Радиоактивный блюз 5 страница

– Мне скажет, – Уберфюрер словно проснулся. Иван даже начал забывать, что скинхед рядом – потому что тот сегодня по большей части молчал.

– Тогда вы понимаете. Пару раз меня чуть не «занесло». Еще немного, и был бы тут второй Чернобыль.

– Да тут весь мир… – Убер замолчал, почесал затылок.

– Верно.

– Анекдот рассказать? – усмехнулся Уберфюрер и, не дожидаясь ответа, заговорил на два голоса: – Чукча, ты куда идешь? В Чернобыль, однако. Зачем, там же радиация? Чукча: в Москва – двадцать рентген в час, в Питер – десять рентген в час, в Чернобыле – пять рентген в час. Всей семьей загорать будем, однако!

Скинхед огляделся, дожидаясь реакции. Все молчали.

– Как‑то не смешно, – сказал наконец Кузнецов. Иван кивнул.

Бывает, что и хорошие рассказчики рассказывают неудачные анекдоты…

И вдруг Мандела оглушительно захохотал.

– Ой, не могу… Оборжаться просто. Загорать будем… ха‑ха‑ха… ой… – он уперся руками в колени, выдохнул, но все равно продолжал трястись от смеха. – Не… могу… ха‑ха‑ха…

Уберфюрер молча смотрел на это представление, лицо бравого скинхеда словно высечено из гранита, ноздри бронзовые, как у коня Медного всадника.

– Сдается мне, – сказал Убер наконец, – что ты у нас расист, Мандела.

– Что? – негр перестал смеяться.

– Чукчи ему не угодили, – глаза Уберфюрера сузились. – Да я тебе за чукчей пасть порву, понял?

– А чем чукчи лучше негров? – Мандела выпрямился.

– Они далеко.

* * *

– Значит, центральное освещение? – старик покачал головой.

– Да. Мы думаем, метро снабжается отсюда, с ЛАЭС, – сказал Мандела.

Федор кивнул.

– Вполне может быть. Подземные линии электроснабжения. Думаю, их сделали как раз перед Катастрофой – как резервный канал передачи. Возможно, что подключены к этим резервным линиями не только мы… другими словами, многократное дублирование. По‑военному, прямо скажем. Возможно, даже когда ЛАЭС выработает последнее топливо (впрочем, его у меня как раз много, хватит на дольше, чем я проживу), электричество в метро все равно будет.

Старик внимательно оглядел слушателей.

– Давайте я отведу вас туда, где вы будете спать, – предложил он.

Иван благодарно кивнул. События этого дня свалились на них, словно обвал туннеля. Да и полночи в противогазах – это кого угодно вымотает. Бойцы едва передвигают ноги. Сидят сейчас, клюют носами.

Иван шел за стариком по коридору и думал: атомная станция.

Ну, блин, серьезно, надо же, твою мать!

Она действительно существует. И работает.

Когда они шли по коридорам, освещенным лампами дневного света в потолочных светильниках, Иван не переставал вертеть головой. Стены, обшитые панелями (что это? дерево?) и украшенные плакатами вроде «Сотрудник, помни о радиационной безопасности! Твое потомство в твоих руках». Забавно звучит. Федор объяснил, что это было что‑то вроде шутки, работники ЛАЭС готовились к празднику.

В коридорах стояли даже диваны для отдыха. По углам засохшие растения в огромных горшках. Полумрак скрывал следы прошедших лет.

Жаль, что Звездочет этого не увидит. И профессор Водяник.

Интересно, смогу ли я заснуть, зная, что надо мной нет многометровой толщи земли, что защищает меня от радиации и тварей? – подумал Иван. – Наверное, не сразу…

Угу. Скорее всего, коснусь подушки головой и отрублюсь.

Вымотался до такой степени, что сил нет даже уставать.

* * *

– Что это? – Иван огляделся. Огромное помещение, освещенное так, что резало глаза. Лампы тут были практически везде. Очень яркие. Очень.

Голые белые стены, блестящие от света десятков ламп дневного света. Гладкий пол. В центре зала – огромная окружность, словно составленная из сотен цветных квадратов. Некоторых квадратов не хватало, зияли провалы.

Под потолком зала – железные лестницы, рельсы‑направляющие, в углу замер длинный цилиндр огромного крана… или подъемника? Серые станины уходили под потолок.

– Куда мы пришли? – спросил Иван.

– Центральный зал, – сказал Федор спокойно. – Под вашими ногами фактически – сам реактор. Вот этот круг, что вы видите, – с квадратиками – мы называем это «пятак». Это зона загрузки топлива в реактор. Видите, они разного цвета…

– Э‑э… а почему мы пришли именно сюда?

– Здесь безопаснее. Я здесь сплю.

– Что, прямо на реакторе?! – Уберфюрер выглядел обалдевшим.

Старик усмехнулся.

– Зачем же прямо на реакторе? Вон там, в углу.

Иван оглянулся. Действительно, там, за металлическим стеллажом, заполненным какими‑то механизмами и деталями, виднелся край полосатого матраса. Ну, старик. Кремень просто.

– Сумасшедший мир, – сказал Федор. – Разве я когда‑нибудь думал, что буду спать в реакторном зале, чтобы защититься от излучения снаружи? Но здесь действительно безопаснее всего. Под вашими ногами – плита биологической защиты реактора, мы называем ее Елена. Толщина Елены несколько метров, над головой – бетонный козырек, который, теоретически, выдержит падение на него реактивного самолета.

– Офигеть, – только и сказал Уберфюрер. Огляделся.

– Это самое безопасное место на станции. Поверьте старику.

* * *

– По‑моему, кто‑то ни фига не понимает в блюзе, – сказал Уберфюрер. – Вот ты можешь отличить чикагский блюз от техасского? Скажи честно, можешь?

Негр перевел взгляд с одного на другого.

– Да ну вас к черту с вашим блюзом! – обиделся Мандела, скатал в валик матрас с подушкой, одеялом и ушел спать в другой угол.

Демонстративно.

Будь тут дверь, он бы ей хлопнул.

– Что ты к нему цепляешься? – спросил Иван. – А, Убер? Нормальный же парень.

– Нормальный, – согласился скинхед. Откинулся на подушку, заложил руки за голову. – Что я, не вижу? Но мне по приколу его цеплять, понимаешь? Да и вообще, подумай сам – вот я скинхед, правильно?

Иван посмотрел на свежевыбритую голову Убера и улыбнулся.

– Ну не знаю, как тебе сказать прямо…

– Да пошел ты, – беззлобно огрызнулся Уберфюрер. – Вот я скин, а он негр… Это же классическая ситуация настройки имиджа!

– Не понял. – Иван нахмурил брови. – Ты о чем?

– Вот я бритоголовый. Бритоголовый что делает, когда видит чернокожего? Правильно! Идет и задирает его черную задницу. Логично, брат? Логично. А если такой бритоголовый весь из себя скинхед стоит и не задирает негра, он что – боится, получается? Это значит, яиц у него совсем нет, у этого скинхеда? Так что все правильно, андестенд? А, например, если негр не замечает, что рядом с ним потенциальный расист, и не идет бить его арийскую задницу, он кто? Вот то‑то. Короче, Иван. Не лезь к нам с Манделой. Мы сами разберемся. Это вопрос доминирования.

– Ты же говорил про имидж? – уточнил Иван.

– Да иди ты, – отмахнулся Уберфюрер. – Знаешь, почему я на самом деле его достаю?

– И почему?

– Не потому, что он черный, а потому, что слабый. Понимаешь? Он слабый. Терпит. Тот день, когда он мне даст в морду, будет последним днем моих над ним издевательств. А пока, извини, не заслужил. Вот так‑то, брат.

– Ага, – сказал Иван. Смотри, какой воспитатель нашелся. Что‑то не подозревал я в нем педагогических наклонностей. А они есть.

Уберфюрер потянулся. Зевнул так, что кожа на челюстях едва не лопнула.

– Давай спать, что ли?

Иван кивнул, лег, натянул одеяло до подбородка. Высоченный потолок реакторного зала мешал погрузиться в сон – непривычно высоко, непривычно большое пространство, вообще непривычно. Пол из свинца или что там еще, это же надо.

Но мы же добрались, верно?

Сон не шел. Не чувствовал Иван себя уютно. Вспомнился рассказ Водяника про Петра Первого, основателя Петербурга… мол, тот не мог спать в помещениях с высоким потолком, и ему всегда натягивали над кроватью полотно, как второй потолок. А еще Петр боялся тараканов. Иван зевнул. Тараканы – я ведь и не помню уже, как они выглядят. Закрыл глаза. Полежал. Еще полежал. Да что за ерунда! Спать хочется зверски, а сон не идет.

Он поднялся. Все вокруг спали. Сопение Кузнецова было тревожным, словно ему снился какой‑то не очень хороший сон. Надеюсь, твой сон лучше, чем мои, подумал Иван.

Он нашел на полу свернутую в несколько раз ткань. Размотал – вполне приличный тент получится. Аккуратно, чтобы не разбудить, набросил ткань на стеллаж, так, теперь закрепить… Иван прижал край ткани тяжелой деталью, похожей на маховик дизеля, только с круглыми отверстиями на боку. Протянул полотно над спящими, чтобы оно легло на станину… перебросил на другую сторону. Все, готово. Иван отошел на несколько шагов, полюбовался сделанным. Вполне приличная палатка получилась.

Теперь можно и поспать.

Он вернулся так же, ступая неслышно, как крадущийся по улицам Питера диггер, пробрался между спящими. Лег на свою койку – она все еще хранила тепло его тела – и потянул на себя одеяло. Спать. Спать…

– Командир? – позвали его.

– Миша? – Иван открыл глаза. – Чего тебе?

Глаза Кузнецова блеснули в темноте. Он приподнялся и оперся на локоть, глядя на Ивана.

– Я тут подумал… Здорово, что мы дошли до ЛАЭС. Верно, командир?

«И помни, прямой путь – не всегда самый короткий», – вспомнил Иван.

– Верно, Миша. Спокойной ночи. Хороших снов.

* * *

– Приятно снова видеть человеческие лица, – Федор откашлялся. – Извините… А то живу здесь совершенным отшельником. Знаете, в старое время – до Катастрофы – была одна профессия, которая мне ну очень нравилась. Смотритель маяка, называется. Сидишь себе круглый год на крошечном островке, в каменной башне, слушаешь рокот волн, указываешь путь кораблям… Да, отличная профессия. А из меня, видите ли, получился только смотритель реактора. Не так романтично звучит… но все‑таки, не жалуюсь. Только иногда так хочется с кем‑нибудь перекинуться хоть парой слов… Кстати! Скажите, вам, Иван… ничего не говорит имя… – он помедлил. Провел пальцами по губам, словно в сомнении. – Энигма?

Иван чуть не захлебнулся чаем.

– Откуда вы?

– Ага, – лицо старика просветлело. – Значит, я не схожу с ума. Как у него дела?

– Нормально. Он слепой вообще‑то.

– Я знаю, – кивнул Федор.

– Знаете?

– Конечно. Мы с ним долго разговаривали. Он мне рассказывал про свое ранение в тот раз, когда мы, скажем так, случайно созвонились. Это была микроволновая пушка, кажется.

Иван аккуратно поставил кружку на стол. Значит, Энигма не выдумал тот разговор? Какая приятная новость.

– Значит, он не всегда был слепым?

– Думаю, нет. Впрочем, вы и сами это знаете, верно?

Иван кивнул.

– Он раньше был диггером.

– Кем?

– Ну, кем‑то вроде нас, – Иван обвел рукой сидящих у телевизора. Голубоватый свет экрана истончал силуэты сидящих Кузнецова, Седого, Манделы, Убера. – Разведчики, короче. Только он старше и круче… наверное.

Старик кивнул. Морщины собрались на лбу, разгладились.

– Ага, понимаю. Но, видимо, даже на опытных разведчиков случается проруха. Он рассказывал, что исследовал какой‑то секретный объект… или лабораторию? Не помню точно. Там с ним и случилась эта… эта неприятность.

Иван хмыкнул.

– Да уж… обтекаемо сказано.

Один из силуэтов, облитый голубым свечением, встал и направился к столу, за которым сидели Иван со стариком.

Вблизи силуэт оказался Манделой, в руке у него была чашка с блюдцем.

– Еще чаю, пожалуйста, – произнес негр церемонно. – Если не затруднит.

– С удовольствием, сэр, – старик улыбнулся. Поднял чайник, наклонил над кружкой. Взвился вкусный – Иван на секунду даже задержал дыхание – пар, пахнущий чем‑то… настоящим. Именно, подумал диггер. Куда уж нашим метровским чаям до него.

– Премного вам благодарен, добрый сэр, – отозвался Мандела, чуть поклонился, стоя с чашкой в руке. Повернулся, чтобы идти к телевизору…

– Что такое микроволновая пушка? – спросил Иван у Федора. Спина Манделы замерла. Напряглась. Иван видел это краем глаза.

– Вы знаете, что такое микроволновка? – спросил старик. – Такая печка для разогревания еды?

– Н‑нет.

– Обычно они вот такого размера, – старик показал ладонями габариты микроволновки. – В них готовят еду… на, скажем, волнах, которые заставляют молекулы воды колебаться с такой скоростью, что вода закипает.

Иван попытался представить, как это может быть, и помотал головой.

– И как это повлияло на Энигму?

– Он попытался открыть дверь, а там была автоматическая защита – и она сработала. К счастью, он вовремя понял, что что‑то не так, и успел убраться. Но словил напоследок микроволновый импульс. Краешком задело, но все равно…

– То есть?

Федор посмотрел на диггера.

– Грубо говоря, его глаза сварились.

Иван помолчал. Вот как, значит. А мозги у него, случайно, не сварились? Этим бы легко объяснились многие странности в поведении слепого.

– И где стояла эта… хмм… эта пушка?

Федор пожал плечами.

– Где‑то около станции Невский проспект. Или Гостиный двор? В общем, где‑то там. Какой‑то секретный объект, я точно не знаю.

Иван вспомнил последний их с Шакилом «залаз». Как раз в районе Гостинки‑Невского. И тот ствол на потолке, который целился в камни… и ничего не происходило. Автоматический пулемет?

Может, и не пулемет.

Может быть, Иван всего на полшага не дошел до того, чтобы свариться заживо?

Мандела все так же стоял рядом, словно забыл, зачем явился.

– Что вы там смотрите? – спросил Иван. До него долетали только обрывки песен и экспрессивных театральных выкриков. «Я задержу их, ничего». «Защищайтесь, господа», «Каналья!» и прочее.

Мандела пожал плечами.

– «Три мушкетера» называется. Хороший фильм, только непонятный немного.

Старик негромко засмеялся.

– А мне «Два бойца» нравятся, – сказал Иван, посмотрел на Федора. – У вас, случайно, нету?

* * *

– Здесь есть кто‑то еще, – сказал Седой. Иван облизнул губы – растрескались совсем, помолчал. Пожилому скинхеду верилось сразу.

– То есть?

– Не один он здесь живет, зуб даю.

– Может, женщину от нас свою прячет? – предположил Иван. – Я бы так и сделал, наверное. Видок‑то у нас бандитский, прямо скажем.

Седой покачал головой. С сомнением.

– Не знаю. Может, и женщину. Может, нет. Но точно кого‑то прячет.

* * *

– Вы один живете, точно? – Иван смотрел в упор. – Мы думаем, здесь есть кто‑то еще. Почему он или она от нас скрывается?

Федор помедлил. Иван видел, как сжались его руки с тонкими пальцами. Морщинистая кожа с синими узловатыми венами. Интересные у него мозоли, кстати…

– Никого здесь нет, – сказал Федор наконец. – Извините, мне надо побыть одному… простите…

И вышел. Иван посмотрел ему вслед. Интересно, от чего бывают такие мозоли? Он поднял свои ладони и внимательно разглядел. Понятно, от чего.

От лопаты.

* * *

В следующий раз Иван выбрал время, чтобы задать вопрос про мозоли. Сначала старик долго молчал.

Потом предложил диггеру одеться на выход.

Интересно, подумал Иван.

За корпусом ЛАЭС простиралось ровное поле.

– Раньше это был газон, – пояснил Федор глухо, сквозь маску.

– А теперь? – спросил Иван, хотя уже начал догадываться.

Кресты, сваренные из металлических трубок, торчали из земли. Их было несколько десятков. Некоторые – с надписями. Часть даже с оградками.

– Теперь это кладбище, – сказал Федор. Серый туман наползал на ЛАЭС. Гигантские трубы напоминали ноги огромного чудовища, застрявшего в мутной пелене.

Иван подошел к одной из оградок, наклонился, напряг зрение.

«Марина К. род. 1993» – прочитал он. На могилке лежали стебли бурого растения с острыми листьями и белесыми некрупными цветками. Иван слышал про традицию носить цветы на кладбище, но видел такое впервые. Кто она была старику? Иван покачал головой. Жена? Это не мое дело.

– Возвращаемся, – сказал старик. Иван кивнул.

Перед уходом они остановились, чтобы еще раз попрощаться с умершими. «Минута молчания в память павших. Сейчас!» Иван склонил голову.

– Я нахожу их везде и хороню здесь, – сказал старик. – Чтобы было – по‑человечески. Понимаете, Иван?

– Да. Мне кажется, понимаю.

* * *

– Петербург – англицкий город, – сказал Федор.

– Ангельский?

Старик улыбнулся.

– Английский, то есть.

Он откинулся в кресле и начал читать – негромко, чуть отстраненно, с паузами в нужных местах:

– Прекрасен и сумрачен, как бабуин, что с английской гуляет трубкой, с английским зонтом, в клетчатом пледе шотландском и шарфе на шее большом.

Ко всем обращаясь по‑русски, четко, до буквы звучит, ленинградских кровей он старинных, на любом языке говорит.

Странный для всех, равнодушен, ночью разводит мосты. Вантовый, ванты, калоши, булка, поребрик, носки.

Трубу он с собой не таскает. Дома забыл саксофон. Гордый.

Гордый. Звучит саксофон.

– А еще у этого бабуина должны быть пушкинские бакенбарды, – сказал голос Уберфюрера. Иван и не заметил, когда тот появился в библиотеке. Он повернул голову. Заново выбривший голову скинхед стоял, опираясь на спинку кресла жилистыми руками – Иван видел татуировку на его плече «серп и молот», наполовину закрытую рукавом футболки. Отсветы живого пламени ложились на скуластое, с запавшими щеками лицо Уберфюрера. Красивое и мрачное, как закат постъядерного мира.

Федор поднял голову, с каким‑то новым чувством оглядел скинхеда.

– Верно, – сказал он наконец. – У вас есть чувство поэзии, Убер…

– Андрей, – сказал Уберфюрер.

* * *

Пришло время для того, ради чего они устроили этот безумный поход.

– Моя станция погибает, – сказал Иван. – Ее блокировали, перекрыли подачу электричества. Мы пришли сюда, чтобы дать Василеостровской свет. Вы можете это сделать?

Федор помолчал, разглядывая Ивана из‑под густых бровей.

– Вы действительно думаете, что я могу включить свет на вашей станции? – спросил он наконец. – Отсюда?

Иван помолчал. Да, именно так я и думал.

– Это невозможно?

– Увы, нет. Значит, Энигма вам не все рассказал? – удивился Федор. – Понятно. Нельзя включить электроснабжение отсюда, Иван. ЛАЭС – просто источник. Это как батарейку в фонаре назвать выключателем. То есть выключить свет я могу, а вот включить…

Это было крушение.

Вернее, это было больше, чем крушение.

Это был полный конец.

– А распределительный щит, рубильник, грубо говоря, находится… где, вы думаете?

Иван помолчал. Вот как, значит, еще не все?

– В метро? – сказал он глухо.

– Именно.

– Значит, это конец, – подвел он итог. Да, пора нам домой. Здесь нам уже нечего делать.

– Почему же сразу конец? – Федор поднял брови. – Еще тогда, после звонка Энигмы я думал над этим вопросом. И просмотрел документы. Есть один вариант.

– Какой? – спросил Иван без особой надежды. Хватит заниматься ерундой, пора на Василеостровскую. Прав Мемов. Иван горько усмехнулся. Ис тория делается не на атомных станциях, не в фантастических проектах – она делается в туннелях метро.

– Вы меня слушаете?

– Да, конечно.

– Грубо говоря, Иван, вам придется дернуть за рубильник.

Иван несколько мгновений смотрел на Федора в упор. Он, что – так шутит?

– То есть?

– Система резервного электроснабжения создавалась не за один день. Под Петербургом множество военных и правительственных объектов – и система была заложена задолго до начала Катастрофы. Но в явном ее предчувствии, разумеется…

– А покороче? – попросил Иван.

– Включить подачу электричества можно на месте.

– Что‑что?

– В самом метро. Смотрите. Вы знаете про мое… хобби…

Хоронить людей по‑человечески? Конечно, знаю.

– Так вот. Одним из первых я похоронил тех, кто умер на самой ЛАЭС. Слушайте, Иван! Это важно. На станцию за несколько дней до Катастрофы приехала комиссия… несколько важных чиновников, ФСБшники, военные, МЧСники. Как понимаю, уже тогда стоял вопрос о возможном снабжении подземных сооружений электроэнергией. Именно это они и приехали проверять. Среди них был один интересный человек без определенного звания. Называли его инспектором. Когда я его хоронил, обнаружил вот это.

Он протянул диггеру красную книжечку. Удостоверение сотрудника.

С фото на Ивана смотрел строгий человек в военной форме, в фуражке с высокой тульей.

– Макаров Вячеслав Игоревич, ГУСП ФСО, – прочитал Иван. Поднял взгляд. – Подземные войска?

– Да, я так понимаю, он занимался охраной секретных подземных сооружений. При нем было вот это. – Федор протянул Ивану небольшую пластиковую карточку. Бесполезная вещь, вроде открытки. И такая – совсем простая, без рисунка. Темно‑серая. В углу металлический квадратик. И ряд черных цифр. Все.

– Что это?

Федор помолчал.

– Думаю, это ваш пропуск на секретный объект. На тот самый объект, на который пытался попасть Энигма… и не смог.

– Пункт управления метро?

– Думаю, да.

Иван взял карточку. Она была легкой. Очень легкой. Вот, значит, сколько весит жизнь одной станции?

* * *

Иван открыл дверь и шагнул в коридор.

Утро – вот какое оно бывает, подумал диггер. Черт. По словам Федора, сегодня было пасмурно, поэтому Иван решился. Но, даже несмотря на темные очки, ему казалось, что квадрат окна сияет нестерпимо ярким светом. Боль. Словно приставили к глазным яблокам два ножа и начали вскрывать наживую. Щелк. Щелк. Под веками пылало. Иван, прикрываясь рукой, почти вслепую добрался до окна, уткнулся лицом в темную стену – пластмассово щелкнули очки. Диггер постоял так, слезы лились потоком.

Иван пальцами залез под очки, понажимал на белки, чтобы убедиться, что глаза еще на месте. С трудом разлепил веки.

Свет.

Поморгал – ресницы склеились и мешали смотреть.

Наконец Иван начал хоть что‑то видеть. Длинный коридор, идущий вдоль внешней стены здания, ряды окон; справа пыльный диван, картина на стене – что‑то зеленое, засохшее высокое деревце в огромной пластмассовой кадке. Сияние солнца создавало странный эффект – почти черно‑белый. В воздухе кружились пылинки, сверкая. Ивану казалось, что коридор наполнен светом до краев, он почти осязаем, его можно трогать и глотать, как воду. Прекрасно.

Но долго здесь находиться нельзя. Иван развернулся обратно к двери, перебежал, захлопнул за собой. Постоял в блаженном полумраке.

Да уж, подумал Иван.

Перед глазами все еще таял световой отпечаток окна.

Услышав приближающиеся шаги, диггер помедлил. Сюда кто‑то бежал. Иван плавно скользнул в коридор, увидел мелькнувшую тень. Федор? Почему бегом‑то?

Иван мягко шагнул в коридор, встал около стены. Это был коридор в центре здания – здесь диггер мог не опасаться яркого солнца. Посмотрел вслед бегущему. Темная сгорбленная спина. Федор бежал и что‑то нес.

Интересно, что?

Иван огляделся, потом шагнул вперед и опустился на одно колено.

На полу лежала упаковка бинта – еще не распакованная, в целлофане. Иван поднял ее, оглядел и усмехнулся. Так, значит.

Седой был прав. Старик кого‑то скрывает. И этот кто‑то ранен.

* * *

За желтой фанерной дверью неразборчиво звучали два голоса.

Старик был не один. И этот другой был болен или ранен – не зря же Федор тащил с собой груду перевязочного материала.

Иван подошел к двери, встал рядом… Постоял, прислушиваясь. Склонил голову на плечо. Второй голос звучал ниже и тише. И в нем было нечто странное – Иван пока не мог понять, что. Второй голос говорил быстро, бубнил так, что слов было не разобрать – но явно жаловался. Иногда начинал подвывать, словно от сильной боли.

Понятно, этот второй был на улице, столкнулся там с тварью. Но почему старик его скрывает от диггеров?

Что ж… пришло время все выяснить.

Иван аккуратно толкнул дверь, шагнул через порог. И застыл.

Увиденное вышибло Ивана из заготовленной колеи – мол, наконец‑то мы встретились… черт!

Там стоял… твою мать.

В следующее мгновение Иван вскинул автомат к плечу. Бой сердца. В прорези прицела оказалась жутковатая фигура – человеческое лицо, словно вдавленное в переплетение стволов. Высоченный, под три метра, на длинных ногах, похожих на корни. Длинные, разного размера руки – тоже оплетенные, переходящие в лианы и наоборот. Человек‑растение. Он покачнулся, переступил с ноги на ногу, словно на ходулях. Одна рука твари – та, что длиннее, и талия были забинтованы. Сквозь толстый слой бинтов проступила кровь – почему‑то красно‑зеленого, яркого цвета.

Монстр открыл глаза – серые и бессмысленные. Посмотрел на Ивана.

– Я… я‑у… – губы шевельнулись. Голос существа был глубокий и совершенно нечеловеческий.

Иван выдохнул. Положил палец на спуск.

В мгновение ока линию огня перекрыл Федор, раскинул руки. За его спиной возвышался огромный нескладный получеловек‑полурастение.

– Старик, уйди к черту! – крикнул Иван.

– Нет, – сказал Федор.

– Уйди говорю! Придурок, он же тебя сожрет!

– Я зову его Лаэс.

– Что? – Иван открыл рот. – Он же… не человек.

Федор помолчал. Старческие глаза его смотрели на Ивана с неожиданным упрямством.

– Какой бы он ни был, он мой сын.

Иван сначала даже не смог сообразить. Кто он? Сын?!

– А мать?

Старик посмотрел на Ивана.

– Помните могилу? Марина – она была его мама. Она умерла при родах. Она уже почти ничего не видела, когда ребенок закричал. Он сразу был такой… странный. Переплетение растения и человека. Это страшно. Младенцы вообще при рождении не очень красивы, но это было уже чересчур… Сначала, когда я увидел ребенка, я хотел сразу убить его, даже занес скальпель… Но тут Марина услышала его крик. Она подняла голову и спросила меня: кто? Я сказал: мальчик. Здоровый? – Федор замолчал. Подбородок его дрожал. – Она спрашивает, здоровый ли ребенок, а я держу нож, чтобы убить это маленькое чудовище… Марина снова спрашивает: здоровый? И такая тревога у нее. Я говорю: да. Совершенно здоровый мальчик. Вырастет, будет большой и умный, не сомневайся. Она начала плакать. Слепая от радиации, волосы выпали, язвы… лежит и плачет. От счастья. Вы не представляете, что это было. И я не смог его убить. Она откинулась и говорит: дай мне его подержать. Я говорю: ты слишком слабая, Марина. Она: просто дай мне его подержать. Это мой мальчик. Пожалуйста! Мой мальчик… Я… Я положил ей его на грудь. Она вздохнула и говорит: ты такой голодный. Я даже не сразу понял, что она умерла.

В глазах старика стояли слезы.

– Похоже, – сказал Иван, опуская автомат, – нам всем нужно кое в чем разобраться, верно?

* * *

Серый стоит под дождем и смотрит на здание ЛАЭС.

Капли дождя барабанят по его ровной серой коже, собираются в глубоких рваных шрамах, оставленных пальцами древесного человека. Наполнив канавку, вода прорывает поверхностное натяжение и протекает вниз, скатывается с гладких плеч Серого.

Следы ударов почти черные. Как и та жидкость, что течет в его теле. Сейчас часть жидкости вытекает из глубокой раны на спине Серого и просачивается в землю.

Серый стоит и ловит радиоволну.

Он смотрит на здание. Разряды электричества вспыхивают то здесь, то там.

Шум ветра и вой небесных потоков радиоволн.

Интереснее всего здание.

Тот, кто ему нужен, тоже там. Но в последнее время Серый начал сомневаться. У того, кто находился в здании, был очень четкий, характерный отпечаток мозга. Серый видит его сейчас перед собой. Ветвящаяся красно‑желтая схема, уходящая в позвоночный столб. Вот он. Серый медленно поворачивает голову.

Но этот отпечаток неидеален.

Словно тот, за кем он гонится, – тот и одновременно не тот.

Или даже два человека в одном. Разве так бывает?

Серый смотрит.

Пелена мелкого дождя закрывает вид на здание, вносит помехи в прием сигнала – поэтому Серый не так отчетливо видит, где сейчас люди. В этом здании много посторонних излучателей, эфир забит, и к тому же…

Серый поднимает голову.

Там, внутри, огромное красное сердце. Чудовищная мощь. Если бы Серый мог испытывать чувства, он бы испытал благоговение. Но сейчас он просто стоит и смотрит.

Красное сердце клокочет и горит.

Излучает. Ах, как оно излучает.

Раны болят.

Древесный человек оказался опасен. Серый удивлен. Древесный вступил с ним в схватку. Более того, он оказался серьезным противником. Раны болят – Серый не ощущает это как боль, скорее как очередные досадные помехи. Восприятие сигналов нарушено.

Но это пройдет.

Серый вдыхает. Под серой кожей, начинающей дрожать от холода и потери, клокочут легкие. Теперь ему нужно дышать, чтобы восстановить силы.

Дата добавления: 2015-11-14