Материнство и рабство

Не признавая в своей дочери ни малейших досто­инств – ни физических, ни психологических, систематически критикуя ее за то, какая она есть, и за все, что она делает, мать рассчитывает, что эти в высшей степени асимметричные взаимоотношения, постоянные униже­ния ее личности полностью исключат любые проявле­ния соперничества со стороны дочери. Это настоящее психическое уничтожение, иногда оно проявляется в таких пограничных формах, которые возникли в во­ображении Томаса Бернхарда, а обычно встречается в более мягких формах, и это довольно широко распро­странено.

Такие матери обеспечивают себе абсолютное в сво­ем роде превосходство, которого они жаждут, но кото­рое могут реализовать только в отношениях с дочерью, которая так похожа на мать. Ради этой цели они обра­щаются с дочерьми как с рабынями, не оставляя им ни единой возможности обрести независимость. В этом проявляется кошмарная фантазия на тему «гинекократии», которую швейцарский мыслитель Иоган Жакоб Башофен облек в научную форму, а Т. Берхнард – в драматическую:

«Ты ничего и никогда не совершила

чего бы я тебе не разрешила

Без моего приказа не посмела б ты не так ли

То не вопрос не нужно отвечать

Произвела тебя на свет я только для себя

ты для меня одной

принадлежать ты будешь мне пока жива я буду

Ты полностью свободна ты же знаешь

но мне обязана ты до скончанья дней моих»

Как обычно бывает в отношениях раб – хозяин, рабс­тво проявляется в различных формах, так как мать на­столько же зависима от своей дочери, насколько дочь принадлежит или думает, что принадлежит матери:

«Ты мне всегда необходима это ясно

Всегда нуждаюсь я в тебе

Всечасно [...]

Смертельно свыклась я с тобой

Смертельно [...]

О да дитя мое не сразу пусть ты все же научилась

читать в моих глазах мои желанья

и в шевеленьи моего мизинца

глубокий разгадать сумела смысл

вот почему ты чувствуешь себя счастливой»...

Когда мать кичится данной мужу на его смертном одре клятвой: «Я буду жить всегда для дочери моей / Мое дитя не будет ведать страха», – в этом обеща­нии нельзя не услышать смертельной угрозы для той, кому мать отравляет жизнь, потому что захватила ее полностью и не дает свободно вздохнуть. Если дочери действительно больше нечего бояться, так это потому, что худшее с ней уже произошло.

Может быть, ей даже умереть придется от руки сво­ей матери, которая таким образом подтвердила бы свое всевластие над дочерью – вплоть до права распоряжать­ся ее жизнью и смертью. В фильме Робера Гедигяна «Город спокоен» (2001) дочь страдает зависимостью от наркотиков, но мать вновь полностью подчиняет ее, ког­да сама начинает доставать для нее героин. Не желая понимать, что кроется за душераздирающими просьба­ми дочери: «Мама, мне это нужно!», она будет давать дочери наркотик до тех пор, пока та не превысит смер­тельную дозу, таким страшным способом она освободит и себя, и дочь от того третьего, который их разделял, – от наркотика. Физическое убийство часто представля­ет собой всего лишь переход к действиям от многолетне­го психического уничтожения: не освобождают ли мате­ри-убийцы своих дочерей от смертельной зависимости, к которой они сами полностью сводят жизнь своего по­томства?

Продлевать изначальную зависимость своего ребен­ка, когда он уже не нуждается в материнской защитной функции, и использовать родительскую власть, пытаясь узурпировать все права дочери на независимость, озна­чает злоупотреблять тем естественным превосходством, которое дано матери от природы. Что может противо­поставить этому ребенок? Как вспоминает Ева из филь­ма «Осенняя соната», «ребенок всегда беззащитен, он ничего не понимает. Ребенок не в состоянии самостоя­тельно понять, он просто не знает, никто ему ничего не объясняет, он чувствует себя зависимым, униженным, отвергнутым, замурованным в неприступной крепости, ребенок кричит, но никто не отвечает, никто не прихо­дит, ты все еще не понимаешь?»

Глава 14

Дата добавления: 2015-11-14