Примечание к части

Отбечено и причёсано благодаря дорогой Эйке-сан.

Спасибо вам, и простите, что так долго.

Часть 29.

Никто не ожидал от Иосэфа подобного хода, но до Джерарда доходили весьма правдивые слухи о том, что он заставил слуг Мариэтты собрать все необходимые вещи и отвезти её в Тюильри. Кажется, в начавшейся предсмертной агонии у коронованного монарха начали появляться проблески сожаления или, возможно, даже понимания, что же он натворил своей безрассудной жаждой безграничной власти. Но также это могло быть просто красивым ходом, который ему посоветовали предпринять, чтобы доказать, насколько он заботливый и волнующийся супруг. Но и это не спасло короля от того, что он, оставшийся в Лувре, был схвачен и препровождён в особую тюрьму для знатных особ. Все же люди, вдохнувшие воздух революции и мятежности, ещё не распробовали его до конца и не позволяли себе чрезмерных выпадов в сторону монарха. Кортеж печали, в котором Иосэфа везли до тюрьмы, сопровождала многосотенная волнующаяся толпа. Люди, не переставая, выкрикивали все свои невыполненные королём требования, жаловались на голод и то, что задача монарха - заботиться о своём народе, а не тратить казну страны на поддержку военных действий в далёкой молодой Америке.

Спустя несколько дней все обитатели поместья Джерарда Артура Уэя завтракали в какой-то траурной и напряжённой тишине. Глаза Фрэнка, как и глаза Маргарет, с тревогой следили за хозяином дома, за его резковатыми нервными движениями, когда он намазывал булочку маслом, за колкими, быстрыми взглядами, не упуская из вида общее его состояние: посеревшую кожу лица и глубокие тени под глазами. Это выглядело так странно для обычно цветущего и излучающего силу очарования мужчины, что приводило в уныние.

Малышка Луиза завтракала слишком отстранённо и задумчиво. С раннего утра она будто не находилась здесь целиком, витая в своих мыслях, но никто не решался завести с ней разговор сейчас - все и так балансировали на пределе своих душевных возможностей. Маргарет всеми своими силами, бросая на это каждую крупицу своего женского очарования, старалась сохранить в доме мирную и уютную атмосферу, но то и дело приходящие из Парижа новости встряхивали и её, заставляя волноваться обо всех них.

Тишину нарушало лишь тиканье старинных механических часов на стене да звяканье ложечки в руке Поля о стенки фарфоровой чашки. Он старался держаться молодцом, но и на пожилого мужчину легла неуловимая печать растерянности. Никто не понимал, что же будет дальше и как со всем справляться. И хотя волнения пока расходились пожаром преимущественно по улицам Парижа, там, на окраинах, уже начали громить некоторые богатые дома приближённых ко двору людей. Никто не мог бы сказать с уверенностью, когда толпа поймёт, что преград нет, и войдёт во вкус с той особой весёлой жестокостью, что свойственна любому стаду в момент ощущения единства со своей древней дикой сутью. С самыми тёмными основами подсознания, которые разливают по телу сладкое наваждение всемогущества и призывают крушить и уничтожать всё на своём пути, прикрываясь великой целью благородной мести.

Месть всегда проигрышна и несёт в себе только боль и разочарование. Она не избавит от печали и ничего не поменяет в прошлом. Месть лишь помножит страдания и увеличит вес камня, что в итоге утянет душу человека на самое дно. Месть - это то, что никогда не принесёт ни покоя, ни удовлетворения. Это лишь огромный эфемерный мираж, возникающий в бесконечной пустыне жизни.

- Я хочу поехать в Тюильри, проведать королеву, - вдруг тихо и уверенно сказал Джерард, опустив глаза к чашке с чёрным кофе.

Сложно передать словами, насколько резко изменилась атмосфера в столовой за считанные секунды. Она буквально взорвалась, потому что Луиза встрепенулась, словно вынырнув из сна, а Фрэнк вскочил со своего стула и, комкая в руках кружевную тканевую салфетку, прошептал:

- Только через мой труп…

- Жерар, милый, - начала было отговаривать хозяина Маргарет, избрав для этого самый ласковый тон, видя, насколько все накручены и взволнованы, но её прервал Поль:

- Прошу простить, но позвольте напомнить, сегодня двенадцатое июня, и именно в этот день баронесса фон Трир собиралась покинуть своё поместье, чтобы отбыть к берегам Англии. Не вы ли собирались поехать туда, чтобы отвезти мадемуазель Луизу и попрощаться?

Пожилой слуга не мог знать, но простым своим замечанием и спокойным голосом разрядил накалившуюся атмосферу между двумя мужчинами, повисшую над столом, словно грозовая туча. Их колючие взгляды помягчели, и оба поняли, что выяснения отношений откладываются на неопределённый срок. Это устраивало обоих.

- Благодарю за напоминание, Поль, - ответил Джерард, допивая свой напиток в три глотка. - Это очень своевременно. Тогда попрошу вас подготовить экипаж, чтобы мы смогли все вместе отправиться к Шарлотте. Мы и правда обязаны не опаздывать. Лулу, дитя моё, - он посмотрел на вновь замершую, словно фарфоровая статуэтка, девочку, - у нас ещё достаточно времени, но прошу тебя собраться и быть готовой через пару часов. Маргарет поможет тебе со всем.

Фрэнк застал наставника в его же комнате позже, когда Джерард торопливо одевался для поездки. Уже готовый, причёсанный, гладко выбритый и пахнущий свежестью, юноша закрыл дверь своей спиной и щёлкнул замком, провернув ключ. Он буквально запер их наедине, и мужчина, волей-неволей отвлекаясь от завязывания шейного платка у зеркала, повернул к нему голову и оперся руками о комод.

Фрэнк шёл к нему, не отрывая взгляда, словно кошка, гипнотизирующая понравившуюся жертву-птаху: медленно, бесшумно и очень напряжённо. Он словно боялся, что Джерард растает, изойдёт туманом, мороком, и окажется, что юноша один в его покоях. Он боялся до дрожи, и хоть никогда не озвучивал своих страхов, всё, что он страшился потерять - находилось перед ним сейчас и было для него поистине всем. Всеми радостями и печалями, безграничной болью и удовольствием. Он чувствовал свою обжигающую любовь к этому человеку так сильно, что она превращала его нутро в пепел, а кровь заставляла горячеть и всё быстрее бегать под кожей. Никогда, ни за что на свете он не согласился бы потерять то, что стало его смыслом, его сутью. Он подошёл к мужчине очень близко и некоторое время просто смотрел в его глаза, что затягивали, подобно болотной трясине.

Наконец, юноша не выдержал, и, за мгновение сокращая расстояние между ними, запустил свою обжигающе-горячую от чувств ладонь по шее и щеке Джерарда, который, словно уставший уличный кот, подался на это тепло всем лицом, телом, прикрыв глаза. Фрэнк не мог долго терпеть этого, жадно пробуя пересохшие его губы, сминая другой рукой недозавязанный шейный платок. Он впивался в него своими губами, затягивал мужчину в поцелуй, словно доказывая им обоим, что они живы. Еле слышные стоны просачивались из глубины его горла, и юноша немел, понимая, что глаза под его ресницами становятся непозволительно влажными.

Джерард принимал его чувства открыто и увлечённо, он позволял своему мальчику всё, чего бы тот ни захотел, и это сводило Фрэнка с ума. Ведь совсем недавно, недавно настолько, что болело сердце, наставник и не смотрел на него как-то иначе, как на своего ученика и протеже. А сейчас, едва прохладная рука мужчины пробралась под жакет и притянула юношу к себе за поясницу, словно показывая, что Джерарду более, чем не всё равно, он удовлетворённо отстранился, соединяя их лбы: свой, пылающий и обжигающе-горячий, и прохладный - мужчины. Он дышал часто, разглаживая большим пальцем едва заметные морщинки возле любимых поалевших губ, и Джерард не смел противиться этому. Его кожа, невозможно нежная, казалась юноше тонкой и бледной. Фрэнк мечтал покрыть поцелуями её всю, лишь бы вернуть здоровый розоватый оттенок и былое внутреннее свечение. Наставник искренне любил его в ответ, и хотя слишком вымотался эмоционально за последние дни, поблёк от груза переживаний, он всё же не отдалялся от него чересчур.

- Мальчик мой? - негромко проговорил Уэй, когда молчание затянулось, а им нужно было ехать.

- Прошу вас только об одном, - прошептал Фрэнк, едва смог совладать с языком. - Никогда… Слышите меня? Никогда не решайте больше ничего за моей спиной. Я молю вас, Джерард… Я не вынесу этого. Я никогда не буду мешать вашим планам или решениям, я поддержу вас в любом начинании. Но в ответ прошу вас - всё, что бы вы ни задумали, делайте вместе со мной. Я сойду с ума, если останусь один снова. Доверьтесь мне, Джерард. Только рядом с вами я силён и способен на что угодно. Не оставляйте меня больше, не делайте мне больно…

Ответом ему послужила цепкая хватка пальцев на затылке и короткие, безумно нежные касания губами - губ, щёк, прикрытых век и кончика носа. Мужчина словно извинялся и принимал его просьбу, и Фрэнку хватило этого. Более того, он считал, что такой ответ лучше слов. Честнее слов.

- Прости меня, душа моя, - сказал Джерард, вглядываясь в глаза Фрэнка, словно стараясь увидеть что-то в тенях под его ресницами. - Прости меня... Но сейчас мне нужно закончить с одеждой и спуститься вниз. Мы должны ехать, иначе опоздаем к Шарлотте.

- Я помогу вам, - едва заметно улыбнулся Фрэнк.

****

Экипаж подъезжал к поместью баронессы, когда начинало смеркаться. В сумерках, когда небо ещё слишком светлое, но уже совершенно точно набирающее в себя всё больше розовых и бордовых закатных тонов, громко тренькали цикады и начинали свой концерт сверчки. Вечер казался очень умиротворённым, если бы не беготня на первом этаже, мелькавшая тенями в отсветах окон. Гостей не встретили, но те и не рассчитывали на это - обитателей поместья можно было понять. До отъезда оставались считанные часы, а они, как известно, самые суетливые и заполненные сборами.

Всю дорогу Джерард повторял снова и снова их последний разговор с Луизой. Когда он, одетый с помощью Фрэнка и пьяный и разгорячённый от его рук и поцелуев, зашёл в её покои, девочка сидела посреди просторной комнаты на заправленной кровати под балдахином и выглядела не иначе, как забытая в спешке, ненужная никому кукла.

Это охладило его состояние не хуже ведра ледяной воды, опрокинутой на голову жарким летним днём.

Перед ребёнком на полу был весь её скромный багаж в количестве двух сундучков и тройки шляпных коробок. Смешно для наследницы французского престола. Но эта мадемуазель была очень скромна и не нуждалась в большем. Ей требовались несколько другие вещи, которые не уложишь аккуратно в столь небольшое пространство… и мужчина искренне надеялся, что Шарлотта, несмотря на свою внешнюю холодность, сможет их ей дать. Возможно, тогда сердце этой девочки, волею судьбы попавшей в круговерть вокруг трона её матери, сможет оттаять, расцвести нежностью и жить счастливо и спокойно, не оглядываясь на прошлое. Он украдкой молился об этом по ночам.

- Лулу? Дитя моё, ты готова? - негромко спросил он, вырывая одетую к дороге малышку из задумчивости, в которой его визит остался незамеченным. Девочка моргнула и тут же соскочила с кровати, оправляя длинную удобную юбку.

- Месье Джерард, - она едва склонила голову, но мужчина успел заметить влажный блеск её глаз и собранные к переносице тёмные чёрточки бровей. - Я… ох… - она не выдержала и, закрыв лицо руками, тихо расплакалась.

Джерард подошёл к ней, не мешкая. Он, не любивший и не понимавший детей. Он, рассуждавший обо всём довольно цинично, обнимал худенькие плечи девочки и гладил её светлые, точно у ангела со старинных фресок, мягкие волосы. Он и сам бы не решился предположить, в какой же именно момент пребывания этого созданья в его поместье так сильно изменил свои взгляды и отношение.

- Тише, малышка Лулу… Тише, маленькая принцесса. Я обещаю тебе, всё будет хорошо. У тебя, моя дорогая, всё будет только хорошо, а потом ещё и ещё лучше, и ты не успеешь понять, как станешь настолько счастлива, что забудешь обо всех прежних заботах и печалях, - почти шептал он, прижимая к себе чуть подрагивающую от тихого плача фигурку.

- Но… месье Джерард, - сумела сказать Луиза между почти беззвучными всхлипами. - Я не хочу уезжать… Я так полюбила вас! И Марго, и Фрэнка, и дядюшку Поля… И мама… Она хоть и не со мной, но всё же где-то рядом, я чувствую. А если я уеду с мадам Шарлоттой в Англию… Это другой материк! Когда же мы встретимся вновь? И встретимся ли вообще?

Джерард молчал, прижимая девочку к себе, и не переставая гладил её волосы своей тонкой рукой. Такие точные, важные вопросы для её десяти лет. Столько печали и волнений вместо смеха, игры в салочки с фрейлинами в розовом саду и совершенно беззаботной жизни до самого её замужества, а возможно, даже и после. Он не знал, что ответить, и только шептал, как заведённый: «Всё будет хорошо, моя Луиза, просто поверь мне. Всё обязательно устроится самым лучшим образом…»

- Месье Джерард, - вздохнув и вытерев слёзы кулачками, девочка посмотрела на него чуть покрасневшими, но от этого ещё более чистыми, словно горные озёра, голубыми глазами. - С мамой всё будет хорошо? Я понимаю, что не могу остаться, и знаю, как сильно она любит меня. Но я очень переживаю за неё, а по ночам мне порой снятся разные нехорошие сны. Я очень боюсь за неё…

- Крошка Лулу, - улыбнулся мужчина, пытаясь унять торопливый стук сердца. Сейчас он должен был сыграть лучше всех тех раз, которые он играл, чтобы очаровать кого-либо и увлечь в свою постель. Сейчас его зритель был самым важным и требовательным. Сейчас он собирался раз и навсегда меткими словами успокоить это мечущееся детское сердце. И пусть каждое его слово будет ложью… Это будет его выбор и его груз, за который он ответит перед Его ликом в своё время. Он сделает это, ведь Луиза… Она не виновата ни в чём. Она не должна видеть по ночам плохих снов. Джерард мягко приподнял голову девочки за подбородок, заставляя смотреть на него, а другой рукой вытер ещё влажные от слёз щёки, нежно улыбаясь. - Твой милый нос покраснел и припух, и от этого всё твое лицо похоже на милое личико лесных эльфов, - сказал он, наблюдая, как глаза Луизы расширяются.

- Лесных эльфов? - с недоумением переспросила она.

- О, это волшебные существа, наподобие фей, из сказок народов Норвегии. В своё время я прочитал множество интереснейших книг, скажу тебе, но только в одной из них упоминались славные лесные эльфы. Там даже гравюра была, премилая, словно с тебя писали! - подмигнул он, снова проводя по светлым волнистым волосам. - Они очень смелые и храбрые, эти лесные эльфы. Они с улыбкой преодолевают все преграды на пути к доброй цели и никогда не сдаются, как и твоя мама. Поверь мне, малышка Лулу, твоя мама - она точь в точь королева лесных эльфов. Просто помни об этом. Эта женщина никогда не сдастся. Она любит тебя всей душой и сделает всё для того, чтобы ты была счастлива. С ней всё будет в порядке, вот увидишь. Просто помни, что она королева. И никогда не забывай, что ты - принцесса. А лесные эльфы, несмотря на свою хрупкость и малый размер, очень смелые и добрые существа. Им некогда грустить и некогда печалиться, потому что внутри у них, вот тут, - мужчина приложил одну руку к своей груди, а вторую - пониже ключиц Луизы, - горит ровный и чистый огонёк, от которого греются все, кому плохо или больно. Не забывай об этом и не печалься, милая. Все мы очень полюбили тебя и будем скучать. Но я пообещаю тебе, что позже, когда всё успокоится, мы обязательно приедем навестить тебя и мадам Шарлотту в вашем новом доме.

Некоторое время Луиза молчала, словно обдумывая сказанное. Она будто и смотрела на Джерарда, но словно не вполне видела его. Но, чуть погодя, совсем не по-королевски шмыгнула носом и, наклонившись, ловко подхватила свои шляпные коробки. Потом её лицо озарилось робкой улыбкой, но эта улыбка была такой чистоты и света, что буквально заставила Джерарда внутренне вздрогнуть, вспоминая такую же - у её матери в молодости.

- Вы правы, месье Джерард, - проговорила Луиза. - Простите, что проявила себя такой плаксой… Я постараюсь помнить, что я принцесса лесных эльфов. И буду молиться за мамочку. И за нашу будущую встречу, пообещайте мне, - в её тоне неуловимо проскальзывали нотки, характерные для наследных особ, и это заставило мужчину улыбнуться.

- Обещаю и клянусь, Ваше Величество, - подыграл он, учтиво склонясь в неглубоком реверансе. - А теперь нам стоит поспешить, потому что наш экипаж наверняка заждался.

Джерард подхватил небольшие сундучки с вещами девочки, и они вышли из комнаты, прикрыв за собой дверь. Поместье опустело и словно задремало.

Всё это мужчина вспоминал по пути к шато Шарлотты и думал, насколько правдоподобно и уверенно он сыграл? Смог ли отвлечь и успокоить? И сейчас, когда они выходили из кареты, он подал руку Луизе и чуть крепче сжал её ладошку, ободряюще улыбаясь, и девочка улыбнулась в ответ. Джерард посчитал это хорошим знаком.

Внутри поместья царили хаос и суета. Всё вокруг, куда хватало глаз, было затянуто в белую ткань: мебель, картины, люстры, зеркала… Все пятеро словно попали внутрь древней пирамиды, но мумиями представали предметы быта, а не люди. Это было странно, волнительно и отчасти даже красиво. Их заметили лишь тогда, когда сама хозяйка дома буквально налетела на Джерарда из-за угла, держа в своих руках стопку каких-то вещей.

- Ох! Джерард! Слава Богу! - воскликнула она. - Я уже испереживалась, где же вы и где малышка Луиза. Почему вы так долго?

- Прости, душа моя, - мужчина вовлёк давнюю подругу в быстрое объятие и мимолётный поцелуй в щёку, - мы не хотели заставлять тебя волноваться. Смотрю, сборы идут полным ходом?

- Ох, это какой-то ад, Джерард! - пожаловалась она. - Постоянно что-то исчезает и спонтанно появляется в другом месте, словно в доме завелись призраки. Я не могу понять, взяли ли мы всё, что должны были, из личных вещей, или же я как всегда забуду что-то важное… Люциан отправился за наёмными экипажами в город, потому что наши все я продала неделю назад, а нам нужно минимум три, чтобы вместить всех вместе с багажом… Это невозможно! - женщина говорила очень быстро, почти тараторила, заставляя всех вокруг улыбаться.

- Шарлотта, ты же знаешь, что самое важное - деньги, векселя, документы и фамильные драгоценности. Всё остальное - мелочи…

- Мелочи?! - вскрикнула женщина, даже притопнув каблучком туфли. - Мои прекрасные платья, шляпки, шубки… Ты считаешь, что это - мелочи? Лулу, малышка, только посмотри на этого неотёсанного мужчину, ох, как можно полагаться на такого в столь важных вопросах? - она театрально закатила глаза и, взяв смущённую девочку за руку, повела её в сторону столовой залы, подав знак всем остальным следовать за ними. - Сейчас вы сядете и попьёте чай, Марго, прошу, помоги с этим, потому что мои слуги бегают неизвестно где и заняты непонятно чем… Я освобожусь через полчаса, и мы с вами спокойно поговорим. Думаю, Люциан также уже вернётся и составит нам компанию.

Шарлотта закончила свою речь и, взмахнув лёгкими юбками, упорхнула. После неё осталась лишь атмосфера подвижности и жизнелюбия, а также шлейф тонкого запаха Пармских фиалок. Пока Маргарет хлопотала над чашками и заварочным чайником, все молчаливо поглядывали друг на друга и улыбались задумчивыми улыбками, внимая чуть истеричному настроению сборов, витающему в этом доме.

Люциан первым составил им компанию, вернувшись из города. Его нежданной радости не было предела:

- Фрэнк! Друг мой! Как я счастлив повидаться на прощание! - он смял фигуру юноши требовательными объятиями, получая в ответ не меньшие по силе. - Месье Джерард, Маргарет, Поль, Лулу, - он поклонился всем присутствующим. - Благодарю вас, что приехали проводить нас. Ваша поддержка просто неоценима. Вы не будете против, если я украду вашего Фрэнка ненадолго? - и хотя по потемневшим глазам Джерарда ясно читалось, что он очень даже против подобного расклада, мужчина стойко не сказал ни слова. И короткий, невозможно горячий взгляд, переворачивающий всё внутри груди, которым одарил его Фрэнк, выходя из залы, стал лучшей наградой за его железную выдержку.

Люциан вывел друга в сад позади поместья, тот самый розовый сад, по которому они проходили, чтобы дойти до одинокого кряжистого дуба на холме. Сейчас на улице было темно - Шарлотта специально выбрала поздний вечер, чтобы отправиться в путь. Так их кортеж привлечёт меньше внимания, а к утру они уже будут в порту, а там - и на корабле, плывущем в Англию.

В воздухе сладким дурманом стоял густой аромат цветущих роз. В пруду басовито и лениво квакали лягушки, и вечер был тёплым, прекрасным и умиротворяющим, несмотря на царящую в доме суету.

- Ну вот мы и уезжаем… - неловко начал Люциан, придерживая Фрэнка за руку. Внутри его уже начинала трепетать грусть, потому что, как бы смешно это ни звучало, именно этот юноша оказался единственным и лучшим его другом за всю пока что недолгую жизнь. Девятнадцать - разве это возраст для молодого человека? О, нет… Это лишь первая ступенька, начало, в котором он расцветает, набирается силы, чтобы вскоре предстать перед всем миром в своей полноценной, зрелой красе.

- Я буду скучать, - с грустью ответил Фрэнк, сильнее сжимая длинные холодные пальцы друга. Возможно, сейчас они выглядели слишком близкими, но случайным людям было сложно судить об их отношениях и чувствах друг к другу правильно. Будучи сиротами, во многом зависимыми от своих хозяев и наставников, попавшие каждый в свой дом в детстве и получившие блестящее для своего происхождения образование… Знавшие с ранних лет о грешной и похотливой подноготной человека, эти мальчики словно являлись отражением друг друга: пускай неверным, неточным, будто покрытым рябью по глади озера, но всё же отражением. То, как они были похожи и близки, как помогали друг другу, притягивало их души, словно магнитом.

Возможно, со стороны они выглядели много больше, чем друзьями, но на всей земле не было человека, достойного, чтобы верно судить об этом. Слишком похожая история их связывала, словно нити их судеб пряли из одного клочка грубоватой овечьей шерсти.

- Я буду верить в то, что мы ещё встретимся, - грустно сказал Люциан, и его точёное бледное лицо, освещённое светом с первого этажа поместья, всегда такое собранное и несущее на себе отпечаток светлой скорби, оказалось очень близко к лицу Фрэнка. Его губы накрыли губы друга быстрым и нежным поцелуем-обещанием, поцелуем-просьбой, и оба не почувствовали ничего, кроме тепла от этой невысказанной надежды.

- Мы обязательно встретимся, Люци, - кивнул Фрэнк, надеясь, что он сможет не заплакать. Глаза щипало, и только сейчас он осознал в полной мере, что очень скоро этот дом за их спинами окончательно и бесповоротно опустеет.

Люциан провел пальцами по скуле Фрэнка, едва заметно с грустью улыбнувшись:

- Не нужно так печалиться, Фрэнки. Хотя моё сердце сейчас плачет. Всё же, мы живы и здоровы, просто окажемся чуть дальше друг от друга, чем есть сейчас. Но мы будем писать письма и как прежде делиться всем, о чём попросит душа. А потом обязательно встретимся, я верю в это.

- Я знаю, Люци, я тоже в это верю, - ответил Фрэнк, и друг, улыбнувшись, пошёл в сторону входа в поместье. - Люци, могу ли я попросить тебя об услуге? - неожиданно для самого себя проговорил юноша.

- Что угодно, друг мой, - Люциан остановился и с интересом посмотрел назад.

- Луиза… она совершенно потеряна в связи с этим переездом. Присмотри за ней, пожалуйста, я знаю, сколь внимательным и заботливым ты можешь быть.

- Конечно, Фрэнк. Не спущу глаз с вашей очаровательной девочки. Она не будет печалиться, обещаю тебе, - он сказал это так просто, а Фрэнк уже был совершенно уверен, что Люциан исполнит обещание. Этот юноша никогда не бросал слов на ветер. - А ты в ответ позаботься о месье Джерарде, - продолжил тот. - Ему сейчас нелегко приходится, и видно невооружённым взглядом, что он нуждается в тебе больше, чем в ком-нибудь ещё. Ты нужен ему, впрочем, как и он - тебе. И я счастлив за тебя, Фрэнки, - Люциан улыбнулся и, снова взяв Фрэнка за руку, потянул его в дом. - Пойдём. Нас, вероятно, уже заждались.

****

Три экипажа, полностью собранные и занятые людьми, стояли перед потемневшим, осиротевшим поместьем. Ещё пара минут, и колёса скрипнут, рессоры вздрогнут со вздохом и, тягомые двойкой выносливых лошадок, они отправятся в неблизкий путь.

Джерард стоял рядом с Шарлоттой, слушая её последние наставления, и вытирал редкие дорожки слёз с её красивого лица.

- Твои покои я тоже убрала перед отъездом, но ты знаешь, мой дом - твой дом, и если вдруг понадобится - без сомнения приходи и хозяйничай с чистым сердцем.

- Хорошо, душа моя.

- Твои сейфы и тайники также в порядке - я проверяла. Я оставила некоторые средства в них, о, и не смотри на меня так. Я уверена, что кроме тебя и меня никто не в состоянии найти их. Да и оставила я не так много, так что, в случае чего, будет не так уж и жалко…

- Хорошо, милая. Вам нужно ехать.

- Люблю тебя. Береги себя, пожалуйста, - женщина сжала предплечья Джерарда, стиснув пальцы со всей силы, а затем порывисто обняла и поцеловала его.

- И я тебя люблю, Шарли. А теперь иди в экипаж и не оборачивайся. Всё у вас будет хорошо. А я сразу напишу письмо, как тут станет хоть что-то ясно. С Богом! - он мягко развернул и подтолкнул женщину, и она пошла, мелко шагая, задевая краем юбок прикатанную землю дороги. Но у самой двери всё же обернулась и, помахав рукой, подарила Джерарду свою прощальную тёплую улыбку.

Через мгновение экипажи тронулись и, сопровождаемые добрыми пожеланиями Фрэнка и Маргарет и молчаливым одобрением Джерарда и Поля, отправились в путь к порту.

Ещё очень много лет Шарлотта не вернётся во Францию. Эта страна перестанет быть её домом навсегда, но сейчас женщина и её люди только начинали долгий и изнурительный путь к своей новой жизни.

****

Весть об аресте и заточении королевы пришла ранним утром спустя неделю отъезда баронессы. Она обрушилась на поместье Уэя, словно снежная лавина, и окончательно подорвала устроившийся было хрупкий мир в этом доме.

Джерард, едва его доверенный осведомитель уехал, заперся в кабинете и не выходил оттуда полдня, не отвечая ни на слова Фрэнка, ни на увещевания Маргарет. Наконец, уставшие и измученные, они решили оставить его в покое.

Только поздним вечером Фрэнк, решивший проверить дверь кабинета, неожиданно понял, что она больше не закрыта, и попал внутрь. В нос сразу проник удушающий запах табака, видимо, наставник много курил здесь сегодня, хотя обычно не слишком жаловал это занятие.

В сумраке небольшого помещения он даже не сразу разглядел Джерарда. Поэтому, привыкнув к темноте, нашёл канделябр и поджёг свечи, заставляя мрак отступить в дальние углы комнатки. Джерард лежал на кресле, развалившись, и, кажется дремал. Под пальцами его руки, свесившейся с подлокотника, валялась на полу пустая бутыль из-под коньяка. Фрэнк поёжился. Выпить столько одному без какой-либо еды было для него не под силу. Он подошёл ближе к мужчине и, встав на колени возле него, провёл рукой по заострившемуся бледному лицу. Подушечки пальцев покалывала щетина, а зрачки под веками хозяина забегали. Он медленно просыпался.

- Джерард? Джерард… - тихо позвал Фрэнк, не переставая касаться скулы и щеки мужчины.

Открыв глаза, наставник поморщился, а потом подтянулся, чтобы сесть поудобнее. Он искал взглядом часы, а когда увидел их, испустил полный уничижения стон. Фрэнк продолжал касаться любимого мужчины, теперь гладя волосы, надавливая пальцами на едва ощутимые участки в надежде принести облегчение. Он ждал, когда Джерард посмотрит на него, чтобы прочитать хоть что-то в его глазах.

- Фрэнки… - мужчина, наконец, поймал взгляд своего мальчика, и что-то со звоном порвалось внутри него, выпуская наружу скопившиеся эмоции, негодование и страхи. - Фрэнки, anima mia… - руки Джерарда жадно заскользили по его домашней рубахе, без стыда забираясь в прорези и касаясь кожи. По щекам мужчины неостановимо текли слёзы. - Фрэнки, - выдохнул он, рывком притягивая опешившего юношу к себе, со всей силы стиснув ткань на груди, почти укусом впиваясь в его губы. Так грубо Фрэнка ещё никто не целовал, но это был Джерард, и, преодолев первый испуг, юноша подчинился и обмяк, позволяя делать с собой всё, что захочется мужчине. Это было непросто, но он считал себя готовым стать вместилищем для сомнений, злобы, страхов своего любимого. Более того, Фрэнк с трепетом желал этого, начиная дышать чаще, приоткрывая губы и устраиваясь между коленями наставника.

Джерард казался одичавшим. Целуя, почти терзая мягкие губы своего мальчика, он то и дело шептал его имя. Это было единственное, что он произносил, пока его руки грубо разрывали завязки на белой рубашке и безо всякой нежности, лишь утверждая своё доминирование, мяли соски и кожу вокруг.

Фрэнк стонал, но эта боль приносила странное чувство удовлетворения. Его рука сама потянулась к паху мужчины и, сжав его ощутимую эрекцию, начала мягко двигаться и поглаживать. Спустя мгновение Джерард с низким рыком развернул его спиной к себе и, согнув в пояснице, заставил опуститься на руки. Юноша дрожал, как осиновый лист, боясь всего, что сейчас происходило, но и желая этого со всей неистовой страстью. Фрэнк никогда не думал, что любовь приносит лишь радость и удовольствие. Он знал с юношеских лет, что без боли любовь обесценивается и теряет свой смысл, и не так уж и важно, является боль физической или душевной - он хотел испытать всю её от Джерарда. Он мечтал об этом, возбуждаясь всё сильнее, закусив нижнюю губу и расставляя ноги чуть шире, и чувствуя, как мужчина срывает с него домашние штаны, одним движением спуская их до самых колен. Они не занимались любовью несколько дней, и Фрэнк готовился к боли, стараясь расслабится как можно сильнее, но его нервное состояние не позволяло полностью управлять телом. Он слышал, как Джерард шелестит своей одеждой, и с восторгом ощущал, накрепко зажмурив глаза, по-хозяйски уверенные руки на своих ягодицах, сминавшие их, словно те были тестом.

Как бы он ни готовился к боли, та боль, что он получил, когда Джерард толкнулся в него, вышибла искры и слёзы из его зажмуренных глаз. Тело пронзило, словно остро отточенным лезвием, и даже через закушенную его губу вырвался едкий, горючий стон. На языке стало солоно, а Джерард, прижавшись к нему всем телом сверху, накрепко обняв одной рукой, резко и быстро двигался, заставляя Фрэнка сходить с ума от боли и странного всепоглощающего чувства сопричастности. Он словно приносил себя в жертву - самозабвенно, добровольно, наслаждаясь каждым мигом, пронзающим его тело, заставляющим вскрикивать и вздрагивать. Он плакал и был счастлив, потому что Джерард сжимал его поперёк груди своей рукой так крепко, как никогда раньше.

Эта агония продлилась недолго, и, судорожно дёрнувшись, мужчина излился, затапливая тело Фрэнка нежным ласкающим жаром. Они замерли вот так - спаянные, слитые воедино, кажется, на целую вечность, руки юноши уже дрожали, и он, не удержавшись, осел на пол под весом тела Джерарда.

Фрэнк не сразу понял, что это за звуки, пока не пришёл в себя. Резковатые всхлипы доносились из-за его плеча, и юноша, сморщившись, двинулся, освобождаясь от плоти и тела любимого, придавившего его сверху.

- Прости, прости меня… - шептал Джерард, когда Фрэнк, обняв его голову руками, притянул к своей груди. - Прости меня, ангел, душа моя… прости…

Джерард плакал, оставляя слёзы на изошедшей красными пятнами коже Фрэнка. Мужчина гладил его пальцами так нежно, словно тот был новорождённый, не переставая повторять «прости». Юноша в ответ обнимал его голову и плечи и гладил тёмные жестковатые волосы, боясь сказать хоть что-либо. Впервые Джерард предстал перед ним столь хрупким и ранимым, и он искренне боялся как-то спугнуть и испортить этот миг.

Мужчина успокоился не скоро, а успокоившись, начал говорить - тихо, чётко, словно он всё уже давно обдумал.

- Я должен встретиться с ней в последний раз. То, что её заключили в тюрьму, приведёт или к пожизненному сроку в монастыре, или к казни… Ты понимаешь меня, Фрэнки?

- Я всё понимаю, Джерард, - тихо проговорил юноша, не представляя совершенно, как осуществить задуманное. Но он твёрдо был уверен в одном - что не отпустит мужчину одного. - И всё же, разве возможно проникнуть в тюрьму для особо важных преступников?

- Думаю, деньги сделают всё, - уверенно сказал Джерард. - Ты… пойдёшь со мной? Я не могу представить, насколько это опасно. Я не могу точно гарантировать, что мы вернёмся. Но если я не попрощаюсь с ней, я не найду покоя для своей души, Фрэнки… Я не был готов ко всему, что происходит сейчас в этой дьяволом осенённой стране…

- Даже не смейте спрашивать. Мне всё равно, насколько это опасно. Я иду с вами, и в этом нет какого-либо вопроса для меня.

Джерард, наконец, поднялся на локтях и взглянул на него прямо: с покрасневшими и припухшими глазами, с лицом, пошедшим пятнами, с тоской, что буквально струилась из-под век. С любовью, что выплёскивалась через край из его израненного сердца.

- Прости меня, Фрэнки… - сказал он тихо, закусывая губы, скользя сожалеющим взглядом по алым пятнам на коже груди и чертам лица юноши, словно лепил с него скульптуру. - Прости меня, умоляю. Я совсем обезумел и сорвался, когда ты, такой тёплый, мягкий и невероятно сладкий оказался рядом, - мужчина зарылся носом в ткань, что собралась у подмышки юноши. - Прости меня, - прогудел он неразборчиво и едва слышно, - потому что я никогда не прощу себя за это.

****

Заручившись согласием любимого, Джерард долго ломал голову над тем, как провернуть то, что он задумал. Его могли арестовать в Париже, если узнают, если на него уже завели чёрную папку. Он не имел права рисковать Фрэнком и, ради него, - собой. Он медлил и сомневался, надеясь, что Её Величество могут отпустить с миром.

Известие о дате казни короля потрясло и всколыхнуло страну, перевернув настроение поместья вверх дном. Маргарет причитала, что Франция сошла с ума, и тихо лила слёзы, уже перестав надеяться хоть кого-то успокоить в этом доме. Поль старался заниматься повседневными делами, как и прежде, но и по нему было видно, что пожилой слуга удручён происходящим.

Джерард же словно поймал второе дыхание, полностью мобилизовавшись. Казнь короля Иосэфа, поставившая страну на уши, была тем самым толчком, которого ему так сильно не хватало. Доработав план и детально обсудив его с Фрэнком, хозяин поместья назначил день, в который они, загримированные под обычных высокопоставленных служащих, выехали в Париж.

****

Начальником тюрьмы оказался обрюзгший седой мужчина, к несчастью, хорошо знакомый Джерарду. Поэтому почти все разговоры пришлось взять на себя Фрэнку, но месье Пуар был непреклонен.

- К королеве никого не пускать - это приказ свыше, месье…

- Люсьен, - подсказал Фрэнк максимально учтиво, пока Джерард, скрывая свою личность, стоял за приоткрытой дверью и подслушивал. - Но вы ведь понимаете, что я не просто прошу об услуге, - юноша достал папку, в которой находились все наличные средства, найденные на тот момент в поместье. Ни много, ни мало, несколько тысяч франков. Очень солидная сумма, на которую припеваючи можно прожить не меньше года.

Старик крякнул, погладив потную лысину под париком.

- Это очень щедрое предложение, месье…

- Люсьен, - снова подсказал Фрэнк.

- Да-да, Люсьен. Но на этаже, где камера Её Величества, находится охрана, которая не подпадает под мою юрисдикцию…

Было видно, что старый змей выкручивается, потому что глаза его алчно загорелись при виде круглой суммы. Фрэнк был готов начать новый виток переговоров, как вдруг дверь позади распахнулась, и Джерард, войдя внутрь кабинета, уверенно встал рядом, оглядывая старого своего ухажёра, года три назад очень настойчиво добивавшегося его благосклонности.

- Месье Джерард Артур Уэй? - поражённо прошептал мужчина.

- Месье Пуар, моё почтение, - учтиво склонившись, поздоровался он. - Простите моего протеже, думаю, ему нечего предложить вам, хотя, конечно же, это, - он взял папку из рук Фрэнка и положил её на массивный деревянный стол перед мужчиной, - мы оставим здесь. А сейчас, Люсьен, прошу, оставь нас одних ненадолго, и проследи, чтобы никто не вошёл, пока мы… - он осёкся на мгновение, - разговариваем.

Фрэнка резанул по самому сердцу этот приказной тон. Тем более, при том, как сально глазки начальника тюрьмы бегали по лицу и фигуре Джерарда. Стиснув зубы, юноша коротко поклонился и вышел, закрывая за собой дверь чуть громче, чем следовало. Он злился, но понимал - ради поставленной цели Джерард пойдёт на очень и очень многое. И он не хотел даже думать о том, что может понадобиться от него старому обрюзгшему начальнику тюрьмы. Закрыв глаза и стараясь не прислушиваться, он прижался спиной к стене. К счастью, из-за толстой деревянной двери не было слышно ни звука.

- Итак, месье Пуар, - сладко улыбнувшись и присев на край стола, начал Джерард, - к счастью, мы с вами оба знаем, как прийти к общему соглашению, не так ли?

Мужчина голодно сглотнул, скользя глазами по обтянутому кюлотами бедру, умостившемуся на его столе. Он мечтал получить этого сладкого прихвостня королевы, едва заступил на высокий пост. Но слухи о том, что этот красавчик ложится под кого угодно, оказались ложными. И вот сейчас он в его власти и пришёл просить. Судьба воистину странная штука. И очень ироничная, надо сказать. Его ладони потели от предвкушения и фантазий о том, как он разложит это прекрасное тело на столе и грубо, быстро возьмёт его.

- Но-но, месье, - игриво хохотнул Джерард, проводя пальцем дорожку по кисти мужчины, заставляя того вздрогнуть и выплыть из своих мыслей. - Я вижу, вы уже ушли из реальности, придумывая, чего бы послаще от меня получить, грязный вы фантазёр, - он провёл острым кончиком языка по своим губам, не сводя глаз с мужчины, наблюдая, как на его белом морщинистом лбу выступают мельчайшие капельки пота. - Скажу вам, месье Пуар, что время - деньги. И мне очень жаль, что я не смогу воплотить все ваши желания в эту короткую встречу. Но я обещаю исполнить одно, - мужчина наклонился к лицу начальника тюрьмы и обдал его крупное мясистое ухо горячим будоражащим дыханием, - зато сделаю это так, что вы до смерти не забудете. Согласны?

Джерард наступал, прекрасно чувствуя, что надо брать этого бесхребетного слизняка, пока он не спохватился. Нельзя ослаблять накал ни на секунду, нельзя дать ему собраться с мыслями. Похотливый месье Пуар должен был думать только нижней частью своего тела, и пока это удавалось.

- Но за это, - Джерард обошёл вокруг стола и, присев на столешницу прямо перед лицом мужчины, широко развёл колени. Он взял в ладонь одну руку мужчины напротив и положил себе на пах, а сам кончиком сапога едва заметно касался паха месье Пуара, - вы сделаете всё возможное, чтобы посодействовать нашей встрече с королевой. Мы договорились? - он чуть сильнее нажал ногой на бугорок в кюлотах начальника тюрьмы, заставляя того закрыть глаза, закусить губу и нервно закивать. - Вот и отлично, мой хороший, - зашептал он, опускаясь перед месье Пуаром на колени и развязывая завязки на его паху. - Вот и замечательно.

Ему предстояла неприятная, но в целом довольно привычная работа. И Джерард считал, что эта жертва - не так уж и много, на что он был готов пойти ради последней, как он чувствовал, встречи с королевой. У него было прощальное письмо от её дочери и тысяча слов благодарности, которые он так и не смог сказать раньше. А сейчас он просто работал, стараясь доставить как можно больше удовольствия, механически постанывая и терпя липкие толстые пальцы в своих волосах.

Дверь из кабинета начальника тюрьмы открылась не раньше, чем через пятнадцать минут. Первым вышел покрасневший лицом смущённый месье Пуар, за ним - Джерард, вытирающий рот белым кружевным платком. Проходя мимо Фрэнка, он шепнул ему на ухо: «Напомни, чтобы дома я выпил не меньше литра крепкого вина, иначе чем-нибудь заболею».

Начальник вёл их по узким обходным коридорам, поднимаясь выше на этаж, а чуть позже - ещё на один. Тут уже не чувствовалось той промозглой сырости, которой пропахло всё в кабинете начальника тюрьмы, и было более светло. Месье Пуар попросил подождать их в темноте арки недолго, пока он даст какое-нибудь важное задание страже, прохлаждавшейся у двери камеры королевы.

Спустя минуту споров на повышенных тонах, мимо мужчин, таящихся в тени, прошли двое бравых служак, костерящих начальника на чём свет стоит.

- Не знаю, зачем вам это, да и мне всё равно, учитывая величину суммы, но скажу заранее - сбежать вам не удастся, - проговорил месье Пуар, лязгая в замке двери ключом. - Имейте в виду, у вас не больше пяти минут, месье Джерард, - гадко улыбнулся начальник тюрьмы и, распахивая дверь, запустил Уэя внутрь. Фрэнк, согласно ранней договорённости, остался снаружи и готовился отвлекать остроумием охрану, если та вернётся раньше срока.

- Благодарю за честность, месье Пуар, - кивнул Джерард, проходя внутрь кельи-камеры прежде, чем дверь за ним захлопнулась, отрезая от свободного мира.

Королева сидела на грубом стуле за небольшим письменным столом и водила пером по бумаге. Но сейчас она выронила перо из ослабевших пальцев и с благоговейным ужасом взирала на своего бывшего верного слугу.

Джерард с не меньшим ужасом и преклонением смотрел в ответ, потому что королева была обрита наголо. Её чудных, шелковистых золотых волос больше не было. Был только короткий ёжик на голове, не скрывающий неровностей черепа и словно оголявший саму её душу. Она выглядела завораживающе, и Джерард не смел пошевелиться.

- Джерард?.. - прошептала Мариэтта, словно не веря своим глазам.

- Ваше величество… ваши волосы, - выдохнул мужчина, падая на колени. - Что эти изверги сделали с вами?

- Это правило едино для всех заключённых, - отмахнулась она. - Но как ты попал сюда? Ко мне никого не пускают, совершенно никого!

- Это не важно, Ваше Величество, - грустно улыбнувшись, Джерард встал, чтобы приблизиться к женщине и снова преданно опуститься на колени, а затем и вовсе позволить себе вольность: опустить свою голову, удобно укладывая её на юбки королевы.

Не прошло и нескольких мгновений, как он почувствовал тонкую ладошку, робко гладящую его по волосам.

- Джерард, милый мой Джерард… Верный мой пёс, - шептала королева, роняя на щёки мужчины редкие солёные капли. - Вот видишь, как всё обернулось. Хотя, в этом нет ничего удивительного. Они считают, что чтобы умертвить змею, надобно отсечь ей голову. Только забывают о том, что если посмотреть с другой стороны, выходит, что оставляют змею без хвоста… Моя казнь назначена на двадцать седьмое июня. Пожалуйста, умоляю, не приходи на неё. Моё сердце не выдержит.

Джерард вздрогнул от этих слов и до боли прикусил свою щеку.

- О чём вы говорите, Ваше Величество? Какая казнь, если не было даже публичного суда и слушаний? В чём вас обвиняют?

- Ох, милый мой Джерард, - тяжело вздохнула королева, стирая с щёк дорожки слёз. - Обвинение у всех - одно. Я виновна в несостоятельности французской монархии как государственном аппарате. Время для судебных слушаний тоже назначено, но меня предупредили заранее - независимо от их исхода меня ждёт казнь. И это их решение ничто не изменит. Во Франции больше нет королевского престола, это лишь вопрос времени. Наверное, мы оба это заслужили. Ведь ничего не происходит просто так?

- Прошу вас, - сдавленно прошептал Джерард, стараясь справиться с душащим его осознанием, - не говорите больше ничего. Прошу вас…

Они провели в молчании несколько мгновений, после чего мужчина вдруг заговорил:

- Я любил вас, Мариэтта. Всегда любил. В начале - пылко и страстно, со всей своей юношеской глупостью. Затем, когда повзрослел и поумнел, любил тихо и чутко, не забывая ни на миг то, что вы для меня сделали. Вы сделали для меня столько, что я могу смело сказать - я обязан вам жизнью…

- Не надо, Джерард, прошу тебя, - всхлипнула Мариэтта, не переставая гладить его тёмные, перевязанные чёрной атласной ленточкой, волосы. - Мне не нужна подобная жертва. Просто живи - и это будет для меня высшая твоя благодарность…

- Спасибо вам за всё, спасибо и простите, потому что теперь моё сердце болит о другом человеке. Я думал, что буду любить вас со всей трепетностью всю свою жизнь, и, возможно, я люблю вас до сих пор, но уже совсем не так. Это звучит странно, но... Я верен вам, как и в самом начале. Я позаботился о вашей дочери, и ей ничего не угрожает в далёкой и спокойной Англии. Я буду постоянно следить за тем, как идут у неё дела, и подберу лучшую кандидатуру для её замужества, когда придёт время…

- Не надо лучшей, - печально прервала его Мариэтта. - Просто… пусть она будет с ним счастлива, Джерард.

- Хорошо, - тут же согласился Уэй.

В дверь настойчиво постучали - время вышло. И мужчина, и женщина над ним вздрогнули от резкого, такого чужеродного в их идиллии звука.

- Вот письмо от Луизы, - Джерард суетливо достал из внутреннего кармана свёрнутый лист бумаги, который королева, с нежностью поцеловав, тут же спрятала в лифе платья.

- Спасибо, мой верный пёс, - женщина заставила Уэя поднять голову и нежно запечатлела поцелуй своих сухих губ на его губах. Это был первый и последний раз, когда Мариэтта целовала его так, и мужчина прикрыл глаза, стараясь запомнить этот миг навсегда. - Я надеюсь, ты сохранил конверт, который я просила открыть, когда будет совсем туго в этой стране? Милый мой Джерард, сейчас самое время, поверь мне, - она грустно улыбнулась, проведя по его губам большим пальцем своей изящной руки. - А теперь иди, прошу тебя.

Джерард встал, чувствуя себя, словно во сне. Дверь за ним открылась, и взволнованный Фрэнк схватил его за руку. И мужчина, не видя толком из-за тумана слёз, продолжал шептать одними губами: «Двадцать седьмое июня… Я буду с вами, моя королева. Ничего не бойтесь, я буду с вами, пусть вы и не увидите меня в толпе. Я буду с вами - чтобы поддержать ваше последнее земное шествие».

Часть 30.

На площади Людовика Пятнадцатого, которую совсем недавно переименовали в Площадь Революции, бушевала толпа. Её не смущало ни промозглое раннее утро, ни жуткая давка, ни грозные гвардейцы, теснящие простой люд и лишь создающие некоторую нервозность. Мосты, парки, скверы, все улицы, начиная от здания Суда до площади, были единой живой рекой из людей и солдат в красивых ярких мундирах.

Белые женские чепцы казались рассыпанным рисом на фоне этой многолюдной пёстрой толпы. Здесь собрались все, кто хотел посмотреть на то, как последнего французского монарха лишают жизни и головы. Все, кто успел занять места в этом зале под открытым небом. Все, кто не боялся за себя и мечтал о том, чтобы Франция стала Республикой.

За последние недели площади Парижа испили немало человеческой крови. Словно голодное, некстати проснувшееся хищное животное, город лениво вздыхал и ворочался под ногами, перебирая, как чешую, камни мостовой, и алкал. Алкал новых жертвоприношений, шептал на своём непонятном, древнем языке: «Ещё… Ещё крови! Станьте более безумными, более злыми. Непримиримыми… Дайте мне крови!» Он науськивал, давил на встревоженные умы своим неслышным, но ощутимым, точно тяжесть камня на шее, гулом. Он отдавался в визге голосов и скрипе несмазанных колёс, в нервном перестуке подкованных копыт. Город знал, что ещё долго до конца, и он успеет вдоволь напиться, чтобы уснуть ещё на сотню лет. Но сейчас, ранним утром двадцать седьмого июня, он был раздражён и голоден. Он был в предвкушении - монаршая кровь была для него самой сладкой. Самой горькой. Идеальной.

Джерард оказался так тесно прижат к Фрэнку, что чувствовал его тремор. Юноша, крепко держащий за руку своего наставника, волновался, и хотя старался не показывать этого ничем, тесно прижатый спиной к груди мужчины, выдавал себя с головой.

Но Джерард не обращал на это внимания. Всем своим существом он вглядывался в дальнюю улицу, из которой должен был выехать траурный кортеж. Уже отчётливо слышался звон лошадиной сбруи и жуткий звук колёс телеги, на которой везли королеву. Этот звук, словно из потустороннего мира, поднимался вверх и зависал над гомоном толпы, заставляя её смолкнуть в ожидании. Он давил на уши и стальными обручами сковывал грудную клетку, не давая Джерарду как следует вздохнуть. Сколько он ни настраивал себя на спокойствие и холодность, всё слетело с него луковой старой шелухой, едва скромный кортеж появился в видимости его глаз.

Когда в толпе возникло движение, на площади сразу же стало тихо. И в этой тишине раздались дикие крики, несущиеся с улицы Сент-Оноре; появился отряд кавалерии, из-за угла крайнего дома выехала трагическая телега со связанной женщиной, некогда бывшей владычицей Франции; сзади нее с веревкой в одной руке и шляпой в другой стоял Саркар, палач, исполненный гордости и смиренно-подобострастный одновременно.*

Простая деревенская телега о двух крепких каурых лошадках. Телега, в которой на грубой деревянной скамье сидела королева всей этой сошедшей с ума страны. Умышленно медленно двигалась она, ибо каждый должен был насладиться единственным в своем роде зрелищем. С гордой осанкой и приподнятой головой в чепце, что скрывал её обритую голову, женщина смотрела вперёд невидящими, но совершенно сухими глазами. Окруженная толпой, которая вдруг снова взорвалась различными грубыми воплями, она казалась невозможно, просто до ужаса одинокой. Словно единственный несрезанный колос посреди поля разлетающейся от ветра соломы…

Перед ней, сбоку от кареты, выгарцовывал на белом жеребце актёр театра Дю Валя Анжер Гюстон. Джерард видел один спектакль с его участием и считал полнейшей бездарностью. Но сейчас все глупые и отвратительные его реплики толпа воспринимала, словно бесплатные горячие пирожки. И не важно, что те были с протухшей собачатиной.

- Поглядите! - кричал мужчина так, что слышно было и на другом краю площади. - Смотрите все, вот она, Мариэтта! Распутница и злодейка, не нашедшая для своего народа лишней буханки хлеба! - толпа яростно поддерживала выкриками любой его выпад в сторону королевы, которая словно и вовсе не видела и не слышала этого человека перед ней. Фрэнк сильнее впился пальцами в руку Джерарда. Они, одетые как простые фабричные рабочие, уехали из поместья ещё поздним вечером, чтобы успеть вовремя и найти для себя место на этом трагическом спектакле. В трёх кварталах отсюда их ждала чёрная карета, и уплачено вознице за неё было столько, что и думать об этом не хотелось. Джерард тяжело дышал, смотря на этот фарс, и сквозь зубы извергал проклятия в сторону Гюстона. Он хотел свернуть ему шею сию же секунду, но не по головам же до него добираться?

- Мерзкий пройдоха, - прошептал мужчина, сильнее сжимая свободный кулак. - Выблядок и подхалим… Если бы не субсидии Её Величества для вашего дрянного театра, ты бы уже давно побирался вместе с остальными вашими великими талантами, воюя за более хлебное место с попрошайками у Нотр-Дама… Ненавижу!

- Тише, Джерард, умоляю вас, - в пол-оборота зашептал Фрэнк, когда несколько окружавших их людей в грубой одежде оглянулись на повысившего голос мужчину.

Уэй дёрнулся, словно от удара кнутом, но ничего не ответил. То состояние, что он испытывал последние перед казнью дни, слишком давило на него, заставляя медленно сходить с ума. Ещё никогда судьба не выставляла ему столь крупный и жестокий счёт. Он был раздавлен и старался не думать о том, что последние минуты жизни королевы поганит этот черноволосый выскочка Анжер. Да и имело ли это значение? Жизнь этой потрясающей женщины неслась к своему концу неистовым галопом. О чём она думала, глядя вокруг удивлёнными, чуть расширенными глазами? Что заботило её, занимало ум? Чему удивлялась она, разглядывая огромную волнующуюся толпу? Никто и никогда не скажет этого, никто не узнает последних её сокровенных мыслей.

Королева Мариэтта сосредоточенно смотрела перед собой, ничем не выказывая тесно обступившим ее зевакам ни страха, ни страданий. Словно все силы души концентрировала она, чтобы сохранить до конца спокойствие, и напрасно ее злейшие враги следили за нею, пытаясь обнаружить малейшие признаки отчаяния или протеста. Ничто не приводило ее в замешательство: ни то, что у церкви Святого Духа собравшиеся женщины встретили ее криками глумления, ни то, что актер Гюстон, чтобы создать соответствующее настроение у зрителей этой жестокой инсценировки, появился в форме национального гвардейца верхом на лошади у её смертной телеги и, размахивая саблей, кричал: «Вот она, эта гнусная Мариэтта! Теперь с ней будет покончено, друзья мои!»*

Кровавая полоса казней началась с обезглавливания месье Жаккарда Русто. Никто не ожидал, что суд приговорит бывшего деятеля революции к смертному приговору. Именно его дрянная кровь пробудила ото сна хищное, несытое животное, коим, по сути, являлся Париж. Его кровь всколыхнула молву и воспалила умы, раскрепощая и развязывая руки. За его кровью пролилась кровь нескольких деятелей, работавших под его началом в аппарате руководства, затем полетели более знатные головы, пока шаткая лестница не достигла провинившегося перед народом короля. Иосэфа казнили всего три недели назад на этой же площади, и камни мостовой, окрасившиеся тогда алым, кажется, не успели просохнуть и до сегодняшнего дня, как на эшафот должна была взойти его жена, королева Мариэтта.

Повозка остановилась у помоста, на громадной площади вновь воцарилась жуткая, мёртвая тишина. И Джерард, затаив дыхание, наблюдал, как худенькая женщина, наотрез отказывающаяся от любой сторонней помощи, выбиралась из телеги со связанными сзади руками. Гордо выпрямленная спина, словно высеченное из мрамора лицо и длинное платье только подчеркивали то, что она даже в эти минуты остаётся Королевой.

Когда Мариэтта под чутким присмотром палача Саркара восходила по ступеням к гильотине так же легко, как когда-то по каменным лестницам Версаля, по толпе пронёсся шепот. Увидев женщину, что перекроила его невзрачную жизнь на новый лад лишь несколькими словами, у страшного устройства, Джерард не выдержал и сморгнул скопившиеся в уголках глаз слёзы. Они медленно потекли по иссохшим щекам, словно впитываясь под кожу. Счёт жизни королевы пошёл на секунды, и мужчина чувствовал это всем своим существом, порываясь метнуться туда, к эшафоту, чтобы она, возможно, смогла увидеть его и понять, что не одна сейчас. Но этой страстной мечте не суждено было осуществиться - Фрэнк, его мальчик, не только крепко держал его за руку. Он был для него тем самым необходимым якорем, чтобы выдержать все хаотичные волны эмоций, сметающие мужчину с ног. Он был гарантом и смыслом, и Джерард, повинуясь яркому порыву, приник к его голове носом, чтобы жадно, до одури глубоко задышать родным запахом тёмных волос. Это помогло и привело его в чувство. Он ощутил, что сможет досмотреть до конца. Он должен был быть с ней до конца, потому что кроме них двоих на всей площади вряд ли бы сыскался человек, испытывающий к этой хрупкой женщине добрые чувства. Все вокруг словно сошли с ума.

Мариэтта послала еще один невидящий взгляд в небо, поверх отвратительной сутолоки, окружающей ее. Различила ли она там, в утреннем тумане, Тюильри, в котором жила последние дни и невыносимо страдала в одиночестве и страхе? Вспомнила ли в эту оставшуюся, в эту самую последнюю минуту день, когда те же самые толпы на площадях, подобных этой, приветствовали ее как престолонаследницу? Неизвестно. Никому не дано знать последних мыслей обречённого на смерть.

Каково это, умирать, окружённой ненавистью многотысячной толпы?

Ей не дали и прийти в себя толком. Не спросили о последней воле, потому что всё, видимо, уже было решено. Саркар грубовато подтолкнул женщину к гильотине, и та, покачнувшись, неловко склонилась к деревянной выщербленной столешнице. Зрелище, жуткое зрелище перекрыло Джерарду возможность дышать.

Насколько могут растянуться моменты, занимающие считанные секунды? На минуты, часы, на вечность?

Мужчине казалось, что вся его жизнь после встречи с королевой, успела пронестись перед его широко распахнутыми глазами, пока серое, блестящее лезвие гильотины неслось вниз. Не произошло чуда, не раздалось грома Господня. Механизмы чудовищного устройства сработали исправно. В повисшей тишине отчётливо раздался тихий хруст и стук, и толпа ахнула, когда Саркар высоко, на вытянутых руках, поднял кровоточащую голову.

- Да здравствует Республика! - неуверенно и вразнобой вскрикнули зеваки, потрясённые случившимся.

Джерард закрыл глаза. Ноги потеряли всякую опору, а в голове словно закружилась неистовая карусель. Желудок запросился наружу так отчаянно, что мужчина склонился, отвернувшись, и спастически закашлялся желчью, пошедшей ртом. Если бы не Фрэнк… Если бы не этот, оказавшийся таким сильным и уверенным, мальчик, он бы просто остался лежать на камнях брусчатки до тех пор, пока его не затопчут до смерти.

- Давайте, давайте же, Джерард. Поднимайтесь. Нам нужно уходить отсюда, прошу вас, - шептал он, настойчиво притягивая к себе потяжелевшее тело наставника и взваливая на себя его руку.

Юноша медленно, но очень упёрто двигался в толпе туда, где, как он помнил, их должна была дожидаться карета. Всё произошедшее произвело на него неизгладимое впечатление. Поправка была лишь на то, что сильнее и ярче всего его мозг рисовал сейчас других героев этой трагедии. И он всеми усилиями воли отгонял от себя видение Джерарда, связанного по рукам, согнутого под лезвием гильотины. Сердце заходилось в ужасе, но голова была холодна и заставляла ноги идти в точном направлении. Даже снежная лавина не заставила бы его сойти с курса. Они должны были убраться отсюда, и как можно скорее. Всего этого было и так слишком много для них двоих.

****

Весь путь в экипаже, что с превеликим трудом выбрался из запруженного зеваками и гвардейцами Парижа, они провели молча, передавая из рук в руки большую пузатую флягу из серебра. Джерард наполнил её старым выдержанным коньяком ещё в поместье, считая, что это будет весьма предусмотрительно. И он был просто бескрайне прав.

Шок медленно отпускал мужчин, бледность уходила с лиц, уступая место горячечному румянцу и непреодолимой вселенской усталости. Они не понимали, как себя вести друг с другом и что сейчас говорить. Поэтому наслаждались и упивались тишиной, словно она была лучшим подарком после неистового, изошедшего шумом Парижа.

Джерард понял, что что-то неладно, ещё на подъезде к поместью. Уже смеркалось, и в светлых летних сумерках отчётливо выделялись тёмные окна поместья, в то время как на верхнем этаже в некоторых окнах разливались странные алые блики…

- Господи Иисусе… - прошептал он, и Фрэнк, потрясённый его тоном, напряжённо уставился в то же окно, почти прилипая к стеклу носом.

- Что это, Джерард? Господи, что это?!

- Пожар…

Они вбежали в дом вместе, не обращая внимания на взломанную дверь, не понимая, куда идти и где же Маргарет с Полем. В поместье больше не было никого - все наёмные рабочие взяли отгул, а то и вовсе уволились в связи с назревающими беспорядками. Внутри было пусто и темно, в воздухе уже достаточно уловимо пахло горящим деревом и лаком.

- Фрэнки, прошу тебя, найди Маргарет. Она должна быть здесь, - чётко отдал указания Джерард. - Я должен подняться наверх и достать некоторые бумаги. Иначе… даже думать не хочу, что будет «иначе»… - мужчина серьёзно, как никогда, посмотрел в глаза ученика. Тот был бледен, но очень собран, и уверенно кивнул.

- Я найду Марго, - тихо сказал Фрэнк, - а вы… прошу, будьте предельно осторожны. Никакие бумаги не стоят вашей жизни.

Оставив словно порванный на клочки поцелуй в уголке плотно сжатых губ, Джерард побежал к лестнице.

Тут, на втором этаже, было более дымно. Мужчина достал батистовый платок и, закрыв им нос и рот, двинулся к своим покоям. Именно там в тайнике под паркетной доской лежали важные бумаги, оставшиеся векселя на неплохую сумму и, самое важное, письмо королевы. То самое, которое она просила открыть в самом крайнем случае. Кажется, он настал… Он надеялся забрать и обе шкатулки с драгоценностями. И вопрос был не в том, сколько стоили хранящиеся там безделушки. А в том, что каждая из них была наградой за определённую тёмную историю, ставкой в хитрой игре, каждая - словно кладезь памяти, с которым Джерард не был готов распрощаться.

Сильнее всего горели покои Фрэнка. Самые вычурные и богатые, возможно, они навели злоумышленников на мысль, что именно они - господская опочивальня. Огонь лизал тяжёлые портьеры и кровать, на которой ещё вчера спал Фрэнк. Кое-где горели и дымились обои, тлела обивка стульев, но до комода, где юноша хранил свою шкатулку, ещё можно было добраться. Открыв ящик, Джерард взял и крепко прижал к себе деревянную коробочку, в которой, как он надеялся, мальчик так же хранил свою треснувшую брошь.

Вдруг за его спиной что-то оглушительно треснуло и с грохотом рухнуло на пол, заставляя мужчину буквально подскочить на месте и моментально покрыться потом. Оглянувшись, он понял, что это всего лишь прогорела и сломалась напополам гардина. Но её падение послужило толчком к тому, чтобы как можно скорее покинуть эту комнату.

Выйдя в коридор, Джерард бросил на горящее помещение последний взгляд и направился к себе.

В его покоях горели ярким пламенем гардины и кровать. Невыносимо страшное и будоражащее фантазию зрелище: чадящий костёр, разведённый прямо посередине ложа, где они, так и не насытившиеся друг другом, совсем недавно занимались любовью. Вздрогнув, мужчина сморгнул едкий дым, застилающий глаза, и кинулся к заветной паркетной доске под кроватью. Воздух внизу раскалился, и Джерард доставал папку с бумагами, обжигая кожу рук. Там же валялась ненужная раньше портупея со шпагой и небольшим кинжалом. Мужчина не очень хорошо владел оружием, но решил прихватить и его на всякий случай. Всё же лучше, чем ничего.

Так же быстро выцепив свою шкатулку из трюмо, он выскочил из покоев, лишь мимолётно бросив взгляд на невыносимо прекрасно горящую кровать. Что-то происходило. Страшное, безвозвратно всё изменяющее. Но мужчина, совершенно окаменев сердцем, не мог больше чувствовать. Его голова, повинуясь взбудораженному состоянию и току разгорячённой крови, думала холодно и точно. Нужно было собрать всех домочадцев и уезжать отсюда. Уезжать как можно скорее.

Только почему же так тихо вокруг?

Джерард очень любил Маргарет и безмерно уважал Поля. Но всё, о чём он мог думать, открывая дверь за дверью на словно вымершем первом этаже, было «Фрэнк»...

- Да где же они все? Где этот невыносимый мальчишка?! - тихо ругался он, открывая дверь в столовую. И только закончив фразу, услышал тихие сдавленные всхлипы. - Фрэнки?

Джерард вошёл внутрь, оставляя всё, что нёс в руках, на обеденном столе. Плакали дальше, в кухне, и мужчина, затаив дыхание, двинулся туда.

Увиденное заставило его опереться на косяк и скомкать в руке край рабочего сюртука.

Фрэнк, сидевший спиной к нему, склонился над Маргарет, распростёртой на полу. Джерард не видел её лица, но это определённо была она, в своих многочисленных юбках, белых льняных чулках и чуть стоптанных домашних туфлях. Она лежала на полу недвижно, и Фрэнк, обнимая женщину, буквально распластался на её груди. И только найдя в себе силы открыть рот, чтобы окликнуть юношу, Джерард заметил большую алую лужу, собравшуюся по другую сторону от женщины, совсем рядом с печью.

- Господи Иисусе… - выдохнул мужчина, уже не берясь считать, в который раз за этот день произносит имя господне. Его сердце пропустило несколько ударов, а руки покрылись липким холодным потом, когда он понял очевидное.

Маргарет больше нет.

Фрэнк разрыдался сильнее, когда услышал голос Джерарда. Его спина вздрагивала, но он не переставал со всей силы обнимать неподвижное тело.

- Они убили её, Джерард, - сквозь рыдания выдавил он. - Убили нашу Марго! Ну что она им сделала? Разве это справедливо?

Джерард боялся, что сейчас, вот сию секунду, просто сойдёт с ума. Он почувствовал себя камнем, застывшем в ложе натянутой до предела пращи. Её раскручивала умелая рука, воздух свистел в ушах, и, казалось бы, ещё секунда - и вот он, свободный и бесконечный полёт, возвращение в глубины своего разума, полная потеря контроля. Он чувствовал это напряжение так остро, что начал дрожать. Но нет. Полёт не начинался. Рука раскручивала его без устали, но отпускать не собиралась…

- В смерти нет справедливости, Фрэнк, - безжизненно ответил Джерард. - Как и в жизни, собственно.

Фрэнк, наконец, замер. Его всхлипы стали тише, пока совсем не прекратились. Джерард было подумал, что смог сказать что-то нужное, как юноша вдруг снова горячо и неистово разрыдался.

- Нам нужно найти Поля и уходить отсюда, Фрэнки, - тихо и ласково, словно маленькому ребёнку, сказал мужчина.

- Они убили Марго... Наша Марго мертва! О, Господи, Джерард! - закричал Фрэнк, хватая себя за волосы и с силой оттягивая их. - Она мне… как мать…

Дата добавления: 2015-11-13