О социализме

В апреле 1970 года Раджниш читает спорные лекции, которые заставляют возмущаться многих коммунистов и последователей Ганди. Эти лекции опублико­ваны под названием «Остерегайтесь социализма». Коммунисты симпатизируют Раджнишу до конца этого периода путешествий, когда Раджниш поселяется в Бомбее.

Когда я критиковал Ганди, ко мне стали приезжать коммунисты и социалисты. Они решили, что я коммунист. Кто же еще станет критиковать Ганди? Председа­тель коммунистической партии сказал мне: «Вы очень поможете нам, ведь у нас нет такого сильного человека, который мог бы влиять на народные массы».

«Подождите-ка, — ответил я. — Я критиковал гандизм не потому, что я коммунист. Вы сами готовите себе неприятности, потому что я стану критиковать коммунизм».

«Нет, Раджниш, вам следует быть крайней избирательным, — спохватились ком­мунисты. — Эти люди могут очень помочь вам. Коммунистическая партия самая организованная в Индии. Если коммунисты станут поддерживать вашу работу...»

«Забудьте о работе, — сказал я. — Сначала позвольте мне разделаться с коммуни­стами, потому что они пришли ко мне по недоразумению, а я не хочу, чтобы люди были со мной по ошибке». И мне пришлось критиковать коммунизм только из-за того, что коммунисты хотели примазаться ко мне.

Такие вещи происходят с политиками, общественными и религиозными деятеля­ми...

Итак, когда коммунисты увидели, что поклонники Ганди рассержены на меня, они решили, что настало их время. Если бы я стал их представителем, то очень по­мог бы им получить власть в Индии, потому что они слышали о том, что я не верю ни в одну религию. Они знали, что я утверждаю о том, что нет ни Бога, ни рая, ни ада. «Этот человек очень похож на нас», — сказали они.

На самом деле, я учу гораздо большему, чем их философия. Поэтому когда я ска­зал, что Бога нет, но есть нечто более высокое, чем религия, а именно религиоз­ность, что нет Бога как личности, но есть его присутствие, что вся вселенная про­низана божественностью... Я наступил им на хвосты! Всех коммунистом как вет­ром сдуло! Но несколько мужественных коммунистов все же остались. Они стер­пели мои слова и узнали секрет: если человек со мной, то идеи никчемны, посколь­ку для меня главное — ваше преображение.

А ваше преображение возможно только в том случае, если ваш ум постепенно станет спокойным, безмятежным.

Один человек хочет узнать, платят ли мне капиталисты за то, что я их поддержи­ваю.

До сих пор мне не заплатил ни один политик, но если такой совет поступит, тогда приведите ко мне этого человека. Странное дело, все люди думают одинаково. Ко­гда я хвалю социализм, то получаю письма, в которых меня называют агентом Мао и подозревают в том, что я получаю деньги у китайцев. А когда я критикую социа­лизм, то сразу же превращаюсь в агента американского капитала, на содержании бизнеса США.

Разве преступно думать? Неужели думают только агенты, и больше никто? Мо­жет быть, тот, кто написал мне это письмо, сам связан с какими-нибудь спецслуж­бами? А если это не так, тогда зачем он вообще написал мне это письмо?

Мы не можем вообразить, что можно думать независимо. Мы говорим, что кто-то непременно чей-то агент. Это означает, что человек не обладает душой и не может думать самостоятельно.

Прежде всего, вам нужно понять, что современный социализм противостоит, враждебен капитализму. Но каким бы ни был социализм, это все равно дитя капи­тализма. Сам капитализм вырос из феодализма. И если капитализму позволить раз­виться в полной мере, то он сам придет к социализму. А если позволить развиться в полной мере социализму, то он сам придет к анархизму. Но гласное условие за­ключается в том, что этим системам следует развиваться в совершенстве, полно­стью. Но ребенка можно изъять из материнского чрева до срока, ведь мать может поддаться соблазну поскорее увидеть ребенка. Нетерпеливая мать может захотеть получить ребенка через пять месяцев, а не через девять. Она избежит четырех ме­сяцев труда и раньше увидит свое дитя. Но такой ребенок будет мертвым, он не выживет. И даже если он выживет, то будет еще хуже мертвого...

Помните о том, что если капитализм развить в полной мере, то он естественным образом родит социализм. Через девять месяцев беременности ребенок сам спо­койно выйдет из материнского чрева. Итак, разговоры о социализме в то время, как капитализм еще не развился, самоубийственны.

Я сам социалист, поэтому вы удивитесь, если я попрошу вас остерегаться социа­лизма. Я также хочу, чтобы ребенок социализма родился в Индии, но на одном ус­ловии: провести девять месяцев в материнском чреве. В Индии даже капитализм не успел развиться. Поэтому разговоры о социализме в настоящий момент опасны... Посмотрите, что получилось в России и Китае. В Китае погибли миллионы людей, но социализма там до сих пор нет, потому что ничто в жизни не расцветает до сро­ка. Закон жизни не приемлет спешку. В Индии нужно сначала развить капитали­стическую систему.

Что я подразумеваю, когда призываю вас остерегаться социализма? Я прошу вас завершить период беременности. Капитализм это и есть такой период беременно­сти. Пусть он выдержит все девять месяцев.

По моему мнению, нужно, чтобы богатейшие семейства Индии поделились своими несметными сокровищами, а иначе все разговоры о перераспределении ка­питала бессмысленны.

Если я призываю вас остерегаться социализма, это еще не значит, что я враг со­циализма. На самом деле, современные социалисты сами себе враги, потому что не ведают, что творят. Они поджигают дом, в котором живут. Они сгорят, а вместе с ними испепелится вся страна.

Индия хронически бедна. Подумайте же хорошо, прежде чем делать шаг в этом направлении. Не позволяйте разрушать в этой стране процессы, формирующие ка­питализм. Вообще-то, эти процессы уже ослабляются, просто мы не видим это. Наверно, мы решили закрыть глаза и ничего не видеть. Правительство путает все, за что берется. На каждую рупию, вложенную в частный бизнес, мы вкладываем две рупии в социальное обеспечение. Но все социальные проекты рушатся. И все же правительство говорит, что промышленность следует национализировать...

Многие люди замечают противоречия в том, что я говорю. Но мои слова такие простые и ясные. Я повторяю: социализм возникнет из капитализма, если тот разо­вьется в полной мере. Капитализм должен уйти только после того, как он выпол­нит свою задачу. Но в наше время, к сожалению, сам капиталист скован страхом. Он не может мужественно заявить, что капитализм имеет все основания для суще­ствования. Он также говорит, что социализм своевременен. И на то есть свои при­чины.

Я против коммунизма, потому что человек, лишенный частной собственности, утрачивает и индивидуальность. Для него частное имущество это безопасность, которая поддерживает его индивидуальность.

Я встречался с дочерью Сталина Светланой. После смерти отца она приехала в Индию. Случайно я встретил ее в Дели. Женщина, у которой я остановился, оказа­лась редкостной женщиной... Я не стану называть ее имя, потому что ссылаюсь на еще живых людей, особенно тех, кого очень уважаю. Этой женщине примерно семьдесят пять лет. Я еще ни разу не встречал такую пожилую и одновременно красивую женщину.

Она пригласила меня: «Если приедете в Дели, остановитесь в моем доме».

Когда я приехал к ней, она сказала: «Светлана здесь. Вы хотите увидеть ее?»

«Очень хочу, — оживился я. — Вообще-то, мне хотелось бы встретиться со Стали­ным, но в Светлане, должно быть, тоже говорит королевская кровь».

Когда я спросил Светлану, как Сталин вел себя с ее матерью, она расплакалась и ответила: «Мой отец был чудовищем. Он постоянно бил мою мать. И он колотил меня за малейшую провинность, за одно слово непослушания, потому что к нам он относился точно так же, как и во всем остальным людям. Он убивал нас. Он отно­сился к нам как к прислуге».

Даже жена не могла войти в комнату Сталина, не постучав в дверь и не попросив разрешения. Ей пришлось отгородиться от Сталина, хотя они продолжали жить в одном доме. Сталину очень нравилась идея так называемого освобождения жен­щин. А люди полагали, что женщин не столько освобождают, сколько делают про­ститутками. Все были против этой идеи. Вся верхушка коммунистической партии была против нее, ни одному человеку она не нравилась. Поэтому эта политика про­валилась.

Всю частная собственность национализировали, то есть все стало принадлежать государству. Ваш дом, ваша лошадь, ваши рабочие руки, ваша земля — все это го­сударственное.

Итак, в России нет коммунизма. Это состояние я называю капитализмом. Госу­дарство обладает капиталистической монополией на все. В США много капитали­стов, а в России только один капиталист. Конечно же, чем больше капиталистов, тем лучше.

Только когда люди достигнут просветления, когда не останется ничего кроме чистого сознания, сможет возникнуть коммунизм, иначе это просто утопия.

Слово «утопия» замечательное. Оно означает то, что никогда не наступает. Только в просветлении есть возможность равенства, а просветленные люди видят, что все непросветленные существа со временем непременно станут просветленны­ми. По своей сути каждое живое существо, в том числе и деревья, в какой бы фор­ме жизни они ни пребывали, идут по пути, движутся, развиваются, возвышаются. У них одна цель: стать пробужденными, стать абсолютно чистым сознанием, бла­женством, экстазом.

В том, что касается внутренней возможности, я коммунист, но я не коммунист в отношении действительного положения человека. Его нужно всячески поддержи­вать, нужно помогать ему расти самостоятельно. Навязанное равенство разруши­тельно для всего, что ценно. Должны существовать большие, высокие деревья, ко­торые тянутся к звездам. Также должен существовать низкий кустарник. И деревья и кусты обогащают вселенную. У нас должны быть лотосы, розы и ноготки. Разно­образие, различие, неравенство обогащает жизнь, придает ей силы и любви.

Неравенство людей это психологическая истина, а равенство — духовная истина. Не нужно смешивать эти понятия.

Когда я двадцать лет назад сказал, что люди неравны, коммунистическая партия вынесла осуждающую меня резолюцию. Председатель компартии Индии Данг зая­вил, что скоро его зять-профессор напишет книгу и опровергнет мои домыслы о неравенстве людей. И он действительно написал книгу, осуждающую меня, хотя и не привел никаких аргументов кроме своего гнева, оскорблений и вранья. Он ни­чем не доказал равенство людей.

Он написал, что я будто бы сбиваю людей с толку. Трудно понять, теист и или атеист, религиозен я или нет. Он на разные лады пытается дать мне определение, но в конечном итоге понимает, что это невозможно, и называет меня просто смуть­яном.

Председатель компартии Индии Данг, один из старейших коммунистов мира, вступил в партию еще во время революции в России. Он был знаком с Лениным и Троцким. Как-то раз мы случайно оказались в одном купе вагона.

«Мой зять написал о вас книгу. Вы видели ее? — осведомился он. — Он три года изучал вас. Вы написали так много книг, что ваш портрет невозможно нарисовать. Он днем и ночью сходил с ума. Вы само противоречие. Вы постоянно противоре­чите себе. Наконец, мой зять понял, что вы черт знает что, и так и написал».

«Выбросите эту книгу в окно, — посоветовал я. — Ваш зять болван, так и скажите ему. Зачем он зря потратил три года? Жизнь слишком коротка, а вы коммунист, и пьете топленое масло. Зачем тратить зря свое время на такого безумца, как я?» Я схватил книгу и швырнул ее в окно.

«Вы наглец!» — рассердился Данг.

«А вы сорвите стоп-кран, — предложил я. — Иначе зачем здесь висит этот красный шнур? Потяните за него».

Но пока я произносил эту фразу, мы уже далеко уехали от книги, тем более что была полночь.

«Не нужно тянуть за шнур, — сказал Данг. — Даже если я и сделаю это, все равно мы уехали уже слишком далеко, к тому же сейчас царит кромешная тьма. Где мы найдем эту книгу? Да и ни к чему мне она. У моего зятя сарай забит этими книга­ми. Их никто не покупает».

Вся Индия поделилась на тех, кто был за меня, и тех, кто был против меня. Люди, которые были за меня, читали мои книги и не забивали себе головы его тезисами. А те люди, которые были против меня, не хотели слышать даже просто мое имя, не говоря уже о книге этого человека?

«У нас есть все его книги, — вздохнул Данг. — Наверно, вы правы, он болван. Он зря потратил три года и опубликовал книгу на мои деньги. Никто не хотел публи­ковать его книгу. "Страна поделилась, — объясняли редакторы. — Не осталось ней­тральных людей, которые станут читать эту книгу". Он опубликовал книгу на мои деньги и теперь сидит на мешках с книгами».

«А вы раздавайте эти книги, — посоветовал я. — Вы же отдали тот экземпляр мне. Пусть люди прочтут книгу вашего зятя, даже если не осознают суть. Он за три года не смог понять, что я имею в виду. Никто ничего не поймет, потому что не делаю логические, философские утверждения. Я есть чистое присутствие».

Подлинная религия не будет ни теистической, ни атеистической. Подлинная ре­лигия не будет ни материалистической, ни духовной. Подлинная религия будет целостной. Она не будет делить жизнь на категории, а устранит всякое разделение на грешников и святых, рай и ад.

Я расспрашивал многих коммунистов, старых коммунистов... «Вы когда-нибудь медитировали?» — спросил я Данга.

«А зачем? — удивился он. — С какой стати мне медитировать?»

«Если вы ни разу не медитировали, значит вы не можете авторитетно заявить, что нет ни души, ни Бога, ни сознания, — рассудил я. — Разве вы можете сказать, что никого нет, если ни разу в жизни не погружались в себя? Осознайте абсурд. Кто говорит, что никого нет? Даже для того чтобы отрицать собственное существова­ние, вам нужно признать наличие кого-то. Даже для того чтобы сказать, что никого нет, нужно кого-то принять».

Один мой приятель Рахул Шанкритаяна, знаток санскрита, пали и пракрита, был буддистским монахом. Но он также заинтересовался коммунизмом только из-за того, что Будда и Маркс оба не признавали существование Бога. Он заинтересовал­ся марксизмом и в конечном итоге стал коммунистом. Его пригласили в Советский Союз учить в МГУ санскриту, и он поехал.

За границей Индии, тем более в Москве, все изменилось. Здесь ему было невоз­можно оставаться буддистским монахом и влюбиться. В Советском Союзе с этим проблем не было. Он влюбился в красивую женщину, Лолу, которая преподавала в том же университете. У них родились два ребенка.

Но советское правительство не позволило ему вывезти из Советского Союза жену и детей. Он мог жить там, но он хотел возвратиться в Индию. И он боялся. Как бы то ни было, советское правительство выполнило его самое заветное желание. Как он мог возвратиться в Индию с женой и двумя детьми? Его бы все осудили, осо­бенно буддисты. «Ты же монах!» — кричали бы ему люди. Поэтому он был вполне доволен ситуацией. Раз правительство не позволило вывезти семью, ну и ладно.

Рахул возвратился один. Он рассказывал мне: «Когда я впервые приехал в Совет­ский Союз, то сразу же спросил маленького мальчика, верит ли он в Бога. И тот ответил, что в Бога люди верили в мрачное средневековье, что я могу пойти в му­зей, если хочу посмотреть на статую Бога».

Но все это просто обусловленность. Ни Маркс, ни мальчик не знали о том, что Бога нет. Только тот, кто погружается в глубокую медитацию, может узнать ответ на этот вопрос.

Итак, вы запрограммированы. Обусловленность так глубоко проникла в вас, что вы считаете ее своей природой. Ваши выдумки, надежды, прогнозы... ничего есте­ственного.

Природа знает лишь это мгновение. И ей ничего не известно о надеждах, желани­ях и потребностях. Природа просто наслаждается всем, что доступно в этот самый миг, здесь и сейчас.

Рахул Шанкритаяна сказал мне: «Русских глубоко потрясли мои руки».

«Почему?» — недоумевал я.

«Когда я пожимал кому-то руку, он странно косился на меня и замечал, что я, должно быть, буржуй, потому что, судя по моим рукам, я никогда не работал».

«Пожми мне руку, — предложил я ему. — Тогда ты узнаешь, что ты пролетарий, а я буржуй! Тебя это очень утешит».

У меня был приятель-коммунист. Он был большим эрудитом. Этот человек напи­сал много книг, около сотни книг. Все они были пронизаны духом коммунизма, но довольно тонко. Дело в том, что все это были романы. Но с помощью романов этот человек вел коммунистическую пропаганду, помещая ее канву увлекательного сюжета. Романы были первоклассными, он явно был талантливым писателем, но в результате он каждый раз просто призывал читателей становиться коммунистами.

Его звали Яшпал. «Ты против всех религий, Яшпал, — сказал я ему. — Ведь ком­мунизм против всех религий, это атеистическая философия. Но поведение комму­нистов, в том числе и твое поведение, показывает, что коммунизм это еще одна религия».

«Почему ты так решил?» — нахмурился он.

Я объяснил: «Вы такие же фанатики, как мусульмане и христиане. У вас есть своя троица: Маркс, Энгельс и Ленин. У вас есть своя Мекка: Москва. У вас есть своя Кааба: Кремль. У вас есть своя священная книга: "Капитал". И хотя этой книге уже сто лет, вы не готовы изменить в ней ни одного слова. Вся экономика перемени­лась радикальным образом в течение этого века. "Капитал" сильно отстал от вре­мени».

Он был готов драться со мной. «Дракой делу не помочь, — заметил я. — Даже убив меня, ты все равно не докажешь свою правоту. Твой поступок лишь докажет, что я оказался прав, и ты не смог стерпеть это. Лучше приведи доказательства».

У коммунизма нет ни одного весомого аргумента.

«Ваша философия основана на идее о том, что все люди равны, — сказал я. — Это неверно психологически. Ученые говорят, что каждый человек уникален. Разве могут быть равными уникальные личности?»

Но коммунизм фанатичен. Этот человек перестал разговаривать со мной, он больше не посылал мне письма. Я постоянно ездил в его город. Раньше он прихо­дил встречать меня, но теперь решил больше не приходить.

Когда он не ответил на множество моих писем, я написал письмо его жене. Она была очень милой женщиной. Она написала мне ответное письмо такого содержа­ния: «Вы сами понимаете, что мой муж фанатик, об этом не стоит и упоминать. Вы попали в его самое слабое место. Даже я все время начеку, только бы не сказать что-нибудь против коммунизма. Я могу делать что угодно, могу предъявить пре­тензии ему самому, но я ничего не могу сказать против коммунизма, потому что он взбесится».

Однажды он заявил мне: «Мы завоюем весь мир».

«Твои запросы очень скромные, — заметил я. — Земной шарик так мал. Почему ты тебе ни присоединиться к моему проекту?»

«А в чем заключается твой проект?» — полюбопытствовал он.

«Он очень простой, — ответил я. — Мои запросы удовлетворить просто. Я собира­юсь завоевать всю вселенную. К чему думать о крошечной планете, если тебе бу­дет принадлежать вся вселенная? Не нужно о ней беспокоиться».

Но коммунисты верят, что они завоюют всю землю, ведь они уже отхватили себе почти половину земли.

Их фанатический подход приведет к тому, что американцы станут фанатичными христианами. Американцы считают христианство единственной альтернативой коммунизму, но они не знают один момент. Вы можете пережить коммунизм, но только не фанатичное христианство.

Пытаясь спастись от одной опасности, вы подвергаете себя другой опасности.

Я могу показать вам способ, как пережить коммунизм. Причем не только для это­го, но и для того, чтобы помочь всему миру избавиться от коммунизма. Все очень просто: сделайте людей более богатыми. Вместе с бедностью исчезнет и комму­низм.

Лекции

Мистики часто ломают голову над таким вопросом: «Кому я смогу рассказать о своем опыте? Кто поймет меня?»

Я путешествовал по Индии пятнадцать лет, изо дня в день, из года в год, и разго­варивал с тысячами людей. Постепенно я понял, что разговариваю со стенами. Они не понимали меня. Люди слушали меня, но не слышали. Слова проникали в них, но только не смысл. Я старался изо всех сил, но у меня ничего не получалось. Затем мне пришлось принять решение осесть в одном месте и разговаривать лишь с теми, кто хотел понять меня; причем не только понять, но и преобразиться.

Однажды на одной встрече я говорил о Кришне. А люди повернулись ко мне спиной и болтали. Я видел лишь их спины! Это стало последней каплей. Я прервал свою лекцию посредине ушел. Председатель конференции удивился: «Куда вы уходите?»

«Я ухожу навсегда! — воскликнул я. — Я больше не хочу иметь дело с тупицами. Я рассказываю им о Кришне, потому что они сами пригласили меня, но никто не слу­шает меня».

Если люди сидят тихо, если они бдительно внимают каждому моему слову, со­средоточенно и созерцательно, тогда я могу говорить о более возвышенных вещах. Так я смогу объяснить им более сложные вещи.

Но если передо мной сидят новички, тогда мне приходится начинать с азов. Тогда самолет не может взлететь, он вынужден выполнять роль автобуса. Вы можете ез­дить в самолете как в автобусе. Он оторвется от земли, только если наберет высо­кую скорость, а для этого необходимы определенные условия.

Я разговаривал с миллионами индийцев, а потом мне пришлось перестать читать лекции. Я разговаривал с многотысячными толпами на каждой конференции. Там было по пятьдесят тысяч человек. Я ездил по Индии пятнадцать лет, исколесил всю ее вдоль и поперек. Мне надоело это, потому что каждый раз мне приходилось начинать с азов. Передо мной все время сидели новички. И я понял, что не смогу дать людям более высокие знания. Мне пришлось прекратить путешествия.

Я много лет выступал перед массами народа. И я не сразу принял решение отка­заться от лекций для толп. Я понял, что это абсурдно. Вы можете вечно говорить с людьми, которые не готовы слушать вас. Вы можете вечно разговаривать с теми, кто еще не стал искателем, кто пришел просто так. С какой стати я должен тратить на них свое время и силы? Я пытался стать доступным более многочисленным толпам, но потом понял, что это бесполезно. Они приходили для удовольствия. Мои слова в одно ухо влетали, а в другое вылетали.

Я всматривался в тысячи людей и понял, что лишь немногие примут семя в серд­це, станут для него почвой, поглотят его. А другие просто любопытствуют, развле­каются. Может быть, развлечение и бывает религиозным, но оно бесполезно.

Народные массы мне больше не интересны, потому что если вы выступаете перед толпой, то вынуждены потакать ее интересам. А я не человек толпы, у меня есть своя индивидуальность. У меня есть свой способ выражения, своя жизнь, свой стиль, и я не желаю, чтобы кто-то вмешивался в мои дела. Если вы хотите стать предводителем толпы, тогда вам нужно потрафлять ей. Толпа учит вас правильно сидеть, стоять, говорить, есть, ложиться спать. Толпа учит вас всему. По иронии судьбы люди, которые считают себя народными вождями, наставниками толп, са­ми становятся рабами толпы. Толпа навязывает им образ жизни. У таких людей нет свободы. А толпа смотрит на них извне: «Ты исполняешь пожелания толпы? Ты соответствуешь воззрениями толпы о том, как должен выглядеть святой?» Если же вы не подчиняетесь толпе, то становитесь падшим святым. В таком случае вы пре­вращаетесь в грешника.

А я никому не позволяю указывать мне, как жить. Я никому не разрешаю навязы­вать мне некий образ жизни. Поэтому я не даю дисциплину своим людям. Я пре­доставляю им свободу и ответственность быть свободным. Никогда не лезьте в чужую жизнь и никому не позволяйте вмешиваться в ваши дела. Будьте индиви­дуалистом. Я не социалист, не коммунист. Я верю в индивидуальность. Я абсо­лютно убежденный индивидуалист.

Я ездил по всей Индии, много лет встречался с массами народа, но я с удивлени­ем понимал, что массы пытаются руководить мной. Вместо того чтобы учиться у меня, перенимать у меня знания, люди пытались управлять мной.

Сотни людей даже из лучших побуждений указывали мне, что я должен гово­рить, а о чем должен умалчивать. Их невежество достигло такой глубины, что они не понимают, что им не следует слушать меня, если они считают себя более муд­рыми. Они мои последователи, но при этом дают мне советы: что говорить, а о чем помалкивать, что делать, а что обходить стороной. Люди приходят ко мне для того, чтобы преобразиться, но пытаются всеми способами преобразить меня!

Когда вы приходите к мастеру, вам нужно принять четкое решение, потому что это не обычное дело. Это великий риск, вся ваша жизнь в опасности. Итак, если вы поездите по Индии, то будете находить либо моих друзей, либо моих врагов. Вы будете видеть либо без ума влюбленных в меня, либо неистово ненавидящих меня. Иначе и быть не может. И причина проста: люди, которые сильно любят или нена­видят меня, были вынуждены принять решение.

Всю жизнь я наблюдал за тем, как люди приходили ко мне, а потом убегали. Если они видели, что их суеверия поддерживаются моими утверждениями, тогда они оставались, но как только я, по их мнению, произносил неправильные вещи (а я не поддерживаю ничьи суеверия, напротив — я развеиваю их), тогда они сразу же ста­новились моими врагами. Когда я поддерживал их смерть, они были со мной, по­читали меня, поклонялись мне. А когда я в самом деле становился их другом, здо­ровьем, целостностью, они становились моими врагами.

В Индии один человек написал поносящую меня книгу и послал мне сигнальный экземпляр. Я просмотрел книгу и понял, что держу в руках ерунду, вранье, ничем не аргументированные побасенки. И все же я послал ему свои благословения и по­просил его напечатать мое послание на первой странице книги. Он глазам своим не поверил и долго думал, с кем связался.

Этот человек жил в Бароде, в тысяче миль от меня, но он приехал ко мне. Прежде мы никогда не видели друг друга. Он просто собирал статьи из желтой прессы, разные слухи и домысли... Из всего этого он собрал целую книгу. «Вы заглянули в мою книгу или сразу отправили мне благословения?» — спросил он.

«Я прочел ее от корки до корки, — ответил я. — Это вранье, но вы проделали такую грандиозную работу, собирая вырезки со всякой чепухой, что я решил отправить вам благословения».

«Но это так странно, — промямлил он. — Зачем мне тогда благословения? Я-то ее знаю. Даже когда я компилировал статьи, меня тошнило. Я хотел заработать денег, ведь такая книга станет бестселлером. Но после того, как я прочел ваш ответ, я по­нял, что мне не следовало заниматься эти проектом».

«Ну что вы! Непременно продолжайте, — стал уговаривать его я. — Пусть эта кни­га попадет на рынок. Соберите еще больше вранья, потому что пока я жив, обо мне будут много лгать, сплетничать. Вы всегда сможете заработать на мне деньги. Мне от вашей книги не будет никакого вреда. И вы подобрали замечательную фотогра­фию для обложки».

«В самом деле? — изумился он. — А я думал, что вы придете в ярость при виде ее».

«С какой стати мне сердиться? — пожал я плечами. — Жизнь слишком коротка для того, чтобы тратить ее на гнев. Если мы научимся быть блаженными и благослов­лять, этого вполне достаточно. Решайте сами, чем вам заниматься. Вы проделали кропотливую работу, мастерски написали книгу. Правда, вы написали чушь, но представили все очень ловко. И вы посвятили целый год этой работе. Я не могу заплатить вас, но могу благословить вас».

Эту книгу в самом деле опубликовали с моими благословениями. Критики, печа­тавшие свои статьи в газетах, удивлялись: «Удивительно, почему Раджниш благо­словил эту книгу». А ведь это простое благословение снимает весь эффект книги.

На одной индийской радиостанции каждый день читали мои изречения, по десять минут каждое утро. Но они не упоминали мое имя. Они читали целые абзацы из моих книг. Люди писали мне сотни писем, в которых предупреждали меня о том, меня просто обворовывают.

«Не беспокойтесь, — успокаивал я людей. — Мое имя ничего не значит, вся суть заключается в моем послании. Эти люди трусы. Может быть, они симпатизируют мне, но все равно прислуживают правительству».

В Индии радио и телевидение принадлежат правительству. Если эти люди назо­вут мое имя, то потеряют работу. Разумеется, пока они в течение полугода читали мои изречения, их цитировали министры штатов, правительственные министры и премьер-министр, поскольку не знали, что эти слова имеют какое-то отношение ко мне. Но некоторые радиослушатели знали о том, что эти слова произносила не Ин­дира Ганди. Она была здесь не при чем, мои слова просто украли и приписали ей.

Наконец, я встретил директора этой радиостанции. Он был моим поклонником. «Меня осуждают, — вздыхал он. — Мне присылают сотни писем, в которых обви­няют меня в том, что я даю в эфир изречения Раджниша, не называя при этом его имени. Но если я упомяну ваше имя, то в тот же день придется закрыть передачу. Я буду цитировать ваши изречения, пока чиновники не хватятся».

Со временем правда открылась. Передачу закрыли, а директора радиостанции уволили. «Меня выгнали из-за той программы, — сказал он мне. — Кто-то написал донос премьер-министру».

А премьер-министр сама обокрала меня. Мне прислали ее лекции. Текст ее док­ладов состоял сплошь из моих изречений. Там были целые абзацы, которые при­надлежали мне. Но я всегда стремился распространять истину любыми способами.

Я ездил по Индии, и меня слушали тысячи людей. В городах я собирал по пять­десят тысяч слушателей. Люди делились на две части. Одни кричали, проклиная меня, другие кричали, прославляя меня. А я тем временем говорил! А между тол­пами моих почитателей и недругов стояли полицейские, чтобы не дать им колотить друг друга.

Из-за шума и гама я не мог нормально работать, поэтому и перестал ездить по стране. Теперь я никуда не езжу. Люди, которые действительно интересуются ис­тиной, должны сами приезжать ко мне.

Много лет я ездил по всей Индии и разговаривал с самыми разными людьми. По­степенно у меня стали возникать трудности. Политики испугались меня. Они не могут терпеть того, кто властен над миллионами людей. Политикам было трудно собрать даже малочисленные митинги, а я говорил перед толпой в сто или двести тысяч человек. Политики призадумались. Они полагали, что если я решу пойти в политику, то буду опасен для них.

Политики начали мешать моим встречам. Они блокировали дороги, чтобы я не мог попасть на встречу вовремя, даже пытались не выпускать меня на станции из поезда. Они собирали группы своих сторонников и не давали мне сойти с поднож­ки поезда. Станция была конечная, и поезд не мог продолжать движение, но эти люди настаивали на том, чтобы я возвратился, чтобы я не останавливался в их го­роде.

Я говорил в одном городе, и вдруг отключилось электричество. Это происходило так часто, что не могло быть просто совпадением. Пятьдесят тысяч человек сидели во тьме полчаса, час, а электричество не включали. Наконец, мне пришлось сде­лать объявление: «Расходитесь по домам, пожалуйста. Нет смысла сидеть здесь. Я задержусь в вашем городе, чтобы вы не пропустили ни одну лекцию всей серии». А когда люди уходили, я тоже уезжал и видел, что в зале снова включили свет.

В меня бросали ботинки и камни. Я говорю, а среди толпы играет музыкальный оркестр, и никто не может расслышать мои слова. Меня дважды пытались отра­вить. Перед тем, как я уехал, на мою жизнь совершили покушение.

Пробужденный человек глубоко понимает человечество. Поняв себя, он понима­ет и горестное состояние всех людей. Он сочувствует людям, сострадает им. Он не отвечает злом на зло, поскольку, во-первых, не чувствует, что его оскорбили, а во-вторых, сочувствует вам. Он ни к кому не чувствует неприязнь.

Однажды в Бароде я говорил с большой толпой. Один человек сидел в первом ряду и из-за моих слов впал в ярость и уже не мог контролировать себя. Он бросил в меня свой ботинок. В этот момент я вспомнил, что когда-то играл в баскетбол, когда еще был студентом. Я поймал его ботинок и попросил его бросить в меня второй. Он растерялся.

«Бросайте второй ботинок! — закричал я. — Что мне делать с одним ботинком? Ес­ли вы хотите подарить мне что-то...» Он ждал. «Вы окаменели? — спросил я. — Сейчас же бросайте второй ботинок, все равно нам бессмысленно ходить в одном ботинке. А этот ботинок я вам не верну, потому что нельзя воздавать злом за зло! Прошу вас, бросьте мне второй ботинок!»

Он был потрясен, потому что сам не ожидал от себя такого поступка. Прежде всего, он был очень добропорядочным человеком, известным ученым-санскритологом, пандитом. Никто не думал, что он так поступит, но это случилось, ведь люди бес­сознательны. Если бы я поступил так, как он бессознательно ожидал, тогда все бы­ло бы в порядке. Но я попросил его передать мне второй ботинок, и он был потря­сен и растерян.

Я сказал его соседу: «Снимите с него второй ботинок. Я не отстану от него. Мне нужен второй ботинок. Вообще-то, я собирался купить пару ботинок, а этот чело­век проявил неслыханную щедрость!» А ботинки были новые.

Вечером этот человек пришел ко мне. Он упал на колени и стал просить у меня прощения. «Забудьте обо всем, — махнул я рукой. — У меня нет к вам никаких пре­тензий. Я не сердился, за что же мне прощать вас? Для того чтобы простить, снача­ла нужно рассердиться. А я не гневаюсь на вас. Мне понравилось это происшест­вие. На самом деле, получилось замечательно, потому что проснулись все, кто до того клевал носом! Про себя я отметил, что это отличная идея. Мне нужно догово­риться со своими последователями, чтобы они иногда бросали в меня ботинки, тогда со слушателей спадет дремота. По крайней мере, еще несколько минут были бдительны, потому что произошло происшествие! Я благодарен вам».

А он еще несколько лет писал мне письма. «Я прошу вас простить меня, — писал он. — Я будут писать вам до тех пор, пока не получу от вас прощение».

Но я отвечал ему: «Сначала мне нужно рассердиться. Если я прощу вас, то тем самым признаю, что в тот день испытывал гнев. Как я могу простить вас? Вы про­стите меня, потому что я не смог разгневаться на вас. Простите меня!»

Я не знаю, простил он меня или нет, но он забыл меня. Теперь он больше не пи­шет мне.

Все опасаются рисковать. Но не нужно бояться делать это. В опасности мысли отсутствуют. Я часто оказывался в опасности. Тысячи раз мне угрожала настоящая опасность.

Однажды я путешествовал в Раджастане. Я ехал в купе первого класса. Посреди ночи, когда я спал, на меня напал какой-то человек с кинжалом. Я открыл глаза и посмотрел на него. Он заглянул в мои глаза, детские глаза. Вы поймете, каково ему пришлось, если посмотрите в мои глаза. Он увидел во мне ребенка, остановился и передумал.

«В чем дело? — спросил я. — Почему вы не делаете то, что задумали? Я всегда осуществляю свои планы, а как же вы? Я бросаю вам вызов!»

«Вы единственный человек, который бросил мне вызов, — ответил он. — Простите меня, я не могу зарезать вас. Я хочу быть вашим учеником». И теперь он в самом деле мой ученик.

На мою жизнь часто покушались, но я никогда не чувствовал себя в опасности. Для меня не существует такого понятия, как опасность. Когда я преподавал в уни­верситете, ко мне приходили страховые агенты. Они уговаривали меня купить у них страховку. «Это глупо, — отвечал я. — Я никогда не чувствую опасность. С ка­кой стати мне страховаться?»

«Застрахуйтесь ради своих детей», — внушали мне агенты.

«Я не женат, — отвечал я. — Вы хотите, чтобы я уподобился Иисусу? Мне нужно создать детей для вашей фирмы?»

Тридцать лет я ездил по Индии без сопровождающих, встречался с враждебно настроенными толпами народа. Но я никогда не чувствовал опасность просто по­тому, что если я говорю правду, то сколько времени люди будет враждебны ко мне?

Я всей душой радуюсь враждебности людей и принимаю это как вызов моей любви. Если я все равно смогу любить их, то только так познаю любовь. Если я буду любить лишь тех, кто любит меня, значит это бизнес, сделка. Если я же я буду любить и тех, кто не любит меня, кто ненавидит меня, кто хочет погубить меня, значит это подлинная, безусловная любовь, которая не делает между людьми раз­личие.

Я принял на себя невероятно много людского гнева, причем с самого детства, по­тому что я по духу был мятежником. Я был непослушным и мятежным. Я докучал почти всем: родственникам, деревенским жителям, учителям, профессорам. Я на­доедал всем, и мне это нравилось! Но я никогда никого не ненавидел. Даже те лю­ди, которым я досаждал, которые мстили мне... Меня выгоняли из колледжей и университетов, но я никогда никого не ненавидел. Даже те люди, которые выгоня­ли меня, пользовались моей прежней любовью.

Их озадачивало это обстоятельство. Они терялись, потому что ожидали от меня гнев. Но я никогда не гневался. Я постоянно устраивал мятежи, но никогда не гне­вался. Я постоянно проявлял непослушание, но никогда не выказывает неуваже­ние. Я ослушивался, сохраняя уважение! Я всегда оставался смиренным, хотя вос­ставал, боролся, досаждал, совершал разные неприятные для людей действия, и все же оставался «искренне вашим». Люди были уверены в том, что я уважаю их.

Я испытал самые разные враждебные реакции со стороны других людей, но это не погубило мою любовь. На самом деле, моя любовь еще больше окрепла. Она стала такой сильной, что теперь ее ничто не способно поколебать. Даже если меня кто-то убьет, я умру с любовью к этому человеку.

Некоторые люди оскорбляют меня, а затем уходят. Мое сердце искреннее благо­дарит их за их оскорбления. Я чувствую, как моя любовь льется к ним, распростра­няет вокруг покой всего моего естества, и этот покой не от мира сего.

Только вообразите: тридцать лет я постоянно ездил по Индии, но в ответ в меня лишь бросали ботинки, камни и ножи. Вы не знаете индийские железные дороги, залы ожидания. Вы не знаете индийский образ жизни. Индийцы живут в грязи, не соблюдают гигиену, он они привыкли к такой жизни. Тридцать лет я страдал. На­верно, мне пришлось хуже, чем Иисусу на кресте. На кресте можно провисеть лишь несколько часов. Казнь мгновенно умертвляет человека. Но странствующий по Индии мастер — вот крест!

У меня было отменное здоровье. Прежде чем начать эти переезды, я ясно уяснил себе, что подорву свое здоровье... мне приходилось есть всякую дрянь, а в Индии рацион питания меняется через несколько миль. Мне приходилось жить в грязи, в негигиенических условиях. Мне приходилось все время быть готовым принимать все эти подарочки в виде камней, ботинок и ножей, которые в меня метали. Индия это огромная страна, почти континент. Я часто ездил в поезде.

В некоторые места Индии приходится добираться поездом двое суток. Если вы хотите говорить с людьми, то должны ездить в поезде. А если вы хотите посетить центральные регионы страны, тогда вам придется ездить в самых худших поездах. Разумеется, в поездках я подрывал свое здоровье, хотя и понимал, чем все закон­чится.

Но я хотел любой ценой, даже ценой своей жизни, делиться истиной с несколь­кими людьми, хотел воспламенить их. Мое тело может умереть от чрезмерных усилий, но я зажег несколько других тел своим пламенем, и они будут дальше рас­пространять этот огонь по земле.

Люди постоянно говорили мне: «Ваше тело подобно мраморной статуе». Так оно и было. Я весил всего лишь сто девять фунтов, и во мне не было жира, я никогда не страдал излишним весом. Мое тело было очень крепким, как камень. Я никогда не болел и даже не знал, что такое болезнь. Но когда мое здоровье пошатнулось, я узнал, что такое головная боль, мигрень, желудочные колики. В конце концов, я приобрел диабет и астму. Теперь во мне сто тридцать один фунт веса, хотя когда-то он составлял сто девять фунтов.

Путешествуя по Индии непрерывно в течение двадцати лет, я получал много впе­чатлений. В Индии, восемьдесят процентов которой проживает в деревнях, бытует поверье, что если вы служите какому-нибудь святому, то приобретаете огромные заслуги. Тогда на небесах вам воздастся стократ. И не важно, хочет святой, чтобы ему служили, или нет! Мне часто приходилось выгонять людей из комнаты, пото­му что они хотели служить мне. «Служение» в Индии означает, что вам будут мас­сировать ноги... «Но я хочу спать!» — возмущался я.

«Вы можете спать, но не можете запретить нам служить вам, — отвечали индий­цы. — Иначе как нам получить заслуги?»

Люди навязывали мне свои услуги. Из-за таких происшествий мне пришлось вы­ставить в ашраме охрану, потому что я устал от людей, служивших мне! Они на­чинали массировать мне ноги, а я кричал: «Мне не нужен массаж!» Но им было все равно, нравятся мне их услуги или нет. Посреди ночи на какой-нибудь станции в мое купе входил человек и начинал служить мне. Я крепко спал, но он будил меня. «Вы можете отдыхать, — говорил человек. — Но поезд будет стоять на станции еще целый час, поэтому я не захотел терять прекрасную возможность послужить вам». И в течение часа мне приходилось страдать! Эти люди вытворяли все, что им за­благорассудится.

Такие вещи случались очень часто. Однажды я ехал из Калькутты в Варанаси. У меня случилась лихорадка. Я сильно устал, потому что проводил недельный лагерь в Калькутте. Я просто хотел принять таблетки и уснуть, но тут в мое купе вошел человек. «Что вам нужно?» — спросил я.

«Ничего, — ответил он. — Я буду просто сидеть на полу. Я всегда хотел сидеть у ваших ног, в теперь мне представилась отличная возможность».

«Послушайте, у меня лихорадка, и я хочу спать, — сказал я ему. — Вы мешаете мне». Но он не слушал меня.

Индийцы верят в то, что духовные людей не страдают от лихорадки, не нужда­ются в отдыхе и сне. Они должны быть доступны все сутки напролет всевозмож­ным болванам. Я лег поспать после обеда в Джайпуре, и тут услышал, как кто-то ходит по крыше. Незнакомец отодрал черепицу и заглянул в комнату. «Что вы там делаете?» — спросил я.

«Ничего особенного, — ответил он. — Я никогда не видел вас так близко. На ваших собраниях толпятся пятьдесят тысяч человек. Я сижу так далеко, что не могу раз­глядеть ваше лицо. Вы можете отдыхать, спать, а я буду сидеть здесь».

Но садовник увидел этого человека. Он прибежал в мою комнату и стал выталки­вать незнакомца. «Вы знаете этого человека?» — спросил я садовника.

«Это правительственный чиновник, — ответил садовник. — Он очень образован­ный».

Но в Индии люди полагают, что если вы просто лицезрите святого, то тем самым получаете большие заслуги. Каково приходится святому, не важно, это его про­блемы. Как можно отдыхать и спать, если кто-то сидит у вашей головы и смотрит на вас?

Меня окружали тысяч людей все сутки напролет. Я не мог уединиться. Я гово­рил, и вдруг кто-то подбегал ко мне и обнимал меня за ноги. Мне приходилось прерывать лекцию...

Я не мог даже спать, потому что в комнате сидели люди. Я не мог даже есть, по­тому что люди заглядывали мне в рот, они принимали прасад с моей еды... Я со­всем не мог есть! Они убивали меня! Люди чуть не убили меня, в любом случае они сильно подорвали мое здоровье.

Двадцать лет я жил без организации, но потом мне вообще стало невозможно го­ворить. Даже когда я ночью спал, в комнате сидели пятьдесят человек, в комнате сидела толпа! Даже говорить я не мог, никто не мог задавать мне вопросы. Я не мог уделять внимание отдельным людям, не мог помогать им расти, не мог делить­ся с ними своей радостью. Толпа была абсолютно бесполезной, потому что я не человек толпы.

По сути, моя работа ориентирована на индивидуальность, потому что только че­ловек с яркой индивидуальностью способен расти. Толпа никогда не растет, она всегда остается одной и той же. Одинаковые люди распяли Иисуса, отравили Со­крата и лишили жизни Мансура. То же самое случилось со мной. Толпа абсолютно бесполезна, она разумность в минимальной степени.

Мои лекции способны понимать только очень разумные люди, редкостные люди, наделенные исключительной индивидуальностью. Для того чтобы сделать себя доступным избранным людям, мне пришлось создать формальную организацию.

Вы спрашиваете меня, почему я перестал ездить. Во время своих поездок я пы­тался найти людей, которые готовы идти со мной до конца. Когда я понял, что у меня уже достаточно людей в Индии, что мне больше не нужно путешествовать, я получил возможность осесть в одном месте и позволять людям приезжать ко мне. Как только я поселился в ашраме, ко мне стали приезжать индийцы, а вслед за ни­ми и иностранцы.

В 1970 году Раджниш пишет другу:

«Я многим своим друзьям в прошлой жизни обещал, что я передам им истину, как только достигну ее. Я сделал это, поэтому мои поездки по Индии прекрати­лись. Разумеется, у меня есть друзья и за пределами Индии. Я создаю мост, чтобы общаться с ними. Хотя друзья не помнят о своих обещаниях... Но я должен пере­дать то, что знаю. Теперь основную часть времени я буду жить в одном месте. Так я смогу сосредоточиться на искателях. И я стану более доступным тем людям, ко­торые действительно нуждаются во мне. Независимо оттого, езжу я или нет, гово­рю или нет, это все равно для тех людей, которые готовые сопутствовать мне. Для них мои поездки продолжатся, даже если я буду сидеть на одном месте. Даже в своем безмолвии я буду говорить с ними. Если мое тело растворится в бесформен­ном, даже тогда люди будут получать мою поддержку. И не только сегодня, но всегда я буду показывать путь через вечный поток времени. Меня нет, лишь Бог поет свою песню через мою флейту. Да увидят это все, у кого есть глаза. Да услы­шат это все, у кого есть уши. Да постигнут это все, у кого есть мудрость».

Дата добавления: 2015-07-25