Читайте также: |
|
Скрипели половицы в смежной комнате. Володя осторожно приоткрыл дверь: Рольф ходил по комнате и, будто обнюхивая, осматривал стены. Вот сунулся в один угол, в другой. Привстал, разглядывая стар'ые выцветшие фотографии в рамочках.
«Гиена,— подумал Володя.— Самая настоящая гиена».
Рольф резко повернулся, распахнул дверь и цепко, больно схватил Володю за плечо.
— Зачем подсматривайт? Ду ист кляйне руссише.разведчик?
— Что вы! — воскликнул Володя.— Я- просто... любопытный.
— Подсматривайт запрещайт,— сказал Рольф и отпустил его. Посмотрел на ручные часы, подумал, покусывая узкие серые губы. Спросил: — Скажи, здесь много бабочек?
— Бабочек? — оторопело переспросил Володя.— Да. Много.
— Отшень гут.— Немец прошелся по комнате.— Видишь ли, мейне либе кнабен, мой гражданский профессий — энтомолог. Ферштеен? Йа. И отправляясь нах Россия, я обещал свой кафедр большой коллекций
бабочек из Россия для мейне коллег — в Берлин. Будешь ловить!
— Не умею я ловить бабочек.
— Но-но, научимся,— сказал Рольф и, взяв палку, погрозил ею.
...Бабочек было много на сырых лугах возл-е" болота, там, где совсем недавно Володя охотился с Ниной на крякш. Туда он и повел Рольфа. Шли гуськом. Впереди Володя, за ним Рольф, он расстегнул свой черный китель, шел, сшибая палкой-тростью головки ромашек. За ним потный и красный Гуго раскорякой шагал по кочкам, спотыкался, оступался в ямы. Тащил саквояж, придерживая лапищей ремень карабина. Позади -г трое «славных ребят» с автоматами. Им было весело: перепрыгивали через канавы, бросались друг в друга сухими коровьими лепеХами.
Поднялись на взгорок,и тут Володя увидел сожженный танк... Рядом, в воронке лежали три тру>а-в растерзанных комбинезонах. Кругом на изрытой, 'натоптанной земле валялись разорванные бумажки; фотографии, письма: кто-то обшаривал карманы убитых. Володя с болью и страхом взглянул в лица танкистов и узнал: те, что пили воду.
— Баботшка! — воскликнул Рольф.— Мальтшик, шнель!
— Идите вы к черту,— сказал Володя.
От удара в спину он упал. В следующее мгновение почувствовал, как кто-то хватает его.за шиворот, и, обернувшись*, увидел злое лицо Гугр. Немец рванул его, поставил на ноги, сунул в руку упавший на землю сачок и что было силы толкнул: беги!
— Шнель! Шнель! — заорали «ребята» Рольфа и с хохотом понеслись следом.—• Мальтшик, баботшка! Ура! Хох-хох-хох!
— Генуг,— услышал он голос Рольфа.— Пуф! Тепло. Эй!
Гуго ринулся на зов, маленькие его медвежьи глазки были полны почтения и внимания. Рухнув на коле-пи, Гуго торопливо распахнул пухлый саквояж и вынул из него салфетку, бутылку водки, стакан в картонном футляре и коробку с бутербродами.'
Солдаты стояли в сторонке, тянули шеи: ждали, дадут ли и им что-нибудь? Рольф усмехнулся, вынул из коробки несколько бутербродов, завернул в бумагу и кинул им.
— Эй, мальтшик! — окликнул его Рольф и протя нул бутерброд.— Битте. Ты откуда, из какой город?'
— Из Ленинграда.
— Из Петербург,— строго поправил его Рольф.
— Да. Ленинград — очень красивый город. Очень.
— Пуф. Какой упрямый. Но ты мне нравишься.— Рольф выпил, пожевал бутерброд. Воскликнул: — Черт забери, мы ведь еще не выпили с тобой на дружба! Вот...— Он налил с полстакана водки: — Пей.
— Я не могу.
— Пуф! Все русские пьют водка. Пей! Гуго, помоги.
Шевеля могучими челюстями, Гуго подошел к Володе, схватил его своей громадной лапой за подбородок и сжал пальцы. Рот у Володи раскрылся, и Гуго влил водку Володе в горло.
— Гут,— сказал Рольф.— О, мейне штадт тоже очень красив.
Немец вынул из кармана кителя пухлую записную книжечку. Раскрыл. Это оказался маленький карманный альбом. Замелькали фотографии: угрюмый, со шпилем, как штык, замок; кирха над озером. Голова у Володи закружилась. Володя поглядел в лицо Рольфа, и оно теперь не показалось жестоким и... «гиенис-тым».
— Мейне хаус,— дрогнувшим голосом сказал Рольф.— Мейне либе фрау.— Он поцеловал фотографию.— Дотшка. Тебе сколько?
— Мне лет? Пятнадцать... скоро будет.— Володя разглядывал фотографию смуглой, с очень светлыми волосами девочки.— Красивая.
— Йа. Ей четырнадцать год.— Рольф отобрал у Володи альбомчик и воскликнул: — О, мой штадт!
— Моя бабушка там родилась,— вдруг сказал Володя.
— Дайне гроссмуттер? — удивленно спросил Рольф.— Вас?!
— Кислый квас,— засмеялся Володя.
Голова кружилась "все больше. Рольф будто наклонялся то в одну, то в другую сторону. Володя, улыбаясь, глядел на него. И не было никакого страха.
— Дед мой ее привез.— Язык плохо слушался его.— А жила она... в местечке Цвайбрудеркруг.
—, Черт забери! — воскликнул Рольф.— Этому трудно поверить, но такой рыбацкий поселок есть около моего города. О, в твой жила течет немецкий кровь?! -
— Совсем немного,— пробормотал Володя. Его вдруг всего передернуло от брезгливости.
— Всего одна четверть.
Сердце сжалось... Что-то сейчас делается в Ленинграде? Где отец? Что с мамой? А он-то, он! Сидит с фашистом; пьет... разболтался! Немец о чем-то говорил, тормошил его, заглядывал в Володино лицо своими выпуклыми водянистыми глазами.
— О, немецкий кровь: отшень гут, отшень штарк, гм, сильно! Одна капля немецкий кровь, что блочка славянский! Вот что, я забирайт тебя. Йа. Ты мне будешь помогайт в Петербург. Йа? Показывает город. А потом я увезу тебя в свой город. Запомни^ мой адрес: Адальбертштрассе, нумер драй унд Цванциг. И а? „" \
— Вам не взять Ленинград,— сказал ВолодяГ <,
— Возьмем. И разрушим.— Рольф нахмурился.— В крошка. Йа?
— Нет,— проговорил Володя, пытаясь подняться.
— Гуго. Эй, Курт, Карл. Пускай мальтчишка скажет «да».
— Нет,— пробормотал Володя. Какой у Рольфа страшный взгляд. Гиена!
Володя вскочил, кинулся прочь, но кто-то подставил ему ножку, и Володя растянулся на траве. Его схватили молча и зло. Мерзко усмехаясь, Гуго неторопливо засучил рукава, косолапо подошел, навис над Володей. Схватил его за волосы и вдавил лицом в землю, проревел:
— Битте шен, мальтшик: «йа», «йа», «йа»!
В рот Володе набилась земля, он задыхался.
— Маленький пьяниц,— сказал Рольф.— Альзо штейт ауф!
...Дома дед Иван дал Володе ковшик кипяченой поды с марганцовкой. Ему стало легче. Хмуря лохматые седые.брови, дед Иван отвел мальчика в комнату и уложил на кровать. Закутал одеялом. Володю знобило. Вроде бы как удаляясь, затихала канонада. Неужели наши все отступают? Подмога, когда придет подмога?! В соседней комнате скрипел половицами Рольф, Ходили и бегали под окнами жандармы. Рыкнул двигатель автомобиля, потом другой... Куда-то отправились. Куда? Зачем? Как болит голова... Как они набросились на него, подлые шакалы! Володя приподнялся, прислушался. Стреляют еще! Вот ударили автоматные очереди, гулко забухали винтовки. Прошла неделя. Как Володя ни напрягал слух — со стороны города больше не доносилось ни выстрелов, ни взрывов: не пришла подмога. «Кончено там все, Вовка,— сказал дед Иван. И зло, отчаянно плюнул.— Побили там наших. И попер фашист на Ленинград».— «Неужели?..» — начал Володя, и все в его душе заледенело. «Ты. что, Вова,— зашептал дед.— Город не отдадут, нет! Ты что?!» ч
— Ива-ан! — позвал тут со двора Рольф, и, горбясь, дед вышел из комнаты. Володя пошел следом, остановился на крыльце. Рольф говорил деду: «Быстро делать нах сеновал скамейк, йа?.. и столы. Быстро делать, ферштеен?»
— Не умею я делать скамейки,— сказал дед Иван.— И столы.
Рольф взмахнул палкой и что было силы ударил его по голове. Дед качнулся, схватился за голову ладонями. Володя бросился к нему, прижался, обхватил руками. Рольф опять поднял палку. Володя зажмурился и еще крепче прижался к деду.
— Поди, Вовка, за инструментом,— сказал дед.— Тьфу!
Чем же все-таки занимаются Рольф и его люди, думал Володя. Время от времени, чаще под вечер, когда солнце уже клонилось к горизонту, вся команда, за исключением двух часовых да повара, уезжала. Молчаливые, с карабинами в руках, солдаты-жандармы лезли в кузова тяжелых «бюссингов», забирали с собой два ручных пулемета, по десятку лопат грузили в каждую машину. Зачем? Что и где они копают? Что ищут?
— Мальтшик, вашей, вашей,— звал его повар Отто, низенький, худощавый, с усами, закрученными колечками на кончиках, мужчина. Он устраивался на крыльце и пиликал на губной гармошке,. а Володя таскал из колодца воду и мыл, скреб, драил котлы из-под каши и горохового супа. И все размышлял: ну как бы навредить фашистам?..
Ночью он перебирался на кровать к деду, и они шепотом советовались — что предпринять? Как поступить? Надо удирать, но как? Со двора — ни на шаг,
Чуть подойдешь к забору, Расовой уже окликает и щелкает затвором... Наган! Наган есть у деда Иван;а. Но что можно сделать с одним наганом против такой банды? И, прислушиваясь к шагам часового, Володя мечтал, как все же придет, примчится подмога, и уж тогда и они с дедом Иваном не оплошают! С этдми мыслями надежды он и засыпал.
— Вовка...— позвал дед Иван.— Грузовики приказано мыть. Идем.
— Я буду подносить воду, а ты мой,— сказал дед Иван.
Володя взобрался в кузов и отпрянул: все дно его было в красноватой грязи, к стенке кузова.прилипла прядь окровавленных волос. В углу — россыпь гильз.
Испачканные глиной лопаты под скамьей. И кровавые отпечатки чьих-то рук на грязных чередах. Значит... убивали, а потом закапывали?.. Превозмогая, тошноту, подступившую к горлу, Володя вылил ведро в кузов и начал метлой выгребать грязь. Вот -Чем1 занимаются «славные ребята». \ "
Дед Иван все носил воду, Володя чистил машину, мутная вода текла из кузова на землю. «Убийцы... убийцы...» — бормотал Володя.
Володя вернулся в дом. Гуго пришел, они там о чем-то тихо говорили с Рольфом. Володя подкрался к двери, прижался лицом к щелке. На полу комнаты валялись отобранные Гуго вещи. Сосредоточенно выпятив губы, Рольф рылся в них своей палкой.
На другой день, отоспавшись, Рольф забрал Володю, и они отправились ловить бабочек.
— Привезли,— доложил Гуго, входя в комнату.
— Тащи ее сюда.
Володя — он сидел в углу и пришпиливал к правилкам мотыльков — поднял голову.
На крыльце затопали, дверь распахнулась, и в комнату вошла... Люба. Володя оторопел. Кофточка на Любе была разорвана, и виднелось обнаженное плечо. На щеке багровела ссадина. Руки у нее были связаны за спиной.
— Что, знакомы? — спросил Рольф, подходя к Володе.
Володя почувствовал, как его лоб покрылся испариной.
— Конечно, знакомы,— сказала Люба.— Я жила в деревне, он с дедом — тут. Книги я у него брала. Здравствуй, Володя. '
— Здравствуй,^ выдавил Володя»
— Она ходила в лес? — спросил Рольф.
— В лес? Мы все ходили в лес.
- Ладно,— сказал Рольф и, отойдя от Володи, подтолкнул Любу к столу; нажав на плечи, посадил на табурет.— Один человек из деревни сообщил нам: ты и еще несколько мужчинов неоднократно проезживали из города в лес. Вы везли на телеге что-то покрытое матернем. Что это было?
— Я уже и раньше говорила и вам говорю, я не знаю, что вы от меня хотите,— сказала Люба, поглядев в Окно.
•>— Пуф, как ты врешь, нехороший русский девчонка.— И Рольф поглядел на часы.— Даю тебе три минута.
— Но я действительно ничего не знаю.
— Сейчас, Погодина, я позову мой ординарец Гуго. Он очень сильный и грубый мужчина. Я скажу ему:- Гуго, бери этот девушка и делай с ней все что хочешь. И тогда...
— Но я действительно ничего не знаю!
Рольф прошелся по комнате. Опять поглядел на часы. И Володя поглядел, и Люба. «Тик-так... тик-так...» — бесстрастно тикали часы, и Володя не то что увидел, а ощутил, как движутся стрелки, как стремительно несется время. Что бы такое сделать... как бы ей помочь?
— Прошла два минута,— сказал Рольф. Он подошел к Володе.— Ты давал читать книги очень плохой девчонка.
— Она ничего не знает... вот честное слово!
— Не знает?! — воскликнул Рольф и резко повернулся к Любе.— Альзо, я жду. Отвечай!
— Ничего не знаю! — закричала Люба.
— Врешь, йа? — Рольф стремительно шагнул к ней и, схватив ее за волосы, взглянул в белое, искаженное болью и страхом лицо.
Володя похолодел.
Рольф вдруг резко, со всей силы рванул голову Любы и ударил лицом о край стола. Люба страшно вскрикнула, из носа хлынула кровь.
— Гуго! — позвал Рольф.
Дверь распахнулась, и, 'наклонив голову, боком вошел Гуго. Его губы расползались в недоброй ухмылке, рукава кителя засучены, толстые короткие пальцы неторопливо шевелились. Гуго, схватив Любу за связанные руки, рывком поднял на ноги; марш!
Из сарая раздался невозможный, нечеловеческий крик.
Володя бросился в комнату, упал на кровать, накрыл голову подушкой. Это Люба... Что они с ней делают?
Снова страшный крик. Он вдруг оборвался ' на самой высокой ноте. Они убили ее? Дверь сарая распахнулась, вышли Рольф и Гуго. Лицо у Рольфа бцло белым, яростным. Он что-то говорил Гуго и взмаХивал палкой, будто все еще бил и бил кого-то. Кого? Да Любу же, Любу! А Гуго шел потупясь, он бормотал что-то и разводил ручищами. $
Рольф вдруг увидел Володю и поманил его 'пальцем: ко мне! Володя вышел из дома и, будто загипнотизированный, не отводя взгляда с холодных, жестких глаз Рольфа, пошел к нему.
— Хочешь, чтоб она жил? Йа? — Рольф схватил -Володю.
— Да, да! Хочу. Очень хочу!
— Иди и узнай, что и куда она возила. Что и куда!
Володя обернулся. Дед Иван стоял у крыльца. Лицо у него было будто мукой посыпано. Рольф щелкнул зажигалкой, закурил сигарету, кивнул Гуго. Тот, схватив Володю за плечо, повел и втолкнул мальчика и душный, воняющий потом и кровью сумрак сарая. <) грохотом захлопнул дверь...
Растерзанная, едва прикрытая лохмотьями, Люба лежала на грязном полу сарая.
— Люба, Любочка,— зашептал Володя.— Что они с тобой сделали!
— Во-ова... ты? Пить.
Володя зачерпнул банкой воду, приподнял ее кшжу.
— Зачем они тебя... подослали? — прошептала она,
— Чтобы ты сказала про оружие,— зашептал Молодя.
— А ты узнал откуда?!
— Я знаю... Я видел!
— Молчи! — Люба рванулась.— Хочешь стать предателем?
— Нет-нет! Но ведь они убьют тебя, а винтовки...
— Молчи, говорю! — Люба покосилась на окно и, облизывая разбитые губы, зашептала: — Вовочка, милый... слушай меня внимательно. Ведь ты сын крас ного командира, да?.. И ты должен...— Она закашлялась. И снова зашептала: — Это винтовки для партизан. Там много винтовок! Двести! Но о них знаю лишь я... Надо сообщить нашим.— Она приподнялась.— Меня убьют, а ты... ты должен выжить! Ради всех нас, за погибших, ради Родины! Тебе надо в Ленинград... Где управление НКВД, знаешь?
— На Литейном?
— Пойдешь к майору Громову, комната двадцать шесть.
— Я все понял, Люба, я все сделаю...
...Какое солнце, глаза слепит. Жандармы толпятся, переговариваются, спорят. Люба сидит на траве, окруженная жандармами. Лишь тут, на свету, Володя как следует увидел, что они с ней сделали. Руки, плечи, ноги Любы были покрыты черно-багровыми кровоподтеками, левый глаз заплыл, верхняя губа рассечена, волосы свалялись в бурый ком...
Гуго приставляет ей дуло пистолета к затылку. Володя пытается подняться, сердце колотится, кажется, сейчас взорвется. Дед Иван протискивается через толпу жандармов, держит что-то в тряпке. Выстрел!.. Взревев, как медведь, Гуго валится набок. Еще выстрел! Это дед Иван стреляет, наган у него в тряпке! Крики, свалка... «Вовка, беги-и...» — слышит Володя хриплый голос и поднимается.
...Какие бы ни случались сложные обстоятельства, шеф отделения тайной полевой полиции ГФП-46 Рольф все делал по раз установленному распорядку. Вот и сегодня был день отсылки отчета о деятельности отряда, и отчет уже был готов. Расстегнув ворот форменной куртки (какая жара!), Рольф пробежал глазами по листку бумаги: «...Мы по-прежнему находимся в районе города Г. Продолжаем очистку окрестных поселений от вражеских подрывных элементов и бандитов. За неделю ликвидировано 1308 человек. Расход патронов — 1686 штук. На днях была ликвидирована бандитская группа, в том числе — сегодня — Любовь Петровна Погодина, фанатичная большевичка, как мы полагаем, участница создания тайных складов оружия. К сожалению, даже допрос третьей категории строгости не привел к желаемому результату...»
Рольф аккуратно сложил бумагу, заклеил в конверт. Поднялся, застегнул пуговицы, взял свою трость-палку и взмахнул ею в воздухе: ах ты упрямый мальчишка! Быстро вышел из дома, махнул рукой: ко мне!
— Рой яма! Глубокий и широкий! — резко, отрывисто сказал он Володе.
— Яму? Зачем?
— Для твоей плохой дед и Любка. И для себя, если не скажешь, что и куда возил Любка и трое мужиков в лес. Рой! '
— А где они? Любка и дед?
— Копай яма!
Володя наклонился, и в глазах поплыли розовые круги, страшно болела голова. Это Рольф ударил его своей проклятой палкой и бил еще, когда он уже упал. Вся голова — в буграх и струпьях засохшей крови. Володя поднял лопату, длинный Вальтер, цепко нзяв за плечо, повел за дом и показал: рой вот тут. Володя оглянулся кругом: вот броситься бы в лес. Но Вальтер, поправив на плече автомат, встал возле забора.
Вечерело. Над канавой роились комары, с пронзительными криками носились стрижи, вспарывали вечерний воздух острыми крыльями.
Все как было. То же небо, лес, запахи, крики птицы... И все так будет... Нет только деда Ивана, Любы... И скоро не будет его, Володи. Но как же так? Как?.. Володя рыл, отбрасывал в сторону остро пахнущую сырую землю, пот тек по его лицу. Как же тмк? Его не будет?
Солнце опустилось за лес. Пришел Рольф, измерил палкой яму: чуть больше метра. Кивнул: достаточно. Нлглянул на Володю, тот отвернулся.
— Хорошо. Даю тебе еще одна ночь,— сказал Рольф.— Одна!
Вальтер повел Володю в сарай, открыл дверь и что было силы толкнул. Володя рухнул на сено в углу, подтянул к подбородку колени, зарылся головой в сено. Ему было холодно, бил озноб. Как холодно... Как пусто... Страшно.
Была глубокая ночь, когда он очнулся. Некоторое время он лежал неподвижно, глядел в затянутое колючей проволокой окошко: луна светит...— и вспомнил, как всем классом ходили смотреть фильм «Мы из Кронштадта»-. Разве забыть, как топили матросов и мальчишку-юнгу?
И вот — его последняя ночь. Володя сжался в комочек, стиснул веки: как быть?.. Он знает, где лежат винтовки, знает... всего двести штук... Да любой завод за день понаделает их тысячи!.. Вывернуться, схитрить? А уж потом?! Володя представил себе, как он рассказывает Рольфу о винтовках. Тот еще, наверно, похлопает его по плечу: молодец. И весь скривился от Омерзения. Нет! Не будет этого.
«Мы шли под грохот канонады...» Тому юному барабанщику, который увидел врагов и, вскочив, стал бить в барабан, было тоже лет четырнадцать, а может, и меньше. Но ведь он мог просто спрятаться, «вывернуться, схитрить», как говорил Шурик. Погиб юный барабанщик,' не схитрил, не вывернулся, потому-то и поют о нем песню... И все же?!
Страшно болела голова. Володя поднялся, побрел к окну, споткнулся и вдруг почувствовал, как невозможный, непреоборимый страх охватил все его существо. Он присел, зашарил руками. Его ладонь скользнула по холодному, твердому лицу. Люба? Он снова зашарил и ощупал ладонью другое лицо — дед Иван. Они их уже убили! Володя зажал рот рукой, чтоб не закричать. От ужаса дрожали ноги, и он прильнул к окну. Выглянул. Вдоль стены дома, ежась, шел часовой. Отогнув рукав шинели, он поглядел на часы, гулко зевнул и пошел за угол дома. Володя схватил руками колючую проволоку на окошке.и начал дергать, тянуть ее что было силы. Проволока была новой, гибкой, разве порвешь её руками?.. И все же, все же! Володя заметался по сараю. Он ощупывал стены, встав на дрова, попытался поднять доски потолка, потом снова ринулся в один угол, в другой — хоть бы найти какую щелку; может, сделать подкоп? Володя начал расшвыривать сено, но тут же вспомнил, что и пол сарая был сложен из толстенных, плотно пригнанных друг к другу плах. Вот они. Он попытался отворотить одну, но это бесполезно: дед Иван делал все крепко, на совесть... И все же не все потеряно, надо биться до конца, до последнего мгновения. Так уЧил отец. Не сдаваться! Но что здесь можно сделать? И чувствовал: неотвратимо надвигается тот момент, когда распахнется дверь и войдет Рольф.
Он снова приник к окну. Часовой ушел за угол, Володя опять стал дергать проволоку, а потом вдруг понял: спокойно дергай не все проволоки, а одну. Он схватил одну из проволок двумя руками, стал сгибать и разгибать ее. Проволока нагрелась. Стала горячей. Чертов металл, какой крепкий! А Володя все сгибал и разгибал проволоку: быстрее, пока часовой не показался. И вот! Лопнула! Володя опустился на пол сарая, пот тек по лицу, груди, он прислушивался к шагам часового: уходи скорее, уходи!.. Ушел. И Володя стал сгибать и разгибать вторую проволоку, потом третью.
Наверно, прошло часа два, пока он освободил оконце. Надо отдохнуть. Но успеет ли он вылезли, выскочить и добежать до забора?
Прощайте. Володя наклонился, прижался к колючему лицу деда Ивана, потом — к щеке Любы, прощайте. Выглянул. Часовой сидел на крыльце. Прошло, несколько минут, часовой сидел не шевелясь — он что, заснул?! Прошло около получаса: спит! Что же делать? Вылезать? А если он просто дремлет, а если даже и спит, да вдруг очнется в тот самый момент, когда... А если не проснется, да так и просидит на крыльце до самого утра?
Часовой встал, помахал руками, присел раз-другой и побрел за угол дома. Пора! Володя раздвинул концы проволоки, подпрыгнул,, сунул голову и плечи в окошко; оно было узким, острые шипы врезались в предплечья, спину. Володя протискивался и чувствовал, как шипы вспарывают рубаху, сдирают кожу с тела,.. Но вот и все... До земли было метра полтора. Володя вывалился из окна, вскочил, оглянулся, быстро соединил концы проволок и шмыгнул за угол сарая. Он на свободе! Рывок к забору, бросок через него. Володя упал в крапиву, прислушался: возвращается! Не заметил? Все тихо... Володя пополз, потом, пригибаясь, бросился в кустарник, нырнул под ели, споткнулся, побежал, прихрамывая, и вдруг опять со всего бега, плашмя, рухнул на мягкую лесную землю: В то же мгновение чья-то сильная рука схватила его, встряхнула, поставила на ноги, другая зажала ему рот.
— Кто такой? Куда бежишь? — услышал он шепот
и увидел широкое, смутно белеющее в темноте лицо.— Отвечай, но тихо!
— Я... я оттуда,— зашептал Володя, не понимая еще, кто это за человек: свой? чужой? — Я... я — т-туда!
— Оттуда... туда,— буркнул человек и тихо позвал: — Командир, мальчонку какого-то захватил.
— Мальчишка? Иду, иду...— так же настороженно произнес другой голос, из леса. Хрустнул сучок, стеганула по одежде ветка, и Володя увидел черную фигуру. Свет луны упал на фуражку: звездочка.— Где?
— Подмога, да? — зашептал Володя.— Подмога?
— Какая подмога? Тихо, малец. Ты откуда? С хутора?
— Оттуда я, оттуда...— Володя торопился, он схватил командира за рукав куртки. Из-за деревьев подходили люди. Одни были в комбинезонах, другие в гимнастерках, куртках, все с оружием. Как много вооруженных людей! Бойцы. Свои! — На хуторе немцы... Сколько? Сорок шесть... Это — тайная полевая полиция. Жандармы... Они расстреливают наших...
— Где размещены? Где офицер? Охрана? — отрывисто спрашивал командир.
И Володя торопливо объяснил и умолял пойти на хутор; они убили деда и Любу.
— Все. Тихо! — остановил его командир.— Власов, Петров, ко мне.
Отойдя в сторону, они несколько минут совещались. Потом вернулись. И видя, как на ходу затягивали ремни, поправляли на себе одежду, снаряжение, Володя понял: отряд идет на хутор.
Часовой все так же мерно, неторопливо бродил вокруг дома.
Затаившись в" кустах, командир засек время, за которое часовой совершает путь вокруг дома, осмотрел подступы к сеновалу, где размещалась команда Рольфа, к дому. Шепнул Володе: «Лежи тут под кустом. Не высовывайся...» — и исчез в кустарнике. Все кипело в душе Володи: скорее, скорее, пока они там не попросыпались!.. Скорее же — идите туда, уничтожайте их, убивайте, чтобы эти больше никогда не могли убивать наших людей, нас!
Вот! Вдоль стены дома пробирались двое. Осторожнее — часовой возвращается... И те двое услышали шаги часового, прижались к стене за крыльцом и будто пропали в черной тени. 100
«В-рр-р-а! В-рр-аа!» — разнеслись гулкие взрывы гранат. Испуганные и отчаянные крики, стон... Автоматные очереди, гулко бухающие выстрелы винтовок, ругань, русские и немецкие слова, проклятия... Из окон сеновала вырвались языки пламени.
Еще взрыв. Несколько хлестких выстрелов. Тог)ют ног. Возбужденные голоса: «Вон побег!», «Не убег, тварь», «Сашка, Петров, идите к машинам. Заводите!».
Володя перелез через забор. Жарким кострищем пылал сеновал. Горячий ветер столбом вздымал к небу снопы искр и горящую дранку с крыши. Будто прикорнув, лежал длинный Вальтер, рядом, раскинув руки, коротышка Карл. Белели нательные, в чернЫх, темных пятнах, рубахи; чьи-то голые ступни виднелись в зарослях крапивы у забора. Топоча сапогами, входили в дом люди. Урчали разогреваемые моторы автомобилей Рольфа. Володя взбежал на крыльцо", дома, распахнул дверь. В большой комнате, среди „ разбросанных бумаг и опрокинутой мебели, сидел на полу Рольф. Правую руку он прижимал к грудн, по телу стекали красные струйки.
— Гляжу, а он, гнида, пистоль с-под подушки тянет, ну я его и жахнул,— возбужденно говорил боец в комбинезоне.
— А, черт с ним. Быстро собирайте все: оружие, продукты и — в машины! — Командир потрошил кожаную сумку Рольфа.— Володя, а ты что? Идем, малый... Те, двое, твои? — Володя кивнул, и командир приказал кому-то: — Похоронить старика и девушку.
Командир кинул на пол сумку Рольфа. Володя поднял ее, напихал в сумку письма и фотографии Рольфа, рассыпанные по всему полу: «Я приду в твой город!»
Прощайте все. Дед Иван, Люба... Прощайте!
По щекам катились слезы. Он в последний раз взглянул на свежий холмик земли и, спотыкаясь, побрел к машинам.'
— Мама!
— Володя... Вернулся, вернулся! Ты... что это... ты!-У тебя седая прядь!
— Успокойся, мамочка. Просто волосы выцвели. Мама схватила Володю, прижала его голову к
груди, что-то шептала, целовала, вглядывалась в его лицо и опять прижимала к себе. Потом отпустила и, держась руками за стену, побрела в комнату, а Володя обнял бабушку, по ее морщинистым щекам катились слезы, и Володя чувствовал, как вся она дрожит, словно от холода.
Мама села на диван. Кусая губы, разглядывала его, потом со сгоном вздохнула и выдернула из лежащей на столе пачки папиросу. Спички ломались, наконец одна вспыхнула, мама глубоко затянулась, бабушка осуждающе поглядела на нее, но мама махнула рукой. Мазнув ладонью по влажным глазам, криво улыбнулась:
— Какой едкий дым, все глаза выел... Что же ты молчишь?
— С дедом Иваном все в порядке,— торопливо проговорил Володя, соврал он, решил: маме ни слова о том, что...— Он... он сказал: к партизанам пойдет. А я вместе с боевой группой капитана Кедрина в Ленинград прорвался. Под Красным Селом, к своим вышли. Ух, наши там и врезали фашистам. Это убийцы, убийцы! Мама, а где отец? — спросил Володя.
— Воюет наш папка. Сегодня же ему напишу.— Она закурила новую папиросу, встала и, обхватив себя руками за плечи, прошлась по комнате. Большие ее глаза стали еще больше, лицо осунулось.— Ты прости, что никак не могла за тобой приехать. Вдруг сразу столько обрушилось. Думаю, вот завтра еду, а завтра — эвакуация зверей.
— Зверей? Куда?
— Наиболее ценных. В Казань. А потом кинулась на вокзал, а поезда уже не ходят. Думала, с ума сойду.
— Заставь ее лечь и уснуть,— сказала бабушка. Она сгорбилась, вид был виноватым. Не поднимая глаз, попросила Володю:
— Не говори мне больше ничего... про немцев. Не могу понять.
— Сейчас пообедаешь и ляжешь,— строго сказал Володя.
— Не спит по ночам. Все ходит и хцлит.— Бабушка потерла рукой.-ню.-- Ах ла. куда-то мне мяло идти.
НИ
Бабушка уже ждала его с наглаженной, еще пахнущей горячим утюгом рубашкой. Володя вошел в ванную, зажег свет. Повернулся и вздрогнул: кто это смотрит на него?
Володя уставился на свое изображение: это был он и... не он. Какой-то колючий взгляд, искривленные губы. Володя приблизил лицо к зеркалу и потрогал волосы—действительно поседел...— и улыбнулся: ничего, все позади, но улыбка получилась вымученной. Все позади?!
Одевшись, Володя прошел к -себе в комнату. Все тут было как и всегда: полки с книгами, аквариум с толстыми неповоротливыми рыбками, Мур. Он терся о ноги, мурлыкал. Ждал, что Володя вот сейчас схватит его и подкинет над кроватью с криком: «Мур, сальто!» Володя поднял его, Мур закрыл глаза, съежился. Володя опустил его на пол, подошел куполке с книгами, провел рукой по корешкам: «Нет, я.йе* отдам вам карту!» Горько усмехнулся: какие то были ' детские переживания.:
Он глянул в окно, все стекла были заклеены бумажками крест-накрест, и казалось, будто большие пауки оплели квартиру толстой белой паутиной. И окна других, видных отсюда квартир. Вот-вот и эта паутина оплетет все дома, улицы, город... Война плетет свою паутину. Быстро поев, сказал бабушке, что пойдет разыскивать своих друзей.
Дата добавления: 2015-07-25; просмотров: 61 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глававторая ИСПЫТАНИЕ 1 страница | | | Глававторая ИСПЫТАНИЕ 3 страница |