Переписка

Вмесите с монотонностью утомительных занятий, в жизни Тамары всё большее и большее место стала занимать наша переписка. Не имея возможности без оглядки излить свою душу и поделиться наболевшим с кем-либо из подруг, с которыми она так и не смогла сойтись ближе, она всё чаще обращалась к письмам, которые, по сути, заменили ей дневник. Едва ответив на моё письмо, она уже на второй день начинала ждать ответ.

Почти каждое письмо она начинала словами:

«Большое спасибо за письмо, я так ждала его!», «Еле дождалась от тебя письма, отвечаю сразу же», «Не знаю, почему ты так долго не отвечаешь, я решила написать сама», «Письмо от тебя жду каждый день и радуюсь, когда оно приходит».

Заканчивая письмо, она всякий раз напоминала:

«Пиши скорей ответ. Жду», «Пиши скорей обо всём, я буду очень ждать», «Пиши же скорей. Всё-всё напиши!», «Жду, очень от тебя писем. Прошу, пиши чаще!»

Переписка стала более интенсивной, после того как Тамара получила мои дневники, которые взволновали её своей почти беспредельной открытостью, и она уже не могла писать иначе.

…Я ничего не замечала вокруг себя, читая твои дневники, и хотела, очень хотела, чтобы этим страничкам не было конца. Я была страшно рада, что их получила, ты даже не представляешь как. Твой дневник взволновал меня неимоверно, мне так никогда не написать, и поверь, я хочу быть так же открыта перед тобой, мне нечего и незачем скрывать, быстрее наоборот, я живу этим.

А оно так и было.

… Очень тяжело не иметь рядом с собой друга. А как хочется излить свою душу, опростать её… Но кому? Кому?! И сидя перед листом чистой бумаги, терзаешься мыслью, как выразить на нём всё, что переполняет тебя. А столько разных мыслей переполняют голову! Да и трудно вложить в строчки всё то, о чём думаешь. И очень хорошо, что мы сумели понять друг друга.

Я довольна нашей дружбой и не представляю иной жизни, чем эти дружеские, чисто сердечные, отношения. Становится легче на душе, как получишь и прочтёшь твоё письмо. Я ни с кем не могу так общаться в письмах, как делаю это с тобой, даже с Иркой получается как-то сухо. Уже два года мы пишем друг другу, и каждый раз не менее двух листов, и почти всякий раз, как заклеиваешь конверт, вспоминаешь, что не написал ещё то-то и то-то и хочется вновь расклеить и дописать.

Не знаю, чем это объяснить, но, наверное, это и есть самая настоящая дружеская взаимность, хотя ты, почему-то, считаешь, что я, порой, не до конца откровенна, и это обижает. Я всегда пишу всё, и от чистого сердца, и только правду, ничего не утаивая.

Думаю, наша дружба останется на долго, и хочется, чтобы это время никуда не уходило, особенно эти студенческие годы. У нас же с тобой общие интересы и одни цели. Ведь правда?

Студентка и школьник. Но мы не чувствовали этой разницы. Быстрее наоборот. Для неё мои письма ложились на благодатную почву ностальгии по ушедшим школьным годам, а для меня письма студентки, волновали близким будущим, которое, хотелось, чтобы было ярче и интереснее. Было и ещё что-то подспудное, неосознанное, что притягивало нас друг к другу. Может быть, это была неудовлетворённость Тамары отсутствием рядом близкой подруги и объекта мужского внимания, а для меня это неудавшаяся первая любовь, и оставшаяся неразделённой влюблённость, которую я, в какой-то мере, встретив искреннее сочувствие и благорасположение Тамары, перенёс на неё.

Она писала и о наболевшем:

Из дома получила письмо. Папа пишет, что будут посылать мне ежемесячно 200-250 рублей. Я им категорически заявила, что мне хватит и 150. Я же знаю, каково им достаются эти деньги, когда дома трое малышей, мама болеет, а ещё надо и Гале помогать. Какая же я не благодарная! Ведь могла бы заниматься и лучше! Ты, наверное, осуждаешь меня, и правильно делаешь. Ночами, оставаясь один на один со своими мыслями, извожусь ещё больше. Сейчас, правда, немного оклемалась, но всё ещё очень тяжело.

…Дописываю письмо уже в два часа ночи. Девчата давно легли спать, а я ушла в рабочую комнату на нашем этаже, где свет на ночь не выключается, и пишу тебе. Сюда, после двенадцати ночи, набивается уйма народа, только больше болтают, чем занимаются.

Получила очередное письмо от Рудакова. Я сама не знаю, что происходит со мной. Голова идёт кругом. Я не хочу питать к Виктору никаких чувств, и ты, прошу тебя, не прививай мне этих чувств своими словами, они так у тебя убедительны. Я боюсь этого! Только бы не писать ему! Он уже, наверное, успокоился и больше не напишет. Я боюсь каких-либо изменений в моём отношении к нему, ведь я так над ним смеялась в школе! Этого не должно быть! Ты только не принуждай меня отвечать ему. А летом мы с ним не встретимся, у них в училище каникулы осенью.

…Мама уехала в больницу на операцию, дома осталась наша малышня во главе с папой. Переживаю, как они там? Мама, где-то незадолго до отъезда написала, что папа стал часто и много выпивать. Это для меня было ударом. Она же раньше не писала об этом, и я думала, что всё в порядке, и вот сейчас… Я от отца этого не ожидала.

Я раньше упрекала тебя за это слово, а теперь сама готова писать только так. Как горько разочаровываться в людях, особенно в близких! Хоть я и благодарна ему за то, что он не перегородил мне дорогу в институт, а мог бы, учитывая наше финансовое положение, ибо сейчас учимся и Галя, и я, а мама не работает, и дома ещё трое малышей. И вот за это я уважаю и люблю его, но как только вспомню его распьянёхонького, ещё когда мама первый раз болела, так у меня сразу текут слёзы, а мама тогда лежала не могла встать, а он в таком виде. Я, конечно, понимаю, что это он тогда от горя великого напился, испугался, что останется один. Он потом взял себя в руки, может и сейчас поймёт, что надо крепиться. Я ему уже написала, всячески поддерживая, а маме ещё раньше, но всё равно на сердце муторно. Как-то они там, ведь и хозяйство, и работа, и малышня - всё на папиных плечах! Вся извелась в ожидании письма из дома, хоть и понимаю, что там сейчас не до писем, а ведь, если и напишут, всей правды всё равно не узнаешь. Слава Богу, сегодня пришло письмо от тебя, и я, хоть немного, успокоилась.

Как хочется домой, как хочется всех увидеть! Я так по дому соскучилась, скорей бы каникулы. Только об этом и думаю и считаю дни. Правда, дома придётся поработать хотя бы вожатой в пионерлагере, проза жизни - нужны деньги.

Интересно, а когда у нас с тобой «свидание»? А? Так хочется встретиться, ты даже не представляешь, как хочется!

Не забывала она рассказывать и о своей студенческой жизни:

…Эта неделя просто сумасшедшая. Даже в столовую летим галопом, уже не говоря о приготовлении еды для себя, короче - зашились. Зачёты почти каждый день. Просто кошмар! Учить приходится много, но…ещё больше того не хочется. Стоит такая чудесная погода, а мы целые дни в аудиториях, ибо лекции ещё продолжаются, хотя их и стало меньше, но часа по четыре ежедневно сидеть приходится. Из пяти зачётов сдала три, остались физкультура и педагогика, которой мы все ужасно боимся, ибо преподаватель немного ненормальный, просто помешан на своём предмете, хочет, чтобы мы только этим и занимались.

Не смотря ни на что, продолжаем ходить в хор, это наше любимое занятие, тем более что в хор ходим к интендантам, Там и руководитель хора сильнее, чем у нас в институте, и голоса у ребят прекрасные. Девочки говорят, что и «в остальном» они хороши, но я этого что-то не заметила.

…Нас всех возмущает, что 5 марта не будет траурного заседания. Почему так делают, ведь даже в семьях отмечают годовую по умершему родственнику, а тут же Сталин!

…Ура! Окончательно решился вопрос о реорганизации со следующего года нашего учительского института в педагогический. Уже по этой сессии будут делать корректировку по зачётам и экзаменам. Безусловно, что-то по годам разгрузят, но и многое добавят. Хотя бы скинули высшую математику - такая дрянь! В школе же она совершенно не нужна, но ведь не скинут, а жаль.

…По субботам у нас проходят педагогические семинары. Лектор читает так пространно, что записывать за ним совершенно нет смысла, только бумагу изводить. Нужно всё время работать самостоятельно в кабинете педагогики и читать разные книжицы, что доводит до изнеможения так, что хочется спать. И порой, не просидев и 20 минут, мы сбегаем, а в прошлую субботу не ходили вообще. И вот сидим на семинаре, а преподаватель вызвал одну, другую, третью, четвёртую - ответ один и тот же - не знаю. Вызвал и меня, я тоже отвечаю: «не читала». Так он перебрал всех, и только трое смогли что-то ответить. Оценки, конечно, соответствующие, но это не испортило нам субботнее настроение. Видимо уж очень устали. Мы же ещё, в связи с введением в школах политехнического образования, занимаемся в мастерских ремесленного училища и проходим пассивную практику в школах города, так что передохнуть некогда. Но ведь дышим, ходим на хор, а я ещё и в волейбольную секцию.

Помню, как прочитав про эти занятия по педагогике, я описал Тамаре на шести страницах один из своих школьных дней:

28 апреля. Встал в шесть. За что взяться? За немецкий? Физику? Логику? - ни один не выучен. Открываю немецкий, успеть хотя бы повторить грамматику, остальное читать некогда, наскоро перекусываю. В классе кто чем занят: кто-то читает учебник, пытаясь пополнить «кладезь знаний», кто-то о чем-то болтает или дурачится, а то и просто хохочет.

Первый урок литература. Меня прошлый раз спрашивали, и я продолжаю листать логику. Входит Владимир Иосифович или Ягодка. Это прозвище прилипло к нему с его первых дней в школе, за ямочки на щеках и добрый нрав. Все ждут, когда он призовет «к ответу» первого мученика. Но вот объект определён и движется к учительскому столу, все облегчённо вздыхают и уже каждый занят своим делом - Ягодка редко спрашивает больше одного ученика. Так и произошло, Ягодка начинает излагать новый материал, откладываю логику, надо послушать.

Перемена, снова вчитываюсь в логику, но в голову ничего не ползёт, я же с прошлой недели не брал в руки учебника, а сегодня контрольная. Успеваю до конца перемены выписать на листочек только правила силлогизма и уже в классе Нина Александровна. И пока она, отвернувшись к доске и надеясь на нашу добросовестность, переписывает задания по вариантам контрольной, мы, с не меньшей добросовестностью, переписываем ответы из учебника, переспрашивая друг друга и пользуясь тем, что Н. А. глуховата и, если говорить шёпотом, прикрывая рот, она ничего не слышит. Урок к концу, контрольная тоже.

Следующий немецкий. Входит Фаина Александровна и начинает с опроса домашн6его задания. Нужно прочитать и перевести текст, но дома, оказывается, почти никто не читал. Я даже не беру учебник в руки, всё равно ничего не успею, жду вопроса по грамматике, то есть то, что успел прочесть утром. Ждём, кого спросят первого.

«Сватковская», - головы отрываются от книг: «Не читала», - все снова уткнулись. «Вязовикова», - насторожились: «Я не готова», - снова все в книгах. «Попова», - Рита встаёт, колеблется, идти или нет. Чувствуется желание остаться, но её подталкивают: «Иди!» - и она нерешительно двигается к учительскому столу. Класс облегчённо вздыхает. Попова начинает читать и переводить. В классе никто не слушает, хотя учебники открыты у всех. Но вот Попова села. Снова все уткнулись в книги. Выжидаем.

«Ну, кто готов отвечать?» - звучит риторический вопрос, в ответ скромное молчание. Выждав, Ф. А. снова открывает журнал: «Ушакова» - «Не могу ответить, плохо себя чувствую». «Островский» – «Не переводил, - класс замер в ожидании. «Иванова», - та встаёт и что-то мямлит, расслышать не возможно. «Белых» - «Не знаю», - ещё несколько фамилий и тот же результат, в классе уже прыскают от смеха, а Островский ржёт и довольно громко.

Все с нетерпением ждут, когда же Ф.А. поймает «знаек». Следует ещё одна попытка: «Лысцева» - «Не переводила». Но вот наконец-то: «Ефимова», - Маша поднялась, чуть задержалась, но пошла. Все облегчённо вздыхают и улыбаются. Кажется, довольна и Ф.А., она садится за стол и слушает, как отвечает Ефимова, но, так или иначе, урок, по сути, сорван. Постоянно то один, то другой спрашивают время. Я тоже заглядываю за рукав на несуществующие часы. Слышу голос Ф.А.: «Скоро, Вежливцев, скоро…» - поднимаю глаза и вижу улыбку на её лице. Звенит звонок на переменку. Ух, урок закончен.

Большая перемена.

Алгебра. Жуткая тишина. Татьяна Афанасьевна пресекает всякое своеволие жестким спросом, её лучше не задирать. Объясняет спокойно, чётко, ясно. Если понял на уроке, дома можно не повторять. Сегодня новая тема на весь урок, опрос по горячим следам, - так бы у всех, легче было бы учиться.

Предпоследний урок. История. Ещё до прихода Клавдии Яковлевны в классе начинают «строить» ворон. Заходит К.Я., смотрит, как из под рук Гошки выходит очередная ворона, тот прячет ворону в парту. На других партах «строительство» продолжается, и они уже, изредка, парят в воздухе. К.Я. видит, как я запускаю ворону: «Вежливцев! Подними, подбери всех остальных и выброси!» Начинаю подбирать ворон, а со всех сторон подлетает ещё целая эскадрилья, а за ней куча других. Собираю и отношу всё это, но не выбрасываю, а прячу за печку. Монотонно идёт урок. Вопрос – ответ. У кого голова хоть чуть варит, в ней что-то оседает. Встал, сел, получил. Три, четыре, два, пять редко, а вороны продолжают парить над партами, словно так и надо, но вот и конец - долгожданный звонок.

Последний урок. Физика. Пересаживаюсь на заднюю парту и зову к себе Симакову, надо кое-что обсудить о субботнем времяпровождении. Меняют места и ещё кое-кто. Биглер, наш добродушный обрусевший немец, из высланных, не обращает на это внимание, ему важно, чтобы мы хоть что-то соображали по его любимому предмету, и он делает это не навязчиво, доходчиво и с душой. Двойка это крайность. Для этого надо очень сильно рассердить его и я, надеясь на его доброе сердце, решил не неволить себя чтением учебника, тем более на последнем уроке, и занялся своими, более земными, делами. Авось пронесёт! В классе шум, который то усиливается, то притихает под взглядом Евгения Лаврентьевича. В воздухе продолжают летать вороны. Наконец-то урок заканчивается. Ура! Бегу домой, в животе бурчит, булочка в большую перемену только раздразнила. Говорят, что скоро в школах будут открывать столовые, вот хорошо бы!

Дата добавления: 2015-07-16