|
Читайте также: |
Хотя[170] представляется, что натуралисты осуждены на вечное неведение относительно первоначал вещей, тем не менее дистанция между ними и толпой огромная. Ведь большая разница существует между выдающимся часовых дел мастером и дамой, покупающей у него часы! Она даже не осведомляется о том искусстве, что сумело разделить на равные части часы дня. В Париже есть не менее сто тысяч душ, кои, раздувая огонь в своих каминах, никогда не помыслили даже о механизме, помогающем огню, поступающему в выдувную трубу, захлопнуть после этого приделанный к ней клапан. Дамы, принцессы, королевы проводят часть утра перед своим зеркалом, даже не представляя себе, что есть лучи света, образующие угол падения, равный углу отражения. Каждодневно люди поедают члены и внутренности животных, не полюбопытствовав, что именно они едят. Число людей, стремящихся разобраться в пружинах своего организма и своей мысли, крайне невелико. Отсюда случается, что часто они отдают и то и другое на растерзание шарлатанам.
Значительное большинство людей в этих случаях привержено к вещам, более всего их интересующим. Рутина руководит ими во всех поступках их жизни; размышлению обычно предаются лишь по особым случаям и когда на него уже не осталось времени. Такое положение сделало почти все правящие посты порочными; причина эта породила столько же ошибок в правлении государством, сколько и в философии. [с. 468]...
Существуют пороки управления, более заразные, чем чума, и неизбежно несущие с собой беды для Европы от одного ее конца до другого. [с. 469]...
Законы, касающиеся справедливого распределения благ, часто бывают подготовлены столь же скверно, как и ресурсы обремененного долгами правительства....
Законы любого рода, предназначенные быть лекарством души, почти всюду составлены шарлатанами, лечащими нас полумерами; некоторые же из этих шарлатанов прописывают нам яды. [с. 470]...
Тот, кто пожелал бы подсчитать несчастья, связанные с порочным правлением, вынужден был бы написать историю человечества. Из всего этого вытекает, что если люди ошибаются в физике, то они еще больше делают ошибок в морали и мы обречены на невежество и несчастье в жизни, которая - поскольку одно вытекает из другого, - если очень правильно подвести итог, не содержит и трех лет, заполненных приятными ощущениями.
Как! - возразит нам какой-нибудь рутинер. - Разве людям было лучше во времена готов, гунов, вандалов, франков и великого западного раскола?
Я отвечу, что тогда нам было гораздо хуже. Но я утверждаю: люди, стоящие ныне во главе правительств, будучи гораздо более просвещенными, нежели тогда, должны понимать позорность того, что общество не усовершенствовалось в соответствии с приобретенными знаниями. Я утверждаю: все эти светочи до сих пор мерцают во мраке. Мы выходим на свет из глубокой ночи и питаем надежду на яркий день. [с. 471]
Цит. по: Вольтер. Философские сочинения / Отв. ред., сост. и авт.; вступ. ст. В. Н. Кузнецов. М., 1989.
28. М. М. Сперанский. ОТРЫВОК О КОМИССИИ УЛОЖЕНИЯ
Читая историю нашей Комиссии о составлении законов, нельзя не подивиться, что к делу столь важному доселе средства употребляемы были столь малозначащие и несвойственные.
С 1714-го года, когда правительство начало сим делом заниматься, не могли дать сему учреждению той обдуманной холодности, того постоянного и твердого движения, которое одно может удостоверить успех великих и продолжительных предприятий. Все почти государи занимались сим с порывостию и некоторым воспалением. Это была мысль, которая приходила и поражала их с великою силою; но поелику не измеряли они вместе с тем всей глубины ее, то при открытии ее, теряясь в скучных и продолжительных ее отношениях, они оставляли и мысль и начатки действия.
В доказательство, как мало понимали наилучшие умы всю трудность сего дела, Петр Первый давал себе обещание запереться и не выходить из Монплезира, доколе его не окончит.
Излишне было бы исчислять разные попытки, кои со времени сего государя деланы были в сей части; все они были почти одинаковы; во всех, после пышных и многогрозящих планов, действие оканчивалось обрядом - во всех начинали дело сие [с. 17] министры, сенаторы, лучшие умы того века, а кончили обер-секретари, секретари сенатские и даже подьячие. История ныне действующей Комиссии точно такова же; она началась государственным великим сеймом, в 1766-м году от всех концов России созванным, а кончилась Ананьевским, Пшеничным и Ильинским.
Государыня Екатерина Вторая, пленясь понятиями философов, в то время в великой славе и во всей свежести бывших, вообразила народ российский довольно совершенным, чтоб допустить его к великому делу законодательства - хотела заставить черемис и остяков размышлять и умствовать.
Но что произвели сии в цепях законодатели? Прочитайте их журналы.
Заблуждения великих умов недолговременны, и Комиссия сия скоро была разрушена: осталось тень ее, или, лучше сказать, осталось несколько человек на развалинах сего огромного здания славы, ищущих личного пропитания. [с. 18]...
Мне всегда казалось странно, что в частях простых и малозначащих требуют с большею точностью совершенства, нежели в науке законодательства. Целую жизнь посвящают, чтоб познать историю насекомых или исчислить все роды бабочек, а составление Уложения вверяют у нас первому, кто обнаружит некоторое сведение в указах или покажет некоторые таланты, как будто законоведение не составляет само собой особливой и [с. 26] обширной науки, как будто можно в сей науке всякому быть глубоким, кто захочет, и как будто она не есть одна из труднейших частей истинной философии.
В России и теперь на сцене есть, конечно, люди с обширными познаниями; но, первое, их познания суть больше произведение опыта, нежели систематического размышления; второе, их лета и состояние, а особливо предрассудки класса, к коему они принадлежат и коего духом они напоены, делают их неспособными к непосредственной работе. Они с великою пользою употреблены в ней быть могут как критики, но не как сочинители[171].
К составлению проекта Уложения нужны люди, кои бы с довольною опытностию в делах соединяли жар лет и свежесть понятий, которые бы, зная все изгибы канцелярий и практическое употребление закона, вместе с тем не только знакомы были со всеми лучшими писателями в сем роде и приобыкли бы размышлять с ними, но имели бы душу и разум, всегда отверстый к истине и к новому научению, чтоб возраст их и здоровье позволяли им углубиться в сию часть и успеть принести отечеству плоды их учения, чтоб, наконец, с разумом, образованным к высшим понятиям, они соединяли в нравственном их характере все терпение, какого дело сие по существу своему требует.
Люди с сими свойствами должны еще особенно быть приуготовлены к их предназначению. Они должны сделать путешествие в государствах, где наука законодательства доведена до высшего совершенства, где политические превращения приучили умы заниматься предпочтительно сею частью и где есть великие люди в сем роде. Беседа с сими людьми часто более научает в один час, нежели двугодичное чтение. Сверх сего, в книгах, при наилучших теориях, нельзя почти найти практического законов употребления, нельзя наблюдать тысячу тонких обстоятельств, показующих истинное влияние законов на нравы и счастие народное, а особливо в обряде самые существенные черты не иначе могут быть открыты, как личным наблюдением. [с. 27]
Цит. по: Сперанский М.М. Проекты и записки / Под ред. С.Н. Валка. М.-Л., 1961.
29. Максимилиан Робеспьер. О ПРИНЦИПАХ РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА [172]
Мы сейчас разовьем принципы революционного правительства и необходимость установить его; мы затем покажем истинную причину, почему его стремятся парализовать при его рождении.
Теория революционного правления столь же новая, как и революция, приведшая ее. Ее нечего искать в трудах политических писателей, не предвидевших эту революцию, ни в законах тиранов, которые, удовлетворившись возможностью злоупотреблять своей властью, мало занимаются изысканием ее законности. Это слово является для аристократии предметом страха или клеветы, для тиранов только предметом возмущения, для многих людей загадкой; это слово надо объяснить всем для того, чтобы по крайней мере объединить добрых граждан вокруг принципов, имеющих общественный интерес.
Функция правительства - направить моральные и физические силы нации к цели, намеченной при его создании.
Цель конституционного правительства - сохранить республику; цель революционного правительства - создать ее.
Революция это война свободы против ее врагов; конституция это режим победоносной и мирной свободы.
Революционному правительству нужно употреблять чрезвычайную активность именно потому, что оно ведет войну. Оно подчиняется менее единообразным и менее строгим правилам потому, что оно действует в бурных обстоятельствах, оно в движении и в особенности потому, что оно вынуждено беспрерывно и быстро развертывать новые ресурсы, так как появляются новые опасности, борьба с которыми не терпит отлагательства.
Конституционное правительство занимается главным образом гражданской свободой, а революционное правительство - общественной свободой. При конституционном режиме почти достаточно охранять индивидуумов от злоупотреблений общественной власти, при революционном режиме сама общественная власть вынуждена защищать себя от всех клик, нападающих на нее.
Революционное правительство обязано оказывать честным гражданам покровительство нации, а врагам народа должно нести только смерть.
Эти понятия достаточны, чтобы объяснить происхождение и природу законов, которые мы называем революционными. Те, кто называют эти законы произвольными или тираническими, - глупые или развращенные софисты, стремящиеся смешать противоположные вещи: они хотят подчинить одному и тому же режиму мир и войну, здоровье и болезнь, или вернее они хотят лишь возродить тиранию и хотят смерти родине. Если они ссылаются на буквальное выполнение конституционных сентенций - это лишь для того, чтобы безнаказанно их нарушать; это подлые убийцы; [с. 91] для того, чтобы без риска задушить республику в колыбели, они стараются связать ее неопределенными правилами, от которых они сами умеют легко отделаться....
Если революционное правительство должно быть более активным в своих действиях и более свободным в своих движениях, чем обычное правительство, разве от этого оно менее справедливое и менее законное? Нет, оно зиждется на самом святом из всех законов - на благе народа, на самых неопровержимых правах, на необходимости.
У него есть и свои правила, все они черпаются из справедливости и общественного порядка. У него нет ничего общего с анархией и беспорядком; его цель, наоборот, подавить и то и другое, чтобы внести и утвердить господство законов; у него нет ничего общего с произволом. Его должны направлять не страсти частных лиц, а общественный интерес.
Принципы революционного правительства должны приближаться к обычным принципам во всех случаях, когда они могут строго применяться, не мешая общественной свободе. Мерой силы революционного правительства должна служить наглость или коварство заговорщиков; чем оно строже по отношению к злым, тем более благоприятным оно должно быть к добрым; чем больше обстоятельства заставляют его применять необходимые строгости, тем более оно должно воздерживаться от мер, которые напрасно стесняют свободу и задевают частные интересы без всякой пользы для общества. Оно должно плыть между двумя рифами, между слабостью и смелостью, между модерантизмом и крайностями. [с. 92]
Цит. по: Робеспьер М. О принципах революционного правительства // Робеспьер М. Избранные произведения: В 3 т. / Отв. ред. В. П. Волгин. М., 1965. Т. III. С. 90-98.
Дата добавления: 2015-07-19; просмотров: 167 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Гракх Бабеф. МАНИФЕСТ ПЛЕБЕЕВ | | | Джон Стюарт Милль. О СВОБОДЕ |