Матери нарциссического типа

Если кто-либо все еще сомневается в существовании ревности у матерей, само существование волшебных сказок прекрасно подтверждает ее всеобщность. Так, например, сказка о Белоснежке напоминает, что жен­щины нарциссического типа, не способные смириться со своим старением и внешним увяданием, воспринима­ют дочь, особенно самую младшую, как угрозу своему имиджу, которым они дорожат больше всего на свете. Всю свою идентичность они выстраивают на его основе (Б. Беттельгейм, «Психоанализ волшебных сказок»). И подобная ревность проявляется специфически в отно­шениях с дочерьми, так как именно дочери обладают потенциальной женственностью.

Мачеха Белоснежки испытывает к своей падчерице разрушительную, всепоглощающую ревность. Выйдя замуж за короля-вдовца, отца Белоснежки, она стано­вится королевой, а волшебное зеркало – ее первым и главным подданным. Она допрашивает периодически его по поводу своего абсолютного превосходства: «Зер­кало, милое зеркало, скажи мне, кто самая красивая женщина в моем королевстве?» Все идет хорошо до тех пор, пока зеркало исправно исполняет свою роль и под­держивает ее нарциссизм: «Вы самая красивая в нашей стране, госпожа».

Но однажды случается катастрофа: «Королева, вы са­мая красивая, но Белоснежка в тысячу раз прекраснее вас». Утверждение ее превосходства вызывает у короле­вы чувства насколько жестокие, настолько же инфан­тильные: «Спесь проснулась в ее сердце вместе с ревнос­тью, и начала расти, как прорастают сорняки, не давая ей ни сна, ни отдыха, и мучая и днем, и ночью».

Хотя Белоснежке всего семь лет, ревность не соби­рается ждать ее полового созревания, она проявляется открыто в том возрасте падчерицы, который называют «рассудительным», – именно в этом возрасте девочки сами приходят к выводу, что их мама на самом деле не самая красивая женщина в мире (этот факт навел Бруно Беттельгейма на мысль, что озвучивает зеркало именно голос маленькой девочки). Однако совсем не очевидно, что привлекательность семилетней девочки несет угрозу женственности и обольстительности мате­ри. Не является ли это скорее, как в случае, описанном в романе «Все, что у них осталось», преимуществом доче­ри в глазах отца, которое также оспаривается? В сказке король примечателен своим отсутствием – именно это и делает его столь значимым в соперничестве между его женой и дочерью. Может быть, некоторые матери, чьи отношения в паре остаются основанными на совраще­нии инфантильностью, которое они открыли для себя в возрасте семи лет, начинают испытывать ревность к собственным дочерям, когда те достигают возраста от­крытого соперничества не из-за внешней красоты, а из-за места рядом с мужчиной?

Королева переходит к активным действиям. Она при­зывает охотника: «Ты должен взять девочку и отвести ее в лесную чащу, я не желаю больше видеть ее побли­зости. Там ты убьешь ее и принесешь мне в доказатель­ство ее печень и легкие». По Бруно Беттельгейму, охот­ник – это бессознательное представление об отце; он не в силах отказаться и ослушаться королеву, но он остав­ляет жизнь девочке, убивая вместо нее оленя. Ревность не знающей об этом королевы не стихает: может ли она рассчитывать на единственное место рядом с королем, которое не нужно оспаривать у дочки?

Белоснежка, как известно, была тепло встречена но­вой семьей, состоящей из семи гномов. Лишенные сек­суальности, но способные инициировать овладение жен­скими премудростями, они могут позволить девочке взрослеть вне досягаемости для материнского преследо­вания. Королева, тем не менее, не сложила оружие, она является еще трижды, переодетая в «старую бродяжку» и в старушку, и старается воплотить в жизнь свои смер­тельные угрозы. Она старается завлечь Белоснежку, ставшую подростком, используя атрибуты женствен­ности: «красивую тесьму, сплетенную из трехцветного шелка», с помощью которой королева пытается ее заду­шить; отравленный гребень, а затем – красивое яблоко, отравленное только с одной стороны, выступающее сим­волом проявления их общего сексуального желания.

Так смертоносная ревность матери опасно маскирует­ся под женскую инициацию, которой вполне оправданно желает ее дочь, и чего она как раз и ждет от матери. Но это обещание женственности оборачивается у ревнивой матери попыткой убийства – оно служит ей оружием, направленным против дочери, и несущим ей смерть. Таким образом, матери нарциссического типа, вместо того, чтобы проецировать на дочь собственные нарциссические устремления и возрадоваться ее успехам, из­бавляются от той, что возвели в ранг соперницы.

Повторяем: речь идет здесь, согласно Бруно Беттельгейму, не о реальной ревности матери к дочери, а о про­екции ревности дочери к матери: «Так как ребенок не может позволить себе испытывать ревность к одному из родителей (это слишком угрожает его безопасности), он проецирует собственные чувства на него (на нее). «Я рев­ную к преимуществам и прерогативам матери» превра­щается в тягостную мысль: «Моя мать ревнует ко мне». Чувства подчиненности, самозащиты перерождаются в чувство превосходства» (Б. Беттельгейм). Итак, мы по­дошли к изначальной схеме и всем известной теории Эдипова комплекса: «только ребенок может ревновать своих родителей, а ревнивые матери существуют только в воображении излишне мечтательных девиц».

Довольно странно, однако, что определение проек­ции, которое повсеместно встречается в психоаналити­ческих высказываниях, всегда применяется к детским эмоциям и аффектам – тревогам, страхам, желаниям, ревности. И почти никогда – к родительским. Такая од­нобокость в интерпретациях неизбежно приводит к на­тяжкам и оправдыванию родителей, будто они не могут действовать по злому умыслу, а злоумышленниками являются только в фантазиях ребенка (теперь становится понятно, почему столь широко распространено запира­тельство, в котором черпает себе оправдания педофи­лия). Алис Миллер убедительно доказывает, что смысл деятельности психоаналитиков долгое время состоял в том, чтобы защищать родителей от любого возможного обвинения, или, скорее, защищать обоих, как аналити­ка, так и анализируемого, от чувства вины, которое не­избежно возникает, как только ставится под сомнение непогрешимость родителей. Но дело не только в том, что догма, давно ставшая расхожей, претендует на роль истины и облечена в научную форму, а в том, что тема неблагодарности и злобы всегда муссировалась по от­ношению к детям, одновременно с запретом на ее при­менение к родителям: «Кажется вполне достоверным, что эмоциональный поток движется от родителей к де­тям без затруднений, но обратный путь представляется намного более проблематичным» (Элизабет Бадинтер, «Больше, чем любовь»).

Даже перо Бруно Беттельгейма не долго сопротив­ляется противоположной точке зрения. В заключение анализа «Белоснежки» он утверждает – без какого-либо намека на противоречие со своей предшествующей ин­терпретацией, – что «родители, которые, по примеру королевы, реализуют в действиях проистекающую из Эдипова комплекса ревность, рискуют разрушить собс­твенного ребенка и обречены разрушить сами себя». То есть ревнивые матери все-таки существуют...

Дата добавления: 2015-11-14