Двадцать девять. Ещё прежде, чем я понял, что дом — это нечто знакомое и любимое

Ещё прежде, чем я понял, что дом — это нечто знакомое и любимое, я чувствовал это где-то глубоко внутри, словно спря­танный под словами магнит. Когда я ушёл из ВВС, ближайшее место, где я чувствовал себя дома, находилось в Лонг-Бич, Калифорния.

Туда я и переехал, и устроился на работу недалеко от дома в отделе публикаций авиакомпании «Дуглас Эйркрафт». Эта рабо­та — составление руководств пилотам DC-8 и С-124 — совмеща­ла в себе и печатную машинку, и самолёты. Чего ещё желать?

Здание отдела публикаций именовалось А-23 — акры поме­щений под высокой крышей, гигантский стальной остров, круто вздымающийся из моря автостоянок, обнесённого милями сталь­ного забора.

Войти в двери, отметить карточку учёта рабочего времени, повернуться, и взору открывается обширная, уходящая за гори­зонт равнина чертёжных столов инженеров, а также однотонный узор белых рубашек, слегка окрашенных в зеленоватый оттенок из-за света флюоресцентных ламп под потолком.

На этих столах рождались чертежи для авиационных руко­водств, слова же к ним должны были придумывать мы.

Выслу­шать подробное объяснение инженера-проектировщика о том, что, к примеру, происходит при полном включении всех секторов газа, представить себе всё, что она имеет в виду, и передать это пилоту так, чтобы он мог это прочесть и понять.

Нас предупредили, что понимание пилотов находится на уровне восьмого класса, но излишне напрягать его не стоит. Как можно меньше слогов. Короткие предложения. Чётко составлен­ные инструкции.

Взять, к примеру, «Порядок повторного захода на посадку» для С-124. В «Наставлении пилоту» было написано, что, если командир корабля принимает решение о повторном заходе на посадку, он должен отдать бортинженеру команду «Включить нагрузку!», по которой тот передвигает до отказа все сектора га­за, переводя двигатели на взлётную, то есть максимальную, мощ­ность.

Через некоторое время, после того как самолет снова перехо­дит к набору высоты, командир отдает следующую команду: «Убрать шасси», и второй пилот должен поднять рычаг уборки шасси, чтобы, убрав шасси, увеличить скорость набора высоты.

В один прекрасный день случилось так, что С-124 вышел на посадку ниже глиссады, и пилот принял решение о повторном заходе.

— Включить нагрузку![6] — скомандовал он в соответствии с нашим «Наставлением». Бортинженер, приготовившийся к по­садке, решил, что самолет находится уже в дюйме от ВПП, и, когда он услышал «Убрать нагрузку![7], он её и у брал, передви­нув все сектора газа на холостой ход.

Таким образом, один из самых больших в мире самолётов грохнулся на землю в полумиле от аэродрома и ещё добрую ми­нуту скользил по рисовому полю, теряя части, пока его тупой нос не оказался на первых дюймах ВПП.

Последовавшее за этим резкое недовольство ВВС США дока­тилось до директора отдела публикаций компании «Дуглас Эйркрафт» в А-23.

Мы поспешно изменили команду «Включить наг­рузку» на «Максимальная нагрузка» и лишний раз убедились, насколько важно тщательно продумать все последствия любого выбираемого нами слова.

Ответственное дело — составление технических текстов.

Большинство из нас, кто писал наставления, сами когда-то были военными пилотами — до того, как превратиться в перепис­чиков Святого Писания.

Мы могли общаться непосредственно с конструктором и выражать сложные понятия словами, доступны­ми всем и каждому. Не просто ответственная работа, а полезное и важное дело всей жизни.

После нескольких месяцев, проведённых там, я, однако, начал испытывать смутное беспокойство. Время от времени, редакторы критиковали мой синтаксис, полагая, наверное, что они лучше знают, где, должны, стоять, запятые.

— Остынь, Ричард, остынь, — советовали мне коллеги по работе из-за своих печатных машинок. — Это просто запятая, мы же не пишем здесь Великий Американский Роман.

«Дуглас» пла­тит хорошие деньги, и с работы тебя никто не выкинет. Лучше благодари Бога и не комментируй, пожалуйста, знание пункту­ации наших редакторов.

Я с трудом пытался приспособиться. К чему эта сухая стерня под моими ногами, когда вон там, за воротами,— свежий мягкий зелёный клевер?

Кто бы изводил меня запятыми, если бы я писал для себя? Я, бы, ставил, запятые, только, там где счёл, бы, нужным их по,ста,вит,ь,!

Медленно вырастала давняя проблема: у меня было сердце примадонны и тело быка.

— Я ухожу из «Дугласа», — сообщил я однажды за ланчем на стоянке, сидя на переднем крыле своей развалюхи, сменившей трёх хозяев.

Я собираюсь немного поработать на самого себя. У меня есть несколько рассказов, которые вряд ли будут напеча­таны в Техническом Описании 1-C-124G-1, как бы я ни расстав­лял в них запятые.

— Конечно, — сказал Билл Коффин, хрустя картофельным чипсом рядом со мной. — Мы все уходим из «Дуглас Эйкрафт».

Зак ждёт перевода в «Юнайтед Эйрлайнз» в следующем месяце и через год станет капитаном; Уилли Пирсон запатентовал какое-то автоматическое устройство и скоро станет богатым человеком; Марта Дайерс снова отослала свою повесть, и в этот раз её непременно напечатают и она станет бестселлером. — Он порылся в своей сумке. — У меня тут всего слишком много. Хочешь чипсов?

— Спасибо.

— Может быть, это и правда, что свободной коммерцией можно что-то заработать, как все кругом утверждают. Но заметь, Ричард, пока ещё никто даже не высунулся за пределы этого за­бора.

Работа в «Дугласе», может, и не так романтична, как, ска­жем плавание в открытом море на 48-футовом траулере, но зна­ешь, «Дуглас» — это то, что принято называть безопасностью.

Я кивнул.

— Знаешь, что я имею в виду, говоря о безопасности? Это отнюдь не самая тяжёлая в мире работа, и, между нами, нам здесь платят больше, чем кому-либо за гораздо более тяжёлую работу. И пока Америка будет нуждаться в пассажирских, а ВВС — в транспортных самолётах, нам с тобой увольнение не грозит.

— Да уж... — Я надкусил край картофельного чипса, больше из вежливости, чем от голода.

— Ты со мной согласен, но, всё-таки, хочешь смыться, так?

Я не ответил.

— Ты что, действительно надеешься что-нибудь заработать своими рассказами? Сколько их тебе нужно будет продать, чтобы получить то, что тебе платят здесь?

— Много, — сказал я.

Он пожал плечами.

— Пиши рассказы в своё удовольствие, а деньги зарабатывай в «Дугласе», и тогда, если рассказы не будут покупать, ты, по крайней мере, не умрёшь с голоду. А если их начнут печатать, можешь уволиться в любой момент.

Прозвучала сирена — конец обеденного перерыва, и Билл смахнул остатки своих чипсов на землю — моряцкая забота о чайках.

— Ты всё ещё мальчишка, ты никого не слушаешь и всё сде­лаешь по-своему, — сказал он. — Но придёт время, когда ты с тоской вспомнишь А-23 и замечания редакторов по поводу запя­тых.

Он указал в другой конец стоянки. — Посмотри туда. Ставлю дайм[8], что однажды ты будешь стоять на улице перед этими воротами и вспоминать, что такое безопасность.

Нет! подумал я. Не говорите мне, что моя безопасность может зависеть от кого-то ещё, кроме меня! Скажите, что я за всё отве­чаю.

Скажите, что безопасность — это то, что я получаю в обмен на мои знания, опыт и любовь, которые даю миру. Скажите, что безопасность вырастает из идеи, которой посвятили время и за­боту.

Я требую этого во имя своей истины, независимо от того, сколько солидных чеков может мне выдать бухгалтерия «Дуглас Эйркрафт». Боже, подумал я, я прошу у тебя не работу, а идеи, и позволь мне убраться отсюда вместе с ними!

Я засмеялся, отряхнул крошки и соскочил с крыла.

— Может быть, ты и прав, Уилли. Однажды я буду стоять за этими воротами.

На следующий день я подал заявление и уже к концу месяца стал свободным писателем на пути к голоду.

* * *

Двадцать лет спустя, почти в тот же самый день, оказавшись в Лос-Анджелесе, я поехал на юг по Сан-Диего-фривэй, увидел знакомый дорожный знак, повинуясь внутреннему импульсу, свернул на север, вверх по Хоторн-бульвар, затем — немного к востоку.

Каким образом тело запоминает движения? Поворот налево, ещё один, теперь вверх по этой авеню, усаженной эвкалиптами.

Был почти полдень, ярко светило солнце, когда я добрался до места. Естественно, сверкающая проволочная изгородь всё так же окружала необозримую площадь стоянки, стальная громада здания всё так же уходила ввысь, даже выше, чем я помнил.

Я остановился у ворот, вышел из машины с гулко бьющимся серд­цем. То, что я увидел, меня поразило. На стоянке сквозь трещины поблекшего асфальта пробивался бурьян, и на все три тысячи мест не было ни одной машины. Ворота были обвязаны цепями, замкнутыми массивными на­весными замками.

Тяжёлые времена для свободных писателей, вспомнил я. Но и для больших авиастроительных компаний они тоже бывают тяжёлыми.

Вдалеке на стоянке мерцал призрак Билла Коффина, выиграв­шего, наконец, своё пари. Я стоял один здесь, перед воротами и вспоминал, что значит «безопасность», глядя сквозь сетку на то, что некогда её воплощало.

Я бросил сквозь сетку дайм старине Биллу и, постояв в тиши­не, поехал, назад гадая где, он, сейчас.

Дата добавления: 2015-07-19