Время почти пришло, — говорит голос в моей голове.

— Но чтобы получить всеобщее признание, постструктурализму недоста-точно было напрямую обратиться к зелёному мему и бумериту. — Пауэлл расслабилась ещё больше, почти минуту с её лица не сходила улыбка.

— Нужно было упаковать и продать непонятный жаргон постструктура-лизма, так чтобы этот главный недостаток начал казаться весомым достоин-ством, — и она тихо рассмеялась. — Идея о том, что чем менее понятным языком написана работа, тем она важнее, пришла в голову Дерриде. Она объясняется тем, что, как пишет Харлан, «подлинное бытие» Знака анархи-ческое, безответственное и антисоциальное, следовательно, если вы пишете понятную прозу, значит, вы находитесь под влиянием ложного бытия Знака

и забываете ниспровергать и деконструировать. В общем, скажем прямо: вы в плену у системы и не можете её разрушить. Два очень наблюдательных критика Люк Ферри и Ален Рено так описывают уловки своих соотечест-венников: «„Философисты“ 68-го года добились большого успеха, убедив своих читателей и слушателей в том, что непонятность — признак величия, а молчание мыслителя в ответ на нелепые требования объяснений говорит не о слабости, а о стойкости в присутствии Невыразимого».

Пауэлл, совсем как Карлтон, разобрал почти неконтролируемый смех, но

в отличие от Карлтон, Пауэлл быстро взяла себя в руки.

— Поклонник Дерриды Заварзаде (Zavarzadeh) пришёл к очевидному выводу: понятное письмо — атрибут реакционера. — На этот раз многие

смеялись вместе с Пауэлл. — Заварзаде смешал с грязью одного из крити-ков Дерриды за его «беспроблемную прозу и ясность изложения, являю-щиеся концептуальными средствами консерватизма». Бог ты мой! — Пауэлл рассмеялась. — И конечно, всё это позволяет людям, полностью лишённым таланта и даже не способным грамотно построить предложение, говорить о собственном величии и моральном превосходстве!

— В общем, из научного сообщества, как из брандспойта, полетел поток прозы, заражённой комплексом морального превосходства. Приведу типичное высказывание из книги Джона Гиллоя «Культурный капитал», — объявила Пауэлл с радостной ухмылкой. — Держитесь, я цитирую: «Поли-тика, считающая, что патологическое безразличие к социальной идентично-сти меньшинств может служить защитой угнетаемым и подавляемым группам, политика, в которой при конструировании идентичности мень-шинств (то есть политика идентичности, которая всё чаще оспаривается самим феминизмом) сублимируются различия, может восстановить различия социальных идентичностей только на основании общих, а значит, пропорциональных опытов маргинализации, которые, в свою очередь, порождают политическую практику, состоящую в основном из утверждения идентичностей, соответствующих этим опытам». — Пауэлл оторвалась от записей. — Мне те же мысли приходили в голову за завтраком.

Некоторые слушатели чуть не попадали со стульев со смеху. По сравне-нию с этим любые преступления, которые они сами могли совершить на ниве постмодернистской прозы, казались детскими шалостями.

— Некоторые высказывания короткие и хлёсткие, но даже в них непонят-ность поддерживается на должном уровне. «Эта мелодрама возвращает трансгрессивную гибридность ненарративизированных символических тел обратно к узнаваемым гетеровизуальным кодам». Слава Богу! Другие более длинные. «Предыдущие опыты изучения влияния основывались на топо-графической модели более-менее равномерно распределённых в канониче-ских стихах многофункциональных поэтических образов, каждая часть которых экспрессивно суммировала энтелехию всей традиции. Однако Блум

пришёл к пониманию того, что эта когнитивная карта взаимозаменяемых органических целых является подавлением критикой стремления поэзии к преодолению первичности времени. А уж поверьте мне, преодоление первичности времени — важнейшая задача поэзии».

Даже те, кто не был согласен с Пауэлл, не смогли не рассмеяться или хотя бы не улыбнуться.

— Но в некоторых высказываниях так много морального превосходства, что для его выражения требуется целая вечность. Моя следующая цитата состоит из единственного предложения. Слушайте внимательно, и вы найдёте в нём многие темы, которые мы обсуждали: «В действительности диалектический критический реализм может рассматриваться с точки зрения стратегической инверсии по Фуко порочной троицы парменидово-платоново-аристотелева источника; картезиано-локо-юмо-кантианской парадигмы; как старого, так и нового фундаментализма (как правило, фидеистического толка) и иррационализма (как правило, являющегося самовольным применением воли-к-власти или любого другого скрытого идеологического либо психосоматического источника); примордиалистско-го провала западной философии, онтологической одновалентности и её верного спутника эпистемического заблуждения с его онтическим дуализ-мом; аналитической проблематики, выдвинутой Платоном, которую Гегель» — вот ублюдок — «использовал для тиражирования своего актуалистического одновалентного аналитического утверждения метамор-фического согласования диалектической связи, в то время как в своих гибристических притязаниях на абсолютный идеализм он поддержал помрачение рассудка Комта, Кьеркегора и Ницше, воспроизводя основания позитивизма через его трансмутационный канал с суперидеализмом Бодрийяра».

— Аннотация на обложке книги уверяет нас, что это наиболее доступная из всех опубликованных работ автора, — сквозь смех продолжила Пауэлл. Некоторые слушатели смеялись почти до слёз, топали и аплодировали так,

будто бешеный смех мог избавить их от всего напряжения, накопленного в ходе этого сурового испытания.

Пауэлл улыбнулась, помахала нам всем рукой и лёгкой походкой начала спускаться вниз, но потом внезапно остановилась, повернулась и быстро вышла на передний край сцены.

— Позвольте мне закрыть тему, которую подняла доктор Карлтон. При-нимая во внимание всё, что вы узнали за последнюю неделю, как бы вы поступили, если бы хотели сконструировать идеальный постмодернистский роман? Просто представьте себе такую ситуацию.

Я посмотрел на Ким, потом — на Стюарта и на Джонатана. Ненавижу эти проверки.

Пауэлл улыбнулась.

— К сожалению, провернуть это дело, то есть написать хороший постмо-дернистский роман, практически невозможно, потому что в такой роман должно быть включено слишком много очевидным образом противореча-щих друг другу деталей, отражающих тот бардак, который творится в постмодернизме. Я могу назвать по меньшей мере семь таких элементов, соответствующих семи основным догматам постмодернизма.

— Во-первых, раз постмодернизм — это, в общем-то, настроение крити-ки, то настоящий постмодернистский роман должен критиковать постмо-дернизм. А для этого роман должен изображать всё то, что критикует. Согласитесь, написать роман, включающий всё, на что обращена его критика — задачка не из лёгких.

— Например, как уже говорила Карлтон, поскольку постмодернизм бесконечно, и даже отвратительно саморефлексивен, обязательно дайте главному герою своё имя и постарайтесь как можно больше писать о себе, одновременно критикуя жалкий нарциссизм такого подхода. Понятно?

Я скрючился на стуле, украдкой поглядывая по сторонам.

— Во-вторых, поскольку постмодернизм предполагает отсутствие разли-чий между фактом и вымыслом, в романе должно быть несколько реальных персонажей и несколько полностью вымышленных, причём вам не обяза-тельно объяснять, кто есть кто. Несколько реальных упоминаний, несколько выдуманных, смешивайте и додумывайте, чёрт возьми. Вы даже можете попросить реального персонажа написать какую-нибудь историю из его

собственной жизни и встроить её в повествование, ведь постмодернизм

отрицает автора, так кому какое дело. Мы называем это Луни Тьюнз ¹⁰⁴ Джеффа Кунса¹⁰⁵.

— В-третьих, постмодернизму свойственно убеждение, что все белые мужчины — настоящие преступники и полные идиоты, так что у всех ваших белых персонажей мужского пола должны быть какие-то странности в поведении — этот бьёт жену, этот спит со студенткой, а этого обвиняли в изнасиловании или убийстве.

Я посмотрел на Ким, она смотрела прямо перед собой.

— В-четвёртых, весь постмодернизм, в общем-то, про Теорию — он обращает мало внимания на настоящих людей, настоящие места, настоящие события, настоящее искусство и настоящую жизнь, так что ваш роман должен быть о Теории и состоять из Теории. Теория, Теория, Теория. Поверьте мне, это сделает ваш роман одним из самых захватывающе скучных произведений, которые когда-либо были написаны за пределами России. Ну, по крайней мере, в тех частях, где вы будете излагать Теорию. Таким образом, все пейзажи, все обильные, подробные описания интерье-

¹⁰⁴ «Looney Tunes» — американский мультсериал кинокомпании Warner Bros. с Багзом Банни, Даффи Даком, Вилли Койотом и другими известными персона-жами. — Прим. пер.

¹⁰⁵ Джефф Кунс (Jeff Koons, род. в 1955 г.) — американский художник и скульп-тор, один из самых дорогих современных художников. — Прим. пер.

ров, людей и мест — всё это должно исчезнуть в бурном потоке словесного поноса.

— К тому же, этот роман не должен быть большой литературой — скорее развлекательным коллажем, мешаниной из сменяющих друг друга картинок

в духе MTV. Никакого высоколобого литературного величия, пусть это будет узколобая и «среднелобая» поп-культура (мы ведь все такие заботли-вые, сострадательные и обыкновенные — нам ни к чему этот гадкий элитизм, верно?). Только ради Бога, хотя бы попытайтесь сделать эту мешанину увлекательной, ведь в вашем несчастном романе уже достаточно скучной теории.

— В-пятых, все персонажи обязаны быть плоскими и двумерными. Не одномерными, но и не трёхмерными. Это прекрасно согласуется с постмо-дернистским кредо: глубины нет, есть только поверхность, так что слова «плоский» и «двумерный» должны относиться ко всем вашим персонажам. Персонажи флатландии в идеальном романе флатландии, ясно?

— Господи, Ким, именно так я себя и чувствую — плоским и двумерным.

— Я тоже, Кен, я тоже. Мне кажется, моя жизнь, вся моя жизнь проходит

в постмодернистском романе, о котором говорит Пауэлл. Моя жизнь как будто не принадлежит мне, я не являюсь автором собственных действий и желаний. Кажется, даже самого понятия об авторстве больше нет. Меня пишет какой-то саморефлексирущий постмодернистский хрен — меня и всю мою жизнь. Господи, где там мой Прозак?

— В-шестых, как мы уже знаем, деконструктивный постмодернизм — это

в первую очередь сердитое критическое отношение, а не позитивный вклад, и поэтому, если постмодернистскому искусству иногда и удаётся приобре-сти смутные позитивные черты, происходит это за счёт элементов, позаим-ствованных или украденных из более ранних форм искусства (ведь ничего нового постмодернизм придумать не может). «Воровство» — вот как это называется. Воруйте всё, особенно хорошие шутки: возьмите немножко у Стива Мартина, чуть-чуть у Денниса Миллера (Dennis Miller), Джоан Риверз

(Joan Rivers), Родни Дэнджерфилда (Rodney Dangerfield), Эдди Иззарда

(Eddie Izzard), Джанин Гарофало (Janeane Garofalo), Джорджа С. Кауфмана (George S. Kaufman), «Хедвига и „Злосчастного дюйма“» — да у кого угодно. Смотрели «Воспоминания звёздной пыли» («Stardust Memories») Вуди Аллена? «Вы сделали это из пиетета к художнику?» — «Из пиетета? Да нет, мы это просто украли». Вот это дух настоящего порно! В общем, в вашем романе должно быть как можно больше «пиетета» к прошлому. Выражайте его как угодно — например, напишите роман воспитания, который обычно выходит достаточно причудливым и может вместить всё, что вы захотите.

— В-седьмых, если вы сделаете всё правильно, и всё-таки сможете вклю-чить в свой роман все семь требований, не забывайте о саморефлексивности

и обязательно упомяните об этом великом постмодернистском подвиге. Это будет похоже на хвастовство, которое добавит вам несколько очков за иллюстрации бумерита.

— Лично я уверена, что удовлетворить всем семи требованиям в одной работе практически невозможно — особенно сложно ввести примеры для каждого объекта критики — так что великий постмодернистский роман никогда не будет написан. Но если кому-то это всё-таки удастся, результат действительно можно буде назвать душераздирающим произведением блестящего гения.

Дата добавления: 2015-11-14