|
Читайте также: |
Дмитрий Сергеевич Лихачев…
Есть люди, которые даже после ухода из жизни с течением времени становятся ближе, понятнее и роднее. Может быть, с возрастом и опытом мы меняемся к лучшему (если так – то жаль, что медленно). Может быть, большое действительно видится на расстоянии.
Лихачев для сегодняшней науки не типичен. Как насмешливо говорил Козьма Прутков, специалист подобен флюсу. Это изречение отражает одну из объективных тенденций развития современного научного процесса. Время ученых-энциклопедистов, кажется, безвозвратно ушло в прошлое. Это в минувшие века можно было быть физиком, химиком, биологом, математиком и геологом в одном лице одновременно. Теперь ученый может посвятить всю свою жизнь, скажем, проблемам искусственного осеменения и весьма смутно ориентироваться в сути натурального. Даже Нобелевские премии нередко дают за эффекты, первооткрыватели которых в момент свершений не имели ни малейшего представления о судьбоносных последствиях своих деяний. Обычно, представляя широкой аудитории действительно великих ученых, академиков, теперь приходится добавлять: специалист в такой-то области. Что уж говорить о простых докторах и кандидатах…
И все же энциклопедисты появляются и в современную эпоху, среди нас. Правда, распознать их не всегда удается сразу. Так и с Дмитрием Сергеевичем. Почти всю жизнь ему платили зарплату за научные исследования древнерусской литературы в Пушкинском доме. И Лихачев добился блистательных результатов, за которые был избран в Российскую академию наук. Однако, помимо классического литературоведения, ученый занимался еще и целым рядом других вопросов и проблем: и рядом с этой областью, и достаточно от нее далеко. Его волновали Достоевский и Толстой, сохранение исторического облика Невского проспекта и реформы Петра I, садово-парковая культура и проблемы реализма как творческого метода… Многие коллеги по литературоведческому цеху считали это чуть ли не своего рода чудачествами, хобби ученого.
Позднее, в 80-е годы, в особенности, в период перестройки, общественное мнение возвело Лихачева в ранг культовой фигуры общенационального масштаба благодаря его выступлениям в защиту культуры. Как говорит теперь Даниил Гранин, Дмитрий Сергеевич «был министром той культуры, которой власть не занимается». Академик вступал в споры там, где власть проявляла невежество, и нередко одерживал победы благодаря научному авторитету, глубине своей аргументации и исключительной внешней простоте приводимых доводов, делавшей их понятными даже плохо образованным партийным функционерам.
В то время многие считавшие себя не менее крупными ученые стали завидовать его популярности. За глаза, намеками недоброжелатели стали упрекать Лихачева в популяризаторстве в ущерб академизму. По сути – в легковесности. И только теперь, когда страсти поутихли, когда его работы оказались снова востребованы, когда появилась возможность обстоятельного ретроспективного анализа лихачевского наследия, стала высвечиваться научная значимость, казалось бы, популяризаторских работ академика, выполненных им «на общественных началах». Более того, становится очевидным, что «второстепенное» – работы о культуре, искусстве и др. – как минимум не уступают признанному в академической среде, считавшемуся основным. В этих работах нет внешних признаков наукообразия: перегруженности специальными терминами, превращающими язык публикаций из русского в «птичий», цитат и примечаний, оформленных по специальным правилам и т.д. Но это никак не сказывается на научности сути, не умаляет масштаба лихачевских идей и концепций.
Происходит третье (после литературоведческого и общественного) признание Лихачева – как крупнейшего ученого-гуманитария и выдающегося российского мыслителя двадцатого века
(А. Запесоцкий. Дмитрий Лихачев и русская интеллигенция. – Нева. – 2006. - №11).
2. Рассмотрите случаи коммуникативных неудач в следующих отрывках, определите их типы и причины возникновения. При выполнении задания используйте следующую таблицу.
а) В девятом «Б» шел классный час. Классная руководительница Нина Георгиевна разбирала поведение и успеваемость по алфавиту. Александр Дюкин (сокращенно Дюк) был на «Д», и поэтому до него очередь дошла очень быстро. Еще никто не утомился, все спокойно сидели и внимательно слушали то, что говорила Нина Георгиевна. А говорила она так:
- Дюкин, посмотри на себя. Уроков ты не учишь. Внеклассную работу не ведешь. И даже не хулиганишь.
Все было чистой правдой. Уроков Дюк не учил. Внеклассную работу не вел, у него не было общественной жилки. В начале года его назначили вожатым в третий класс, а что именно делать – не сказали. А сам он не знал. И еще одно. Дюк не умел любить всех детей сразу. Он мог любить выборочно – одного или, в крайнем случае, двух. А то, что называется коллективом, он любить не умел и даже побаивался.
- Хоть бы ты хулиганил, так я тебя бы поняла. Пусть отрицательное, но все-таки проявление личности. А тебя просто нет. Пустое место. Нуль.- Нина Георгиевна замолчала, ожидая, что скажет Дюк в свое оправдание. Но он молчал и смотрел вниз, на концы своих сапог (В. Токарева).
б) Новый шеф пришел к нам из профсоюзов, где руководил спортом. Но это раньше могли взять и поставить человека без слуха во главе консерватории, теперь перед подобным назначением глухую, как тетеря, кандидатуру будут долго и упорно учить…
- Полагаю, нам придется расстаться, - в одночасье сообщил мне руководитель родного печатного органа.
- Вы разве уходите? – участливо спросил я.
Шеф пожал плечами и посмотрел сквозь меня на свою секретаршу: она как раз вносила в кабинет поднос, уставленный тарелками. Специальной столовой для начальства у нас не было, и главный редактор предпочитал питаться в номенклатурном одиночестве (Ю. Поляков).
в) Дверь впустила особенных посетителей. Их было сразу четверо. Вошедшие потоптались на ковре.
- Мы к вам, профессор, - заговорил один из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся черных волос, - вот по какому делу…
- Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, - перебил его наставительно Филипп Филиппович, - во-первых, вы простудитесь, а во-вторых, вы наследите мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
- Тот, с копной, умолк, и все четверо в изумлении уставились на Филиппа Филипповича. Молчание продолжалось несколько секунд…
- Во-первых, мы не господа, - молвил наконец самый юный из четверых – персикового вида.
- Во-первых, - перебил и его Филипп Филиппович, — вы мужчина или женщина?
Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первым тот, с копной.
- Какая разница, товарищ? — спросил он горделиво.
- Я – женщина, - признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно покраснел.
- В таком случае, вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь, попрошу снять ваш головной убор, - внушительно сказал Филипп Филиппович.
- Я не «милостивый государь», - смущенно пробормотал блондин, снимая папаху (М. Булгаков).
г) – Документ, Филипп Филиппович, мне надо… Сами знаете, человеку без документа строго воспрещается существовать!
- Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать…? Ведь у вас же нет ни имени, ни фамилии!
- Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать…
- Как же вам угодно именоваться?
- Полиграф Полиграфович.
- Не валяйте дурака, - хмуро отозвался Филипп Филиппович, - я с вами серьезно говорю.
Язвительная усмешка искривила усишки человечка.
- Чтой-то не пойму я, - заговорил он весело и осмысленно, - мне по матушке нельзя, плевать — нельзя, а от вас только и слышу: «дурак» да «дурак». Видно, только профессорам разрешается ругаться в Ресефесере
(М. Булгаков).
д) При теперешнем моем настроении достаточно пяти минут, чтобы он надоел мне так, как будто я вижу и слушаю его уже целую вечность. Я ненавижу беднягу. От его тихого, ровного голоса и книжного языка я чахну, от рассказов тупею… Он питает ко мне самые хорошие чувства и говорит со мною только для того, чтобы доставить мне удовольствие, а я плачу ему тем, что в упор гляжу на него, точно хочу его загипнотизировать, и думаю: «Уйди, уйди, уйди…» Но он не поддается мысленному внушению и сидит, сидит, сидит… (А. Чехов).
е) - Ты на чем, на каком транспорте?
- Хлебный фургон. У дальних ворот.
- А-а, тогда понятно, - кивнул Бай и усмехнулся:
- Большой, однако, мастер мимикрии…
- Чего? — нахмурился Макар.
- Камуфляж, говорю. 0! – вздохнул Бай. Подумал: «Господи, с кем приходится дело иметь!..»
- Мы потом поглядим, кому – фляжка, а кому – крышка! – зловеще отозвался Макар, глядя вслед Баю прищуренными глазами (Ф. Незнанский).
ж) - Петр, о чем ты думаешь? — спросила она.
- Так, ни о чем, - ответил, муж.
- У тебя в последнее время завелись от меня какие-то тайны. Это нехорошо.
- Почему же нехорошо? — ответил Павел Дмитриевич сухо и не сразу.
- У каждого из нас есть своя личная жизнь, должны быть и свои тайны поэтому.
- Личная жизнь, свои тайны… все это слова! Пойми, что ты меня оскорбляешь! – сказала Ольга Михайловна, поднимаясь и садясь в постели.
- Если у тебя тяжело на душе, то почему ты скрываешь это от меня? И почему ты находишь более удобным откровенничать с чужими женщинами, а не с женой? Я ведь слышала, как ты сегодня на пасеке изливался перед Любочкой.
- Ну, и поздравляю. Очень рад, что слышала.
Это значило: оставь меня в покое, не мешай мне думать
(А. Чехов).
з) – Ты бы хоть переоделся, - миролюбиво заметил Трофимов.
- А зачем? – удивился Виталий. – Мне и так хорошо. Тебе, может, и хорошо. Ты себя не видишь. А другим плохо. Им на тебя смотреть.
- Условности, - небрежно заметил Виталий (В. Токарева).
и) Увидав мужа, Анна подняла голову.
- Ты не в постели? Вот чудо! — сказала она, скинула башлык и, не останавливаясь, пошла дальше… – Пора, Алексей Александрович, -проговорила она из-за двери.
- Анна, мне нужно поговорить с тобой.
- Со мной? - сказала она удивленно, вышла из-за двери и посмотрела на него. - Да.
- Что же это такое? О чем это? – спросила она, садясь. – Ну, давай переговорим, если так нужно. А лучше бы спать.
Анна говорила, что ей приходило на уста, и сама удивлялась… своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова, и как похоже было, что ей просто хочется спать! < … >
- Анна, я должен предостеречь тебя, - сказал он.
- Предостеречь? – сказала она. – В чем? < … >
- Я хочу предостеречь тебя в том, - сказал он тихим голосом, - что по неосмотрительности и легкомыслию ты можешь подать в свете повод говорить о тебе. Твой слишком оживленный разговор сегодня с графом Вронским обратил на себя внимание. < … >
- Решительно ничего не понимаю, - сказала Анна, пожимая плечами. < … > Ничего не понимаю. Ах, боже мой, и как мне на беду спать хочется!
< … > Алексей Александрович вздохнул и, не сказав больше ничего, отправился в спальню (Л. Толстой).
к) Теперь Анна уже признавала, что он тяготится ею… и, несмотря на то, она рада была, что он приедет. < … >
Она услыхала его голос и, забыв все, радостно побежала ему навстречу.
- Ну, что Ани?— робко сказал он снизу.
- Ничего, ей лучше.
- А ты? — сказал он, отряхиваясь.
Она взяла его обеими руками за руку… не спуская с него глаз.
- Ну, я очень рад, - сказал он, холодно оглядывая ее, ее прическу, ееплатье, которое он знал, что она надела для него.
Все это нравилось ему, но уже столько раз нравилось! И то строго-каменное выражение, которого она так боялась, остановилось на его лице
(Л. Толстой).
3. Прочитайте отрывок из повести Ю.Полякова «Работа над ошибками». Докажите наличие в тексте признаков речевой агрессии. Какими языковыми средствами она выражается? В чем заключается негативное влияние речевой агрессии на результат спора между учителями?
В этот момент дверь учительской содрогнулась от глухого удара, словно один хоккеист с налету припечатал к борту другого, потом послышался гневный голос Клары Ивановны, и в наступившей тишине раздались извиняющиеся басы резвящихся детишек. И вот на пороге появилась Опрятина. Ее брови после гневной нотации были сдвинуты, и, наверное, поэтому вопрос, который она задала Гире, прозвучал резче, чем следовало:
- Евдокия Матвеевна, почему во время вашего урока Кирибеев сидел в туалете?
- Как же вы его там нашли? – совершенно некстати изумился Борис Евсеевич.
- Нашла! – даже не взглянув на Котика, ответила Клара Иавновна, потом раздраженно спрятала в рукав кончик носового платка и сурово добавила:
- Сколько можно повторять: не выгонять, не выгонять!.. В тысяча двести восемьдесят шестой школе ребенка выгнали, а он из окна вывалился! Вы этого хотите?
- У меня «окно» было, - заступился я за Гирю. Он срывал урок… Я хотел…
- Ну и напрасно! – отмела объяснения Опрятина. <…>
- А что делать-то, если он на голову садится? – вдруг в лучших рыночных традициях заголосила Гиря. – Смотрит на меня белыми глазами и ржет!..
- Евдокия Матвеевна, на полтона ниже! – поморщилась Опрятина; по мере того как страсти накалялись, она явно успокаивалась.
- Кирибеев действительно ведет себя безобразно! – поддержал Гирю Максим Эдуардович, и его пальцы пробежали по пуговкам жилета, точно по клавишам баяна. – Кирибеев совершенно не считается с учителями.
- Заставьте его считаться с вами, Максим Эдуардович, - посоветовала Клара Ивановна, - в противном случае – вы не педагог.
- Как заставить? – расстегивая нижнюю пуговицу жилета, спросил Лебедев.
- Розги нужно вернуть, розги! – примирительно пошутил Котик, но вызвал совершенно противоположную реакцию.
- Хватит вам подъелдыкивать-то! У вас-то он не хулиганит! – закричала Евдокия Матвеевна.
- Вы меня осуждаете? – обиженно спросил Борис Евсеевич и вышел из боя.
- Клара Ивановна, - дождавшись окончания перепалки, продолжал Лебедев, - вы отлично знаете, что Кирибеев не считается ни с кем… Мы же с вами вместе его мать приглашали…
- Еще раз повторяю: заставьте его уважать вас! – холодно посоветовала Опрятина.
- А почему вы превращаете дисциплину в личное дело каждого учителя? Сколько порядка в обществе – столько и в школе! – залепил Максим Эдуардович и расстегнул вторую пуговку.
- Не нужно подводить сомнительные социальные теории под собственную педагогическую беспомощность! – парировала Клара Ивановна.
- Моя беспомощность – следствие вашего неумения создать нормальную обстановку. В школе стало невозможно работать! – сдерживаясь, выстроил ответ Лебедев и расстегнул сразу две пуговки.
- Никто вас в школе-то не держит! – политично примкнула к завучу Евдокия Матвеевна.
- А вы не распоряжайтесь моим местом в жизни! Вскричал Максим Эдуардович так, что даже Маневич (учительница биологии) вздрогнула и оторвалась от телефона. Из курзала выглянули испуганные учительницы начальных классов, скрылись и выпустили на разведку Елену Павловну.
- Товарищи, - взмолилась она. – Дети услышат! Максим Эдуардович, уступите – вы же мужчина!
- В том-то и беда, - с горечью непонятого ясновидца проговорил Лебедев, - в том-то и беда, что в школе мужчины давно уступили место… женщинам! – Последнее слово он произнес с особой интонацией, с какой говорят – «бабам», и, быстро застегнув пуговицы так, что осталась лишняя петелька, бросился вон из учительской, словно Чацкий из фамусовской Москвы.
4. Как вы понимаете слова В.Ф. Одоевского «Говорить есть не что иное, как возбуждать в слушателе его собственное внутреннее слово»? Докажите, что высокая культура общения обязательно предполагает и умение слушать собеседника. Прочитайте главу «Культура молчания» из книги В.К. Харченко «Поведение: от реального к идеальному» (с. 119-122). Согласны ли вы с утверждением автора о разных типах молчания? Какой тип молчания наиболее «продуктивен» для установления взаимопонимания между людьми? Докажите вашу точку зрения, подобрав соответствующую аргументацию.
ТЕМА 2
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 105 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Примерная схема риторического анализа текста | | | СОВРЕМЕННОЕ ДЕЛОВОЕ ОБЩЕНИЕ |