Лучший из лучших 8 страница

– Тысяча.

– Ничего себе! – вставил Пикеринг. – На эти деньги можно купить десять участков!

Не глядя на друга, Родс кивнул:

– Верно, за тысячу фунтов майор Баллантайн мог бы купить десять участков или заплатить свою долю за подъемники.

Тысяча фунтов! Соблазнительное предложение. Тысяча фунтов решила бы все проблемы.

– Нет, – покачал головой Зуга. – Извините.

Он решил объяснить причину:

– Статуя стала моим божком, талисманом удачи.

– Талисман удачи! – фыркнул сидевший напротив Ян Черут, и все трое повернулись к нему, только сейчас заметив желтого сморщенного гномика, спрятанного ночной темнотой. – Тоже мне удача! – презрительно повторил готтентот. – С тех пор как мы подобрали эту проклятущую птицу, удача обходит нас стороной. – Он сплюнул в костер; слюна зашипела и взорвалась облачком пара. – Эта птичка подарила нам мозоли на ногах, ободрала кожу на спине, сломала оси повозок и заставила лошадей охрометь. От нее мы получили лихорадку, хворь и смерть. Мисс Алетта умерла, глядя на эту пташку, и Джорди отправился бы вслед за матерью, не выброси я проклятую штуковину из палатки.

– Ерунда! – сердито отрезал Зуга. – Суеверия, готтентотские сказки!

– Ну да, – запальчиво возразил Ян Черут. – То, что мы сидим в пыльной преисподней, отгоняя мух и потирая пустые животы, – это что, тоже готтентотские сказки? На всех соседних участках вытаскивают жирненькие алмазы, а мы находим только помет и навоз – это что, суеверия? Или нам приснилось, что дорога обрушилась на наши участки и чуть не завалила Ральфа? Такую удачу приносит нам птичка? Послушай старика: возьми тысячу фунтов, предложенные мистером Родсом, и благодари его за то, что избавил тебя от этой… этой… – Не находя слов, готтентот мрачно уставился на статую под деревом.

– Черт побери! – ухмыльнулся Пикеринг. – Да ты бранишься не хуже законной жены!

Никого не удивила такая вольность в обращении слуги к хозяину. В Африке подобные отношения были в порядке вещей: слуга считался членом семьи и все признавали его право голоса в семейных делах.

– Ян Черут ненавидит статую с тех пор, как мы ее нашли.

– Расскажи-ка мне, как это получилось, – приказал слуге Родс.

Ян Черут самодовольно раздулся, обрадовавшись возможности рассказать интересную историю внимательным слушателям из влиятельных людей. Он с важным видом набивал глиняную трубку махоркой и прикуривал от уголька, а мальчишки потихоньку вылезли из палатки, предвкушая его рассказ. Осторожно глянув на Зугу, они убедились, что отец не возражает, и осмелели.

Джорди сел рядом с Яном Черутом, склонив золотистую головку на плечо готтентота; Ральф скромно присоединился к мужчинам.

– Мы путешествовали по диким землям целый год, – начал Ян Черут. – Целый год не видели ни одного цивилизованного человека…

Мальчики устроились поудобнее. Они сто раз слышали эту историю, и с каждым разом она им все больше нравилась.

– По дороге от берегов реки Замбези мы убили двести слонов, сражались с бандитами и дикарями. Большинство носильщиков сбежали, умерли от болезней или попали в пасть хищникам. Припасы давно закончились – не было ни соли, ни чая, ни лекарств, да и пороха всего ничего. Одежда превратилась в лохмотья, сапоги стоптались до дыр, и мы ставили на них заплаты из шкуры свежеубитого буйвола. Это было гибельное путешествие – через горы, где нет перевалов, по рекам, не имеющим названий. От обычных людей давно бы остались только скелеты, дочиста обглоданные хищными птицами. Мы захворали, выбились из сил и потеряли дорогу. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилались безлюдные холмы, заросшие такими кустами, через которые разве что буйволы проберутся.

– И тогда вам понадобился мед, чтобы подкрепить свои силы! – не удержался Джордан, который знал эту историю слово в слово. – Иначе пришла бы ваша погибель.

– И тогда нам понадобился мед, чтобы подкрепить свои силы, иначе пришла бы наша погибель, – торжественно согласился Ян Черут. – Из кустов прилетела маленькая коричневая птичка, медоуказчик, и запела вот так… – Готтентот издал высокую трель, изобразив пальцами трепетание крылышек. – «За мной! – позвала она нас. – Идите за мной, я приведу вас к улью!»

– Но ведь это был не настоящий медоуказчик, правда? – взволнованно вскрикнул Джордан.

– Нет, Джорди, не настоящий.

– И все-таки вы пошли за ним!

– Мы шли за ним много дней по бездорожью. Когда господин Зуга, твой отец, хотел было повернуть обратно, Ян Черут оставался непреклонен. «Мы должны идти вперед», – говорил я. Хорошо зная духов, я к тому времени понял, что никакой это не медоуказчик, а демон в обличье птицы.

Зуга слегка улыбнулся. Он помнил события немного по-другому. Через несколько часов следования за птицей Яну Черуту надоела погоня – пришлось его подталкивать и уговаривать.

– И вдруг… – театральным жестом Ян Черут раскинул руки в стороны, – перед нами выросла стена из серого камня – высокая, как гора. Топором я срубил лианы и нашел огромные ворота, которые охраняли злые духи…

– Духи? – улыбнулся Зуга.

– Они были недоступны взгляду обычных смертных, – высокомерно пояснил готтентот. – С помощью магического знака я заставил охранников бежать.

Зуга подмигнул Пикерингу. Ян Черут не обратил внимания на ухмылки.

– За воротами находился двор храма, где лежали сброшенные с постаментов статуи соколов – некоторые из них разлетелись на куски. И все они были покрыты золотом, грудами золота.

– Если бы грудами! Пятьдесят фунтов чистого веса, если точно, – вздохнул Зуга. – Мы просеяли почву, чтобы выбрать осколки и маленькие кусочки.

– Мы собрали золото с земли, подняли на плечи эту статую и пронесли ее тысячу миль…

– Брюзжа всю дорогу, – вставил Зуга.

–…пока не вернулись в Кейптаун.

После полуночи Ян Черут подвел гостям оседланных лошадей. Родс взял поводья, не торопясь садиться в седло.

– Скажите-ка мне, майор, почему вы не уедете в эту вашу землю на севере – кажется, в книге вы называете ее Замбезией? Что вас здесь-то держит?

– Деньги, – бесхитростно ответил Зуга. – Почему-то я уверен, что дорога на север начинается отсюда. Средства на то, чтобы завладеть Замбезией и удержать ее, я получу на прииске.

– Мне нравятся люди, которые мыслят с размахом – не по одной монетке пересчитывают, а ведут счет на десятки тысяч, – одобрительно кивнул Родс.

– На данный момент мое состояние составляет весьма скромную сумму.

– Есть способ изменить положение. – Родс бросил пристальный взгляд на статую птицы.

Зуга хмыкнул и покачал головой.

– Если надумаете продавать, предложите в первую очередь мне, – настаивал Родс.

– Я продам ее только вам, – согласился Зуга.

Родс вскочил в седло.

Пикеринг подъехал к Зуге и склонился к нему.

– Он ее получит – в конце концов, статуя достанется ему, – серьезно сказал он.

– Вряд ли, – покачал головой Зуга.

Пикеринг улыбнулся:

– Родс всегда получает то, чего ему хочется. Всегда.

Взмахнув на прощание рукой с зажатым в ней поводом, он пустил лошадь галопом и умчался вслед за Родсом по пыльной ночной дороге.

– Отдай камень желтокожему, – тихо настаивал Камуза. – Пятьсот золотых монет – и мы вернемся к племени с богатой добычей. Твой отец, индуна Иньяти, будет доволен. Сам король захочет увидеть нас в своем краале Табас-Индунас. Мы станем важными птицами.

– Я не доверяю этому бастаарду.

– И не надо. Доверяй лишь золоту, которое он принесет.

– Мне не нравятся его глаза – они холодные. Когда он разговаривает, то шипит, как желтая кобра.

Матабеле замолчали. В дымной темноте хижины они уселись в кружок вокруг лежавшего на полу алмаза, который странно переливался в отблесках костра.

Закончив работу на закате, юноши беспрестанно спорили – спорили за ужином, поглощая жилистую баранину с кукурузной кашей, запекшейся в черствую лепешку; спорили, пуская по кругу рог с нюхательным табаком и калебас с пивом. Нужно было что-то решать. Скоро в дверь поскребутся – бастаард придет за ответом.

– Мы не можем продать камень: он принадлежит Бакеле. Разве сын продает телят из стада отца?

Камуза нетерпеливо хмыкнул.

– Конечно, нельзя красть у своих соплеменников, у старейшин – но ведь Бакела не матабеле! Он буни, белокожий; закон не запрещает брать имущество чужака, как не запрещает воткнуть ассегай в сердце трусливого машона, позабавиться с его женой, забрать у него стадо или поджечь его крааль, чтобы детишки повизжали. Мужчина имеет на это полное право.

– Бакела – мой отец; камень – его теленок, о котором я должен позаботиться.

– Бакела даст тебе одну-единственную монету, – пожаловался Камуза.

Базо пропустил его слова мимо ушей. Взяв алмаз, он повертел его в руках.

– Это большой камень, – сказал юноша, размышляя вслух. – Очень большой.

Он всмотрелся в алмаз, словно в глубины горного озера, с трепетом наблюдая, как внутри вспыхивают и переливаются искорки.

– Если я принесу новорожденного теленка, отец обрадуется и наградит меня, – сказал Базо, вглядываясь в кристалл. – А если я принесу ему сто новорожденных телят, он обрадуется гораздо больше и увеличит мою награду в сто раз.

Опустив камень, Базо отдал несколько коротких команд. Воины торопливо бросились наружу, чтобы принести требуемое. Потом все молча следили за приготовлениями Базо.

Сначала юноша расстелил на земляном полу накидку из шкур шакала; в центре поставил маленькую стальную наковальню – матабеле видели, как Зуга использовал ее, чтобы подправить подковы и сделать железные обручи для колес повозки.

На наковальню Базо положил алмаз. Скинув накидку, юноша остался обнаженным: высокий, худощавый, под гладкой черной кожей выделяются полоски пресса, широкие плечи покрыты мускулами, чрезмерно развитыми от упражнений с оружием.

Широко расставив ноги, Базо взялся за отполированную рукоять кирки, ощущая привычную тяжесть стального наконечника. Прищурился, примеряясь, и взмахнул киркой, почти достав до потолка из связок сухой травы. Базо вложил в удар вес всего тела – стальной наконечник со свистом обрушился вниз.

Кирка ударила точно в центр выпуклой стороны камня – алмаз взорвался осколками, будто на землю вылили ведро воды из горного озера. Сверкающие капли, осколки, частички бесценного кристалла наполнили всю хижину всплеском солнечного света, застучали по стенам, кольнули обнаженную кожу зрителей, взбили фонтанчики серого пепла в углях костра, рассыпались по блестящему меху накидки серебристыми рыбками, попавшими в сеть.

– Сын Великого Змея! – радостно ухнул Камуза. – Мы богаты!

Матабеле со смехом бросились собирать обломки: вытаскивали их из угольев костра, выметали с земляного пола, вытряхивали из меховой накидки – складывая алмазы в подставленные ладони Базо, пока камни не перестали помещаться в пригоршне. Крохотные осколки, упавшие в пыль или в пепел, были потеряны навсегда.

– Это ты здорово придумал! – с искренним восхищением сказал Камуза. – Бакела получит свои камни – целую сотню телят, а мы получим больше монет, чем дал бы нам бастаард.

Работать на засыпанных участках было невозможно, так что отпала необходимость вставать до зари. Солнце уже поднялось над горизонтом, когда Зуга вышел из палатки, на ходу застегивая ремень. Ян Черут и мальчики сидели под деревцем верблюжьей колючки. Столом служил ящик, крышка которого была покрыта натеками свечного сала и заляпана пятнами пролитого кофе. Завтрак, поданный в эмалированных мисках с обитыми краями, состоял из кукурузной каши – без сахара: в последнее время цена на сахар подскочила до фунта стерлингов за фунт.

Ночью Зуга почти не спал: думал, прикидывал, снова и снова прокручивал в голове каждую деталь плана постройки новых подъемников. Как ни крути, а все упиралось в неразрешимую проблему – стоимость. Подъемники обойдутся в целое состояние.

Увидев покрасневшие глаза отца, мальчики мгновенно поняли его настроение и притихли, сосредоточенно уткнувшись в тарелки с неаппетитной стряпней.

Солнце вдруг заслонила чья-то тень. Не донеся ложку до рта, Зуга раздраженно поднял взгляд и прищурился против света.

– В чем дело, Базо?

– Находки, Бакела. – Юноша использовал английское слово. – Находки.

– Покажи! – проворчал Зуга без всякого интереса. Матабеле наверняка притащил какой-нибудь дурацкий кварц или кусок хрусталя.

Базо положил на стол небольшой сверток.

– Открывай, чего ждешь! – приказал Зуга.

Базо развязал узел на грязной тряпице.

«Стекло!» – с отвращением подумал Зуга. Почти целая пригоршня стекла: осколки, кусочки, самый крупный – не больше кончика сигары.

– Стекло! – сказал он, собираясь смахнуть все на землю.

Луч света упал на груду осколков, ослепив вспышкой радужных красок – рука Зуги повисла в воздухе.

Медленно, не веря своим глазам, Баллантайн нерешительно потянулся к сверкающим осколкам, но Джордан опередил его.

– Папа, алмазы! – закричал мальчик. – Настоящие алмазы!

– Джорди, ты уверен? – невольно спросил Зуга внезапно охрипшим голосом. Не может быть, чтобы им так повезло! Тут ведь сотни драгоценных камней – маленьких, совсем маленьких, но превосходного цвета, ослепительно вспыхивающих на солнце, словно молнии.

Зуга неуверенно взял большой камешек из рук сына.

– Джорди, ты уверен? – повторил он.

– Папа, это действительно алмазы. Каждый камешек!

Сомнения развеялись, сменившись подозрением.

– Базо, откуда столько?..

Зуга вдруг заметил нечто странное. Торопливо выбрав двадцать самых крупных камней, он разложил их в ряд.

– Да они все одного цвета! Все до единого!

Недоуменно нахмурившись, Зуга покачал головой. Его глаза внезапно блеснули.

– О Господи! – прошептал он. Кровь отлила от лица, он посерел, словно больной малярией на десятый день приступа.

– Одинаковые! Они все одинаковые! Сколы ровные и свежие…

Зуга медленно поднял взгляд на Базо.

– Базо, какого размера… – горло перехватило, и пришлось откашляться, – какого размера был камень, прежде… прежде чем ты его разбил?

– Вот такого. – Базо показал сжатую в кулак руку. – Я разбил его киркой на много камешков. Бакела любит, когда камней много.

– Я убью тебя! – хрипло прошептал Зуга по-английски. – За это я тебя убью!

Шрам на его щеке налился кровью, превратившись в уродливое красное вздутие. Разъяренного Зугу трясло, губы дрожали. Он медленно поднялся на ноги.

– Я убью тебя! – завопил Зуга во весь голос.

Джордан вскрикнул от ужаса: никогда в жизни он не видел отца в таком состоянии – в этом было что-то жуткое.

– Я ждал этот камень! Болван, недоумок ты черножопый! Он открыл бы мне путь на север!

Зуга схватил прислоненный к стволу деревца карабин. Лязгнул стальной затвор, пропуская патрон, и дуло мгновенно уставилось на Базо.

– Я убью тебя! – заорал он и вдруг остановился.

Вскочив на ноги, Ральф надвигался на отца, пока дуло заряженного и взведенного ружья не уперлось в медную пряжку на ремне юноши.

– Сначала убей меня, – сказал он.

Ральф смертельно побледнел, его глаза горели таким же зеленым огнем, как у отца.

– Уйди с дороги… – прохрипел Зуга.

Не в силах ответить, юноша помотал головой. Он так решительно стиснул зубы, что они заскрежетали.

– Говорю тебе, уйди прочь! – выдавил Зуга.

Отец и сын стояли друг против друга, дрожа от ярости и напряжения.

Наконец тяжелый ствол дрогнул в руках Зуги и медленно опустился, взяв на прицел пыльную красную почву между сапогами Ральфа.

Повисло долгое молчание. Зуга судорожно вздохнул и, злой как черт, запустил карабином в ствол дерева с такой силой, что приклад треснул. Повалившись на свое место за столом, Баллантайн обхватил голову руками.

– Пошли вон. – Ярость прошла, голос прозвучал тихо и безнадежно. – Все вон.

Зуга в одиночестве сидел под деревцем. Злость выжгла его изнутри, оставив душу пустой и черной, словно вельд после пожара.

Когда Зуга наконец поднял голову, то первое, что он увидел, был сокол: птица сидела на постаменте из зеленого камня и усмехалась жестокой усмешкой хищно изогнутого клюва. Приглядевшись, он понял, что это всего лишь игра света и тени.

Скупщик алмазов был совсем коротышкой: когда он сидел на вращающемся табурете, высокие каблуки начищенных до блеска сапог не доставали до пола.

В крохотной лачуге из гофрированного железа стояла невыносимая жара: воздух колыхался, волнами опускаясь с потолка. Большую часть пространства занимал стол из необструганных досок, где разместились необходимые принадлежности ремесла: бутылка виски и стаканчики, чтобы задобрить владельца камней; лист белой бумаги, на котором рассматривают цвет товара; деревянный пинцет; увеличительное стекло; весы и чековая книжка.

Чековая книжка была размером с Библию. На каждом чеке – золотое тиснение и цветные картинки: по краю – хоры ангелочков и морские нимфы в повозках из раковин, запряженных стаями резвящихся дельфинов; Британия в шлеме, со щитом и трезубцем, держит в руке перевернутый рог изобилия, из которого сыплются богатства империи; и еще десяток патриотических символов викторианской мощи.

Шикарный шелковый галстук и желтые гетры скупщика не могли затмить великолепия чековой книжки – вряд ли найдется старатель, который отказался бы от такой роскошной формы оплаты.

– Так сколько, мистер Вернер? – спросил Зуга.

Скупщик споро рассортировал сверкающую груду алмазов на отдельные кучки – по размеру, так как цвет у всех камней был абсолютно одинаков. Самые крохотные, величиной с песчинку, потянули на трехсотую часть карата; самый крупный – почти на карат.

Вернер отложил пинцет и провел рукой по темным кудрям.

– Выпейте еще стаканчик, – пробормотал он. Зуга отказался. – Как хотите. А я глотну.

Наполнив доверху два стакана, Вернер, несмотря на протесты Зуги, поставил один перед ним.

– Так сколько? – настойчиво повторил Зуга.

– Сколько они весят? – Вернер отхлебнул глоточек виски и чмокнул толстыми коричневатыми губами. – Все вместе – девяносто шесть карат. Вот это был алмаз! Больше мы таких в жизни не увидим…

– Сколько дадите наличными? – оборвал его Зуга.

– Майор, я дал бы вам пятьдесят тысяч – будь это цельный камень.

Зуга скривился и на мгновение закрыл глаза, словно получил пощечину.

Пятьдесят тысяч фунтов хватило бы на путешествие в Замбезию – хватило бы на все: людей, оружие, верховых лошадей, повозки и бычьи упряжки, шахтерское оборудование для добычи золота, а также на фермы, семена и сельскохозяйственные орудия.

Зуга открыл глаза.

– Черт побери, плевать на то, что могло бы быть, – прошептал он. – Сколько вы дадите мне сейчас?

– Две тысячи – и ни пенсом больше. Можете попытать счастья в другом месте, но если вернетесь ко мне, то не получите даже этого.

Алмаз раскололся почти на двести осколков – значит, за каждый придется заплатить Базо по соверену. Вот уж на кого не стоило деньги тратить! Но долг есть долг, никуда не денешься. Из того, что останется, минимум тысяча уйдет на оплату его доли в постройке подъемников. Итого восемьсот. Учитывая, что расходы составляют сто фунтов в неделю, денег хватит на два месяца. Жалкие шестьдесят дней – вместо целой страны! Богатейшей страны площадью в сотни тысяч квадратных миль…

– Давайте, – тихо сказал Зуга и одним духом осушил стаканчик. Виски заглушило подступившую к горлу горечь.

У Ральфа был настоящий сокол – длиннокрылая птица, идеально приспособленная для охоты на открытых равнинах Грикваленда. Юноше стоило немалых трудов поймать и приручить эту самочку. Для начала пришлось влезть на самую верхушку огромной акации. Ральф сунул птенца под рубашку, и тот до крови изодрал ему живот острыми когтями.

Ловчего сокола, взятого птенцом из гнезда, называют гнездарем. Базо помог сделать колпачок и путы из мягкой кожи, но именно Ральф носил птицу на руке – час за часом, день за днем, оглаживая и успокаивая, называя ее «красавица», «милая» и «радость моя». Наконец она стала есть из его рук и, узнавая, приветствовать негромким криком. Подбрасывая приманку из чучела голубя на длинной веревке, Ральф научил соколенка атаковать добычу. По обычаю соколятников юноша просидел всю ночь, держа птицу на руке – в этой схватке он должен был доказать свое превосходство. Час за часом в тусклом свете свечи Ральф не отводил взгляда от горящих золотистых глаз, пока не взял верх: веки сомкнулись, и птица заснула, сидя на его руке. Он победил – и теперь мог брать сокола на охоту.

Джордан полюбил птицу за ее красоту. Именно он придумал ей имя: начитавшись Плутарха, назвал сокола Сципионой. Когда соколенок освоился, Ральф иногда позволял брату носить птенца на руке и гладить перышки. На охоту Джордан сходил всего один раз: когда сокол камнем упал на добычу, мальчик разревелся. Больше старший брат его на охоту не приглашал – нечего нюни распускать!

Тот самый ливень, который обрушил дорогу на карьере, заполнил водой каждую впадинку в радиусе ста миль. В сухие жаркие месяцы после потопа мелкие лужи и болотца высохли, но в пяти милях к югу, на полдороге к холмам Магерсфонтейн, еще оставалось озерцо. По берегам вырос тростник, где свили гнезда колонии красных и черных бархатных ткачиков. В тростниках юноши и построили себе укрытие.

Осторожно, стараясь не порезаться острыми как бритва листьями, Ральф и Базо пригнули длинные стебли, сплетя из них крышу, чтобы спрятаться от взгляда сверху. Пушистые семена сыпались на голову из раскрывшихся соцветий.

Зная, что белая кожа будет ослепительно сверкать на солнце, бросаясь в глаза даже с большой высоты, Ральф зачерпнул черной грязи и намазал лицо.

– Если б ты родился матабеле, не пришлось бы мазаться грязью! – хихикнул Базо.

Ральф ответил непристойным жестом.

Юноши приготовились ждать.

Несмотря на колпачок, Сципиона чутким слухом улавливала шелест крыльев задолго до людей – поворот ее головы и выпущенные когти предупреждали охотников о приближении добычи.

– Не сейчас, моя хорошая, – прошептал Ральф. – Скоро, совсем скоро.

Резко свистнув, Базо дернул подбородком, показывая на противоположный берег. Высоко в небе, на расстоянии двух миль, летели три птицы: большие черные крылья неторопливо опускались вниз, образуя характерный изгиб.

– Вот твоя добыча, красавица, – пробормотал Ральф, прикасаясь губами к покрытой пятнышками грудке и чувствуя сильное биение сердечка. – Ох, какие они огромные…

Крохотное тельце на его руке было легче перышка. Он никогда не выпускал Сципиону на гусей. Может, и не стоит?

Гусиный клин сделал неспешный круг над болотцем и, снижаясь, летел против солнца. Лучше не придумаешь! Солнце будет бить в глаза добыче, когда Сципиона ринется на нее с высоты. Отбросив сомнения, Ральф снял кожаный колпачок с серой головки – желтые глаза, как две луны, сверкнули огнем. Птица встряхнулась, раздула грудку – и тут увидела черные силуэты гусей на фоне неба. Она мгновенно подобралась, готовясь взлететь, – перья, серые в лучах восходящего солнца, плотно прижались к телу.

Ральф поворачивал руку, позволяя Сципионе следить за гусями. Даже сквозь толстую кожаную перчатку ее острые когти покалывали кожу. Маленькое тельце дрожало, словно струна, по которой легонько провели смычком.

Свободной рукой Ральф распустил узел на путах.

– Лови! – закричал он и подбросил птицу. Она стрелой взлетела над тростником. На крыльях, изогнутых, как лезвия ятаганов, Сципиона быстро набирала высоту.

Гуси заметили опасность, растерялись и забили крыльями. Клин распался – птицы бросились наутек: две ринулись вверх, а третья камнем упала вниз, набирая потерянную скорость, и повернула обратно на север, к реке. Вытянув шею, прижав к телу перепончатые лапы, третий гусь летел совсем низко.

Сципиона набирала высоту; в косых лучах утреннего солнца бешено работающие крылья казались золотистыми дисками. Ведомая инстинктом хищника, она знала, что должна подняться как можно выше, чтобы на спуске высота превратилась в скорость: гусь был гораздо тяжелее – только молниеносный, неожиданный удар станет смертельным.

Сокол поднимался вверх, не спуская глаз с удирающей в разные стороны добычи.

– Лови, не упускай! – подбодрил Ральф.

Сципиона была голодна, но вполне могла отказаться от нападения: природа не приспособила соколов к охоте на такую крупную дичь.

Чем выше поднималась Сципиона, тем очевиднее становилась разница в размерах птиц. Но вот охотница решила, что набрала достаточную высоту, и зависла в воздухе. Долгие десять секунд Ральф наблюдал за ее парением.

Нет, добыча слишком велика, Сципиона не станет нападать.

– Лови, моя хорошая, бей! – крикнул Ральф.

Должно быть, птица услышала. Раздался смертоносный соколиный крик – высокий, звенящий, жуткий. Сципиона сложила крылья и камнем упала вниз.

– Она выбрала третьего гуся! – торжествующе закричал Ральф.

Нет, Сципиона не сдалась, она выбрала гуся, который летел ниже всех, под острым углом к направлению ее полета.

– В груди этой малышки бьется львиное сердце! – с восхищением заметил Базо, наблюдая за крохотным комочком перьев, падающим вниз.

Юноши слышали свист ветра в перьях, видели едва заметные движения кончиков крыльев, с помощью которых птица управляла смертоносным пике.

Черный, с белыми пятнышками, гусь в панике захлопал тяжелыми крыльями.

Охотница снижалась с умопомрачительной скоростью. Волосы на затылке Ральфа встали дыбом, словно от порыва ледяного ветра. Сципиона вытянула острые кинжалы когтей.

Ради этого момента охотник и сокол так долго и упорно тренировались – ради момента, когда когти вонзятся в добычу. Сципиона схватила гуся – раздался стук, словно в барабан ударили, да так, что воздух задрожал. Из горла Ральфа невольно вырвался дикий, первобытный крик.

Распростертые крылья гуся судорожно задергались; черные перья, точно шрапнель от пушечного выстрела, разлетелись во все стороны. Гусь обмяк, длинная шея изогнулась в агонии, сломанное крыло волочилось по воздуху. Сципиона вонзила когти глубоко, до самого сердца, которое все еще билось. От удара сокола сломались гусиные косточки и лопнули сосуды возле сердца.

Завопив от восторга, Ральф сорвался с места. Смеющийся Базо побежал следом, откинув голову и наблюдая за падающими птицами: перья, словно хвост кометы, разлетались позади.

Ястреб падает к земле с добычей в когтях, а сокол нет. Сципиона должна была разжать когти, выпустить гуся, но продолжала его держать. Ральфа кольнуло беспокойство: неужели его любимица сломала ногу или повредила себе что-то в этом ужасном столкновении?

– Радость моя! – позвал он. – Бросай его, бросай!

Соколы не приспособлены для падения с добычей на землю: Сципиона могла оказаться под гусем, и тогда тяжелая туша ее раздавит.

– Бросай! – отчаянно завопил Ральф.

Острые крылья затрепетали, пронзая воздух. Земля с головокружительной скоростью приближалась к ошеломленной птице.

И вдруг она втянула когти, выпуская добычу, и застыла в воздухе: гусь шумно шлепнулся на каменистую землю за болотцем. Охотница грациозно снизилась и села на черную тушку.

У Ральфа чуть сердце не разорвалось от любви и гордости за бесстрашную красавицу.

Сципиона тоненько крикнула, завидев Ральфа. Она оставила добытое с риском для жизни сокровище и охотно далась в руки. Ральф наклонился, задыхаясь от гордости, и поцеловал прелестную головку.

– Я больше никогда не заставлю тебя охотиться на гусей, – прошептал он. – Мне нужно было знать, сможешь ли ты это сделать, – но теперь все, никаких гусей, никогда!

Голову гуся Ральф отдал Сципионе. Изогнутым клювом она разорвала угощение на части и поглядывала на Ральфа, глотая каждый кусочек.

– Она тебя любит, – сказал Базо, поднимая взгляд от огня, на котором поджаривал ломти гусятины – капли жира шипели на углях.

Улыбнувшись, Ральф поднял любимицу и поцеловал в окровавленный клюв.

– Я тоже ее люблю.

– Вы с ней похожи. Мы с Камузой часто говорили об этом.

– Нет никого храбрее моей Сципионы.

Базо покачал головой.

– Помнишь тот день, когда Бакела чуть не убил меня? Когда он наставил на меня ружье, он был зол как черт и в самом деле готов нажать спусковой крючок.

Ральф нахмурился. Много месяцев прошло с тех пор, как он вступился за матабеле.

– Никогда раньше я не говорил с тобой об этом, – сказал Базо, пристально глядя в глаза друга. – Мужчинам не пристало трепаться, как девкам у колодца. Скорее всего мы с тобой больше не вернемся к этому разговору, но ты должен знать, что я никогда не забуду… – Базо помедлил и торжественно закончил: – Я никогда не забуду, Хеншо.

Ральф мгновенно понял, в чем дело. Хеншо, «ястреб» – матабеле дали ему имя! Такую похвалу непросто заслужить, это знак глубокого уважения. Отца зовут Бакела, «кулак», а теперь его назвали Ястребом в честь бесстрашной красавицы, которая сидит у него на руке.

– Я всегда буду помнить, мой брат Хеншо, – повторил Базо, Топор. – Никогда не забуду.

Зуга и сам толком не знал, зачем ходил на собрания. Конечно, Ян Черут его пилил, да и две тысячи фунтов стерлингов за осколки Великого алмаза Баллантайна испарились быстрее, чем планировалось, а стоимость постройки подъемников все время возрастала – придется заплатить не тысячу, а все две, но дело-то не в этом. Иногда Зуга впадал в подозрительность, и ему приходило в голову, что Пикеринг, Родс и остальные члены комитета рады увеличению расходов: финансовое давление выжимало из прииска мелких старателей. Цена участков вдоль обвалившейся дороги номер шесть снижалась, а стоимость подъемников возрастала – кто-то скупал участки. Если не сам Родс и его партнеры, то Бейт, Вернер или этот новичок Барнато.

Дата добавления: 2015-07-25