Редкий дар интеллигентности

Александр Владимирович Блещунов. Это имя было широко из­вестно в нашем городе. Тут сразу нужны два уточнения: не только было и не только в Одессе. Ему ПЕРВОМУ удалось сделать то, что до него не удавалось никому в нашей тогда большой стране, вклю­чая знаменитого И. Зильберштейна, — не только собрать, но и от­крыть Музей личных коллекций. Но об этом, наверное, будут пи­сать почти все, значит, надо о другом. Ни на что не претендуя, рас­скажу о трех эпизодических встречах.

Сложилось так, что мы долгое время не были знакомы, хотя зна­ли друг о друге (о том, что он знал обо мне, рассказывали общие знакомые). Неоднократно видел А. В. на филармонических кон­цертах. Там же, в филармонии, нас познакомила другая легенда Одессы — Л.Н. Гинзбург, которую я — и не только я, конечно, — вы­соко чтил и чту (мы с нею неоднократно проводили вечера памяти выдающихся деятелей культуры Одессы).

Знакомство с А.В. Блещуновым состоялось в нижнем фойе после окончания концерта. Александр Владимирович неожиданно для меня оказался простым в общении и на редкость приветливым.

"Как это нам удалось так долго оставаться незнакомыми? Вы до сих пор не видели мою коллекцию! Это я попросил Людмилу Наумовну познакомить нас. Приходите ко мне". (Примерно так говорил он: за давностью лет отвечаю только за смысл сказанного им) Он говорил столь естественно, что я неожиданно для себя признался: "Вокруг вас всегда много людей, мне неловко быть че­ловеком свиты".

Во время следующей встречи, которая тоже состоялась в филар­монии, А. В. вновь пригласил к себе. Я сказал, что "неловко прий­ти просто так". Он заметил: "А зачем просто так? Вы расскажите нам что-нибудь интересное". Такое предложение делало встречу реальной, но и обязывало... У меня есть не один десяток тем, кото­рыми занимаюсь углубленно, однако выбрал тему без колебаний: самое дорогое, что случилось в моей жизни, — 12-летняя перепис­ка с Ф.Г. Раневской. Не только я бережно храню ее письма, но и она передала мои в ЦГАЛИ (теперь — РГАЛИ), о чем написа­ла со свойственным ей чувством юмора: "Мой дорогой, я отправи­ла вас в вечность". Позднее ко мне приехала аспирантка из Моск­вы, которая работала над диссертацией об Алисе Коонен, близком друге Фаины Георгиевны. Она сказала, что встретила мое имя, изучая архив Раневской, и добавила: "По объему сохранившейся переписки Ф. Г. вы на втором месте, после А.А. Ахматовой". Это был приятнейший "удар"...

Итак, тема была найдена — "Письма Раневской". А. В. одобрил это предложение. Назначили дату встречи в его доме. Собралось много гостей. Я очень старался рассказывать интересно. Кажет­ся, это удалось. Не только слушали внимательно, но и задавали много вопросов. Интересовался деталями и А. В. Надеюсь, что он был доволен.

После рассказа, обернувшегося беседой, было небольшое засто­лье. Почитательницы А. В. принесли пироги, подали чай. Все было скромно и сердечно. Чувствовалось, что гости искренни в своем добром отношении к хозяину. Все оживленно разговаривали. А. В. больше слушал. Об экскурсии в этот вечер не могло быть и речи. Он предложил прийти днем и обещал "сам провести экскурсию".

Когда я пришел через несколько дней, ему было не по себе, но он не жаловался и "провел экскурсию"... сидя на стуле, который пере­мещали с места на место вдоль экспозиции. Вдруг он сказал: "Мне холодно. Греюсь прикосновением к теплокровному". Сказал полусмущенно. Эти слова отозвались болью... Навсегда запомнил сме­танное чувство сострадания (но не жалости) и глубокого почтения к интеллигентному человеку, который в самых сложных ситуациях вел себя достойно.

Он жив не только даром городу коллекции. Он жив даром под­линной интеллигентности, благодаря которой сохраняется само понятие нравственности. Как Гинзбург. Как Раневская. Рад, что прикоснулся к ним.

Дата добавления: 2015-07-20