15 страница

Она обернулась и устремила на меня вниматель­ный, изучающий, оценивающий взгляд. Я остро ощу­щаю и точно определяю такие взгляды — они тешат мое тщеславие, а уж его-то у меня хоть отбавляй.

Наконец Дора пробормотала несколько слов по-латыни, однако я не сумел их разобрать и перевести.

— Что вы сказали? — переспросил я.

— Люцифер, Сын Утра,— прошептала она, не от­водя от меня восторженного взгляда, и упала в стояв­шее рядом большое кожаное кресло. Оно досталось нам вместе с остальной меблировкой квартиры и больше подходило для делового кабинета, чем для жи­лого помещения, но тем не менее было весьма удоб­ным.

— Нет, я не тот, чье имя вы сейчас назвали. Я уже сказал вам, кем являюсь на самом деле, и не более то­го. А он, обладатель титула,— это мой преследователь.

— Дьявол?

— Да. А теперь выслушайте меня, я хочу расска­зать вам все, от начала до конца, и попросить вашего совета. А тем временем...— Я огляделся. Да, вот он — шкаф с деловыми бумагами.— Ваше наследство… Все здесь. Состояние, о котором вы даже не подозревали. В целости и сохранности, чистое, зарегистрированное по всей форме в налоговых органах. Необходимая ин­формация и разъяснения содержатся в черных пап­ках. Ваш отец, умирая, завещал это вам, для органи­зации церкви. И если вы отвергнете его дар, что ж... Однако не думайте, что своим отказом вы исполните волю Господа. Не забывайте, ваш отец мертв. Его кровь очистила деньги.

Верил ли я сам тому, что говорил? Не знаю. Во вся­ком случае, Роджер, несомненно, ожидал, что именно такими речами я попытаюсь убедить его дочь.

— Роджер просил меня сказать вам об этом,— до­бавил я, стараясь вести себя как можно увереннее.

— Я понимаю,— ответила Дора.— Но вы беспоко­итесь совсем не о том, что действительно важно сей­час. Подойдите ближе, прошу вас, позвольте мне об­нять вас. Ведь вы весь дрожите.

— Да, я и правда дрожу.

— Здесь очень тепло, но вы, похоже, этого совсем не чувствуете. Ну подойдите же.

Я опустился перед ней на колени и вдруг в каком-то порыве обнял ее, совсем как недавно Армана, и прижался головой к ее виску. Она была холодной, но никогда, даже в день своего погребения, она не будет такой ледяной, как я,— моя холодность не имела ни­чего общего и не шла ни в какое сравнение с челове­ческой. Я словно вобрал в себя жесточайшую зимнюю стужу и походил скорее на изваяние из пористого мрамора. Впрочем, наверное, я таковым и был.

— Дора... Дора... Дора...— беспрестанно повторял я.— Как он любил вас и как страстно мечтал, чтобы все в вашей жизни сложилось удачно... Дора...

Ее интуиция ничуть не уступала моей.

— Лестат, расскажите мне о дьяволе,— внезапно попросила она

Я устроился у ее ног на ковре так, чтобы видеть ее лицо. Она сидела на самом краешке кресла — полы черного пальто распахнулись, открыв колени, концы золотистого цвета шарфика свободно свисали вниз; на бледном взволнованном лице ярким пятном выде­лялся румянец. Дора словно излучала магический свет и в то же время производила впечатление неземного создания — казалось, она не в большей степени чело­веческое существо, чем я сам.

— Даже вашему отцу не удалось в полной мере описать, как вы красивы,— сказал я.— Весталка… лес­ная нимфа.

— Так назвал меня отец?

— Но дьявол... Ах да, дьявол велел мне задать вам один вопрос. Он велел попросить вас рассказать прав­ду о глазе дядюшки Микки.

Я только сейчас вспомнил о странном совете и, ко­нечно же, даже словом не упомянул о нем в разгово­ре с Дэвидом и Арманом. Впрочем, не думаю, что это важно.

Мои слова явно произвели впечатление на Дору.

— Дьявол именно так и сказал? — Она чуть отки­нулась в кресле и выглядела очень удивленной.

— Он заявил, что это его дар. Он хочет, чтобы я помогал ему. Утверждает, что он не носитель зла и что его соперник и враг — Бог. Я все вам расскажу. А этот совет он дал мне в качестве своего рода дополнитель­ного подарка, бонуса. Чтобы убедить меня в искрен­ности своих слов и намерений.

Дора растерянно и смущенно покачала головой и прижала пальцы к вискам.

— Подождите-подождите. Правду о глазе дядюш­ки Микки? Вы уверены, что он произнес именно эти слова? А отец ничего не рассказывал вам о дядюшке Микки?

— Нет. Более того, ни в мыслях, ни в сердце ваше­го отца я не обнаружил и намека на что-либо подоб­ное. Дьявол еще добавил, что Роджер не знал всей правды. Что бы это могло значить?

— Отец действительно не знал правды,— сказала Дора.— И так никогда и не узнал. Потому что его мать держала все в тайне. Микки был дядюшкой от­ца, а мне рассказали о нем родственники моей мате­ри — Терри. Насколько я помню, суть вот в чем Моя бабушка со стороны отца была богатой женщиной и владела большим красивым особняком на Сент-Чарльз-авеню.

— Да, я знаю этот дом. Роджер встретил там Терри.

— Все правильно. Но в молодости бабушка жила в бедности. Ее мать, как и многие ирландки, служила горничной в Садовом квартале. А дядюшка Микки был одним из тех веселых, беззаботных и легкомыс­ленных людей, которых никто не принимает всерьез и которым совершенно наплевать на то, что о них ду­мают окружающие.

Отец понятия не имел о том, какую жизнь вел его дядюшка. Мама рассказала мне обо всем, чтобы пока­зать, каким глупцом был отец, и объяснить, что его на­пускная важность ровным счетом ничего не стоила, поскольку на самом деле он происходил из самых ни­зов общества.

— Понимаю.

— Отец очень любил дядюшку Микки — тот умер, когда отец был еще мальчишкой. У дядюшки Микки были волчья пасть и стеклянный глаз. Я помню, как отец показывал мне его фотографию и рассказывал историю о потерянном глазе. Дядюшка Микки обожал фейерверки. И вот однажды, когда он в очеред­ной раз забавлялся ими, одна из жестянок неожидан­но взорвалась и попала ему прямо в глаз. Такова была версия отца, и я долго в нее верила. Дядюшку Микки я видела только на фотографии, поскольку и он, и ба­бушка умерли еще до моего рождения.

— Все правильно. А позже родственники матери рассказали вам совсем другую историю. Так?

— Мой дед со стороны матери был полицейским и отлично знал семью Роджера. Знал, что его отец был горьким пьяницей и дядюшка Микки тоже, хотя и в меньшей степени. В молодости Микки крутился сре­ди букмекеров, работал так называемым «жучком», то есть добывал сведения о лошадях перед скачками. И вот однажды он утаил ставку, иными словами — присвоил деньги, которые должен был поставить на лошадь. К несчастью, лошадь выиграла...

— Я слушаю вас, Дора.

— Повторяю, дядюшка Микки был тогда еще очень молод. Можете себе представить, как он испу­гался. В общем, он сбежал и укрылся в баре «Корона» в районе Ирландского канала.

— На Мэгазин-стрит,— уточнил я.— Этот бар су­ществует там уже много лет — не меньше ста, навер­ное.

— Люди букмекера, его верные прихвостни, зая­вились в бар и уволокли дядюшку Микки в подсоб­ные помещения. Дед видел все собственными гла­зами. Он тоже был в баре, но сделать ничего не мог. Никто не мог. Да никто и не стал бы вмешиваться — не осмелился бы рискнуть. Но дед все видел. Они из­бивали Микки, пинали его ногами, сильно повредили ему верхнюю челюсть — вот почему впоследствии он так невнятно говорил. В конце концов они выбили ему глаз. Мало того, они отшвырнули выбитый глаз в другой конец помещения и раздавили его ногами. Сколько бы раз дед ни рассказывал эту историю, он не уставал повторять: «Дора, глаз можно было бы спа­сти, если бы эти парни его не раздавили. Они растоп­тали его своими остроносыми ботинками».

Дора замолчала.

— И Роджер никогда не слышал эту историю? — спросил я.

— О ней сейчас не знает ни одна живая душа,— ответила Дора.— Кроме меня, конечно. Дедушка умер. Насколько мне известно, из всех, кто был свиде­телем того случая, в живых не осталось никого. Дя­дюшка Микки умер в начале пятидесятых. Роджер очень любил дядюшку и часто брал меня с собой, ко­гда навещал его могилу. Папа говорил, что, несмотря на стеклянный глаз и голос, звучавший как из бочки, дядюшку Микки любили все. То же самое говорили мне и родственники матери. У него было доброе серд­це, что делало его всеобщим любимцем. В конце жиз­ни он служил ночным сторожем и снимал комнаты на Мэгазин-стрит, как раз над булочной Баера. А умер в больнице от пневмонии, причем так скоропостиж­но, что никто практически даже не успел узнать о его болезни. Я уверена, что Роджер не знал правду о поте­рянном глазе дядюшки Микки. Будь ему известна эта история, он непременно мне ее рассказал бы.

Я сидел, обдумывая услышанное, а точнее, пытаясь нарисовать в своем воображении картину только что описанного происшествия. Разум Доры был накреп­ко закрыт, и мне не удавалось выудить из него хоть какие-то образы, но голос ее, когда она рассказывала о случае в баре, звучал совершенно искренне. Мне, как и любому, кто когда-либо гулял по знаменитой Мэгазин-стрит — этому памятнику временам расцвета ирландских поселений,— был хорошо известен бар «Корона». Приходилось встречаться и с бандитами в остроносых ботинках — такими же, как те парни, ко­торые выбили и раздавили глаз Микки.

— Они наступили на него и буквально размазали по полу,— сказала вдруг Дора, словно прочитав мои мысли.— Дедушка не раз повторял: «Глаз можно бы­ло спасти, если бы они не растоптали его своими ост­роносыми ботинками».

Какое-то время мы оба сидели, не произнося ни слова.

— Но это ни о чем не говорит и ничего не доказы­вает,— первым нарушил молчание я.

— Это говорит о том, что вашему другу — или врагу — известны определенные тайны.

— Но не доказывает, что он дьявол,— возразил я.— И вообще, почему он выбрал именно эту историю?

— А что, если он сам при этом присутствовал? — По лицу Доры скользнула горькая улыбка.

Мы оба коротко рассмеялись.

— Вы сказали, что он дьявол, но не несет в себе зла,— напомнила Дора.

Вид у нее при этом был доверчивый и в то же вре­мя решительный.

Я чувствовал, что не ошибся, решив просить у нее совета.

Она тем временем продолжала пристально смот­реть на меня изучающим взглядом и наконец попро­сила:

— Расскажите, что делал этот дьявол.

Я поведал ей все, от начала до конца. Пришлось признаться и в том, что я преследовал ее отца,— ибо я не помнил, говорил ли ей об этом раньше. Потом я подробно — так же как Дэвиду с Арманом — описал все, что со мной происходило, и как дьявол следовал за мной по пятам. А в завершение произнес те же сло­ва, что и им: «Недремлющий разум и ненасытный ха­рактер». И это истинная правда Я не знаю, откуда мне в голову пришла такая характеристика, но она совершенно справедлива».

— Повторите, пожалуйста,— попросила Дора. Я повторил.

— Лестат... Возможно, моя просьба покажется вам неожиданной, даже абсурдной, но… Не могли бы вы заказать какую-нибудь еду? Или, быть может, вы сами раздобудете что-то. Мне необходимо как следу­ет осмыслить ваши слова.

— Все, что пожелаете,— откликнулся я, вскакивая на ноги.

— Мне абсолютно все равно. Просто я должна подкрепиться, потому что со вчерашнего дня ничего не ела и не хочу, чтобы несвоевременный пост спутал мне все мысли. Кроме того, мне лучше побыть сейчас одной — помолиться, подумать, побродить по квар­тире среди отцовских сокровищ. Прошу вас, пойдите и принесите хоть что-нибудь. Уверена, демон не явит­ся за вами раньше обещанного времени.

— Я рассказал вам все, поверьте. Больше я ничего не знаю. А еду я раздобуду — самую лучшую.

С этими словами я поспешил прочь из квартиры, чтобы выполнить ее поручение. Я вышел из здания как обыкновенный смертный и направился на поис­ки приличного ресторана, где можно было заказать на вынос полный обед и попросить упаковать его так, чтобы принести Доре еще горячим. В дополнение ко всему я купил несколько бутылок питьевой воды из­вестной фирмы — в последние годы смертные словно помешались на чистой воде — и вернулся обратно с большим свертком в руках.

Когда лифт остановился на нашем этаже, до меня вдруг дошла вся необычность ситуации: я, двухсотлет­ний, исполненный гордыни, жестокий вампир, толь­ко что беспрекословно выполнил поручение смерт­ной девушки единственно потому, что она просто попросила меня об этом.

Нет, не так. Были и иные причины! Ведь я похитил ее и, не спрашивая на то ее согласия, перенес за сотни миль от дома. Я очень нуждался в ней. Черт побери, я влюбился в нее!

Однако этот факт продемонстрировал мне и нечто другое. Он лишний раз подтвердил, что Дора действи­тельно обладала силой и. властью, зачастую свойствен­ными святым, и могла подчинить других своей воле. Вот еще одна причина, заставившая меня отправить­ся за едой для нее, причем не только без возражений, но с радостной готовностью, как будто подобное по­ручение не могло доставить мне ничего, кроме удо­вольствия.

Вернувшись в квартиру, я разложил покупки на столе.

Воздух был насыщен ее ароматом, неповторимой смесью запахов, среди которых особенно выделялся сладкий запах менструальной крови.

Я изо всех сил старался подавить в себе желание как можно скорее насладиться вкусом этой крови.

Дора, чуть сгорбившись и крепко сцепив перед со­бой руки, сидела в кресле и невидящим взглядом смотрела прямо перед собой. Раскрытые папки из черной кожи лежали вокруг нее на полу. Похоже, те­перь она знала истинные размеры своего наследства — во всяком случае, получила общее представление о нем.

Тем не менее она, казалось, потеряла к папкам всякий интерес и даже не удивилась моему возвраще­нию.

Словно в полусне, она медленно подошла к столу. А я тем временем лихорадочно искал на кухонных полках посуду и приборы, пока мне не удалось нако­нец найти китайскую тарелку и более-менее при­стойные ножи и вилки из нержавеющей стали. По­том я открыл крышки судков с еще дымящейся едой: мясом, овощами, чем-то еще — кажется, с какой-то сладкой смесью вроде салата. Все это было мне совер­шенно незнакомо и чуждо, как будто я сам ни разу не наслаждался подобной пищей, пребывая в смертном теле,— но мне не хотелось и вспоминать о том злосча­стном эксперименте.

— Спасибо,— с отсутствующим видом поблагода­рила Дора, даже не взглянув в мою сторону.— Очень мило с вашей стороны.

Откупорив бутылку с водой, она залпом жадно осушила ее.

Пока Дора пила, я не мог глаз отвести от ее горла. Все последнее время я не позволял себе думать о ней иначе как с любовью, но ее запах буквально сводил меня с ума.

«Да, это так,— признавался я себе,— но ты дал клятву. И если не можешь контролировать и держать в узде свои желания, то лучше уйди».

Дора ела без аппетита, почти механически. Нако­нец она подняла на меня взгляд.

— О, простите меня. Садитесь, пожалуйста. Вы ведь, кажется, не употребляете такие продукты? Ес­ли не ошибаюсь, ваш организм требует пищи иного рода?

— Совершенно верно,— ответил я.— Однако я с удовольствием посижу с вами.

Я сел рядом, стараясь не смотреть на нее и по воз­можности не обращать внимания на источаемый ею аромат. Устремив взгляд в расположенное напротив окно, я видел за ним лишь сплошную белизну — со­здавалось впечатление, что Нью-Йорк исчез, бесслед­но растворился в воздухе, но, скорее всего, на улице по-прежнему густо валил снег.

Дора расправилась с обедом всего лишь за шесть с половиной минут. Никогда не встречал человека, спо­собного так быстро есть. Собрав со стола посуду, она отнесла ее в кухню. Мне с трудом удалось уговорить упрямицу не заниматься грязной работой и при­шлось едва ли не силой привести ее обратно в комна­ту. Таким образом я вновь получил возможность прикоснуться к ней, ощутить тепло и хрупкую нежность ее рук.

— Так что вы мне посоветуете делать?

Она села и не то задумалась вновь, не то просто старалась собраться с мыслями.

— Мне кажется, став союзником этого существа, вы практически ничего не потеряете. Ведь совершен­но очевидно, что при желании оно в любой момент может уничтожить вас. И возможностей для этого у него предостаточно. Далее после встречи с ним в соб­ственном доме вы спокойно легли спать, зная о том, что ему, то есть тому человеку, в чьем образе он явил­ся, прекрасно известно, где находится ваше тайное убежище Очевидно также, что вы не испытываете пе­ред ним ни малейшего страха. И даже в его мире у вас достанет сил, чтобы оттолкнуть его от себя. Так чем вы рискуете, согласившись сотрудничать с ним? Пред­положим, он действительно может взять вас с собой в рай или в ад. Но суть в том, что у вас по-прежнему остается возможность отказать ему в помощи. Так? В любой момент вы можете сказать ему, что, выража­ясь его же языком, не разделяете его точку зрения на природу вещей.

— Да, вы правы.

— Я хочу сказать, что, даже если вы согласитесь увидеть то, что он жаждет вам показать, это отнюдь не означает, что вы признаете и принимаете его само­го. Согласны? Напротив, он берет на себя своего ро­да обязательство: заставить вас взглянуть на все его глазами. Так, во всяком случае, мне кажется. Кроме того, вы нарушаете все правила и законы, какими бы они ни были.

— Значит, дело не в том, что он стремится обма­ном заманить меня в ад? Вы это имеете в виду?

— Вы серьезно? Неужели вы думаете, что Господь позволил бы обманом заманивать людей в преиспод­нюю?

— Но я не человек, Дора. Я тот, кто я есть, и не более. Поверьте, я не осмеливаюсь проводить какие-либо параллели между собой и Богом. Речь лишь о том, что я носитель зла и порока. Я — воплощение зла. Не спорьте, я знаю, что это так. С тех самых пор, как я стал питаться человеческой кровью. Я — Каин, убийца собственных братьев.

— В таком случае Господь мог в любой момент от­править вас в ад. Почему же Он этого не сделал?

— Меня самого всегда интересовал тот же вопрос. Я и сам хотел бы знать, почему до сих пор Господь не отправил меня в преисподнюю.— Я покачал голо­вой.— Как бы мне хотелось знать... Однако... Насколь­ко я понял, вы утверждаете, что в данном случае мы оба обладаем определенными возможностями и до­статочной силой?

— Несомненно.

— И что вера в возможность какого бы то ни бы­ло обмана не более чем суеверное заблуждение с мо­ей стороны?

— Именно так. Если вы попадете в рай, если побе­седуете с Господом...

Дора вдруг замолчала.

— А вы сами? — спросил я.— Вы сами последова­ли бы за ним, скажи он вам, что не несет в себе зла, что он соперник самого Господа Бога и способен изме­нить ваш взгляд на порядок вещей?

— Не знаю,— ответила Дора.— Возможно. Я при­няла бы решение, исходя из собственного опыта. Но это было бы мое решение. И вполне возможно, что я бы согласилась.

— В том-то и дело! Это было бы ваше решение! Неужели я сам теряю собственную волю? И разум?

— Мне кажется, вы в полной мере обладаете и тем и другим. А кроме того — невероятной сверхъ­естественной силой.

— Скажите, вы ощущаете присутствие во мне злого начала?

— Нет. Вы знаете, что слишком прекрасны для этого.

— Но вы же должны видеть и чувствовать внутри меня нечто отвратительное: нравственную испорчен­ность, зло, жестокость, в конце концов.

— Вы просите утешения, сочувствия. Однако я не могу дать вам ни того ни другого,— покачала головой Дора.— Потому что не чувствую в вас ничего подоб­ного. Я верю всему, что вы мне рассказали.

— Почему?

Она надолго задумалась, потом встала и подошла к стеклянной стене.

— Я обратилась к сверхъестественным силам,— наконец заговорила она.— И попросила послать мне знамение.

— И вы полагаете, что мое появление могло быть их ответом?

— Возможно.— Она обернулась и посмотрела на меня в упор.— Речь не о том, что все это происходит только из-за Доры, только потому, что Дора так захо­тела. К тому же это происходит с вами. Но я просила о знамении, и мне было даровано несколько чудесных событий... О да, я верю вам, верю столь же безогово­рочно, как верю в существование Господа нашего и в Его великую доброту.

Аккуратно ступая среди разложенных на полу па­пок, она направилась в мою сторону.

— Вы же понимаете, что никому не дано знать, почему Господь позволяет существовать злу.

— Да.

— Равно как не дано знать истоков этого зла. Но миллионы людей во всем мире — людей верующих, будь то мусульмане, евреи, католики или протестан­ты,— миллионы потомков Авраама оказываются втя­нутыми в истории и махинации, становятся жертва­ми тайных замыслов, в которых присутствует зло и действует тот самый дьявол или какой-то иной, выра­жаясь языком вашего друга, соперник и противник Господа

— Да, он употребил именно эти слова: соперник и противник.

— Я верю в Бога,— сказала Дора

— И полагаете, что я должен поступать так же?

— А что вы теряете, обретая веру? — вопросом от­ветила она на мой вопрос

Я промолчал.

Дора в задумчивости ходила по комнате. Черные волосы локонами падали на щеки, стройные ноги в черных колготках казались чересчур тонкими и хруп­кими. Она давно уже сбросила с себя черное пальто, но только сейчас я обратил внимание, что на ней лишь черное платье из тонкого шелка Я вновь остро ощутил запах ее крови — таинственный аромат жен­щины.

Я отвел глаза.

— В отличие от вас мне есть что терять в подоб­ных обстоятельствах,— заговорила она.— Если я ве­рую в Бога, а Бога нет, это может стоить мне жизни. И на смертном одре я вдруг пойму, что упустила пре­доставленную мне возможность познать нечто един­ственно стоящее и реальное во всей вселенной и что другого шанса у меня уже никогда не будет.

— Да, вы правы, примерно такие мысли посеща­ли и меня в те времена, когда я еще был человеком. Я не желал впустую тратить свою жизнь, веруя в то, что не подлежит доказательству и должно прини­маться как само собой разумеющееся,— хотелось увидеть, ощутить и попробовать на вкус все, что мне дозволено будет самому познать в этом мире.

— Именно так. Однако, видите ли, сейчас ваше положение отличается от моего. Вы вампир. С точки зрения теологии — демон. Вы не можете умереть ес­тественной смертью и обладаете собственной силой и возможностями. Следовательно, у вас есть преиму­щество.

Ее слова заставили меня задуматься — мне и само­му приходили в голову подобные мысли.

— Вам известно, что произошло в мире сегодня, в течение одних только суток? — спросила Дора.— Мы всегда начинаем свою программу с краткой сводки новостей. Знаете ли вы, сколько людей умерло сего­дня в Боснии? А в России? А в Африке? Сколько про­изошло перестрелок и совершено убийств?

— Я понимаю, что вы имеете в виду.

— Я имею в виду, что это существо едва ли облада­ет достаточной силой, чтобы обманом увлечь вас ку­да-либо. А потому идите с ним. Позвольте ему пока­зать вам то, что было обещано. И если я не права... если вас действительно обманным путем заманят в ад... Что ж, значит, я допускаю страшную ошибку...

— Нет, это не ошибка, это будет вашей местью за смерть отца, и не более. Однако я согласен с вами, уловки в таком деле неуместны. Я живу и действую согласно собственной интуиции и, если хотите, ин­стинктам. К тому же... Хочу сказать еще кое-что о Мемнохе-дьяволе — возможно, мои слова вас удивят...

— Что он вам нравится? Знаю. Я поняла это с са­мого начала.

Но как такое могло случиться? Ведь я не люблю да­же себя самого. Естественно, я принимаю себя таким, каков я есть, и останусь преданным себе до последне­го своего часа. Но я себя не люблю.

— Прошлой ночью вы говорили, что, если возник­нет нужда, мне достаточно только позвать вас, хотя бы мысленно, достаточно обратиться к вам в душе...

— Да, правильно.

— Вы можете сделать то же самое. Если вы по­следуете за этим существом и я вам понадоблюсь — только позовите. Позвольте я выражусь иначе: если вам недостанет силы воли или не будет возможности самостоятельно выйти из трудного положения, если потребуется мое вмешательство — пошлите мне свой призыв. И я его непременно услышу. Я буду молить небеса — не о справедливости, нет, о милосердии к вам. Вы мне обещаете?

— Конечно.

— Что вы намерены делать сейчас?

— Провести с вами оставшееся время и позабо­титься о решении ваших проблем. Я намерен обра­титься к своим многочисленным смертным союз­никам и помощникам, чтобы быть совершенно уверенным в том, что у вас не возникнет ни малейших затруднений с наследством, прежде всего со всеми этими сокровищами.

— Но отец уже позаботился обо всем, поверьте. Он очень искусно скрыл все следы.

— Вы убеждены?

— Отец, как обычно, проделал это великолепно. Он сделал так, что его враги получат гораздо больше, чем я, и им не будет никакой необходимости искать еще кого-либо. Как только станет известно о смерти Роджера, они со всех сторон налетят на оставшийся после него капитал и примутся рвать на части все движимое и недвижимое имущество.

— Вы не сомневаетесь, что все произойдет имен­но так?

— Ничуть. Будет лучше, если нынешней ночью вы уладите собственные дела. Не стоит беспокоиться обо мне. Позаботьтесь о себе и как следует подготовьтесь, если вы решились пуститься в это путешествие.

По-прежнему сидя возле стола, я долго не отрыва­ясь смотрел на Дору, которая стояла спиной к стек­лянной стене, и мне вдруг показалась, что передо мной картина, нарисованная черной тушью. Един­ственным белым пятном оставалось ее лицо.

— Действительно ли Бог существует, Дора? — прошептал я. Как часто задавал я тот же вопрос! Сколько раз я спрашивал об этом Гретхен, когда во плоти и крови лежал в ее объятиях!

— Да, Лестат, Бог существует,— твердо ответила Дора.— Не сомневайся. Возможно, ты молился Ему так долго и так громко, что Он наконец обратил на тебя внимание. Иногда я думаю, не промысел ли это Господень, не по своей ли воле затыкает Он уши, дабы не слышать наши жалобы.

— Вы останетесь здесь или хотите, чтобы я отнес вас обратно домой?

— Оставьте меня здесь. У меня нет никакого же­лания совершить еще одно такое же путешествие. До конца дней своих я буду пытаться вспомнить его во всех деталях и полагаю, что мне едва ли удастся когда-нибудь полностью восстановить его в своей памяти. Я хочу остаться здесь, в Нью-Йорке, рядом с вещами отца. Что же касается денег... Вы выполнили свою мис­сию.

— Так вы согласны принять эти сокровища? И деньги?

— Да, конечно. Я принимаю наследство. И сохра­ню столь дорогие сердцу Роджера книги — сохраню, чтобы когда-нибудь, когда наступит подходящий мо­мент, продемонстрировать их всем Книги горячо лю­бимого им еретика Винкена де Вайльда.

— Быть может, вам еще что-нибудь от меня нужно?

— Как вы... Как вам кажется, любите ли вы Гос­пода?

— Ни капельки.

— Как вы можете так говорить?

— А за что? — спросил я.— Как может вообще кто-то Его любить? Вспомните, что вы сами только что рассказывали мне о событиях в мире! Разве вы не по­нимаете, что в наши дни Его ненавидят все? Суть не в том, что Господь мертв. Суть в том, что в двадцатом столетии Его ненавидит все человечество. Я, во всяком случае, думаю так. Вполне вероятно, что Мемнох старался сказать мне именно это.

Мои слова потрясли Дору и привели ее в замеша­тельство. Она нахмурилась, и я почувствовал, до какой степени она разочарована и как в то же время пере­полнено сочувствием ее сердец. Она хотела было ска­зать что-то, но вместо этого взмахнула руками, словно пытаясь поймать из воздуха невидимые глазу цветы и продемонстрировать мне их красоту. Не знаю, пра­вильно ли я понял этот жест.

— Да, ненавижу Его,— повторил я.

Дора перекрестилась и молитвенно сомкнула ла­дони.

— Вы молитесь обо мне? — спросил я.

— Да. Если я никогда больше не увижу вас, если впредь не получу ни малейшего свидетельства вашего существования и того факта, что вы были здесь, рядом со мной, если ничто не подтвердит сказанного вами сегодня, я все равно не буду прежней. И это благодаря вам. Вы стали для меня своего рода чудом — лучшим доказательством из всех, какие когда-либо получали смертные. Доказательством не только наличия в на­шей жизни сверхъестественного, таинственного и чу­десного, но и, что самое главное, доказательством справедливости того, во что я верю.

— Понимаю,— с улыбкой откликнулся я. В ее сло­вах было столько логики и... правды, что мне действи­тельно оставалось только искренне улыбнуться и по­качать головой.— Мне так не хочется покидать вас, Дора.

— Идите же! — воскликнула она. Пальцы ее вдруг сжались в кулаки, и в голосе прозвучала неожиданная ярость: — Спросите у Бога, чего Он хочет от нас! Вы правы — мы действительно Его ненавидим!

Глаза ее гневно сверкнули, но лишь на мгновение, и когда они обратились на меня, в них не было ничего, кроме соленых слез, от которых эти прекрасные глаза казались еще больше и ярче, чем прежде.

— Прощайте, моя дорогая,— прошептал я, чув­ствуя, как все внутри буквально разрывается от неве­роятной боли.

На улице по-прежнему валил снег.

Двери собора Святого Патрика были наглухо за­перты. Я остановился перед ведущими в него камен­ными ступенями и, задрав голову, смотрел на Олим­пийскую башню, гадая, видит ли сейчас Дора, как я мерзну здесь, под окнами, и как медленно и красиво ложится на мое лицо снег, не способный причинить мне ни малейшего вреда

— Ну ладно, Мемнох,— произнес я вслух,— нет смысла тянуть время. Если ты не изменил своего ре­шения, приходи, сейчас, немедленно.

И в то же мгновение я услышал шаги. Они эхом отзывались на пустынной Пятой авеню, отдавались от стен ужасных Вавилонских башен. Я вытянул свой жребий.» Вокруг не было ни единой живой души.

Дата добавления: 2015-11-16