Читайте также:
|
Спасибо. Благодарю вас. Сердечно вам благодарен. Мерси. Спасибочки. Покорнейше благодарю. Примите мою благодарность. Сенк ю вери мач. Я вам чрезвычайно признателен. Позвольте выразить вам благодарность. Чувствительно вам благодарен. Сердечное вам спасибо.
| Нейтральное | Официальное | Разговорное, с оттенком фамильярности |
4. Сопоставьте высказывания писателей и лингвистов об употреблении слов «извините» и «извиняюсь». Сделайте выводы о стилистической окраске и уместности использования каждой из форм в современной речи. Какую из этих форм предпочитаете вы и почему?
«Извиняюсь, вас тут не сидело!» - Речь купчиков начала века и речь тех же купчиков через 20 лет, в годы НЭПа. Французское как образец и стандарт вкуса после революции сменилось своим, доморощенным, но по-прежнему в соответствии с мировыми стандартами дурного вкуса (В. Колесов).
Возвратный глагол извиниться действительно употребляется в литературной речи, но не в значении первого лица. Когда-то этот глагол значил «получить прощение». Но как можно оправдать самого себя или у самого себя получить прощение? (В. Колесов).
Говорить извиняюсь нескромно. Этим вы как бы извиняете сами себя Надо говорить извините (Е. Евтушенко).
Личная форма глагола извиняюсь – равноправная в ряду других: человек сообщает, что он извиняется в данный момент перед кем-то, вызывая собеседника на ответную реакцию. Может быть, и с некоторой экспрессией, но все-таки вполне правильно.
Иное дело — «извиняюсь, вы не от Ивана Иваныча», «Я извиняюсь, скоко время?» В таком случае перед нами форма, как бы вырванная из ряда других, намеренно подчеркнутая употреблением местоимения Я и потому ставшая своего рода вводным словом, обращением. Сразу как-то и не поймешь, что это такое: то ли форма настоящего времени, то ли повелительного наклонения! Так возникают те самые «изысканные» словечки, которые как будто вежливее, чем извините, но на самом деле безликие и безродные порождения вихляющего мещанского сознания. Похожие на русские слова — но не русские вовсе. Это извиняюсь, сменившее многочисленные русские формулы извинения, объясняется равнодушием к слову и отражает желание казаться культурным. Казаться, а не быть… (В. Колесов).
Сразу же после Октябрьской революции, как только встал вопрос о новых формах общения, среди многих слов неоднократно поминалось и это. Эмигранты назвали его «большевистской формулой вежливости», а классовая их ненависть к новой России выразилась и в том, что слово это сравнивалось с тифозной вошью (Л. Скворцов).
Словарь Ушакова в 1935 году впервые допустил эту форму на свои страницы, хотя и с оговоркой: «Извиняюсь» употребляется также в значении извините, извините меня (просторечн.). Например: «Извиняюсь, я опоздал». В академических словарях этой формы, разумеется, нет.
Однако к ней пригляделись, привыкли, а привыкнув, пошли дальше. По-видимому, процесс продолжается и сегодня, где-то в тайных глубинах, недоступных влиянию специалистов по культуре речи. Да и зачем они, такие специалисты… Современник все стерпит, попривык… (В. Колесов).
5. В приведенных отрывках из литературных произведений обратите внимание на обращения к собеседнику. Определите, всегда ли они уместны для данной речевой ситуации. Как обращения к собеседнику характеризуют участников коммуникации, их взаимоотношения, тональность общения, речевую ситуацию в целом? Сформулируйте кратко основные правила обращения к собеседнику, соответствующие нормам русского речевого этикета.
а) Друзяев спросил:
- Ваш научный руководитель Николай Васильевич Ганчук?
Как в детской игре «горячо-холодно», Глебов почуял вдруг, что тут-то и есть «тепло». Друзяев не сказал «Ганчук», что прозвучало бы сухо и напряженно, и не сказал «Николай Васильевич», что было естественней всего, если уж не дружески-фамильярное «Никвас», он избрал четкую, официальную формулу «Николай Васильевич Ганчук», как при вручении премии или траурном объявлении. Оно было и уважительно и чем-то неуловимо отделяло названный авторитет он некоего целого
(Ю. Трифонов. Дом на набережной).
б) Бабушка тут же выскочила из летней кухни и, размахивая полотенцем, закричала: «Нюра!» – (Это имя плохого ко мне отношения. Анюта – это когда я в ее любви, Анеля – когда бабушка в гневе, Нюся я только по хозяйственной нужде. Нюра – это конец света. Это когда я и дура, и неряха, и хамка,и меня не то что любить нельзя, на меня смотреть противно.) – «Нюра! Тебе сказано полы мыть или?..» (Г. Щербакова. Love-стория).
в) Федор Васильевич попытался вообразить себя один на один с подвешенным или установленным на кронштейне микрофоном. «С чего же я начну? – подумал он. – Каковы должны быть первые мои слова? Товарищи? Граждане? Друзья?» - Тут он вспомнил, что последнее из этих трех слов было уже произнесено Сталиным в его речи 3 июля. Первые же два звучали слишком официально. Он сделал шаг назад, зачем-то вытянул вперед руку и негромко сказал:
- Товарищи! Я имею честь…
Тут же почувствовав явную неуместность такого начала, Федор Васильевич откашлялся и уже погромче произнес:
- Многоуважаемые ленинградцы! Ко мне обратились с просьбой…
Нет, это начало еще хуже. С оттенком какого-то высокомерия или снисходительности. К нему обратились! Скажите на милость! Наконец Федор Васильевич отыскал подходящее слово!
- Сограждане! .. Но сколько Федор Васильевич ни бился, одна мысль о том, что он должен обратиться к сотням тысяч людей, сковывала все остальные. Наконец он написал: «Уважаемые товарищи! » Когда же Валицкий пришел в радиокомитет, листок с написанной речью взяли на цензуру, а в этот момент его пригласили к микрофону. Валицкий мучительно старался восстановить в памяти рукописный текст своего выступления, но не мог вспомнить ни слова. Тускло поблескивающий микрофон и горящее на стене табло сковали мысли. И вдруг как бы со стороны он услышал собственный голос:
- Когда я узнал, что мне предоставлена честь говорить с вами, мои товарищи, то подумал: кто я такой, чтобы просить вас, воины и труженики, выслушать меня? (А. Чаковский. Блокада).
г) – Косулю, можно сказать, ручную убили…- так же ровно, словно не слушая, говорила Екатерина Андреевна.
- Но, мама … мы же…
- Она у меня полгода жила, с тех пор далеко и не уходила. Я на шкуре свой шов узнала.
Сергею Андреевичу стало не по себе.
Но это же не мы!.. – он осекся.
Екатерина Андреевна вдруг повернулась к нему. Взяла за плечи и так прямо заглянула в него.
Не вы… – Екатерина Андреевна побелела – Ты и убил. Тебя бы судить надо.
- Ну, мать, ты уж слишком, - ледяно сказал сын.
- Мать? – Екатерина Андреевна зажмуривается как от удара
(А. Битов. Заповедник).
д) То, что Таньчора хотела сказать ей [в письме], она говорила не через кого-то, а прямо, как бы видя перед собой мать, она не писала «скажите маме», она писала «мама моя», и это ласково-призывное и одинокое «мама моя!» заставляло старуху замирать от счастья и страха, она чувствовала, как от этих слов по ее телу скользят прямые холодные иголки. Старуха не помнила, чтобы Таньчора так называла ее дома – нет, не потому, что не помнила, а потому, что не называла: эти слова не забудет даже самая беспамятная мать. Значит, дочь нашла для нее их уже там, на чужой стороне
(В. Распутин. Последний срок).
е) «Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу:
- Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
- Вот как, - сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я говорил тебе, что недостанет. Много ли?
- Очень много, - краснея и с глупою, небрежною улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай – Я немного проиграл, то есть много, очень даже много, сорок три тысячи.
- Что? Кому? Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
- Я обещан заплатить завтра, - сказал Николай.
- Ну!... – сказал старый граф, разводя руками, и бессильноопустился на диван.
- Что же делать! С кем это не случалось, - сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целою жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына, и заторопился, отыскивая что-то.
- Да, да, - проговорил он, - трудно, я боюсь. Трудно достать… с кем не бывало! Да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
- Папенька! Па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая, - простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал
(Л. Толстой. Война и мир).
ж) – А я не люблю называть по отчеству, - говорит она, отмахиваясь от очередной человеческой глупости. — По-моему, невкусно. А потом, у меня так язык устроен, что я не могу, если нескладное какое-нибудь, неподходящее имя и отчество, я не могу выговорить. А для меня все они нескладные. Может, только если Ивановичи. А остальные — не могу произносить. Да и зачем лишнее усилие? Я ж не говорю: Васька, Петька, Колька … А говорю: Вася или Васенька. Я никогда не обижу человека. На меня еще никто не обижался… Кроме дураков. А тех я вообще никак не называю. Здрасте – и все. Зачем мне их нужно как-то называть. У них одно имя – дурак. Если я когда-нибудь буду старухой, я так и буду их называть: эй, дурак, поди сюда. А сейчас не имею права (Г. Семенов. Лизавета).
з) А теперь перед нами совсем другой человек, профессор Александр Александрович Реформатский: «С лифтершами нашего дома, со сторожами, слесарями, гардеробщиками и гардеробщицами – говорил не менее уважительным тоном, чем с людьми, занимавшими «посты». И всегда по имени-отчеству. Не помню, чтобы он кому-нибудь сказал «здравствуйте» или «до свидания», не добавив имени-отчества. Мы с ним живали в писательских Домах творчества, и Александра Александровича коробило, когда он слышал, как некоторые члены Союза писателей позволяют себе обращаться на «ты» к уборщицам, нередко пожилым, называя их «Катями» и «Машами». Сам он обращался без отчества лишь к тем, кто был его много моложе (да и то если они его об этом сами просили!) и к тем, кого он давно знал…» (Н. Ильина. Реформатский).
6. Как вы оцениваете роль парасловесных средств в педагогическом общении? Рассмотрите несколько примеров рече-жестового поведения учителя с точки зрения их соответствия или несоответствия этикетным нормам.
а) На втором этаже было неспокойно: в кабинете химии у Евдокии Матвеевны Гириной, в просторечии – Гири, кого-то шумно выгоняли из класса.
- Нет, ты выйдешь! – истошно приказывала Гиря. Судя по голосам, класс поддерживал товарища, который ни за что не хотел отрываться от суммы знаний, накопленных человечеством. Гиря голосила в лучших рыночных традициях, и, говоря языком химических терминов, за дверью шла бурная реакция — и было неизвестно, кто в конце концов выпадет в осадок. Поскольку там за право на образование боролся мой девятый класс, я решил вмешаться.
У порога, судорожно сжимая в одной руке портфель возмутителя спокойствия, а другой указывая теперь уже не на дверь, а на меня, стояла Гиря: лицо бордовое, в глазах слезы, очки зап отели. Нарушитель Кирибеев монолитно сидел на своем месте, образуя со стулом единое целое.
- Тогда уйду я! – бросила последний довод, а заодно и классный журнал на стол, Евдокия Матвеевна.
- Портфель-то оставьте! – ответил наглец.
б) Из кабинета литературы отчетливо слышался громкий, твердый голос Аллы Константиновны Умецкой: «В образе Хлестакова Гоголь хотел показать такое негативное явление, как хлестаковщина». А ведь десять лет назад моя бледненькая однокурсница Аллочка получала свои «тройки» только потому, что великодушные преподаватели не хотели омрачать сессию девичьим обмороком. Разговаривала она тихо, точно боясь собственного голоса. Помню, как во время педпрактики Алла обиделась на непослушных ребят, расплакалась и выбежала из класса. На итоговой конференции заведующий кафедрой, анализируя этот печальный случай, трясся от негодования и предлагал Умецкой сменить, пока не поздно, профессию. Он не мог предвидеть, какой станет Алла и какая твердость появится в голосе, в глазах, в походке…
в) Елена Павловна всех учеников называет по имени: Таня, Катя, Алик, Тимоша… Но если недовольна, если зарозовел шрамик на щеке, то имена провинившихся произносятся холодно и полно: Татьяна, Екатерина, Альберт, Тимофей … Громкого командного голоса и пронизывающего педагогического взора Казаковцева еще не выработала, иногда, правда, ей удается нащупать верную, воспитующую интонацию, но глаза не успевают потемнеть и продолжают улыбаться. При всем желании внимательные дети пока не могут поверить в строгость и непреклонность своей учительницы (Ю. Поляков. Работа над ошибками).
ТЕМА 2
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 240 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Практические задания | | | В ПРОЦЕССЕ ОБЩЕНИЯ |