19 страница

Девятое «откровение» стало болезненным потря­сением для всех без исключения ангелов. Одних оно привело в ужас, других преисполнило отвращением, ибо в девятом «откровении», как в зеркале, отрази­лись те сокровенные чувства, которые оно породило в наших сердцах. Речь идет о появлении на земле мле­копитающих, чьи ужасные крики боли и муки взмы­вали к самым небесам и заглушали любые звуки, исторгаемые страдающими и умирающими живот­ными. О-о-о-о! Все наши опасения, вызванные появ­лением смерти и разложения, оправдались с лихвой, причем в самых отталкивающих формах!

Звуки, доносившиеся с земли, стали совсем дру­гими, и все, что нам оставалось делать,— это терпеливо сносить все страхи и мучения и воссылать к небесам свои окрашенные тревогой и изумлением песнопения. Тон наших гимнов стал безрадостным, а сами они — маловразумительными. И только Господь со­хранял спокойствие, и свет его оставался ничем не омраченным.

Теперь, наконец, перейдем к десятому «открове­нию». Человекообразные обезьяны стали ходить на двух ногах. Не насмешка ли это над самим Господом Богом?!! Но вот она перед нами — обезьяна, распря­мившая спину, волосатое грубое животное с двумя ру­ками и двумя ногами, примат, по чьему образу и по­добию созданы все мы! Хвала небесам, у него не было крыльев. Надо признать, что ни одно крылатое суще­ство даже не приблизилось к нему в своем развитии. Это животное с дубиной в руках неуклюже передвига­ется по земле, зубами рвет на части плоть своих врагов, кусает, бьет и закалывает насмерть всех, кто оказыва­ет ему сопротивление. Это подобие самого Господа Бога и гордых сыновей Его — ангелов — умело владе­ет примитивными орудиями.

Как громом пораженные, мы внимательно рас­сматривали его руки. Есть ли у него большие пальцы? Можно сказать, что есть! Как громом пораженные, мы бродили вокруг мест их скопления. Неужели те звуки, которые они издают,— это своего рода осмысленная речь? Можно сказать — да! Но в чем же состоит умы­сел Божий? Почему Он так поступил? Неужели и это не возбудит в нем гнев?

Однако вечный свет Господень по-прежнему изли­вался на мир, и ничто, казалось, не в силах его омра­чить. Разве не слышал Он вопля умирающего примата? Разве не достигал Его ушей визг макаки, раздираемой на части ее более крупным собратом, и разве не видел Он, как покидает ее яркая искра жизни?

«Нет, это просто неслыханно, это невозможно себе даже представить!» — вскричал я, взмывая к небесам.

Ответ Господа был отнюдь не утешительным. «Мемнох,— сказал Он,— если даже Я не считаю это суще­ство насмешкой над Собой, если Я Сам его создал, то как можешь ты чувствовать себя оскорбленным? Удовлетворись таким объяснением, Мемнох, удивляй­ся, изумляйся, но не беспокой Меня больше. Со всех сторон до Меня доносятся песнопения, повествующие о любой мелочи, о каждой детали Моего совершенно­го творения. И только ты приходишь с вопросами, которые по сути своей есть не что иное, как брошен­ные Мне в лицо обвинения. Все, Мемнох! Хватит! До­вольно!»

Я чувствовал себя посрамленным и униженным. Само слово «обвинение» испугало меня и привело в замешательство. Известно ли тебе, что «сатана» в пе­реводе с древнееврейского означает «противник, об­винитель»?

— Известно,— ответил я.

— Тогда, если позволишь, я продолжу. Такое от­ношение было мне в новинку. И тем не менее я созна­вал, что на протяжении долгого времени без конца обвинял Господа то в одном, то в другом и неустанно твердил, что эволюционный процесс в том виде, в ка­ком он происходит на земле, не может соответство­вать божественной воле и желанию.

И вот теперь Он совершенно недвусмысленно приказал мне прекратить жаловаться и продолжать наблюдение. Он вновь подтвердил широту и гранди­озность своих замыслов, указал на колоссальные пер­спективы тех изменений, свидетелем которых мне до­велось быть. Иными словами, Он позволил мне, словно при мгновенной яркой вспышке, увидеть Его глазами то, что никогда не открылось бы мне самому.

Я уже сказал, что чувствовал себя посрамленным и смиренно обратился к Богу с просьбой позволить мне и в дальнейшем оставаться рядом с Ним. «Конечно, оставайся»,— милосердно произнес Господь. Мы при­мирились, однако с тех пор, продолжая купаться в лу­чах Его Божественного света, я постоянно был наче­ку — так настороженно ведет себя животное, в любой момент ожидающее нападения невидимого в лесных зарослях врага. Настороженно и с опаской.

А тем временем внизу, на земле, происходило не­что из ряда вон выходящее!

Подумать только! Впрочем, не знаю, эти ли слова я должен употребить или лучше с библейским пафосом громко воскликнуть: «Зрите!». Суть в том, что волоса­тые прямоходящие существа положили начало весьма странному ритуалу. Вообще-то они положили начало очень многим обрядам и создали весьма сложные по­веденческие модели. Но я, если ты не против, сразу перейду к описанию наиболее важной из них Волоса­тые прямоходящие существа стали хоронить своих мертвых сородичей.

Прищурившись, я озадаченно наблюдал за Мемнохом. Он так глубоко погрузился в воспоминания и был до такой степени поглощен своим повествовани­ем, что, пожалуй, впервые за все время нашей беседы выглядел действительно несчастным и подавленным, однако по-прежнему красивым. Никакие грустные мысли не в силах были исказить прекрасные черты его лица.

— И что? Одиннадцатым «откровением» стала обязанность хоронить мертвых? — спросил я.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, в котором явно читалось разочарование. Мысль о том, что он не в состоянии ясно и доступно мне все изложить, при­водила его в смятение.

— Так что же ты имеешь в виду? — нетерпеливо переспросил я, горя желанием узнать как можно больше.— Что подразумевается под словами о том, что они хоронили своих мертвых?

— Очень и очень многое,— прошептал Мемнох, многозначительно покачав передо мной пальцем.— Ибо обряд погребения был сопряжен с проявления­ми родства и близости, какие до той поры мы едва ли встречали у какого-либо вида живых существ. Силь­ные заботились о слабых, здоровые помогали больным, кормили и оберегали калек, и, наконец, все вместе они с цветами хоронили мертвых. Ты только подумай, Лестат,— с цветами! Вот в этом-то и заключалась главная суть одиннадцатого «откровения» — в появлении со­временного человека! Косматого, сутулого, покрытого волосами и еще очень похожего на обезьяну, но тем не менее — человека! И лицо этого человека уже мало чем отличалось от наших. Современный человек был способен испытывать любовь и привязанность, свой­ственные прежде лишь нам, ангелам, и Создателю. Он проявлял свои чувства по отношению к сородичам, он так же, как и мы, любил цветы и с их помощью выра­жал свое горе во время погребального обряда.

Я долго молчал, обдумывая сказанное, но в первую очередь упоминание Мемноха о том, что он, Бог и остальные ангелы служили своего рода идеальным образцом, эталоном, к которому на их глазах стреми­лись в своем развитии человеческие существа. Я ни­когда не размышлял над этим вопросом с такой точ­ки зрения. И вновь перед моим мысленным взором возник Его образ в тот момент, когда Он повернулся спиной к балюстраде и обратился ко мне: «Ты нико­гда не станешь Моим врагом, Лестат, правда?»

Мемнох не сводил с меня глаз. Я отвел взгляд. Внут­ри меня все более крепло чувство привязанности к не­му, вызванное прежде всего его рассказом и той эмоциональностью, с какой он излагал свое повествова­ние. Кроме того, пришедшие на память слова Бога Воплощенного вновь повергли меня в смятение.

— Но так и должно быть,— сказал Мемнох.— И вопрос, которым тебе следует задаться, заключает­ся вот в чем: почему Он, вне всякого сомнения зная тебя таким, каков ты есть,— а Он не может этого не знать,— почему Он уже не считает тебя Своим вра­гом? Ты догадываешься?

Я был ошеломлен...

Я лишился дара речи...

Мемнох ждал, пока я приду в себя и буду в состоя­нии слушать продолжение его рассказа, однако были минуты, когда мне казалось, что этот момент, воз­можно, не наступит вообще. Завороженный и потря­сенный, я тем не менее, словно самый обыкновенный смертный, испытывал сильнейшее желание убежать, скрыться от чего-то губительного, непреодолимого, угрожающего, способного лишить меня здравого рас­судка.

— Пока я оставался рядом с Господом,— загово­рил наконец Мемнох,— я смотрел на происходящее Его глазами. Я наблюдал за людьми и их семьями, видел, как они собираются вместе, чтобы присутство­вать при родах, видел, как они устанавливают на могилах надгробные камни… Я видел это словно вез­десущими очами Господними... И меня поражала не­вероятная сложность каждого деяния Его, каждого момента сотворения мира, будь то возникновение молекулы воды или звук, исторгаемый живыми суще­ствами, птицами ли, людьми ли — не важно... Все ка­залось не более чем проявлением божественного ве­личия. Из самых глубин сердца моего возносились к Нему такие хвалебные гимны, равных которым мне еще не доводилось петь.

И вновь Господь обратился ко мне: «Мемнох, оста­вайся здесь, на небесах, рядом со мной. Отныне ты будешь наблюдать издалека».

«Неужели таково Твое повеление, Господи? — спросил я.— А мне бы так хотелось видеть их возле себя, оберегать и охранять их. Я страстно желаю при­коснуться своими невидимыми руками к их коже, которая становится все мягче и мягче».

«Что ж, ты мой ангел, Мемнох,— рек Господь.— Тогда иди и стереги их. Но помни: все, что ты видишь, делается Мною и по Моему изволению».

Прежде чем покинуть рай, я окинул взглядом ми­роздание — надеюсь, ты понимаешь, что в данном случае я выражаюсь метафорически,— и увидел, что вселенная буквально кишит ангелами-хранителями. Они были повсюду — в лесах, в долинах, в морях,— и ни один не оставался без дела.

Однако атмосфера Земли изменилась, и причиной тому послужило присутствие в ней чего-то невидимо­го, какого-то, назовем его так, нового элемента. Что это было? Быть может, в воздухе кружился вихрь мельчайших частичек? Нет, нечто иное... Но присут­ствие это ощущалось совершенно явственно.

Я отправился на землю, где немедленно обступив­шие меня со всех сторон ангелы в один голос подтвер­дили, что тоже ощущают в атмосфере нечто новое, доселе им неведомое, и что в отличие от всех других живых существ этот новый элемент совершенно не нуждается в воздухе.

— Разве это возможно? — спросил я.

— Прислушайся,— сказал ангел Михаил.— Вслу­шайся повнимательнее. И ты услышишь.

— Это нечто невидимое, но живое,— добавил ан­гел Рафаил.— Но кто из живущих в этом мире, кроме нас, может оставаться невидимым?

Сотни ангелов собрались вместе, чтобы рассказать о том, какие ощущения вызвал у них новый элемент, и поделиться своим мнением о странной невидимой силе, которая, не осознавая нашего присутствия, слов­но вибрировала вокруг и производила недоступный обычному слуху шум.

«Это ты во всем виноват! — воскликнул, обраща­ясь ко мне, один из ангелов, чье имя я называть не ста­ну.— Своими бесконечными упреками и обвинения­ми ты прогневил Господа, и Он создал это нечто, невидимое, как мы, и наделенное нашей силой. Мемнох! Ты должен пойти к Богу и узнать, не замыслил ли Он избавиться от всех нас и передать бразды правле­ния новому невидимому существу!»

«Но можно ли представить, что такое возмож­но?» — спросил Михаил, самый выдержанный, спокой­ный и разумный из ангелов, о чем свидетельствуют и фольклор, и теологические трактаты, и...— словом, вся честная компания, оставившая хоть какие-нибудь сви­детельства об ангелах. И это истинная правда. Он дей­ствительно всегда отличался здравомыслием.

Так вот, Михаил стал успокаивать взволнованных собратьев. Он сказал, что эти мелкие невидимые со­здания, вибрации которых все мы ощущаем, никак не могут сравниться с нами в силе. Им с трудом удается проявить свое присутствие и сообщить о своем суще­ствовании даже нам, ангелам,— а ведь от нас не мо­жет скрыться ничто на земле.

«Мы обязаны выяснить, что это,— сказал я.— Со­вершенно очевидно, что новые создания отнюдь не не­божители, а вполне земные существа. Они обитают здесь, среди лесов и холмов».

Все со мной согласились. Ведь мы отлично знали и понимали устройство мира и каждой, даже самой малой его частицы. Иногда требуются тысячелетия, что­бы понять сущность того или иного химического ве­щества или бактерии, а к нам это понимание прихо­дило мгновенно. Однако суть того, с чем мы столкнулись на этот раз, оставалась загадкой. Точнее говоря, мы не в силах были определить, с чем именно столкнулись.

— Да, я понимаю, о чем ты.

— Мы вслушивались, мы простирали руки... Мы поняли, что оно бестелесно и невидимо, однако при этом обладает целостностью и индивидуальностью... Если быть еще более конкретным, мы обнаружили великое множество таких индивидуальностей. И все они плакали. Постепенно их плач проник в наше соб­ственное невидимое пространство и стал доступен нашему внутреннему слуху.

Мемнох помолчал.

— Ты понимаешь, что я имею в виду? — наконец спросил он.

— Они были призрачными.

— В то время как мы невидимые бродили по зем­ле, ломали головы над странной загадкой, раскрывали свои объятия этим призрачным созданиям и пыта­лись успокоить их песнопениями, случилось нечто, за­ставившее нас на время отвлечься от этих занятий. Мгновенная вспышка — и нашим глазам предстало двенадцатое «откровение» эволюции! Оно ударило и ослепило нас подобно огню небесному! Оно заглуши­ло плач и крики невидимых обитателей дебрей зем­ных! Оно пошатнуло наш разум! Наши песнопения сменились хохотом и воем!

Двенадцатое «откровение» заключалось в возник­новении резких различий между мужчинами и жен­щинами, причем таких явных, каких еще никогда не было даже у антропоидов. Женщины становились все привлекательнее и соблазнительнее, на их лицах пе­рестали расти волосы, конечности обрели стройность, манера поведения изменилась и обусловливалась уже не только борьбой за выживание... Словом, женщины превратились в истинных красавиц, прелесть кото­рых была сравнима разве что с прелестью цветов или птиц! Вместо заросших волосами человекообразных обезьян нашим глазам предстали очаровательные со­здания с нежной кожей и прекрасными сияющи­ми лицами — очень похожие на нас, только без кры­льев!!!

Мы оба застыли и молча смотрели друг на друга.

Мне не понадобилось и секунды, чтобы в полной мере постичь смысл его слов.

Мне не потребовалось ни мгновения на размыш­ления. Я все понял. Достаточно было увидеть его неж­ное, красивое лицо, взглянуть на струящиеся волнами волосы, на гладкие, изящные конечности, дабы убе­диться в полной правоте его слов. Не нужно быть спе­циалистом в области эволюции, чтобы ясно отдавать себе отчет в том, что в процессе совершенствования видов такой момент непременно должен был насту­пить. А Мемнох был истинным воплощением жен­ственности. Его можно было сравнить с мраморными ангелами, со скульптурами Микеланджело, ибо в нем, как ни в каком другом существе, ясно виделись отточенность и гармония женской красоты.

Мемнох был сильно возбужден и, казалось, вот-вот начнет заламывать руки от волнения. Он устремил на меня пристальный, насквозь пронзающий взгляд.

— Тринадцатое «откровение» эволюции не заста­вило себя долго ждать,— вновь заговорил он.— Мужчины начали совокупляться с самыми обворожитель­ными из женщин, отдавая предпочтение обладатель­ницам гибкой фигуры, гладкой кожи и нежного голоса. И результатом таких совокуплений стало появление на свет детей, которые, вырастая, превращались в пре­красных юношей, не уступавших женщинам в красо­те и привлекательности. Более того, людей рождалось все больше и больше — самой разнообразной комп­лекции, рыжеволосых и брюнетов, шатенов и блонди­нов; их волосы завивались локонами или свисали пря­мыми прядями, а глаза приобретали множество оттенков серого, коричневого, зеленого, голубого цве­тов. Ушли в прошлое тяжелые, нависшие над глазами брови и густые волосы на лицах мужчин, не осталось и следа от тяжелой, неуклюжей обезьяньей походки — мужчины тоже засияли ангельской красотой...

Я молчал, не зная, что сказать.

Мемнох отвернулся, однако в этом жесте не было ничего, относящегося лично ко мне. Скорее всего, ему просто нужно было передохнуть и собраться с мыс­лями. Я вновь увидел его высокие, изогнутые, сложен­ные за спиной крылья, нижние концы которых почти касались земли, а каждое перышко слегка отливало радугой. Через несколько мгновений он вновь повернулся ко мне, и выражение, застывшее на его еще не­давно ангельском лице, удивило и потрясло меня.

— Да-а-а... Мы их видели совершенно отчетливо... Мужчина и женщина... Он создал их... Мало того, Лес-тат... Мало того, что они были разными... мужчина и женщина... Он создал их по образу и подобию своему... По образу и подобию самого Господа Бога и... и Его ангелов! Вот до чего дошло! Вот до чего! Бог, разделен­ный надвое! Ангелы, разделенные надвое!

Не могу сказать точно, как долго остальным анге­лам удавалось меня удерживать, но настал момент, когда они были уже не в силах справиться, и я взмыл в небеса — исполненный сомнений, колебаний, домыс­лов... Я познал гнев. Мучительные крики млекопитаю­щих научили меня испытывать гнев. Визг и рычание дерущихся между собой человекообразных существ научили меня испытывать гнев. Смерть и разложение научили меня испытывать страх.

В общем, процесс сотворения мира, затеянного Бо­гом, позволил мне научиться всему, что требовалось сейчас, дабы предстать перед Ним и вопросить: «Ты этого добивался? Ты замыслил разделить свой соб­ственный образ между мужчиной и женщиной? Ты пожелал, чтобы в момент смерти — не важно, будет это мужчина или женщина,— искра жизни вспыхи­вала как можно ярче? Значит, твой замысел состоял в том, чтобы совершить немыслимое разделение и со­здать этих чудовищ, эту насмешку над всеми нами?»

Я был вне себя от ярости, ибо считал случившееся настоящим бедствием. Я простирал к Нему руки и умолял прислушаться к моим словам, подумать, про­стить меня, даровать мне утешение и частичку муд­рости, но... Но так и не дождался ответа. Никакого. Господь не проронил ни слова. Он не уронил на меня ни луча света. Он не наказал меня. И не вынес мне приговор.

Я вдруг обнаружил, что стою посреди рая в окру­жении ангелов. Они молча наблюдали за мной и тоже ожидали божественного решения.

Однако Господь Всемогущий так и не удостоил ме­ня ответом — лишь спокойный и безмятежный свет Его в конце концов озарил все вокруг. Я разрыдался.

«Взгляните,— обратился я к своим, собратьям,— даже слезы мои совсем такие же, как у них».

Справедливости ради следует все же сказать, что мои слезы, конечно, не были материальными.

Не знаю, как долго это продолжалось,— я плакал, а они стояли вокруг и молча смотрели на меня. И вдруг я понял, что плачу не один. Но кто еще? Я обвел взгля­дом весь сонм ангелов — хранителей, херувимов, се­рафимов... На их лицах застыло выражение таинствен­ности и восхищения. И тем не менее я отчетливо слышал чьи-то стенания и плач.

«Откуда доносится этот плач?» — спросил я.

И тут до меня дошло. Они тоже догадались. Сло­жив крылья, мы сошлись вместе, склонили головы и прислушались... Звуки доносились с земли — это бы­ли голоса невидимых призрачных существ. Плакали они, нематериальные создания! Их стенания достиг­ли небес. А вечный Божественный свет по-прежнему невозмутимо озарял всех нас.

«Пора взглянуть, что там происходит,— сказал Ра­фаил.— Нам следует исполнять повеление Господа».

«Да! Я должен увидеть и узнать, в чем дело!» — с этими словами я устремился к земле.

Остальные последовали за мной. Мы мчались, слов­но ураган, а вокруг плакали и завывали крошечные су­щества, которых мы не могли даже видеть.

Наше внимание привлекли звуки человеческих ры­даний, присоединившиеся к стенаниям невидимых существ.

Наконец мы достигли земли и, никем не замечен­ные, окружили небольшое поселение очень красивых людей с гладкой и мягкой кожей.

В центре его на постели из трав и цветов корчился в предсмертных болезненных судорогах юноша. Он погибал от лихорадки, вызванной укусом какого-то ядовитого насекомого. И если верить Богу, все проис­ходящее тоже было частью Его замысла.

Воздух над умирающим был наполнен рыдающи­ми призрачными существами, а жалобные крики лю­дей раздирали душу.

Я снова заплакал.

«Успокойся и слушай»,— донесся до моих ушей го­лос Михаила, самого терпеливого и выдержанного из нас.

Он отвел нас в сторону от маленького поселения, подальше от бьющегося в конвульсиях юноши, и ука­зал на целый сонм летающих в воздухе призрачных созданий.

Впервые мы увидели их собственными глазами! Я наблюдал, как они собираются вместе и вновь раз­летаются в стороны, мечутся, сталкиваются между со­бой. Однако все они при этом сохраняли некое слабое подобие человеческой формы. Хилые, слабые, совер­шенно сбитые с толку, потерянные и не уверенные в себе, они плавали в воздухе и раскрывали свои объ­ятия лежавшему на смертном одре юноше, которому предстояло вот-вот расстаться с жизнью. И это в кон­це концов произошло...

Между нами повисло молчание. Мы оба словно за­стыли.

Мемнох смотрел на меня так, словно ожидал, что я сам завершу его печальное повествование.

— И после смерти душа покинула этого юношу,— сказал я.— Искра жизни ярко вспыхнула, но не по­гасла, а присоединилась к великому множеству неви­димых существ, которые летали в воздухе. Душа юно­ши сохранила его форму и затерялась среди тех, кто пришел, чтобы унести ее куда-то.

— Вот именно!

Он глубоко вздохнул и раскинул в стороны руки. Потом втянул в себя воздух, словно собирался взреветь, и сквозь кроны огромных деревьев над нашими головами устремил взгляд к небесам.

Я застыл, как парализованный.

Лес вокруг нас тихо шумел и вздыхал, как живой. Я явственно ощущал дрожь, охватившую Мемноха, и затаившийся внутри его страшный крик, готовый вот-вот вырваться наружу. Однако Мемнох сумел по­давить его и опустил голову.

Оглядевшись, я заметил, что лес вновь изменился и принял вполне современный вид. Со всех сторон нас обступали гигантские дубы и еще какие-то деревья, под ногами росли знакомые цветы и мох, повсюду сновали птицы, в траве шуршали мелкие грызуны.

Я ждал.

— Воздух буквально кишел этими существами,— заговорил наконец Мемнох.— Теперь, увидев однаж­ды, научившись различать их очертания и голоса, мы уже не могли не замечать их. Они словно венком окру­жили всю землю. Это были духи умерших, Лестат! Ду­хи мертвых людей!

— А точнее, их души, Мемнох!

— Да, души.

— Души возникли из материи?

— Да, И сохранили Его образ. Души... субстанции... невидимые существа... души...

Я молча ждал продолжения. Он быстро взял себя в руки.

— Идем со мной.

Мемнох провел тыльной стороной ладони по лицу и взял меня за руку. В этот момент я впервые почув­ствовал прикосновение крыла, легко скользнувшего по моему телу, и это ощущение заставило меня вздрог­нуть, будто от страха, хотя на самом деле никакого страха не было и в помине.

— Эти души когда-то принадлежали людям,— сказал он.— Они оставались живыми и невредимыми и продолжали обитать поблизости от материальных тел — от родного племени своих прежних хозяев.

Они не могли видеть нас, не могли видеть небеса. Что же им еще оставалось, кроме как смотреть на своих потомков — на тех, кто их похоронил, кто лю­бил их при жизни, а после смерти заботливо обрызгал их тела рыжей охрой, а потом аккуратно уложил го­ловой к востоку в нарядно украшенные могилы?!

— А люди? — спросил я.— Люди, которые верили в них и поклонялись своим предкам? Они ощущали их присутствие? Чувствовали, что души предков по-прежнему где-то рядом?

— Да, конечно.

Я был слишком поглощен собственными мысля­ми, чтобы спросить еще о чем-либо.

Запахи и мрачные краски леса, бесконечное число оттенков и комбинаций коричневого, золотого и баг­рового цветов, казалось, заполнили все мое сознание. Взглянув вверх, в просветах листвы над головой я уви­дел небо — серое, угрюмое и тем не менее величе­ственное.

Однако я не мог думать ни о чем, кроме великого множества человеческих душ, которые плавали в по­токах воздушного пространства, окружавшего нас и простиравшегося до самых небес. Души, обреченные на вечные скитания... Куда же направиться в такой тьме? Что следует искать? Что можно узнать и по­знать?

Что это? Неужели Мемнох смеется? Звуки были тихими, печальными, в них слышалась боль. Нет, ско­рее он напевает что-то. Быть может, это его сокровен­ные мысли изливаются в ангельском пении, подобно тому, как исходит аромат от прекрасных цветов?

— Скажи, Мемнох, а Господь знал об этом? — Я видел, что он страдает, но не мог удержаться от это­го вопроса.— Господь знал, что эти духовные субстан­ции покидают тела мужчин и женщин? Знал о том, что в воздухе витают человеческие души?

Мемнох не ответил.

Вместо этого он запел вновь, и на этот раз песня зазвучала громче и отчетливее. Устремив глаза к небе­сам, он исполнял какой-то грустный, мрачный, испол­ненный смирения и боли, но очень красивый псалом, мелодия которого не имела ничего общего с привыч­ными нам музыкальными произведениями, постро­енными по раз и навсегда заведенным канонам.

Он провожал взглядом тяжелые белые облака, проплывавшие над нашими головами.

Соперничало ли очарование окружавшего нас ле­са с тем, что мне довелось увидеть в раю? На этот во­прос я не могу ответить. Но я твердо уверен в одном: если бы и возникла необходимость в сравнении, столь совершенную красоту не смогли бы затмить даже не­беса. И это было, пожалуй, самое удивительное. Пред­ставший нашим глазам девственный лес — Сад Зла, а быть может, Эдем — был истинным чудом, он су­ществовал словно сам по себе и обладал ни с чем не сравнимыми величием и роскошью. И вдруг я почув­ствовал, что не в силах смотреть на него, не в силах видеть, как медленно опадают дрожащие листья... Я не мог позволить себе полюбить этот великолепный лес, до тех пор пока не получу ответа на вопрос, казав­шийся в тот момент самым главным и неизмеримо важным.

— Так знал ли Господь правду о человеческих ду­шах, Мемнох? — вновь спросил я.— Знал или нет?

Мемнох повернулся ко мне.

— А разве мог Он не знать, Лестат? Разве Он мог не знать об этом? Как ты думаешь, кто возносился к самым высотам небес, дабы поведать Ему обо всем? И с какой бы новостью я не представал перед Его все­видящими очами, был ли Он хоть однажды удивлен или застигнут врасплох, удалось ли хоть однажды со­общить Ему нечто такое, чего Он не знал и о чем не догадывался,— Он, вечный и всеведающий Господь?!!

Мемнох вновь тяжко вздохнул. Казалось, еще не­много — и он буквально взорвется от гнева... Однако через мгновение он был вновь спокоен и задумчив.

Мы продолжили путь. Гигантские вековые деревья уступили место более молодым и изящным, с тонки­ми, гибкими ветвями, а под нашими ногами высоко стелились нежные, сочные травы.

В воздухе явственно ощущался запах воды. Ветер, дувший нам прямо в лица, откинул назад густые и тя­желые пряди волос Мемноха, обжег холодом мои ру­ки и голову, но не смог остудить жар моего сердца.

Глазам нашим открылась широкая невозделанная равнина, окаймленная горами, склоны которых были покрыты зеленью лесов, глубоко впившихся корнями в камень. Кое-где среди деревьев виднелись прогали­ны с цветущими на них дикими злаками. По мере то­го как мы приближались к равнине, сквозь поредев­ший лес я увидел сверкающие проблески воды — не то реки, не то моря.

Наконец мы окончательно вышли из леса и оказа­лись на свободном пространстве. Земля здесь, несом­ненно, была плодородной — об этом свидетельствовал сплошной ковер разнообразных трав, а яркие краски полевых цветов делали картину поистине восхити­тельной. Встречались на равнине и участки, где росли оливы и другие плодовые деревья с низко расположенными ветвями. Так уж сложилось генетически, что ветви деревьев, служащих источником пропитания для многих поколений, растут почти от самой земли. Все вокруг было залито солнечным светом.

Мы неторопливо продвигались сквозь высокие за­росли колосящейся травы, похожей на дикорастущую пшеницу — хотя я не уверен, что это была именно она,— и наконец оказались возле края водоема, воды которого нежно плескались о берег, время от време­ни откатываясь назад и обнажая влажную, сверкав­шую чистыми прозрачными каплями гальку. На­сколько я мог судить, приливов и отливов здесь не случалось.

Бросив взгляд по сторонам, я не увидел пределов водного простора, но противоположный берег выри­совывался вдали достаточно четко. Невысокие скали­стые горы, казавшиеся такими же живыми, как и росшие на них редкие деревья, спускались почти к са­мому его краю.

Я оглянулся. Теперь уже за нашими спинами на многие мили протянулись скалистые холмы, посте­пенно, уступами переходящие в высокие горы, на склонах которых виднелись рощицы фруктовых дере­вьев, а кое-где — черные провалы пещер.

Мемнох не проронил ни слова.

Потрясенный, подавленный и печальный, он вгля­дывался то в воду, то в далекие горы, настолько близко подступившие к противоположному берегу, что, ка­залось, чья-то невидимая рука силой остановила их продвижение, дабы они не препятствовали течению водных потоков.

— Где мы? — спросил я тихо.

Прежде чем ответить, он еще какое-то время мол­чал.

— Что ж,— наконец заговорил он,— на этом я, по­жалуй, завершу свой рассказ об «откровениях» эво­люции. Я вкратце поведал обо всем, свидетелем чего мне довелось стать и что ты сам увидишь и узнаешь, как только умрешь.

Теперь предстоит рассказать тебе о самом глав­ном, и я хочу сделать это здесь. Здесь, в этом прекрас­ном месте, хотя сами реки давно исчезли с лица зем­ли, равно как и люди, когда-то обитавшие на их берегах. Что же касается твоего вопроса, то я должен ответить на него так: «Мы там, куда я упал после того, как Он окончательно низверг меня с небес...»

Дата добавления: 2015-11-16