Критика религии в сочинениях Лукиана

«О кончине Перегрина»:

В истории кинизма императорской поры несколько особняком стоит фигура Перегрина-Протея. Это один из тех, по выражению Энгельса, «авантюристов и жуликов, хвастунов и горлопанов», которые присасываются к неной из его часто меняющихся масок и ипостасей. Ведь недаром он получил прозвище Протея, вечно изменчивого мифического морского старца. В своем памфлете «О кончине Перегрина» Лукиан скорее заклеймил религиозного обманщика, чем киника. В своей работе «К истории первоначального христианства» Энгельс упоминает о Перегрине и подчеркивает, что Лукиан дал объективное описание главы христианской общины: Лукиан, «этот, во всяком случае беспристрастный, свидетель, рассказывает, между прочим, историю жизни одного авантюриста, некоего Перегрина, называвшего себя Протеем, родом из Пария на Геллеспонте. Упомянутый Перегрин в молодости начал свою карьеру в Армении с прелюбодеяния, был пойман на месте преступления и согласно местному обычаю подвергнут самосуду. Счастливо спасшись бегством, он задушил в Парии своего отца и вынужден был скрыться»[159]*. Историчность личности Перегрина несомненна — помимо нескольких упоминаний у Лукиана, он фигурирует у Авла Геллия, Татиана, Тертуллиана, Афиногора, Филострата, Аммиана Марцеллина и др. Его необычный жизненный путь восстанавливается довольно детально. Вынужденный удалиться в изгнание после отцеубийства, он направляется в Палестину, где становится членом, а вскоре и главой христианской общины, потом попадает в тюрьму. Освободившись, Перегрин меняет обличье — надевает маску философа-киника, скитается по разным странам Малой Азии, затем в Египте примыкает к кинику Агатобулу, у которого обучался и Демонакт. Оказавшись вскоре в Риме, Перегрин з поисках громкой известности открыто бранит императоров, за что отправляется в ссылку. Оказавшись в Греции, подбивает эллинов поднять вооруженное восстание против римлян (Лукиан, Перегрин, 19), нападает на «некоронованного короля» Афин Герода Аттика, которого нередко обвиняли в стремлении к тирании. Изгнание делает образ Перегрина еще более популярным, его сравнивают с Мусонием Руфом, Дионом Хрисостомом, Эпиктетом и другими гонимыми мудрецами. Но этого ему показалось недостаточным. Обуреваемый жаждой славы, Перегрин, в подражание Гераклу и индийским гимнософистам, решает сжечь себя на костре, что он и сделал с театральной помпой при огромном стечении народа в Олимпии (165 г.), правда, надеясь до последней минуты, что поклонники не дадут броситься ему в огонь. Лукиан был очевидцем этого события.

В Перегрине совместились многие черты одиозного лжекинизма, главные черты его характера — непомерное тщеславие и фанатизм. Кинические принципы «свободы слова» и «бесстыдства», аскетизма и презрения к общепризнанным мнениям превращаются у него в повод для пошлых эксцессов и изуверства: «…он сек тростью нижние части тела у других и сам подставлял для сечения свои», «обрил половину головы, мазал лицо грязью», на виду у всех мастурбировал и т. п. (Лукиан, Перегрин, 17). Перегрин по существу чужд подлинному христианству и кинизму, но его пример говорит, что у последних имелись внешние точки соприкосновения. Связь кинизма и христианства еще отчетливее выступает в следующий период, когда, например, киник Максим становится христианским епископом в Константинополе. Христиане на первых порах, как и киники, отличались революционностью, нечто общее было и в их аскетизме. Кроме того, христиане, отвергавшие олимпийских богов, по иронии судьбы попали в число античных безбожников. Все это позволило видному греческому ритору II в. Элию Аристиду заметить, что киники «напоминают секты живущих в Палестине. Они не почитают богов, как и эти философы» (т. II, с. 402 Дидо).

В памфлете Лукиана упомянуто также имя друга Перегрина, киника Феагена, который, по словам Галена (Метод. леч. XIII, 15), был весьма уважаем и читал лекции в гимнасии Траяна в Риме. Там же упоминается еще один кинический философ, учитель Демонакта и Перегрина, Агатобул из Александрии. Агатобул вел жизнь типического киника и отличался суровым аскетизмом, что, по сообщению Евсевия, принесло ему популярность в народе. Не исключена возможность, что именно он находился среди тех агитаторов, что поднимали александрийские низы против римских захватчиков. В «Жизнеописании Демонакта» Лукианом назван еще один современный ему киник — Сострат, упомянутый и другими авторами. Родом из крестьянской Беотии Сострат, прозванный Гераклом, вел жизнь среди лесов и полей, отличался высоким ростом и недюжинной физической силой.

Мой пересказ и добавления:

Был такой Перегрин или Протей, который был одержим жаждой славы. Для её достижения он не гнушался ничем: страшный был лицемер. Автор также упоминает друга Протея, киника Феагена, который восхваляет его, сравнивая его с Гераклом и Эмпедоклом. Причина этого восхваления проста – желая славы, Протей решил сжечь себя. Далее, другой оратор, желая разоблачить лицемерие Протея, говорит о его жизни и скитаниях, желая сделать полную характеристику этой противоречивой личности. В числе всевозможных проступков, таких как прелюбодеяние, убийство собственного отца, оратор также упоминает о связи Протея с христианами, которых тот, грубо говоря, надул. Протей скитался по разным странам, ведя образ благочестивого изгнанника, чем и заслужил у них уважение. А когда он попал в тюрьму из-за общения с христианами, те кормили его и передавали крупные денежные средства («Христиане проявляют невероятную быстроту действий, когда случится происшествие, касающееся всей общины, и прямо - таки ничего не жалеют»). Однако за невыполнение определенных норм питания и ритуала, он лишился поддержки в лице христиан, после чего решил попытать счастья в Египте, где прикинулся юродивым – обрил половину головы, мазался грязью и прочее. Не получив от толпы ничего, кроме смеха, он вернулся в Италию, а затем прибыл в Элладу, где поносил сначала римлян и императора, а затем и греков, причем делал это очень противоречиво. Однако и у греков он не нашел признания, после чего, чтобы хоть как-то привлечь их внимание, он пустил слух, что собирается себя сжечь, подготовкой к чему он сейчас и занимается (имеется в виду время рассказа оратора, который рассказывает о его жизни). Тем не менее, оратор говорит, что найдутся люди, которые после смерти Протея будут утверждать, что он излечил их от всего на свете и вообще творил чудеса, а все из-за глупости человека и суеверий.

Далее Лукиан отправляется непосредственно на место сожжения, где уже завязывается рукопашная между сторонниками Протея и порицающими его. Тот продолжает разглагольствовать не по делу, лишь подогревая толпу. Так и не решившись на свой поступок, Перегрин переносит сожжение на другую ночь, и автор со смехом говорит о его тщеславии и замечает, что гораздо больше людей толпится возле палаче, чем у такого дурака, как Перегрин. Тем не менее, в назначенную ночь Перегрин совершил обещанное, что автор описывает с необычайным пафосом. И Лукиан, возвращаясь домой и размышляя о природе славы, встречает таких же любопытных людей, при чем толковым он объясняет здраво, а простым еще и присочиняет всякие чудеса, вводя их таким образом в страх и заставляя молиться. Погуляв еще немного, Лукиан обнаружил, что пущенные им слухи разрослись до невероятных размеров и приобрели столько деталей, что стали совсем далеки от правды. Вот так.

А вывод таков – люди невежественные сами дают себя обмануть, чем успешно пользуются такие люди, как Перегрин. И религия – самая благодатная почва для такого обмана.

«Зевс Трагический»

Небольшая пьеса про богов. Решил значит Зевс, полный печали, собрать богов – как греческих, так и языческих – на срочное совещание. Проблема явилась в виде спора стоика и эпикурейца о том, существуют боги или нет. Эпикуреец, естественно, заявлял, что богов нет, а стоик их защищал. Так и не закончив спор, они разошлись, условившись закончить его в другой раз. Ну а пока Зевс решил как-то решить проблему того, что люди перестали верить в него и его коллег. Просто так Зевс не может вмешаться в ход вещей и сделать так, чтобы стоик победил в споре, поэтому он решает обсудить свои действия с другими богами. Когда же все пришли на тусовку, возникла проблема – куда всех сажать и кто вообще главный – тот, чьи статуи из золота или тот, кто имеет самую большую статую? Но Зевс напоминает, что время то идет, и надо что-то решать, и заседание начинается. Зевс описывает поистине трагические события прошедшего дня – начиная от скупости жертвы одного грека, и заканчивая непосредственно спором эпикурейца и стоика. Он говорит, что есть риск лишиться почестей, а значит и жертв, если люди перестанут верить в богов. Зевсу решается ответить бог Мом (трикстер), который резонно намекает, что Зевс и другие боги и не особо-то заботятся о жизни людей и не могут даже толком сказать, кто из них порядочный, а кто скверный. Кроме того, именно боги и являются источником неурядиц и несправедливости, что и стало причиной ослабления веры в богов. Боги только ждут жертвоприношений, сами же ничего делать не собираются.

Боги пытаются ему возразить, мол, они могут показать, что еще как вмешиваются в жизнь людей, в крайнем случае, шарахнут по эпикурейцу молнией и дело с концом. Но тут выясняется, что и это не в их юрисдикции – ведь власть богов над людьми ограничена Мойрами, судьбой. И ничего сверх судьбы они сделать и не могут.

Мом же продолжает издеваться над богами и высмеивает Аполлона и его способности оракула. На что Апполон отвечает детскими оправданиями, что он не может делать предсказания бед треножника и воскурений. Но Мом разводит его на пророчество, совершенно несуразное и мутное, над которым Мом справедливо смеется.

Геракл вообще представлен грубым деревенским мужланом, который всего достиг только силой, и то по воле Мойр. Зевс его порицает как несмышлёного мальчишку.

В самый разгар перебранки является Гермагор, который грузит богов ямбами. Опосля он поясняет, что начались нехилые разборки между стоиком и эпикурейцем и вообще надо что-то делать. Все боги естественно собираются и глядят безучастно вниз, где развернулась словесная баталия.

Далее кратко:

Стоик: убеди меня, что богов нет. Эпикуреец: нет, ты убеди, что боги есть. С: нет, ты говори! Э: нет, ты! (дураки в общем:D)

С: очевидно, что боги есть, и они о нас заботятся. Э: ни фига не очевидно, что-то я не вижу, чтобы они тебя наказывали за злословие и другие прегрешения (Мом хохочет и соглашается). А ты мне скажи, с чего взял, что боги есть? С: мир вокруг убедил меня, всё так хорошо сделано, что невозможно усомнится в подлинности существования богов. Э: да, мир хорошо сложен, это и я вижу, но не обязательно благодаря богам. Все вокруг возникло случайно, и не благодаря заботе богов. С: но ведь кто-то вдохновил Гомера? Э: Гомер не может быть свидетелем в делах промысла богов, ведь его задача очаровать зрителя, наслаждение и не более того. С: но ведь все народы говорят о богах? Э: да, и в этом много путаницы, что и доказывает, что их нет. Любовь к непонятным деталям биографии богов кажется просто глупой и смешной (Мом опять кайфует). С: но ведь предсказания? Э: о да, и какое же из них оказалось верным? Они слишком мутные и многозначные, так что как ситуация не обернется, трактовать можно по-разному……….. С: раз есть алтари, то и боги существуют! Э: тут уж мне настолько смешно, что я даже отвечать не буду.

После сего стоик поливает грязью уходящего эпикурейца, а боги признают победу эпикурейца.

Итог: сам факт того, что Лукиан позволил себе писать о богах в столь вольной форме, говорит об откровенном религиозном нигилизме с его стороны (что понятно, ведь он был киником). Мом выступает как трикстер, он разоблачает все нелепости богов, на которых основаны суеверия людей. Более того, боги представлены не как всемогущие устроители вселенной, а как глупые нахлебники под властью Мойр и судьбы.

11. Эпикур и эпикурейская традиция критики религии

Эпикур считается философом-атеистом, но не был им в античном смысле слова. Все последующие философы и даже богословы так или иначе отталкивались от Эпикура.

Эпикуреизм зародился в эпоху Эллинизма, когда философия становится практической, обращается к жизни человека. Цель жизни человека – счастье. Эпикурейская школа называется Сад (этапы: древний (Эпикур), средний, римский (Гораций, Лукреций)).

Для древнего Сада был характерен скептицизм.

Учение о свободе воли: человек нравственно свободен. Провозглашалась этика долга и ответственности, но не перед богом, а перед самим собой. Человек не нуждается ни в каком провидении, потому что он сам решает, что делать.

Эпикуреизм отстаивает историческое и психологическое доказательства бытия бога: боги существуют, т.к. люди о них знают. Образы богов – от скопления атомов, поднявшихся вверх, и от них происходят истечения обратно вниз => представления о богах.

Бог - симулякра человека, пустое подобие. Боги находятся в муждумирье, они бессмертны и блаженны, подобны эпикурейскому мудрецу. Этим богам не нужно приносить жертвы, молиться, надеяться на них, т.к. они антропоморфны.

Но Эпикур призывал также участвовать в религиозных процессиях из-за красоты статуй.

Боги, в которых верят остальные люди – не истинные. Человек видит истечения и объясняет их по-другому. Истинный бог – атомарный.

«Четверолечение»:

· Нечего бояться богов

· Нечего бояться смерти

· Счастье достижимо

· Смерть лишается своего жала.

Главный враг – страх от невежества.

Критика теодицеи: если бог знает о существовании зла, то не хочет уничтожить. Если бог не знает о существовании зла – он не всезнающ. Если бог знает и хочет уничтожить зло, но не делает этого – значит, он не всемогущ. Это не совместимо с представлениями о боге.

12. Цельс и античная критика христианства.

Среди произведении античности, направленных против христианства, книга Цельса занимает исключительное место. Это древнейшее крупное произведение, содержащее развернутую критику христианского учения, дошло до нас в значительной своей части и позволяет нам судить о том, каким представлялось христианство просвещенному римлянину конца II в.

Книга Цельса как самостоятельное литературное произведение не сохранилась. Но “отец церкви” Ориген в своей апологии «Против Цельса» (contra Celsum) приводит в цитатах и в перифразах почти все сочинение своего противника.

О личности автора ничего неизвестно было уже Оригену, который высказывает лишь некоторые предположения на этот счет. В действительности Цельс отнюдь не выступает как эпикуреец и атеист; он отвергает не религию вообще, а христианскую религию, как религию невежественную, грубую, суеверную и антигосударственную; но он отнюдь не отвергает не только религию, но и официальный культ эллинских богов. Там, где он оставляет полемический тон и всерьез поучает читателя, он проповедует платоновский идеализм в той форме, в какой он был в ходу во II в., — в пестрой смеси с учением стоиков, с мистикой, ангелологией и рационалистическим скепсисом. Издеваясь над христианским учением о человеке как о “центре вселенной”, Цельс, однако, не отвергает телеологии и допускает, что миром руководят разные демонические силы. Материю, “плоть” он считает чем-то низменным, нечистым, хотя и — в духе стоиков — вечной.

Конечно, необходимо учесть, что Цельс часто аргументирует, исходя не из своих убеждений, а из уровня понимания, склонностей и настроений своих противников, он как бы становится на их точку зрения, чтобы показать несостоятельность христианской догмы даже с ее собственных позиций.

Книга Цельса показывает, что он получил обширное образование, хорошо был знаком с классической философской, исторической и художественной литературой. Он хорошо знаком с христианской и ветхозаветной литературой, а его знакомство с гностической литературой таково, что даже Ориген иной раз становился в тупик (V, 62; VI, 27). К критике христианства он приступает во всеоружии теоретического и практического знания христианства, его истоков, его учения.

После введения, где дана общая характеристика христианства, его внешний облик, Цельс подвергает критике христианское учение с точки зрения иудаизма, а затем с точки зрения исторической и философской, — опровергая учение о божественной миссии Иисуса, о воплощении, воскресении, о пророческом откровении; он осмеивает библейскую мифологию, вскрывает исторические источники христианства в плохо понятых эллинских и восточных религиозно-философских учениях. Христиане, по Цельсу, — невежественные жертвы корыстных (и тоже невежественных) обманщиков.

Цельс — не враг христиан; напротив, со свойственным идеалисту непониманием исторической необходимости возникновения христианства как фантастического отражения общественного бытия, он надеется “образумить” их, они вызывают у него не гнев, а жалость; он обращается к ним не как яростный обличитель, а как гуманный просветитель, верящий в силу убеждения и логической аргументации. Именно отсутствие личной заинтересованности делает книгу Цельса ценной в качестве свидетельства постороннего наблюдателя, хорошо изучившего свою тему.

Очень важны сообщения Цельса о составе христианских общин, о значительной роли гностицизма в выработке христианской догмы, о фабрикации “священного писания”, о мистериях Митры как прообразе христианских мистерий.

В своей критике христианства Цельс уделяет немало места его мифическому основоположнику. В то время процесс превращения бога Иисуса в мнимоисторическую личность в основном был уже завершен и зафиксирован в новозаветной литературе, но мифотворчество еще продолжалось.

Цельс аргументирует “от писания”: “Все это мы подносим вам из ваших же писаний... вы побиты собственным своим оружием” (II, 74). Исходя из этого христианского материала, он толкует миф о Христе рационалистически, низводя Иисуса до роли простого смертного, и к тому же шарлатана. Таким же образом — как обожествленных людей — он трактует и эллинских богов — Диониса, Геракла и других.

Ориген, цитируя Цельса, нигде не указывает главы, или части, или “книги” цитируемого произведения. Поэтому в отношении рубрикации «Правдивого слова» реконструкции столь же гадательны, как и в отношении самого текста. В основном напрашивается следующее деление:

Введение. Христиане представляют собою противозаконную организацию, учение их — варварское и к тому же не оригинальное. Иисус творил чудеса при помощи колдовства. Христиане слепо веруют, не слушаясь веления разума. Иудаизм, из которого выросло христианство, отличается нетерпимостью, стремлением обособиться от всех. Христианство — учение новое, имеющее последователей лишь среди невежд.

Часть I. Иисус — не мессия; сказки о непорочном зачатии заимствованы из эллинской мифологии. Иисус не обладает чертами бога и не совершил ничего божественного. Все пророчества об Иисусе не имеют к нему никакого отношения. Приписываемые Иисусу чудеса, его смерть и воскресение — нелепые, противоречивые сказки, которые можно без труда опровергнуть.

Часть II. Христианство откололось от иудаизма и не перестает раскалываться на все новые секты. Не содержа, по существу, ничего нового, оно ищет адептов среди низших, необразованных слоев населения. Проповедники христианства — обманщики.

Учение о воплощении — бессмыслица. Оно противоречит идее благого и всемогущего бога, которому не подобает облечься в низменную плоть и претерпеть пытки и казнь. Да и не для чего богу сходить на землю и пострадать ради людей, ибо человек — не центр творения. Библия — собрание заимствованных из разных источников нелепых сказаний.

Часть III. Христианское непротивленчество заимствовано у Платона, учение о царстве божьем — исковерканное учение платоников, митраистов и персидских магов. Учение о дьяволе восходит к неправильно понятым мыслям Гераклита о борьбе как принципе вселенной. Космогония христиан полна противоречии и несообразностей; пророчества об Иисусе — фальсификация; учение о воскресении мертвых — противоестественно, противоречит идее бога и является превратным толкованием мыслей Платона.

Часть IV. Необходимо относиться с уважением к официальному культу. Почитание государственных богов, или демонов, вполне совместимо с христианством.

Заключение. Христиане должны найти как-нибудь общий язык с эллинизмом и участвовать в государственной жизни наравне с прочими гражданами.

Дата добавления: 2015-07-25