслями я не заметил, как переделал все дела и наступил вечер.
Было уже почти двенадцать, когда я домывал остатки посуды.

- Иди сюда, - позвала мама из подвала.

Никогда не любил это место. Подвал был очень страшным и темным. Я был там множество и множество раз, и все никак не мог привыкнуть к той атмосфере. Он был обычным. Такие есть в каждом доме. И выглядят они примерно одинаково: две стиральные машины и куча ненужного хлама, который в темноте казался монстрами и чудовищами. Я, как и любой маленький мальчик, боялся всего мистического. И чувствовал себя жутко в этом месте.
Пройдя туда, я заметил маму. Она стояла, облокотившись на стиральную машину.

- Сколько раз я говорила тебе, что ты плохой мальчик? - с жестокостью в голосе произнесла она. Я не видел ее лица, но знал, что ничего, кроме ненависти, оно не отображает.
- Много, мэм.
- Тогда почему ты не слушаешь меня? Ты плохой, плохие мальчики не должны ни с кем разговаривать. Так они приносят вред обществу. Своими диалогами ты засоряешь головы людей, - мама развернулась, и я заметил, что ее глаза блеснули в темноте. Я готов был умереть от страха.
- Если ты не понимаешь, что тебе нельзя разговаривать, то будем действовать другим способом.

Мать хватила с полки какой-то флакон и пошла на меня. Я пятился назад, пока не уперся в стену. Подойдя ко мне, она приказала открыть рот. Я лишь замотал головой. Тогда мама схватила меня за подбородок и ударила голову о стену, сквозь которую я хотел пройти. От боли я вскрикнул и, воспользовавшись моментом, мама начала вливать в мой рот жидкость из банки. Вкус горечи на языке. Все горит. Язык пылает, десны болят. Вылив еще немного раствора, она ушла, а я начал сплёвывать все, но было поздно, меня окутала тьма.
Проснулся я опять на полу. Ничего не напоминает? Только теперь у меня болело не тело, а рот. Я не мог пошевелить губами. Поднявшись, я посмотрел на банку, из которой мама выливала жидкость мне в рот.
«BiMax Family. Отбеливатель», - гласила надпись.
«Потому что я люблю свою семью», - их девиз. Какая ирония.
Бегом несусь к крану в углу и начинаю споласкивать рот. Весь рот в ожогах. Больно шевелить языком. Губы не слушаются...
Спустя полчаса промываний мне все же удалось избавиться от привкуса химикатов и, выплюнув большее количество жидкости, я покинул подвал, в котором теперь не было чудовищ. В этом доме оно теперь жило в собственной комнате на втором этаже, и имя его было Линда. Линда Айеро. Чудовище, которого я боюсь больше всего на свете.

Дата добавления: 2015-07-20