Как всё начиналось

ЗАПАХ СИРЕНИ

СТРАНИЧКИ

ИЗ СТУДЕНЧЕСКОЙ

ЖИЗНИ

Архангельск

Я пытаюсь дать себе

отчёт о той страсти,

Всякое искреннее

проявление которой,

Носит печать прекрасного».

Стендаль «О любви»

В день радостный,

светлый, весенний,

Смесь солнца,

улыбок и грёз,

Дурманящий запах сирени

На крыльях нам юность принёс!

Часть первая

ДРУЗЬЯ И ПОДРУГИ

Только в юности играют

Так светло и громко трубы,

Лишь у юности бывают

Не целованные губы!

Эдуард Асадов

КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ

В молодости я был страшно влюбчив. Вид привлекательной девушки вгонял меня в нервную дрожь, а встреча с красивой ухоженной женщиной вызывала у меня душевный трепет. Я испытывал дискомфорт при виде неаккуратно одетого человека и какую-то растерянность, если этим человеком оказывалась женщина или девушка. Но в моей жизни был период, когда на какое-то время и в какой-то мере я забыл о женской привлекательности, охваченный одним, всё поглощающим стремлением стать студентом.

До сих пор помню, как, набрав по итогам вступительных экзаменов 22 балла, при проходных 23, терзаемый неопределённостью, я сидел на балконе общежития накануне дня объявления результатов, скользя взглядом по крышам домов и прилегающим улицам. «Если первым пройдёт трамвай в сторону института, - загадывал я, глядя на ленту трамвайных путей, открывающуюся в пролёте между домами, - значит, поступлю, если наоборот ­- нет».

Первым проходит трамвай к институту, - сердце приятно защемило. Загадываю «для крепости» ещё раз, и снова трамвай, теперь уже другого маршрута, идёт в том же направлении. Непонятно зачем загадываю третий раз, «чтоб наверняка!», но из-за поворота улицы теперь уже в сторону центра города выползает одиночный вагон трамвая. «Это не считается!» - успокаиваю я себя и загадываю снова. И так не один раз, но беспокойство не проходит. Это волнение ещё больше ощущается в комнате общежития, куда я возвращаюсь после вечернего бдения на балконе, где ещё семеро, таких же, как я, ждут с нетерпением и тревогой «ссудного дня». Списки должны были вывесить в двенадцать, и мы единодушно решаем, «выдержать характер» и не бежать с утра в институт, но нашей выдержки хватило не на долго - уже к одиннадцати мы были в институте, влившись в общую массу абитуриентов, заполнивших почти до отказа институтское фойе. Напряжение достигло апогея, когда наконец-то на стене один за другим забелели, вывешиваемые секретарём приёмной комиссии, листочки с фамилиями счастливчиков.

С трудом сдерживаю, себя, чтобы не рвануть сразу в круговорот устремившихся к спискам. И вот первый откат. Радость и восторг - в глазах одних, отчаяние и растерянность - в других. Какая-то девушка беззвучно плачет, закрыв ладошками глаза и некрасиво сморщив рот. Мысленно холодею, на миг представив себя на её месте, и, сдерживая волнение, проталкиваюсь к спискам. Почти сразу же нахожу свою фамилию, и неимоверная радость заполняет сознание.

«Ура! Принят!» - кричит ликующе внутренний голос, а меня уже оттесняют от списков, и я не сразу соображаю, о чём спрашивает меня, сжав мой локоть, Валентин Алёхин, мой сосед по комнате. Оборачиваюсь.

- Ну, как? - повторяет вопрос Алёхин.

- Всё путём! - не скрывая радости, отвечаю я. - А как ты?

- Всё подтвердилось. Принят, - Валентин мог не волноваться, он набрал 24 балла, а это была верная гарантия поступления, и он пришёл со всеми «дабы удостовериться», как пояснил он.

Вместе мы провели три недели, оказавшись в одной комнате общежития, и как-то сразу быстро сошлись. Валентин, в отличие от меня, подал документы на Автофак, меня же специальность автомеханика не прельщала, но я колебался в выборе между факультетами «промышленного и гражданского строительства» и «дорожным», и хотя ПГС более интересовал меня, я всё-таки остановился на «дорожном», памятуя слова отца, сказанные мне перед отъездом в институт: «Давай езжай, но имей в виду, я оплачиваю только одну попытку, на вторую деньги будешь зарабатывать сам». - Может быть, это было сказано для острастки, но я не хотел рисковать, и выбирал и институт, и город, чтобы риск был минимальным, и подал документы на факультет, где конкурс был ниже.

Протолкавшись ещё какое-то время по фойе, теперь уже интересуясь, как дела у других, мы зашли на институтскую почту и отправили телеграммы домой, а потом, уже не заходя в общежитие, вместе с примкнувшими к нам Володей Серковым и Евгением Бессоновым, тоже из нашей комнаты, рванули в город «развеяться». От корпусов института, расположенного, по сути, на окраине Саратова и раскинувшегося на площади более чем в два десятка гектар, до центра города можно было добраться или автобусом или трамваем, излюбленным транспортом студентов.

- Едем на Волгу, - предложил Алёхин.

Возражений не последовало. Вдоволь набродившись по набережной, присели за столиком кафе, заказав бутылку портвейна и мороженное.

- Ребята, я рад за вас, - поднял стакан с портвейном Серков.

- А ты что собираешься делать? - спросил Алёхин. Серков поступал вместе с Алёхиным, но проходного балла не набрал.

- Заберу документы и отдам в электромеханический техникум. Я узнавал, там зачитывают результаты экзаменов, так что второй роз сдавать не придётся.

- А как ты узнал? - поинтересовался Бессонов.

- Так я же ещё до сдачи последнего экзамена предполагал, что не пройду. Заранее съездил, всё разведал. Там сказали, сдавай все экзамены и приноси документы. С общежитием, правда, плохо, так что будем вместе, если вы не возражаете, искать «квартиру».

Я был искренне рад предложению Володи. Мне нравился этот парень из Рославля. Старше нас по возрасту, он, из-за войны, оканчивал школу одновремённо с нами. Война и последовавшая за ней оккупация наложила свой отпечаток на его характер, сделав его взрослее своих лет, обстоятельней и серьёзней.

После кафе мы ещё долго бродили по городу и вернулись в общежитие только поздно вечером. Ночью, лёжа в постели и не в силах уснуть, я неоднократно прокручивал в памяти эти три экзаменационные недели с пятью «красными» днями экзаменов.

Больше всего я боялся сочинения, и не из-за темы, она меня смущала меньше всего, пугал русский язык, в котором я плавал, особенно, когда писал сочинение и, увлёкшись темой, совершенно забывал о грамматике. В итоге это обычно кончалось дробной оценкой нашего учителя русского языка и литературы: «содержание отличное, за грамматику два».

Я писал много. Моё школьное сочинение по творчеству Маяковского едва уместилось на 48 листах общей тетради, и ошибок, конечно, было превеликое множество. И только один раз рука Валентины Ивановны дрогнула, и она поставила только одну отличную оценку, махнув рукой на мои грамматические ошибки. Это произошло после прочтения моего сочинения «Катерина - луч света в тёмном царстве», написанного мною по пьесе Островского «Гроза» в форме рассказа с лирическими отступлениями. Встретив меня незадолго перед отъездом в институт, литераторша настоятельно посоветовала мне:

- Не пиши много, четырёх страниц вполне достаточно. Заменяй сложные предложения простыми, а слова, в которых сомневаешься, заменяй другими или опускай. Обязательно оставь время на проверку того, что напишешь.

Её напутствие, которому я безоговорочно последовал, пошло мне только на пользу - за сочинение я получил четвёрку, даже не пришлось прибегать к совету Алёхина, которым он поделился в комнате общежития: «Никогда не мучаюсь с эпиграфом, пишу, что надо и подписываю «из газет», всегда проходит «по маслу». Письменный экзамен по математике я сдал на «отлично». На физике мне попался билет по системам МКS и MGS, и я твёрдо рассчитывал так же получить «пятак», отбарабанив ответ, который знал, и был очень удивлён, когда экзаменаторша стала вписывать мне в ведомость четвёрку.

- За что четвёрку? - удивился и одновремённо возмутился я. - Я же Вам всё рассказал!

- Ещё бы не хватало, чтобы Вы этого не знали! - вскинулась экзаменаторша. - Хотите отличную оценку, берите второй билет!

- Я что похож на сумасшедшего? - возразил я, ни сколько не задумываясь, что спорю с экзаменатором.

- Ну, раз такой умный, то иди с Богом, - уже спокойно ответила женщина.

Одним из экзаменаторов, принимавших математику устно, был институтский профессор Плохов, которого мы до экзаменов и в глаза не видели, но были хорошо наслышаны от тех, кто сдавал у него, что он требователен и «на шару» у него не проскочишь. Мы с Алёхиным решили не рисковать и записались к другому экзаменатору, про которого говорили, что он «входит в положение и особо не жмёт». Мы толкались в коридоре, дожидаясь своей очереди, когда к нам подскочил плотный седенький старичок и поинтересовался:

- Вы на математику, молодые люди?

- Да, - ответили мы, почти одновремённо.

- Тогда пошли, - это оказался Плохов. Не дав нам опомниться, он открыл дверь в аудиторию, приглашая за собой. Посадил за стол, дал каждому по билету.

Решив задачу, я протянул лист Плохову. Удовлетворившись, что задача решена правильно, Плохов спросил:

- Какой у Вас первый вопрос?

- Бином Ньютона, - ответил я и стал выводить бином.

- Это не по программе, - заметил Плохов, выслушав меня, – откуда Вы взяли это?

- Нам давали этот вывод в школьном кружке по математике, - растерянно ответил я.

- Так Вы даже посещали математический кружок? - как бы удивился Плохов и, не задавая больше вопросов, взял экзаменационный лист и поставил мне «отлично».

Краем глаза я увидел, как Алёхин взглянул на меня и одобрительно поднял большой палец.

Последним экзаменом была химия, на котором я чуть с треском не провалился. Экзамен принимали две сердобольные «старушки» из ближайших школ и институтский преподаватель химии Хохлов, плотный мужчина лет 40-45, который ко времени нашего прихода на экзамен уже поставил 12 двоек.

Народу было много и все стремились к «старушенции», что сидела в дальнем конце аудитории, у неё даже тройки были единичны. Вторая сидела в середине и принимала тоже неплохо, а прямо у входа сидел Хохлов. Время шло, а очередь, попасть хотя бы к одной из старушек становилось всё проблематичней.

- Давай на рывок, - предложил Алёхин.

- Это как? - не понял я.

- Заходим как бы к нему, чтобы нас сразу не одёрнули, и рвём мимо, прямо к старушенциям. Важно, пока он не опомнится, схватить билет хотя бы у одной из них.

Так и сделали. Вошли, проскочили мимо, схватили билеты. Дальше произошла осечка.

- Вы куда, молодые люди? - раздалось за нашими спинами, - у меня же свободно, берите билеты.

- А мы уже взяли, - откликнулся Валентин, показывая билет.

Показал свой билет и я.

- Ну и что, - возразил преподаватель, - положите там, возьмите у меня.

До сих пор не знаю почему, я, под недоумённым взглядом Алёхина, положил билет, который, в общем-то, знал, и вернулся к первому столу. Алёхин возвращаться не стал, да и экзаменатор больше не настаивал, видимо, решив ограничить свою «кровожадность» мною. Я взял билет. В нём было два вопроса:

1.Строение атома;

2 Полные и кратные ионные уравнения.

Просидев положенное на подготовку время и увидев, как очередной тринадцатый кандидат вылетел с парой, я пересел к столу экзаменатора. Первый вопрос я ответил уверенно, но на втором запутался. Послушав меня ещё какое-то время, преподаватель произнёс:

- Не знаете Вы этого.

Холодный пот прошиб меня, мелькнула мысль: «Ну, всё! Пролетел!»

Хохлов посмотрел на меня и, помедлив, добавил:

- Ну, ничего страшного, в институте узнаете, - и, увидев растерянность на моём лице, ободряюще улыбнулся.

Уже стоя в коридоре и дожидаясь Алёхина, я ещё долго не мог опомниться. Видимо, экзаменатор оценил по достоинству то, что я всё-таки положил билет, что мог и не делать, а может быть, ему просто надоела эта дребедень, когда от него бегут, как от прокаженного.

Дата добавления: 2015-07-16