16 страница

— Мемнох-дьявол! Я готов! — во весь голос крик­нул я.

Я буквально умирал от ужаса.

— Докажи мне истинность своих целей и намерений! — вновь прокричал я.— Ты обязан это сделать!

Шаги слышались все громче и громче. О, этот дья­вол проделывал лучший из своих фокусов!

— Помни,— в который уже раз обратился я к не­му,— ты должен заставить меня взглянуть на все тво­ими глазами! Таково было твое обещание!

Ветер усиливался, однако я не мог определить, с какой стороны он дул. Огромный город казался пус­тым и замерзшим — ледяным, как могила. Моя моги­ла... Снег вихрем кружился возле стен собора, стано­вился все гуще и гуще... Башни исчезли...

— Прекрасно, возлюбленный мой.— Голос раздался возле самого моего уха Он возник словно из ниот­куда, но звучал ласково и душевно.— Мы приступаем немедленно...

ГЛАВА 10

Мы оказались в центре воздушного вихря и летели словно по туннелю, но нас окружала такая тишина, что я слышал собственное дыхание. Мемнох обхватил меня и тесно прижимал к себе — я отчетливо видел его профиль и ощущал прикосновение волос к своей щеке.

Теперь он выглядел уже не как человек — рядом со мной был гранитный ангел, и его огромные кры­лья, концы которых терялись где-то во мгле, обнима­ли нас, защищая от ветра.

Пока мы взмывали все выше и выше, презрев все законы земного притяжения, я неожиданно сделал два немаловажных открытия. Первое заключалось в том, что я отчетливо осознал присутствие тысяч и ты­сяч душ. Они окружали меня со всех сторон. Я назы­ваю их душами, но на самом деле видел одни только неясные формы и очертания — некоторые едва про­сматривались, некоторые лишь отдаленно походили на людей, а иногда это были всего-навсего отдельные лица. И тем не менее все они, несомненно, обладали собственной индивидуальностью. Иногда до меня сла­бо доносились их голоса — шепоты, крики, вой и стенания... Эти звуки не резали мне слух, как то бывало прежде, но я безошибочно различал их и явственно ощущал в них боль и страдание.

Мы продолжали стремительно взмывать по спи­рали, словно вокруг какой-то невидимой оси. Время от времени туннель сужался настолько, что мне каза­лось, будто скопление призрачных образов вот-вот приблизится к нам вплотную, однако окружающее пространство вновь становилось шире, и расстояние между нами и призраками увеличивалось.

Вторым открытием было изменение в облике са­мого Мемноха: он постепенно утрачивал темные крас­ки, как будто кто-то вытягивал из него прежнюю чер­ноту. Его лицо и одежды посветлели и даже казались полупрозрачными, козлиные копыта исчезли, уступив место обыкновенным, но очень крупным человече­ским ступням. Иными словами, мрачное, словно со­тканное из мутного густого тумана гранитное суще­ство превратилось в гибкое, теплое, живое создание, обладавшее способностью пропускать сквозь себя и одновременно излучать свет.

В голове моей роились какие-то слова, отрывки из древних надписей и пророчеств, строки стихов, перед глазами проносились видения, но анализировать все это, пытаться осознать смысл и запомнить времени не было.

Мемнох заговорил со мной. Его голос нельзя было назвать голосом как таковым в физическом смысле этого слова, однако я слышал каждую произнесенную им фразу совершенно явственно, и это была все та же, лишенная интонаций и какого бы то ни было акцента речь человека, недавно появившегося в моей комнате:

— С некоторых пор стало довольно сложно воз­носиться на небеса без хотя бы небольшой предварительной подготовки, поэтому тебя, возможно, шоки­рует и смутит многое из того, что предстоит увидеть. Но если ты не увидишь все это в первую очередь, то рискуешь испытать некоторые затруднения в ходе на­ших дальнейших бесед — вот почему я несу тебя к са­мым вратам. Будь готов к тому, что смех, который ты услышишь, на самом деле вовсе не смех. Это веселье и радость. Смех в данном случае единственно возмож­ная форма их звукового выражения — только через него ты можешь физически ощутить и осмыслить всю силу такого восторженного состояния.

Едва он закончил объяснение, как мы оказались в саду, на мостике через какой-то водный поток. Яркий свет ударил мне в глаза, и я вынужден был на несколь­ко мгновений крепко зажмуриться. Меня охватил страх, ибо я решил, что солнце — то самое солнце, ко­торое должно было спалить меня, вампира, превра­тить в огненный факел и уничтожить навеки,— нако­нец нашло свою жертву.

Однако этот возникший словно из ниоткуда все­проникающий свет оказался милосердным, ласковым и абсолютно безвредным. Слегка приподняв веки, я увидел, что мы стоим возле все того же водного пото­ка, по обоим берегам которого неисчислимое множе­ство других созданий приветствуют друг друга, обни­маются, разговаривают, плачут и что-то кричат. Как и чуть ранее, все они выглядели совершенно по-разно­му. Одни казались сотканными из плоти и ничем не отличались от тех людей, которых я еще совсем недав­но встречал на улицах городов, другие представляли собой не более чем колеблющееся в воздухе скопле­ние мельчайших фрагментов и частиц, третьи — одни гигантские лица... Были среди них и существа абсо­лютно прозрачные и даже невидимые, но я остро ощущал их присутствие.

Пространство сада не имело границ. Лучи света играли в сверкающих струях воды. Трава казалась ослепительно зеленой и такой свежей, как будто вы­растала прямо на наших глазах, оживала в мультфиль­ме или возникала на холсте после каждого мазка кис­ти художника.

Я обернулся к Мемноху и буквально вцепился в него, одновременно стараясь получше рассмотреть его в новом, просветленном обличье. Передо мной была полная противоположность прежнему темному ангелу, однако черты лица отличались все той же гра­нитной твердостью, а взгляд оставался грозным. Взгля­ните на ангелов Уильяма Блейка и вы поймете, что я имею в виду. В этом ангеле не было и намека на про­стодушие, чистоту и невинность.

— Ну а теперь нам пора войти,— произнес он.

Я невольно впился в него еще крепче, на этот раз обеими руками.

— Ты хочешь сказать, что это и есть рай?!! — вос­кликнул я. Слова мои прозвучали словно где-то внут­ри, на некоем подсознательном уровне, и предназна­чались лишь Мемноху.

— Нет,— с улыбкой ответил он и повел меня даль­ше по мостику.— Как только мы пройдем внутрь, тебе придется собрать все свои силы. Пойми, необы­чен уже сам факт, что ты находишься в своем соб­ственном земном теле. Ты будешь ошеломлен и бук­вально переполнен чувствами. Тому, кто не умер, не превратился в ангела или не стал моим заместите­лем — а именно своим заместителем я тебя и желаю сделать,— практически не по силам вынести то, что тебе предстоит увидеть.

Времени на споры не оставалось. Мы уже подходи­ли к концу моста, и перед нами распахивались огромные ворота в стене, которая была настолько высокой, что верхний край ее невозможно было разглядеть.

Звуки обрушились со всех сторон и буквально по­глотили нас. Это и вправду был смех — однако смех необычный: он накатывал прозрачными, переливаю­щимися волнами и был на удивление певучим, мело­дичным, как если бы те, кто смеялся, одновременно во весь голос исполняли прекрасные гимны.

То, что предстало моим глазам, поражало не меньше.

Волшебную красоту, очарование и атмосферу мес­та, в котором мы оказались, невозможно описать ни­какими словами. Мало того, здесь не было ни клочка свободного пространства, повсюду царила суета, ки­пела какая-то бурная деятельность. Ничего подобно­го мне еще не приходилось видеть, и мне не хватит эпитетов, чтобы в полной мере передать свои впечат­ления.

Люди, люди, люди... Их было так много, что невоз­можно сосчитать. Наполненные светом и одновре­менно сохранившие человеческий облик — то есть я хочу сказать, что у всех у них были руки, ноги, сияю­щие счастьем лица,— они передвигались с места на место, группами и в одиночку прогуливались по тро­пинкам, встречались, обнимались, расходились в раз­ные стороны и вновь собирались вместе, держали друг друга за руки... На всех были самые разнообраз­ные одежды, хотя, казалось, они не имели в их глазах ровно никакого значения.

Я оглядывался по сторонам и вокруг и везде видел невероятное множество созданий — беседующих между собой, произносящих ни к кому явно не обра­щенные монологи, обменивающихся чем-то, целую­щихся, бросающихся в объятия друг к другу, танцующих... То здесь, то там возникали новые группы, они увеличивались, пополняясь все новыми и новыми людьми, потом вдруг словно рассыпались, чтобы со­браться в другом месте...

Это сочетание кажущейся беспорядочности и од­новременно вполне определенного порядка произво­дило поистине мистическое впечатление. Происхо­дящее ни в коем случае нельзя было назвать хаосом. Равно как не возникало и ощущения неразберихи или замешательства. Царившая вокруг атмосфера не име­ла ничего общего с шумом и грохотом большого горо­да. Скорее я бы сказал, что создавалось ощущение ве­селого ожидания окончательного результата некоего заключительного и очень важного собрания. Под сло­вом «заключительное» я подразумеваю собрание, призванное принять чрезвычайно ответственное ре­шение, собрание, все участники которого становятся свидетелями непрерывно происходящего чуда и с пониманием относятся к явленным им откровениям, в ожидании которых они прогуливаются по холмам и долинам, праздно сидят на траве, бродят по тропин­кам в глубине густого леса или укрываются в странно­го вида зданиях, словно вырастающих одно из друго­го,— подобной архитектуры на земле мне видеть не доводилось.

Должен сказать, что эти здания ничуть не походи­ли на жилые дома или дворцы — чрезвычайно про­сторные, с обилием лестниц и разветвленной сетью коридоров, плавно переходящих один в другой, все постройки были наполнены тем же ярким светом, что и сад. И в то же время все они отличались богатством разнообразных орнаментов и украшений, причем столь замысловатых, что я готов был хоть всю жизнь рассматривать и изучать буквально каждое из них.

Вынужден повторить, что у меня нет слов, чтобы в общих чертах описать все, мной увиденное. А потому попытаюсь выразить свои чувства по порядку, хоть в какой-то последовательности. Мне придется выби­рать отдельные части поистине безграничного про­странства, дабы поделиться собственными — быть может, ошибочными — впечатлениями и таким об­разом постепенно пролить свет на всю картину в це­лом.

Там были арки, башни, просторные залы, галереи, сады, огромные поля, леса и водные потоки... Я по­степенно продвигался вперед, минуя одно строение за другим, пересекая сменяющие друг друга ландшаф­ты. И все это время рядом со мной оставался Мемнох — он крепко держал меня, ни на секунду не ослабляя хватку. И каждый раз, когда взгляд мой за­держивался на какой-нибудь потрясающе красивой скульптуре, на клумбе с великолепными цветами или на гигантском дереве, устремившемся вершиной в безоблачную синь над нашими головами и я останав­ливался или смотрел назад, Мемнох твердой рукой разворачивал меня в нужном направлении и застав­лял идти дальше. Такое впечатление, что я был привя­зан к некоему тросу, предназначенному для обеспече­ния моей безопасности, и потеря его могла оказаться для меня роковой.

Сила моих ощущений и эмоций была столь вели­ка, что я рыдал, хохотал, смеялся и плакал одновре­менно, а тело то и дело сотрясали конвульсии. Я при­жимался к Мемноху, старался увидеть что-то за его плечом, крутился туда-сюда, словно непоседливое ди­тя, то и дело натыкался глазами на обращенные ко мне взгляды или сам пристально всматривался в те или иные людские скопища.

В какой-то момент мы вдруг очутились в простор­ном зале, где словно в нетерпеливом ожидании своих читателей лежало бесчисленное множество раскры­тых книг, свитков и древних манускриптов.

— Боже! Если бы только Дэвид мог это увидеть! — невольно вырвалось у меня.

— Можешь не смотреть, ибо ты все равно ничего не запомнишь.— С этими словами Мемнох еще креп­че — как будто едва начавшего ходить малютку — ухватил меня за руку и потащил дальше.

Я попытался запечатлеть в памяти строки из ка­кой-то рукописи, содержавшей совершенно удиви­тельные объяснения относительно каких-то явлений, связанных с атомами, фотонами, нейтронами и еще чем-то в том же духе... Но Мемнох оказался прав. Как только мы прошли мимо и вновь оказались посреди бескрайнего сада, все сведения мгновенно улетучи­лись из моей головы. Я едва не потерял равновесие и вынужден был опять прильнуть к Мемноху.

Опустив взгляд, я увидел возле самых своих ног не­обыкновенно прекрасные цветы. Не знаю, как опи­сать, но, наверное, все цветы на земле должны стре­миться к достижению столь совершенной красоты лепестков и сердцевин, не говоря уже о богатейшей гамме оттенков — таких ясных и чистых, что я засом­невался в их принадлежности к привычному для нас спектру.

Точнее говоря, я полагаю, что известный нам цве­товой спектр нельзя считать пределом. Видимо, суще­ствуют какие-то иные законы. А быть может, все дело в том, что во мне вдруг открылся новый дар: возмож­ность восприятия таких комбинаций оттенков, каких не существует в земных условиях.

Смех, пение, обрывки разговоров неожиданно за­звучали столь громко, что практически заглушили во мне все остальные чувства. Несмотря на то, что осле­пительный свет по-прежнему озарял все вокруг и де­лал максимально явственной каждую мелочь, я слов­но лишился зрения и перестал различать детали.

— Сапфировый цвет! — выкрикнул я, стремясь дать определение зеленовато-синему оттенку огром­ных листьев, которые колыхались возле самых наших лиц.

Мемнох улыбнулся и одобрительно кивнул, словно подбадривая меня, и тут же протянул руку, чтобы пресечь мои попытки потрогать на ощупь красоты рая.

— Но разве своим прикосновением я нанесу им хоть малейший ущерб?!! — недоуменно воскликнул я.

Сама мысль о том, что кто-то может повредить ве­ликолепные стены из кварца и горного хрусталя, или взмывающие в бесконечность башни и шпили, или усыпанные диковинными цветами и фруктами, уви­тые виноградными лозами ветви деревьев, показалась мне совершенно невероятной.

— Нет-нет,— поспешил я заверить своего прово­жатого,— ни за что на свете я не причиню им вреда.

Голоса, звучавшие вокруг, заглушали мой собствен­ный голос, и тем не менее он слышался очень отчет­ливо.

— Смотри! — Мемнох силой повернул мою голо­ву так, чтобы я не прятал лицо у него на груди, а обра­тил взгляд на неисчислимое множество окружавших нас людей.— Смотри на них! Смотри!

И вдруг мне открылось то, что оставалось до сих пор незамеченным. Все эти создания были самым тес­ным образом связаны между собой либо кровными, либо дружескими узами. Они собирались семьями, родственными кланами, группами единомышленни­ков и, несомненно, хорошо знали друг друга. Мало то­го, бросалось в глаза их физическое сходство и его, так сказать, материальное воплощение. А в следующий момент я вдруг на миг увидел, что на всем обозримом пространстве они составляют единую цепь, то есть соприкасаются или кончиками пальцев, или локтями, или краешками ступней. Иными словами, кланы сли­вались в племена, представители племен внедрялись в неисчислимое множество других семей, а семьи, в свою очередь, объединялись, дабы образовать нации... И в результате великое братство племен и народов обретало очертания, вырабатывало определенные внут­ренние взаимоотношения и превращалось в видимое и ощутимое единства. Каждая личность внутри этого единства несла на себе отпечаток другой личности и, соответственно, оказывала влияние на остальных.

Чувствуя, что вот-вот потеряю сознание, я опустил веки. Голова закружилась. Мемнох поддержал меня и не позволил упасть.

— Смотри! Смотри еще! — приказал он, заставляя меня выпрямиться.

Однако я закрыл глаза рукам, ибо знал, что если брошу хоть еще один взгляд на окружавшее нас вели­кое единство, то непременно упаду в обморок, ибо меня погубит острое ощущение собственной обособ­ленности. Ведь каждый, кого я встречал до сих пор, тоже существовал словно сам по себе.

— Они все существуют сами по себе,— вскричал я, теснее прижимая ладони к глазам.

Вновь послышалось громкое пение, звуки его неис­тово взмывали ввысь, рассыпались и каскадом обру­шивались на меня. Однако я почувствовал в них столь созвучные моим собственным чувствам ритмы и ме­лодии, что невольно запел сам.

Я пел вместе со всеми. Высвободившись из объ­ятий Мемноха, я на несколько мгновений неподвиж­но застыл на месте, открыл глаза и отчетливо услы­шал, как мой голос в числе других улетает в просторы вселенной.

И все же моя песня была исполнена не только ра­дости и торжества, но и страсти, жадного стремления к познанию. Она возникла во мне, ворвалась в душу, и я вдруг почувствовал, что вокруг нет никого, кто ощу­щал бы себя в опасности или испытывал неудовлетво­ренность, что в сердцах людей нет ни равнодушия, ни скуки. Все находились в постоянном движении, выра­жения лиц, равно как и очертания тел, то и дело ме­нялись, однако ни о каком «неистовстве» или «бе­зумии» не могло быть и речи.

Моя песня была, пожалуй, единственной печаль­ной нотой в общем хоре, однако и она быстро обрела иную гармонию и стала походить скорее на псалом или церковное песнопение, а вскоре сменилась гим­ном, исполненным восторга и благодарности.

Я вскрикнул. Точнее, выкрикнул одно только сло­во. И этим словом было слово «Бог!». Оно прозвучало не как признание существования Господа, мольба к Нему или призыв, а всего лишь как обыкновенное восклицание.

Мы стояли в дверном проеме. Перед глазами воз­никали все новые горизонты, и вдруг, в какой-то момент, я осознал, что внизу, за ближайшей к нам балю­страдой, простирается весь огромный мир.

Таким мне видеть его еще не приходилось — вся многовековая история мира, все тайны и секреты рас­крылись как на ладони. Достаточно было перегнуться через балюстраду — и взору представали Эдем, древ­няя Месопотамия или римские легионы, продираю­щиеся сквозь непроходимые чаши лесов моей земной родины. Я мог воочию видеть, как величественный Ве­зувий стремительно извергает смертоносные потоки лавы и засыпает пеплом Помпеи.

Я был уверен, что стоит мне своими глазами уви­деть это — и наступит прозрение, все станет понят­ным, все вопросы отпадут сами собой; я почувствую за­пахи иных времен, их вкус...

Я бросился к балюстраде, но она словно отодвига­лась все дальше и дальше... Сколько ни ускорял я свой бег, расстояние до нее не уменьшалось, а, напротив, скорее увеличивалось, и казалось, что преодолеть его невозможно. Неожиданно до меня дошло, что карти­на мира непременно окажется скрытой за дымовой завесой и окрасится пламенем пожаров и что люд­ские страдания навсегда уничтожат охватившее меня ощущение невыразимой радости. Да, конечно, так и будет. И все же... И все же я должен увидеть. Ибо я еще не умер окончательно. И не намерен пребывать здесь вечно.

Мемнох протянул ко мне руки, но я бегал быстрее него.

Величественное сияние вспыхнуло совершенно неожиданно, и источник его был, несомненно, значи­тельно более горячим и мощным, чем источник того великолепного света, который до сих пор озарял все вокруг. Огромное, интенсивное магическое сияние росло, пока наконец мир, раскинувшийся внизу,— бескрайняя туманная картина вселенского ужаса и страданий — не побледнел и не предстал моим глазам застывшим подобием себя самого на грани воспламе­нения.

Мемнох оттащил меня назад и вскинул руки, что­бы прикрыть мне глаза, но я уже сам это сделал. Тогда он опустил голову и уткнулся лицом в мою спину.

До меня долетел его вздох — или стон, не знаю. Звук этот разнесся по всей вселенной и на миг заглу­шил и вопли, и смех, и пение, и даже скорбные стена­ния, доносившиеся из недр земных.

И вдруг я почувствовал, как мощные руки ослабли и отпустили меня.

Я взглянул вверх и в самом центре светового пото­ка вновь увидел балюстраду и стоявшую возле нее одинокую фигуру.

Некто высокого роста стоял, опершись руками о перила и глядя вниз. Похоже, это был мужчина. Он повернулся, посмотрел на меня и раскрыл мне свои объятия.

Я сумел разглядеть темные волосы и глаза, отли­вавшие коричневым цветом, абсолютно правильные черты чистого, без изъянов лица. В устремленном на меня внимательном взгляде сквозило напряжение, а в пальцах рук чувствовалась немалая сила.

Их прикосновение заставило меня явственно ощу­тить твердость и одновременно хрупкость собствен­ного тела, и я глубоко вздохнул. Я был на грани смер­ти. В тот момент я был готов перестать дышать и двигаться — и умереть.

Незнакомец подтянул меня почти вплотную к се­бе. Излучаемое им сияние соприкасалось с окружающим светом и рассеивалось в нем, отчего лицо муж­чины словно озарялось изнутри, а каждая черточка проявлялась все четче и четче. Я видел поры и тени на его смуглой, золотистой коже, морщинки и трещин­ки на губах.

А потом он заговорил... Тон был умоляющим, а го­лос, исполненный силы, мужественности и в то же время горя и страдания, звучал громко и молодо.

— Ты никогда не станешь моим врагом, Лес-тат, правда? Не станешь? Только не ты, Лестат, толь­ко не ты!

Господь! Боже мой!

Охваченный ужасом, я был силой вырван из Его рук, отторгнут от Него и от всего, что Его окружало...

Мы вновь оказались в центре воздушного вихря. Я бился в объятиях Мемноха, рыдал и всхлипывал на его груди. Рай исчез...

— Мемнох! Отпусти меня, Мемнох! Господь! Это был сам Господь Бог!

Однако Мемнох обхватил меня еще крепче и на­пряг все силы, намереваясь утащить вниз, подчинить себе и заставить наконец начать спуск.

Мы стремительно падали, и это было ужасно. Я был до такой степени парализован страхом, что не мог ни держаться за Мемноха, ни сопротивляться, ни делать что-либо вообще. Единственное, на что я был спосо­бен,— это молча следить, как мимо проносятся пото­ки человеческих душ — одни воспаряли вверх, другие летели вниз. Все они провожали нас взглядами, а тем временем вокруг вновь постепенно сгущалась мгла, становилось все темнее и темнее. В конце концов я почувствовал, что воздух стал влажным, наполнился знакомыми запахами, а вскоре мы мягко и бесшумно опустились на что-то.

Мы вновь очутились в саду, застывшем в безмол­вии и очень красивом. Но это был земной сад. Несом­ненно, земной. И я не испытал разочарования, увидев его запущенность, лабиринты тропинок и вдохнув его аромат. Напротив, я упал на траву и зарылся пальца­ми в землю. Она была мягкой и скрипела под ногтя­ми. Я всхлипнул. Я готов был попробовать эту сырую землю на вкус.

Над нами сияло солнце — над нами обоими. Мемнох сидел рядом и наблюдал за мной. Его гигантские крылья постепенно бледнели. Теперь со стороны мы выглядели почти как обыкновенные люди — как двое мужчин, один из которых рыдал, распростершись на траве, а другой, огромный ангел с копной словно со­тканных из света волос, застыл возле него в задумчи­вом ожидании.

— Ты же слышал, что Он мне сказал! — выкрик­нул я, садясь. Мне страстно хотелось, чтобы голос про­звучал оглушительно, однако он оказался всего лишь в меру громким, не более.— Он сказал: «Ты никогда не станешь моим врагом»! Ты же слышал! Он назвал ме­ня по имени!

Мемнох оставался совершенно спокойным и в об­разе светлого ангела казался, конечно же, несравнен­но более соблазнительным и пленительным, нежели в человечьем обличье.

— В том, что Он назвал тебя по имени, нет ничего удивительного. Он не хочет, чтобы ты помогал мне. Ведь я уже говорил, что выигрываю.

— Но тогда что же мы там делали? Как могли мы, Его соперники и враги, попасть в рай?

— Следуй за мной, Лестат, стань моим заместите­лем — и ты сможешь пребывать там, когда захочешь.

— Ты это серьезно? Именно пребывать там?

— Да, в любое время. Ты же знаком со Священ­ным Писанием. Я не претендую на авторство его со­хранившихся отрывков, равно как и оригинального текста, но ты, конечно же, можешь бывать в раю и покидать его по собственному желанию. Ты не мо­жешь принадлежать к числу его постоянных обитате­лей до тех пор, пока не искупишь все грехи и не бу­дешь туда допущен. Но если ты встанешь на мою сторону, то ворота в рай будут открыты для тебя в лю­бой момент.

Я силился понять смысл его слов, пытался вновь представить себе галереи, библиотеки с бесконечно длинными рядами книг и вдруг осознал, что картина получается весьма расплывчатой, что детали и подроб­ности постепенно испаряются из памяти. Я не смог восстановить и десятую часть увиденного. Все, что я вспомнил тогда и помню сейчас, описано в этой кни­ге. На самом деле видел я во сто крат больше.

— Но как возможно, что Он позволил нам войти в рай? — недоумевал я, пытаясь одновременно воскре­сить в памяти текст Священного Писания. А ведь Дэ­вид в свое время говорил мне что-то о Книге Иова, о Сатане и о том, как Бог спрашивал у него, где тот про­падал. И что-то еще об Элохиме и о Суде Божием...

— Все мы Его дети,— ответил Мемнох.— Хочешь узнать, с чего все началось, услышать рассказ о созда­нии мира и о грехопадении? Или предпочитаешь про­сто вернуться и броситься в Его объятия?

— А что еще я могу там найти? — спросил я, хотя в глубине души уже знал ответ: ключ к пониманию того, о чем говорил Мемнох.

Кроме того, для проникновения туда требовалось еще что-то. Я не мог попасть на небеса просто так, и Мемноху это было прекрасно известно. Да, выбор у меня действительно был, но несколько иной: либо по­следовать за Мемнохом, либо вернуться на землю. Пропуск в рай не выдается кому попало — о том, что­бы ни с того ни с сего вернуться туда и броситься в объятия Господа, не могло быть и речи. Предложение Мемноха было чистой воды сарказмом.

— Ты прав,— подтвердил он.— И в то же время сильно ошибаешься.

— Я не хочу видеть ад,— неожиданно для себя са­мого заявил я, вставая и распрямляясь во весь рост.

Оглядевшись вокруг, я содрогнулся. Это был мой Сад Зла, заросший колючими виноградными лозами, уродливо искривленными деревьями, травой и дики­ми орхидеями, цепляющимися за изгибы покрытых мхом веток. Высоко над нашими головами в густой паутине листвы сновали птицы.

— Я не хочу видеть ад! — вновь прокричал я.— Не желаю!..

Мемнох молчал и словно что-то обдумывал.

— Ты хочешь знать причины, истоки происхо­дящего? — спросил он наконец.— Хочешь или нет? Я был уверен, что именно ты — скорее, чем кто-либо другой на этом свете,— пожелаешь их выяснить. Я думал, что тебе как никому захочется знать все, до мельчайших деталей.

— Да, я хочу! — воскликнул я.— Конечно же хочу! Но... Но я сомневаюсь, что смогу...

— Я могу рассказать тебе все, что известно мне самому,— мягко сказал Мемнох, слегка пожимая мо­гучими плечами.

Его волосы были гораздо глаже, пышнее и гуще, чем у людей, и отличались неземным блеском. Я уви­дел их корни, потому что в тот самый момент они бук­вально у меня на глазах распрямились и сами собой упали назад, преобразуя растрепанную шевелюру в красивую прическу и открывая лоб. Его лицо с пра­вильной формы носом, пухлыми губами, четко очерченными скулами и твердым, волевым подбородком казалось поистине ангельским.

Крылья его практически стали невидимыми. Толь­ко прищурив глаза и напрягая зрение, можно было различить их очертания и форму перьев, да и то лишь на каком-либо темном фоне вроде ствола дерева,

— Я не в состоянии размышлять здраво,— попы­тался объяснить я.— Понимаю, как ты разочарован, ибо считаешь, что допустил ужасную ошибку, сделав своим избранником труса. Но, повторяю, я не могу сейчас здраво мыслить. Я... Я видел Его. Он сказал мне: «Ты никогда не станешь моим врагом, Лестат». А именно это ты мне и предлагаешь! Ты привел меня к Нему, а потом утащил от Него прочь.

— С Его же позволения,— заметил Мемнох, слег­ка приподняв брови.

— Это правда?

— Конечно.

— Тогда почему Он обратился ко мне с такой просьбой? Почему Он так поступил?

— Потому что Он — Бог Воплощенный. А Бог Во­площенный в своем человеческом облике чувствует и страдает как человек. Он продемонстрировал тебе только эту сторону своей ипостаси, вот и все. Страда­ние! О да, страдание!

Мемнох. бросил взгляд на небо и покачал головой, а потом нахмурился и глубоко о чем-то задумался. В этом облике лицо его не могло принять гневное вы­ражение или исказиться иными отрицательными эмоциями.

— Но все же это был сам Господь Бог,— сказал я.

— О да,— кивнул он устало и чуть склонил голову набок.— Живой Господь Бог.

Мемнох отвернулся и устремил взгляд в гущу дере­вьев. Он не казался ни сердитым, ни раздраженным, ни даже усталым. И вновь мне подумалось, что в та­кой ипостаси он едва ли способен испытывать нечто подобное. Я догадался, что он прислушивается к зву­кам сада. Слышал их и я.

Я ощущал запахи животных, насекомых, пьяня­щие ароматы цветов джунглей — перегретых жарой соцветий-мутантов, которые часто появляются в гус­той листве тропических лесов. И вдруг до меня донес­ся человеческий запах.

Да, в лесу были люди! Мы оказались во вполне ре­альном и обитаемом месте.

— Здесь кто-то есть,— сказал я.

— Знаю.— Мемнох улыбнулся, и в его улыбке на этот раз промелькнула нежность.— Ты вовсе не трус. Так что прикажешь делать — поведать тебе обо всем или отпустить? Ты и так уже знаешь гораздо больше, чем миллионам других удается познать за всю их жизнь. И ты понятия не имеешь, что делать со свои­ми знаниями, как существовать дальше и продолжать быть тем, кто ты есть... Однако тебе довелось собствен­ными глазами — пусть ненадолго — заглянуть в рай. Так следует ли мне отпустить тебя? Разве ты не хо­чешь понять, почему я так отчаянно нуждаюсь в тебе?

Дата добавления: 2015-11-16