Но тог­да – кто?

Все трое ус­та­вились на то­го, кто по­могал ка­пита­ну спус­тить на во­ду вто­рую шлюп­ку. Они вспом­ни­ли об од­ном и том же.

Как быс­тро и ти­хо дви­га­ет­ся этот че­ловек при не­об­хо­димос­ти.

Как он не­веро­ят­но вы­нос­лив и си­лен.

Как лег­ко он спра­вил­ся с Вла­дими­ром Ру­ден­ко.

Как пыл­ко он лю­бит этот ко­рабль.

Ма­ша на се­кун­ду заж­му­рилась. «Все у не­го бы­ло ста­рое, кро­ме глаз, – вспом­ни­ла она, – а гла­за бы­ли цве­том по­хожи на мо­ре: ве­селые гла­за че­лове­ка, ко­торый ни­ког­да не сда­ет­ся».

«Они так смот­ре­ли на ме­ня, как буд­то все по­нима­ли.

Ни­чего вы не по­нима­ете, ре­бят­ки. Мо­жет, вон тот, се­рог­ла­зый най­де­ныш, еще мог бы что-то до­тум­кать. А ры­жая и мед­ведь – не. Ни­как.

Это ведь про ме­ня ис­то­рия, ко­торую Ко­зулин рас­ска­зывал. Мо­ряк, зак­лю­чив­ший па­ри с мор­ским дь­яво­лом, – это я сам. Слиш­ком поз­дно это по­нял. Ес­ли бы рань­ше, мо­жет, все сло­жилось бы ина­че.

Ког­да Му­ром­цев пер­вый раз за­гово­рил о том, что «Меч­та» не оку­па­ет се­бя, я как-то осо­бо не за­думал­ся. Рас­хо­ды по та­кому ко­раб­лю боль­шие, что прав­да, то прав­да. Но ведь ту­рис­ты у нас всег­да бы­вали. В се­зон, ко­неч­но. Зи­мой-то ма­ло ко­му ин­те­рес­но так раз­вле­кать­ся.

Но ког­да это слу­чилось вто­рой раз… Не то что­бы я нас­то­рожил­ся. Ес­ли те­бя иг­ла коль­ну­ла в сер­дце, ты не нас­то­рожишь­ся, нет. Это как-то по-дру­гому на­зыва­ет­ся.

Я за­лез в на­шу бух­галте­рию – и схва­тил­ся за го­лову. Мы шли ко дну, брат­цы. Так бы­ва­ет: сна­ружи сол­нечно, па­руса гу­дят на вет­ру, а на са­мом-то де­ле ты уже глу­боко под во­дой, и на­верх те­бе не вып­лыть.

Поп­ро­бова­ли мы под­нять сто­имость по­ез­док – сра­зу от­се­ялась по­лови­на гос­тей. По­ис­ка­ли, кто по­даст бед­ным мо­рякам на воз­рожде­ние ста­рин­но­го су­доходс­тва, – же­ла­ющих не наш­лось. На­ша «Меч­та» – об­манка. Не нас­то­ящая бри­ган­ти­на. «Не ау-тен-тич-ная». Во как мне ска­зали в од­ном фон­де, ку­да я при­пер­ся клян­чить день­жат.

Чтоб у вас киш­ки сгни­ли, су­хопут­ные шлю­хи, хо­тел ска­зать я, гля­дя на их прит­ворно огор­ченные мор­ды. Что вы по­нима­ете в нас­то­ящем! Рас­пи­ра­ющее те­бя от­ку­да-то из жи­вота счастье, ког­да идешь под па­русом, и ве­тер по­ет, и ду­ша по­ет сле­дом за вет­ром – оно что, бы­ва­ет под­дель­ное? А ког­да чай­ки кри­чат и срут на те­бя свер­ху жид­ким, а ты все рав­но хо­хочешь, как ду­рак, от ра­дос­ти – это что, то­же под­делка? Как это наз­вать, а, ка­зен­ные вы ры­ла?!

Ни­чего та­кого я им не ска­зал. Ушел и стал ду­мать.

Га­лина – бо­гатая тет­ка. Из тех, у ко­го не мо­нет­ки, а ку­пюры к ла­доням при­липа­ют. С мо­им Иль­ей Иль­ичем они дав­но жи­ли как чу­жие, хоть и не раз­во­дились. Не мог­ла она ему прос­тить, что он от сы­на от­ка­зал­ся, ког­да то­му по­мощь тре­бова­лась.

Му­ром­цев, ес­ли бы раз­бо­гател, уж ко­неч­но, пот­ра­тил бы день­ги на ко­рабль. И жил бы я при нем до са­мой смер­ти, а боль­ше мне и меч­тать не о чем.

Я за­манил ее на бри­ган­ти­ну. Сколь­ко ко­варс­тва мне для это­го пот­ре­бова­лось – не рас­ска­зать сло­вами. Ма­терый хит­рый лис по срав­не­нию со мной выг­ля­дел на­ив­ным цып­ленком. Та­лей­ран шля­пу свою съ­ел бы от за­вис­ти. Но я уло­мал и его, и ее. Кру­тил­ся ужом, вил­ся лас­точкой. Все ра­ди нее, ра­ди мо­ей «Меч­ты».

А ког­да Га­лина по­няла, что ка­питан не со­бира­ет­ся ва­лять­ся в но­гах у сы­на и вы­мали­вать его про­щение, бы­ло уже поз­дно. Ло­вуш­ка зах­лопну­лась: мы бы­ли в мо­ре.

Это я под­ска­зал ей, что вы­пив­ка у Ко­зули­на. А Ко­зули­ну еще на бе­регу под­ска­зал, что неп­ло­хо бы за­пас­тись кое-чем. Что­бы, зна­чит, с со­бой всег­да бы­ло.

Лю­ди – они ведь до­вер­чи­вые. Ви­дал я од­но­го че­лове­ка, ко­торый ут­вер­ждал, буд­то де­ти – это ма­лень­кие взрос­лые, под­лые и вред­ные. Ерун­да. Это взрос­лые – круп­ные де­ти. По­кажи од­но­му кон­фетку, а дру­гому блес­тяшку, по­гово­ри с ни­ми лас­ко­во, и они у те­бя в ру­ках.

Наш лей­те­нант, лю­битель пинг-пон­га, в той час­ти, где я слу­жил ког­да-то, на­учил ме­ня мно­гому… Кое-что я пред­по­чел бы за­быть. Мо­жет да­же и все. Но ес­ли уж у те­бя в ру­ках ока­залась брит­ва, глу­по брить­ся то­пором.

Выш­ла Га­лина на па­лубу са­ма. Я толь­ко ма­лость по­могал. При­дер­жи­вал, как буд­то мы с ней оба вы­пим­ши и идем в об­нимку. А ког­да она вста­ла у бор­та, я су­нул в нож­ны лез­вие, ко­торое все вре­мя дер­жал воз­ле ее пе­чен­ки, и не­силь­но уда­рил сза­ди по го­лове.

Вскры­тие ведь бы­ло фор­маль­ным. И уж по­дав­но ник­то не стал ис­кать ге­мато­му чуть ни­же за­тыл­ка.

Га­лина упа­ла в во­ду уже без соз­на­ния. Как то­нула, я и не ви­дел. Так, мель­кну­ло бе­лое что-то в вол­нах – и про­пало.

Ког­да я уз­нал, что поч­ти все ее нас­ледс­тво дос­та­лось Ни­ките, да­же раз­ве­селил­ся чу­ток. Из всех по­ганых гов­ню­ков на этой зем­ле про­виде­ние выб­ра­ло са­мого гнус­но­го, что­бы ос­час­тли­вить его тем, что ему и не тре­бова­лось. Мо­ряки го­ворят: де­теныш аку­лы – то­же аку­ла. Ни­кита по­шел в мать, день­ги у не­го всег­да во­дились.

Шут­ка фор­ту­ны, мать ее ети.

Что ж, а мы ее пе­решу­тим, ре­шил я. По­хоже, кто-то там свер­ху под­ска­зыва­ет мне, что Ни­ките Бу­да­еву вы­шел зем­ной срок жиз­ни. Зря, что ли, со­рок лет на­зад я пач­ка­ми уби­вал лю­дей, ко­торые и впо­лови­ну не зас­лу­жива­ли смер­ти так, как этот по­ганец с сы­той ха­рей?

Пер­вый удар ме­ня ждал, ког­да я доп­лыл до «Одис­сея» и по­нял, что на не­го не заб­рать­ся тем спо­собом, на ко­торый рас­счи­тывал. Я-то ду­мал бро­сить лас­ты на па­лубе, сде­лать свое де­ло и ти­хо уй­ти. Но без ле­сен­ки весь за­мысел ока­зал­ся под уг­ро­зой. Ос­та­вить лас­ты в во­де? Во-пер­вых, бу­дут рас­сле­довать убий­ство и най­дут, во-вто­рых, об­ратно до «Меч­ты» без этих ре­зинок мне поп­росту не доб­рать­ся.

Я уже ре­шил, что не судь­ба, и на­до воз­вра­щать­ся об­ратно. Но тут на гла­за по­палась ве­ревоч­ка. Пла­вала се­бе вок­руг, как чер­вяк. Тут-то я по­нял, что воз­вра­щать­ся по­ка ра­нова­то.

Эх, знать бы, где пе­ре­иг­рать свою жизнь, так я бы ту ве­ревоч­ку раз­ре­зал на кус­ки и скор­мил ры­бам рань­ше, чем она доп­лы­ла до «Одис­сея».

По­тому что ког­да я при­вязал лас­ты, за­лез по якор­ной це­пи, про­шел в са­мую боль­шую ка­юту и убил ба­бу, то по­нял, что Ни­киты здесь нет. Я это по­чувс­тво­вал да­же рань­ше, чем ох­ра­на вор­ва­лась. Луч­ше бы они си­дели в сво­ем за­кут­ке. Са­ми выб­ра­ли свою судь­бу, что ж по­делать.

Для вер­ности я обо­шел ко­раб­лик, но ког­да уви­дел, что мо­тор­ки нет на мес­те, сра­зу раз­вернул­ся. Этот по­ганец у­ехал на бе­рег.

Вот тут-то, хлоп­цы, ме­ня и нак­ры­ло. Зна­чит, все зря я за­те­ял. Ни­кита те­перь ни­кого к се­бе и близ­ко не под­пустит. Че­тырех че­ловек я убил, а все нап­расно.

«Меч­та» – не моя, и мо­ей ни­ког­да не бу­дет.

Слов­но для то­го, что­бы до­бить ме­ня, под­лая ве­ревоч­ка зас­тря­ла меж­ду звень­ев. Я уж и так ее, и эдак – узел не раз­вя­зыва­ет­ся! Я хвать за нож­ны – а нож-то я пер­вым де­лом выб­ро­сил, как вы­бежал на па­лубу. Что на дне ле­жит, то про­тив те­бя го­лоса не по­даст.

Без но­жа, без ласт, да еще и де­ло свое не сде­лал! Та­кое злое от­ча­яние ме­ня взя­ло, что я дер­нул за лас­ты – и они ос­та­лись у ме­ня в ру­ках. Ну, хоть что-то…

Дол­го я хо­дил смур­ной, ли­цо пря­тал. А по­том Ко­зулин за­подоз­рил не­лад­ное. Да толь­ко гре­шил он не на то­го че­лове­ка. Мас­тер наш не то что­бы убить – да­же и по­думать о по­доб­ном не мог бы.

Зна­ете, как ста­рая ве­тошь, ко­торая толь­ко выг­ля­дит при­лич­ной тряп­кой, рас­полза­ет­ся в ру­ках? Так и жизнь моя ста­ла рас­ползать­ся – толь­ко ус­пе­вай ла­тать ды­ры. Я от тос­ки при­нял­ся по­думы­вать, как бы все-та­ки Ни­киту за­валить, по­ка он но­вую ба­бу не на­шел да от­прыс­ков не ус­пел нас­тру­гать. По­лучит наш ка­питан нас­ледс­тво – и за­живем! Эх, за­живем!

И чем боль­ше я об этом раз­мышлял, тем прив­ле­катель­нее мне ка­залась моя идея. Иной раз по но­чам да­же, греш­ным де­лом, всерь­ез ду­мал: вот по­явит­ся пе­редо мной дь­явол с го­ловой Ни­киты на та­релоч­ке – я ведь возь­му у не­го эту та­релоч­ку! И це­ну за это зап­ла­чу свою, по­ложен­ную.

Но ес­ли ты зак­лю­ча­ешь па­ри с мор­ским дь­яво­лом, будь го­тов к то­му, что дь­яво­лом ока­жешь­ся ты сам.

Толь­ко вот тя­жело в его шку­ре.

Ус­тал я, хлоп­цы.

Прав­да, ус­тал.

Ре­жис­сер Ар­ка­дий как-то ска­зал обо мне что-то вро­де: «У не­го бы­ли гла­за че­лове­ка, ко­торый ни­ког­да не сда­ет­ся». Ду­мал, я не слы­шу. А я слы­шал.

Но сей­час я по­нял: иног­да луч­ше вов­ре­мя сдать­ся. Приз­нать, что не по­лучишь то, что хо­чешь. От­сту­пить. Я не знаю, ког­да моя «Меч­та» прев­ра­тила ме­ня в дь­яво­ла. Толь­ко это ведь он смот­рит на вас из мо­их глаз, ре­бят­ки, и при­киды­ва­ет, сколь­ких из вас нуж­но от­пра­вить в ад, что­бы моя бри­ган­ти­на веч­но но­сила ме­ня по си­ним вол­нам.

Од­но хо­рошо.

Че­ловек-то во мне то­же по­ка ни­куда не дел­ся».

– Яков Се­меныч, ну за­чем, за­чем?!

Ма­ша са­ма не за­мети­ла, что прос­то­нала это вслух.

А в сле­ду­ющую се­кун­ду «Одис­сей» на­нес пос­ледний, тре­тий удар. Он был сла­бее пре­дыду­щих, но ис­терзан­но­му ко­раб­лю не хва­тало лишь его. Пос­лы­шал­ся поч­ти че­лове­чес­кий стон, и грот-мач­та, трес­нув, рух­ну­ла в во­ду, под­няв ог­ромную вол­ну.

– Бе­жим!

Схва­тив Ма­шу за ру­ку, Баб­кин ри­нул­ся к спа­сатель­ным шлюп­кам. Ма­кар ус­тре­мил­ся за ни­ми. Но, до­бежав, они вста­ли: шлюп­ка бы­ла на­бита под за­вяз­ку. За­видев Ма­шу, Те­мир Ги­ре­ев со стар­по­мом од­новре­мен­но рва­нулись из нее, но тут тор­моз ле­бед­ки сор­вался, и тро­сы быс­тро пош­ли вниз. Ма­лень­кая лод­ка с людь­ми по­лете­ла навс­тре­чу мо­рю. Ее под­хва­тили вол­ны.

Ма­ша, Баб­кин, Илю­шин, боц­ман и ка­питан про­води­ли ее взгля­дами. Шлюп­ка уда­рилась о по­вер­хность мо­ря, под­прыг­ну­ла и за­кача­лась. Сни­зу на ос­тавших­ся на ко­раб­ле бы­ли об­ра­щены ис­пу­ган­ные блед­ные ли­ца, с Ма­шино­го мес­та ка­зав­ши­еся оди­нако­выми, как пеш­ки.

Му­ром­цев дер­нулся.

– Ухо­дит! – за­орал он, по­казы­вая на ях­ту сы­на. – В пер­вую, жи­во!

– Сло­мана же! – крик­нул Яков Се­меныч.

– Поп­ра­вим!

«Одис­сей» дей­стви­тель­но ухо­дил. Бе­лый, как ай­сберг, чер­ный, как зем­ля. Ма­кару по­каза­лось, что сквозь гро­хот он слы­шит бе­зум­ный смех хо­зя­ина ях­ты.

Но ког­да они до­бежа­ли до пер­вой шлюп­ки, под­держи­вая друг дру­га, что­бы не смы­ло вол­на­ми, слу­чилось то, че­го опа­сал­ся боц­ман. Ос­тавша­яся лод­ка сор­ва­лась с пог­ну­той шлюп­балки и ис­чезла из ви­ду. Гром­кий хло­пок воз­вестил о ее встре­че с мо­рем. Ни од­но­го че­лове­ка она не спас­ла.

Ма­кар и Сер­гей пе­рег­ля­нулись. Они впя­тером ос­та­вались на той единс­твен­ной час­ти бри­ган­ти­ны, ко­торая еще под­ни­малась над мо­рем. Из шлюп­ки что-то кри­чали, но вол­ны от­но­сили ее все даль­ше и даль­ше.

«Нет, – мыс­ленно ска­зал се­бе Ма­кар. – По­жалуй, не вы­берусь».

Ве­тер бил его в грудь так, слов­но хо­тел сло­мать реб­ра. Он сбри­вал пен­ные бо­роды, рас­швы­ривал их гор­стя­ми. Дождь утих, но вол­ны вски­дыва­лись пе­ред ни­ми, буд­то мор­ской дь­вол на дне в бе­шенс­тве сте­гал кну­том ва­лы.

Бри­ган­ти­на «Меч­та» шла ко дну.

Оче­ред­ной по­рыв вет­ра сор­вал с Му­ром­це­ва ка­питан­скую фу­раж­ку. Боц­ман бро­сил­ся бы­ло за ней, но ка­питан ос­та­новил его.

– Яков Се­меныч! Ну что ты, ей-бо­гу… Да­вай-ка луч­ше жи­леты на­денем.

– А тол­ку, Илюш?

Му­ром­цев пре­дос­те­рега­юще по­казал на тро­их пас­са­жиров. Но бы­ло поз­дно: все трое ус­лы­шали сло­ва боц­ма­на и вер­но ис­толко­вали их.

«Шан­сы на спа­сение, по­хоже, стре­митель­но не­сут­ся к ну­лю».

«Еще пог­ля­дим, мать ва­шу, ка­кой тут толк».

«Гос­по­ди, Кос­тя, бед­ный мой…»

Стран­ный вы­сокий звук прон­зил прос­транс­тво – по­хожий не то на птичье пе­ние, тя­нуще­еся на од­ной но­те, не то на мощ­ный ко­мари­ный писк.

– Гос­по­ди И­ису­се, – про­шеп­тал Му­ром­цев.

Над вол­на­ми, сколь­зя лег­ко, как пе­рыш­ко, нес­ся бе­лос­нежный а­эрог­лиссер.

Мат­вей Уша­ков сна­чала доз­во­нил­ся до спа­сатель­ной служ­бы, а по­том со всех ног бро­сил­ся вниз. Он всег­да знал, что а­эрог­лиссер ему при­годит­ся. Ры­баки кру­тили паль­ца­ми у вис­ка, ког­да, дож­давшись вол­не­ния, Мат­вей учил­ся ла­виро­вать сре­ди бу­рунов, по­минут­но рис­куя раз­бить­ся о ска­лы. Они на­зыва­ли его чок­ну­тым пси­хом и са­мо­убий­цей.

Но он всег­да знал, что нас­ту­пит мо­мент, ког­да глис­сер се­бя по­кажет. С тех пор, как не ста­ло же­ны, он слу­шал толь­ко се­бя – и, как по­каза­ло вре­мя, пра­виль­но де­лал.

Мат­вей обог­нул пер­вую шлюп­ку, в ко­торой при­жима­лись друг к дру­гу вы­мок­шие до нит­ки и прод­рогшие лю­ди, крик­нул, что по­мощь ско­ро бу­дет, и нап­ра­вил глис­сер к об­ломкам «Меч­ты».

…Бри­ган­ти­на – вер­нее, то, что от нее ос­та­лось, – за­вали­валась на­бок. Нак­ре­нив­ша­яся фок-мач­та тя­нула ее за со­бой.

– Пры­гай­те! – зак­ри­чал сни­зу Мат­вей. – Да пры­гай­те же!

Ве­тер при­тих, вол­ны сгла­дились, слов­но по ним прош­лись утю­гом. «Ну же, да­вай­те, – мыс­ленно то­ропил он их. – Быс­трее, быс­трее, ре­бята!» Он дос­та­точ­но вре­мени про­вел на этих ска­лах и знал, что за­тишье бу­дет не­дол­гим.

– Маш­ка, жи­лет сни­ми! – при­казал Сер­гей.

– Что?

– Жи­лет, я ска­зал, сни­ми! – ряв­кнул он. – Что­бы шею не сло­мать! Илю­шин, ты то­же!

Он сод­рал жи­леты с Ма­кара и Ма­ши, то­роп­ли­во рас­стег­нул свой и под­тол­кнул их к краю. Обор­ванные снас­ти, как лоп­нувшие стру­ны, тор­ча­ли из раз­ло­ман­но­го план­ши­ра.

– Ма­ша, пры­гай! Ма­кар, и ты! Раз! Два! Впе­ред!

Три те­ла вош­ли в во­ду поч­ти од­новре­мен­но. Илю­шина Баб­кин вы­тащил на по­вер­хность за ши­ворот, Ма­ша вы­ныр­ну­ла са­ма. А­эрог­лиссер уже под­ле­тел к ним, и Мат­вей швыр­нул с не­го жел­тый спа­сатель­ный круг.

Не­пода­леку раз­дался гром­кий плеск. Ка­питан по­казал­ся над во­дой, тря­ся го­ловой, и быс­тро доп­лыл до ле­тучей спа­сатель­ной лод­ки.

Боц­ман ос­тался на бри­ган­ти­не. Он сто­ял на са­мом краю и смот­рел на них с ус­мешкой.

– Яков! – поз­вал Му­ром­цев. – Да­вай!

Ста­рик улыб­нулся. Он вы­ловил из во­ды ка­питан­скую фу­раж­ку, за­цепив­шу­юся за ле­ер, и на­цепил на свою лы­сину.

– Яков Се­меныч! – взре­вел Му­ром­цев. – Не ду­ри!

– Ка­питан од­нажды – ка­питан всег­да, – ска­зал боц­ман. Но его ник­то не ус­лы­шал.

То­нущий ко­рабль нак­ры­ла вол­на. А­эрог­лиссер, за­ложив кру­той ви­раж, ушел в сто­рону.

– Яша! – страш­но взвыл Му­ром­цев.

Но его ди­кий крик не мог заг­лу­шить скре­жета, раз­давше­гося, ког­да мач­та, па­дая, уда­рилась о ска­лы. На се­кун­ду из волн вы­лупи­лось об­росшее ра­куш­ка­ми дни­ще ко­раб­ля, за­мер­ло на нес­коль­ко мгно­вений – как ка­чели в выс­шей точ­ке. Ка­кое-то вре­мя всем ка­залось, что сей­час рас­кро­ет­ся го­лубое ок­но в по­тем­невших не­бесах, и бри­ган­ти­на отор­вет не­види­мые ка­наты и по­летит, пре­одо­лев си­лу зем­но­го при­тяже­ния.

Но это про­дол­жа­лось лишь до­лю се­кун­ды. С всплес­ком, от ко­торо­го мож­но бы­ло ог­лохнуть, ко­рабль про­валил­ся об­ратно, в ра­зошед­ши­еся во­ды, как в про­пасть. Вол­ны, из­ги­бая шеи, ки­нулись на­пере­бой, буд­то то­ропясь ра­зор­вать до­бычу. Не­кото­рое вре­мя толь­ко бу­шу­ющее мо­ре пе­ны бы­ло вид­но там, ку­да про­вали­лась бри­ган­ти­на. По­том но­вые вол­ны смы­ли бе­лые хлопья, и над об­ломка­ми сом­кну­лась тем­ная во­да.

Все точ­ки над «Ё»

Три дня спус­тя. Отель «Гло­рия»

Сте­фан во­шел в ком­на­ту, где На­таша ле­жала, уку­тав­шись в плед, и смот­ре­ла те­леви­зор. Она про­вела в боль­нич­ной па­лате двое су­ток с вы­сокой тем­пе­рату­рой. Сте­фан де­журил при ней, и толь­ко се­год­ня, ког­да ей ста­ло луч­ше, они смог­ли вер­нуть­ся в гос­ти­ницу.

А час на­зад Сте­фан соб­рался с си­лами и по­дошел к Ар­ка­дию, ко­торо­го по­сели­ли в со­сед­нем но­мере.

– Вы ме­ня уз­на­ли, – ут­верди­тель­но ска­зал он.

– Уз­нал, – сог­ла­сил­ся Бур.

– По­чему не ска­зали?

– Не хо­тел ста­вить те­бя и се­бя в не­удоб­ное по­ложе­ние. Неп­ри­ят­ные об­щие вос­по­мина­ния – луч­ший спо­соб ис­портить от­дых в хо­рошей ком­па­нии.

Он улы­бал­ся. Сте­фан не по­нимал, от­че­го он улы­ба­ет­ся.

– А тог­да? – спро­сил он. – По­чему вы не по­дали на ме­ня за­яв­ле­ние в ми­лицию?

Бур мол­чал.

– Я всю жизнь хо­тел вас спро­сить, – го­лос у Сте­фана вдруг осип. – Вы зна­ли, что это был я. Вы ме­ня пом­ни­ли. Вы не мог­ли ме­ня не за­пом­нить! По­чему? Я ис­портил вам пред­став­ле­ние. Ис­портил дверь! Сце­ну из­га­дил! Так по­чему вы ни­кому не ска­зали, что это сде­лал я?

Бур по­чесал нос на ред­кость не­солид­ным жес­том. Он все де­лал как-то не­солид­но.

– Мне труд­но от­ве­тить на твой воп­рос, – ска­зал он нем­но­го сму­щен­но. – Но, ви­дишь ли, за свою жизнь я на­учил­ся лишь од­ной ве­щи, не от­но­сящей­ся к мо­ей про­фес­сии. Я на­учил­ся чувс­тво­вать, ког­да сто­ит сол­гать, а ког­да не­об­хо­димо ска­зать прав­ду.

Они по­мол­ча­ли.

– Зна­чит, тог­да вы по­дума­ли, что сов­рать бу­дет луч­ше?

– Не по­думал, – поп­ра­вил ре­жис­сер. – По­чувс­тво­вал. Прос­ти, но боль­ше я те­бе ни­чем по­мочь не мо­гу.

Сте­фан вски­нул на не­го гла­за, а Ар­ка­дий Бур вдруг по­думал, что в па­рень­ке есть что-то об­щее с Ато­сом. Бла­город­ное, чис­тых ли­ний ли­цо. Бе­зуп­речная осан­ка. Неп­ро­ница­емый тем­ный взгляд. Стран­но, как он не рас­смот­рел это­го тог­да.

Но тут Сте­фан Зе­лен­ский улыб­нулся, и сходс­тво ис­чезло. Он стал прос­то оба­ятель­ным маль­чиш­кой, ко­торо­му Ар­ка­дий Бур ког­да-то, дав­ным-дав­но, не ис­портил судь­бу.

– Вы мне очень да­же по­мог­ли! – ска­зал он и зас­ме­ял­ся.

На­таша свер­ну­лась под пле­дом.

– Мож­но? – Сте­фан взял у нее пульт и приг­лу­шил звук. При­сел на край ди­вана.

– При­нес?

– Ко­неч­но!

Он вы­нул из кар­ма­на ма­лень­кую ко­робоч­ку и про­тянул де­вуш­ке. Она пос­пешно схва­тила ее, выт­ряхну­ла на ла­донь ко­мочек плас­тмас­сы, по­хожий на круп­ную фа­соли­ну, вло­жила в ухо и с об­легче­ни­ем от­ки­нулась на по­душ­ку.

Не­дале­кий врач, ми­мохо­дом нак­ле­ив­ший на де­воч­ку яр­лык стран­но­го, хо­лод­но­го и неп­ри­вет­ли­вого ре­бен­ка, слу­чай­ные зна­комые, удив­ленные мо­нотон­ностью и не­выра­зитель­ностью ее ре­чи, не зна­ли, что нас­то­ящая проб­ле­ма На­таши – врож­денное на­руше­ние слу­ха, ко­торое прог­ресси­рова­ло с каж­дым го­дом. А те­тя Со­ня, сра­зу бе­зого­вороч­но по­верив­шая в а­утизм пле­мян­ни­цы, не ста­ла ис­кать дру­гих при­чин ее не­обыч­но­го по­веде­ния. И толь­ко в под­рос­тко­вом воз­расте не­рав­но­душ­ная учи­тель­ни­ца по­мог­ла ей осоз­нать проб­ле­му – и най­ти ре­шение.

Слу­ховой ап­па­рат был для На­таши Си­моно­вой нас­то­ящим сок­ро­вищем, про­пус­ком в обыч­ную жизнь. И, си­дя у мач­ты, под ду­лом пис­то­лета и по­том, сра­жа­ясь с вол­на­ми, де­вуш­ка ду­мала не о том, что она мо­жет по­гиб­нуть, а лишь о том, что дра­гоцен­ная ко­робоч­ка ос­та­лась в ка­юте. И те­перь, ког­да Сте­фан при­нес но­вый ап­па­рат, она не мог­ла тер­петь ни од­ной лиш­ней ми­нуты душ­ной глу­хоты.

Сте­фан пос­мотрел на прос­ветлев­шее ли­цо под­ру­ги и соб­рался с ду­хом.

«Я на­учил­ся чувс­тво­вать, ког­да сто­ит сол­гать, а ког­да не­об­хо­димо ска­зать прав­ду…»

– Пом­нишь, ты сер­ди­лась, что я бе­ру твою одеж­ду?

На­таша не кив­ну­ла – это бы­ло лиш­ним. Ра­зуме­ет­ся, она пом­ни­ла.

– Ви­дишь ли… Я все вре­мя бо­ял­ся, что ты уй­дешь, – Сте­фан го­ворил спо­кой­но, но она ви­дела, че­го ему это сто­ит. – Про­течешь сквозь паль­цы, как во­да. Я ни­как не мог те­бя удер­жать. И я по­думал… Нет, не по­думал – по­чувс­тво­вал… В об­щем, ког­да твои ве­щи бы­ли у ме­ня в ру­ках, мне ка­залось, что часть те­бя – со мной. Что ты ни­куда не де­нешь­ся. И по­ка я дер­жу их, так и бу­дет.

На­таша при­под­ня­лась от изум­ле­ния.

– Чш-ш, – поп­ро­сил он, – ле­жи.

Но она все рав­но се­ла.

– Ты брал ве­щи, по­тому что хо­тел ме­ня удер­жать?

Сте­фан за­лил­ся крас­кой. Она впер­вые ви­дела, как он крас­не­ет.

– Прос­ти. Очень глу­по, я знаю.

Глу­по? Она по­нима­ла его ма­лень­кое ша­манс­тво, как ник­то дру­гой! «Я ду­мала, что он бе­рет мои ве­щи, по­тому что не при­да­ет им ни­како­го зна­чения. А ока­зыва­ет­ся, он брал их, по­тому что при­давал им слиш­ком мно­го зна­чения».

Все это вре­мя она пы­талась на­учить­ся ко­го-то лю­бить. С тех са­мых пор, как врач наз­вал ее эмо­ци­ональ­но ущер­бной, не спо­соб­ной на нор­маль­ные че­лове­чес­кие чувс­тва. Это был ее эк­спе­римент над со­бой: выз­вать в се­бе теп­ло не по от­но­шению к ве­щам, а по от­но­шению к тем, кто за­ботит­ся о ней.

В пер­вый раз ни­чего не по­лучи­лось. Она очень ста­ралась иг­рать по тем пра­вилам, ко­торые ус­та­новил для нее муж, но все рав­но все за­кон­чи­лось пло­хо.

И вот те­перь пра­вил не бы­ло. Ни­каких. Этот маль­чик ни­чего не тре­бовал, ни к че­му не при­нуж­дал, он до­воль­ство­вал­ся тем, что по­тихонь­ку брал ее ве­щи, как вор, на­де­ясь ос­та­вить у се­бя хо­тя бы тень люб­ви.

Хо­тя бы ил­лю­зию.

У На­таши пе­рех­ва­тило гор­ло. Вот это, рас­ту­щее в глу­бине, сме­шан­ное из бо­ли, жа­лос­ти, тре­воги, неж­ности и спо­кой­но­го счастья от то­го, что ее так силь­но лю­бят, – вот это и есть оно, то, что она ис­ка­ла?

Она прик­ры­ла ве­ки, и ей пред­ста­вилось оже­релье: свет­ло-си­нее, как край мо­ря, с ме­довы­ми ис­кра­ми. Она ви­дела его так от­четли­во, как буд­то оно уже ле­жало в ру­ке. Она возь­мет ян­тарь, мно­го ян­та­ря, из ко­торо­го рож­да­ют­ся свет и си­яние, и соч­ную би­рюзу, и воз­душный го­лубой ла­зурит, и сде­ла­ет из них ук­ра­шение для се­бя. В нем бу­дет их ис­то­рия – его и ее – и она ни­ког­да не кон­чится.

– Че­му ты улы­ба­ешь­ся? – удив­ленно спро­сил Сте­фан.

На­таша от­кры­ла гла­за.

– Те­бе.

Дата добавления: 2015-07-16