Под чёрным флагом

Море лениво накатывалось на берег, облизывало песок, выброшенные штормом обломки и возвращалось обратно. Солнце нещадно палило с ясного неба, влажный штиль висел над отмелью. О вчерашнем буйстве ветра напоминали торчащие из воды ахтерштевень и шпангоуты; обшивку бортов, снасти и груз бешеная вода раскатила по всему побережью. «Призу» повезло больше, чем испанцу, загнавшему его на этот пляж. Трещина в грот-мачте и проломленные пушками борта – небольшая плата за целые шкуры и нетронутую добычу. Если повезёт, мы и с испанца кое-что прихватим.

Сверхъестественная, невероятная удача – вот что сопутствовало мне с тех пор, как я приобрёл каперский патент. Нет, добыча не шла сама ко мне в руки, ветер не всегда был попутным, и шторма трепали бриг с той же силой, что и другие суда. Но там, где другие шли на дно или садились на мели и скалы – я находил выход. Оставался на плаву. Боролся до последнего. И выживал.

Однако в береговом братстве меня прозвали не Счастливчиком, а Святым. Из-за странного, непонятного мне самому случая. В тот раз «Приз» тоже попал в шторм, гораздо более сильный, чем вчерашний. Бриг носило по волнам как скорлупку, паруса – те, что не успели или не сумели зарифить – сорвало, и половина команды боролась за то, чтобы увидеть новый рассвет, а половина молилась всем святым, Иисусу и Деве Марии. Весть о том, что в трюме пробоина, глубоко под ватерлинией, сломила большую часть экипажа. Смерть показалась людям выходом, желания бороться не осталось, угрозы не действовали. Мне пришлось оставить мостик и самому спуститься в трюм, навстречу хлещущей воде. Я не помню, как и что сделал, чтобы остановить её, помню только своё всепоглощающее желание – корабль должен оставаться на плаву! О том, что я светился, будто ангел, мне рассказали уже после. Те, кому хватило мужества спуститься вслед за капитаном и не сбежать, увидев нимб.

После того случая к удаче присоединилась слава. Моё имя обросло легендами, наняться на «Приз» почиталось за счастье. То, что за мою голову объявлена награда, лишь добавляло уважения у «берегового братства». И в этот шторм, когда за бригом гонялся не только ветер, но и испанский галеон, трусов в команде не оказалось. Люди слепо доверились мне, и не поддались панике, когда я повёл корабль в узкий проход между скалами. На сей раз мне очень хотелось, чтобы волны не закрывали их… и снова вышло, как я хотел. А шедший по пятам галеон разбился об эти невидимые в штормовой волне клыки.

«Приз» же зарылся носом в песчаную отмель. Сила удара была такова, что носовые пушки проломили борта, оборвав крепёжные троса. Грот-мачта треснула ещё раньше, и, чтобы снять нагрузку, – паруса и реи, – матросы при штормовом ветре рубили такелаж. Здесь, на затерянном в Антильском море островке, настоящий ремонт был невозможен. Мачту и такелаж придётся менять, часть борта обшивать заново. А пока – сняться с мели, наскоро залатать обшивку и проклепать грот.

Солнце висело в зените, когда плотник с помощниками наскоро залатали пробоины в носу, и начали возвращаться поисковые команды. Как и ожидалось, с пустыми руками. Единственной стоящей находкой оказался капитанский сейф. В обитой железом шкатулке хранилась карта, немного денег, судовой журнал и письма. Приказы, облитые воском от сырости, скреплённые гербовыми печатями. Я прочитал их, сверился с отметками на карте и в журнале, присвистнул.

Мне действительно повезло. По воле случая или провидения – а, скорее, благодаря жадности, снедавшей испанского капитана – в мои руки попал маршрут флота (так испанцы называли трансатлантические караваны), что должен был выйти из Порто-Белло через шесть недель. Командиру «Сан-Яго» предписывалось стать частью сопровождения каравана аж из шести кораблей. Когда я сказал об этом помощнику, тот присвистнул:

- Чёрт возьми! Сколько же серебра они везут из Панамы?

- Серебро, жемчуг, специи, чёрное дерево… – Я убрал бумаги обратно в шкатулку. – Шесть кораблей, и в трюме у каждого – по два или три миллиона реалов. Но одному эта добыча не по зубам.

- Тебе, Святой, нужно только свистнуть – сотни парней подпишутся под это дело, – Ченч, мой старпом, широко улыбался. Испанские миллионы уже согревали ему душу.

- И куда я их посажу? В шлюпки? «Призу» нужен ремонт, «Удаче» чистят днище, а времени всего ничего.

- Ты можешь подписать на это дело братьев.

Я только хмыкнул. «Братья», о которых говорил Ченч, были такими же пиратами, как и я. Но у меня был каперский патент, выданный британским Адмиралтейством, и это – за десятину от всей добычи и видимого повиновения – избавляло меня хотя бы от одной проблемы. Большинство пиратов не желало подчиняться даже для видимости, даже под угрозой смерти. Лишь ради выгоды, и только до первого шанса вцепиться соседу в глотку.

- Обсудим это в море, Ченч. Сейчас нужно верповать «Приз».

Старпом погасил улыбку и ушёл отдавать приказания. Будто в тумане, я наблюдал, как набрасывают канаты на корму брига, как завозят в море тяжёлый якорь, – верп – как под гортанные выкрики команды «Приз» тяжело и неохотно снимается с песка. В оставленную борозду тут же наливалась вода, шипя бурунами.

Мне не нравилась идея с организацией набега на караван.

Во-первых – из-за патента. Как ни крути, а с ним я – официальное лицо. Англия не воюет с Испанией… официально, и когда станет известно, что британский капер напал на торговый испанский караван, придётся несладко. Когда-то во Франции я испытал на своей шкуре все «прелести» королевского суда, и не желал повторять опыт.

Во-вторых, общение с «братьями» – натуральный геморрой. Найти общий язык с десятком акул в человеческом образе непросто, но гораздо сложнее принудить их выполнять приказы, хотя бы временно. Для этого нужно быть не просто жёстким, нужно быть бессмысленно жестоким – как Морган, Левасёр или Олоне. Бессмысленность я не любил.

В третьих, я не желал сомнительной славы. Мне хватало беспокойства с той, что уже имелась, так зачем искать большего?

Разумеется, из всех соображений Ченчу – уже в море, на пути в Порт-Ройал, – было высказано лишь первое. Остальных он попросту бы не понял. Старпом и так нахмурился, мысленно прощаясь с серебряными реками и ливнем реалов в своём воображении.

- Я хочу продать информацию тому, у кого больше опыта в этих делах, – заявил я Ченчу, набивая трубку. – Не за деньги, за долю в добыче.

Старпом криво улыбнулся:

- С двумя кораблями можно рискнуть отбить галеон. Я брошу клич среди братьев…

- И что? Даже если мы наберём людей – «Приз» и «Удача» не в лучшем виде. Чтобы сражаться с флотом, нужны не только люди, но и пушки. Без них риск слишком велик. Много шансов пойти на корм рыбам.

- Или получить всё.

- Поставив всё на карту? Не дави на меня, Ченч. Прибереги напор до поры, когда сам будешь капитаном. Сам будешь решать, бросаться тебе в бой, очертя голову, или нет. Подставлять экипаж под пули – или нет. А на «Призе» капитан я. И уступать тебе мостик не собираюсь.

- Я знаю это, Смит, – процедил флибустьер. – И знаю, что ублюдки на всех палубах боготворят тебя. Упади хоть волос с твоей башки – меня отправят за борт. Но ты можешь отправлять их на убой пачками. К Святому будут идти, сколько бы он ни угробил.

- А к Ченчу не будут идти, сколько бы он ни спас, – бросил я, припоминая ему прошлое. – Ченч-Гробовщик, пустивший на дно фрегат и галеон за копеечный прибыток.

Он бухнул кулаком об стол так, что дерево зазвенело.

- Да что ты всё на деньги пересчитываешь?! Я предлагаю тебе рискнуть. Провернуть в тайне прибыльное дельце. А ты ведёшь себя как трус.

- Я веду себя как разумный человек. Как можно сохранить в тайне подготовку двух кораблей? Что в Порт-Ройале, что на Тортуге? Никак. Нас порвут на части ещё до того, как мы выйдем в море. Порвут твои же дружки. Так что я лучше продам им то, что они захотят получить даром. И сохраню целыми наши шкуры.

- С этим ты не продешевишь, уверен.

- Я никогда не дешевлю. И всегда остаюсь в выигрыше.

- Пока тебе везло, Святой, – ощерился Ченч. – Посмотрим, что будет дальше.

С минуту мы сверлили друг друга глазами. Было видно, что старпом еле сдерживает себя: костяшки пальцев, сжимавших рукоять кинжала, побелели от натуги. Он был готов прирезать меня – если бы не страх за свою шкуру и не маячивший впереди барыш. Наконец Ченч опустил глаза и вышел, а я вновь погрузился в размышления.

Каперство – очень прибыльное дело. Выгоднее, наверное, только работорговля. Но море и война были мне ближе, чем экспедиции вглубь Африки и разорение тамошних цивилизаций. На деньги, заработанные в Италии, я отправился в Порт-Ройал. Тамошний губернатор не был разборчив, продавая патенты. Его интересовало, сколько золота может перекочевать к нему в карман, а не то, кем на самом деле является покупатель и есть ли у него корабль. «Приз» не был куплен, он был захвачен мной, точнее – отбит у испанцев с горсткой смельчаков. За год я заработал репутацию отчаянного, но везучего сукиного сына, именно тогда ко мне пришёл Ченч.

Я как раз искал толкового помощника. Занял в таверне столик, заказал лучшее виски и лучший антильский табак. Ко мне подсаживались часто и много, но я всем отказывал. Мне хотелось иметь рядом человека, на которого можно положиться – до определённой степени, конечно. А вокруг собрались люди, зачастую не стоящие стакана налитого им виски.

Ченч вошёл в таверну так, будто был её хозяином. Если, конечно, хозяева носят лохмотья, не бреются неделю и не вычёсывают колтунов с прошлого лета. Он сразу определил, где сидит наниматель, и опустился на скамью напротив меня. Сам налил себе виски, опрокинул стаканчик.

Я спокойно курил трубку. Наглость флибустьера меня не шокировала.

- Умеешь читать карты? – спросил я, когда незнакомец опрокинул вторую чарку. – Работать с секстантом? Ориентироваться по звёздам?

- Мне говорили – ты ищешь помощника, а не штурмана, – отозвался тот.

- С хорошим помощником можно обойтись и без него. Удобней при дележе.

Незнакомец широко улыбнулся, показав редкие зубы и изъеденные цингой челюсти:

- Зови меня Ченч.

Потом оказалось: Ченч не только хороший штурман, у него есть много знакомых среди «братьев». Моя удачливость и его связи превратили авантюру в прибыльное дело. Свою часть добычи я обращал в ценности, которые доверял одному из тысяч безвестных островков в Антилах.

Да, я предпочитал считать каперство доходным делом, а не образом жизни. Нельзя с головой погружаться в грабежи и убийства, полагать это единственным возможным для себя существованием, и быть в море жестоким хищником, а на берегу – кутить до последнего гроша или до следующего рейса. Как-то я спросил Ченча, почему он не купит таверну вместо того, чтобы напиваться там. Флибустьер только рассмеялся. Ему не для чего было копить или зарабатывать, деньги жгли ему карман, а жизнь – душу. Казалось, Ченч ищет смерти, так же настойчиво, как я ищу свою память.

До сих пор мы были выгодны друг другу. Два компаньона, ведущие общее дело. Я вкладывал деньги и репутацию, Ченч – обширные связи, кровь и барыши делили поровну. Раньше это распределение нас устраивало. Теперь, когда у Ченча прорезался аппетит к деньгам и лидерству, он начал меня раздражать. А отделаться от старпома будет непросто. Дело даже не в том, что за годы, проведённые на «Призе», он узнал вещи, которые я хотел бы сохранить в тайне. И не в том, что от старпома не стоило ждать молчания и верности. Просто он привык идти до конца, как и я. До упора, до смертного рубежа – как в том случае, которым я его попрекнул.

Отказав Ченчу, я сделал его своим врагом, а с врагами мы оба не церемонились. В следующий рейс «Приз» пойдёт с другим старпомом. Нужно успеть ударить первым.

С этой мыслью я и заснул. А утром бриг уже был в Порт-Ройале, с рейда сигналил флагами второй мой корабль – «Удача», кто-то от избытка чувств палил из мушкетов, и можно было подумать, что ночного разговора в моей каюте и не было вовсе. Впрочем, один взгляд на хмурое лицо Ченча избавлял от этой иллюзии. Старпом явно замышлял что-то, следовало торопиться.

Спускаясь на берег, я нечаянно столкнулся с монахом, просящим милостыню. От случайного прикосновения по телу прошла волна дрожи, я старательно вгляделся в тень под капюшоном… Бесполезно. Монах ткнул мне под нос кружку, и я высыпал туда всё золото, бывшее у меня в карманах. «На удачу», – сказал я себе, уходя с пирса.

Тем же вечером я встретился с другими капитанами «берегового братства». Вольными охотниками, каперами и приватирами, сообща бравшими на шпагу Панаму и Картахену. Уж им-то, объединив усилия, ничего не стоило справиться с флотом из шести галеонов и кораблей сопровождения. Бумаги из найденной случайно шкатулки пошли по кругу. Мало кто из этих людей мог писать и читать по-английски или французски, но испанский все знали отлично, и в навигации разбирались не хуже дипломированных морских офицеров.

Они приняли моё предложение. Вся известная мне информация о караване, что выйдет из Порто-Белло теперь уже через пять с половиной недель – взамен на право участвовать в операции и большую, чем для всех, долю в добыче. Выходя из таверны, я увидел Ченча. За его спиной маячили головорезы из абордажной команды.

- Ну что, трус продажный, – процедил он, вытаскивая кинжал. – Будешь делиться тридцатью сребрениками?

- Для тебя есть только верёвка. Или пуля. На выбор. – Я положил ладони на рукояти пистолетов. Прикинул, сколько времени уйдёт, чтобы поджечь фитиль, взвести курки… Слишком много. Придётся обойтись клинками.

Я сделал шаг назад – и Ченч ощерился:

- Трус, вот ты кто. Никакой нахрен не Святой.

Палаш и дага с шелестом скользнули из ножен, и ухмылка сползла с лица старпома. Теперь уже он шагнул назад – за спины абордажников. Те, выхватив палаши, окружили меня, полезли скопом, мешая друг другу. Время замедлилось, позволяя разделить их движения, парировать каждый удар, вплести своё тело меж клинков смертоносным танцем. Дага жалила и парировала, тяжёлый палаш рассекал враждебные клинки и тела. Один бесконечно долгий вдох, время снова помчалось – и я увидел, как побледневший от ужаса Ченч удирает по тёмной улице. Вытащив пистоль, я прицелился, зажёг фитиль и спустил курок. Пуля швырнула тело на стену.

Оглядевшись, я убедился: шум драки и грохот выстрела никого не всполошили. Здесь это было в порядке вещей. Одни грабят, другие развлекаются. Жизнь идёт своим чередом.

Через неделю и я не вспоминал о Ченче. На первых порах справляться с делами в одиночку оказалось трудновато, но «Приз» всё равно был отремонтирован к назначенному времени и занял своё место в строю. Носовые орудия заменили палубными, на особых вращающихся лафетах. «Удачу» тоже довооружили, в абордажные команды записали вдвое больше народу.

Караван был перехвачен на траверзе мыса Тибурон, западной оконечности Эспаньолы. Шесть галеонов с грузом – в подзорную трубу было видно, что половина орудий с них убрана, чтобы не перегрузить суда – и восемь галеонов, вооружённых до зубов. Завязалось сражение, больше приличное регулярному флоту, чем стихийной флотилии пиратов. Над морем поплыл пороховой дым, он заволок всё, будто густой туман. И в этом мареве двигались корабли на свой страх и риск. Первоначальный план – разделить охранение и корабли с грузом – пошёл прахом. В первую очередь потому, что каждый пират желал ухватить кусок покрупнее.

Я только смеялся про себя, вспоминая, как эти люди клялись друг другу быть одной командой, поддерживать друг друга до последнего. Запах добычи лишил их здравого смысла, и только висевшая над морем пороховая гарь не давала испанцем расстрелять флибустьеров, как уток.

«Приз» огрызался пушками то правого, то левого борта, прокладывая дорогу к большому красному галеону. Он маячил в тумане расплывчатым пятном, пока мы не подошли вплотную. Предназначенный для плавания в океане, галеон был воистину огромен. Мой бриг по сравнению с ним казался букашкой. Выложенный позолотой борт судна нависал над «Призом» словно крепостная стена.

Люди из абордажной команды не смогли добросить «кошки» до верхней палубы, только до орудийной. Оказавшись на борту, мы увидели: пушки сняты, вместо них, насколько хватает глаз – тюки с товаром. И ни одного солдата. Рассыпавшись по палубе, пираты радостными криками извещали друг друга, какой груз где расположен. Какао-бобы, перец, ваниль, кофе. Изредка раздавались другие крики – с теми, кого испанские купцы оставляли сторожить имущество, флибустьеры не церемонились. Пираты не нуждались в рабах или пленных, а мысль о спасении ближнего не приходила им в голову, несмотря на всю набожность.

На следующей палубе мы наконец встретили сопротивление. Испанские пехотинцы забаррикадировали вход в одну из кают, отстреливались через дверь. Когда заряды кончились, рассвирепевшие от своей крови пираты выбили крепкие доски, ввалились внутрь… Я не хотел знать, как они поступили с испанцами. Мне надоело быть свидетелем бессмысленной жестокости. И я поднялся ещё выше, на самую верхнюю палубу. В глаза ударило яркое солнце. Пока мы рыскали по утробе огромного судна, подул свежий бриз и разогнал пороховую гарь, наполнил паруса галеона – и его теперь сносило к югу, в сторону от основного сражения. Вместе с «Призом», что сцепился с ним «кошками».

С палашом в руке я шёл по залитому кровью галеону. То с той, то с другой стороны доносились крики, нестройные залпы или одиночные выстрелы. Испанская пехота не зря слыла лучшей в мире. Да и купцы не желали задёшево отдавать свои жизни. Но всё это было безнадёжным. Я шёл по верхней палубе, по следам своих людей – крови и трупам – и понимал, что становлюсь противным самому себе.

Сколько можно думать, будто занимаешься обычным делом? Вроде катания свечей или выращивания репы? Считать себя кем-то вроде купца – и постепенно с головой погружаться в грабежи и убийства?

Кем я становлюсь?

И как это отдаляет меня от тайны, сокрытой во мне самом?

Я припомнил все тайники, сделанные мной на Антилах. Сколько бы там ни было сокровищ, истинная цена их – человеческие жизни. И моя бессмертная душа.

Деньги должны быть средством. Инструментом достижения цели. Нельзя позволять им становиться чем-то большим, подпускать к душе. Они пожрут её изнутри, изменят до неузнаваемости, станут смыслом существования – и убьют до того, как умрёт содержащая душу плоть.

Я окинул взглядом неспокойное уже море и улыбнулся. Каперу по имени Джон Смит оставалось жить всего ничего – до первого захода в Порт-Ройал.

Дата добавления: 2015-07-19