Читайте также: |
|
Я киваю.
Упоминание о Снейпе уже во второй раз тревожит мое вымотанное за сегодняшний день сознание, но у меня нет сил, чтобы задуматься о том, откуда он узнал мое местонахождение. В конце концов, возможно, карта Мародеров снова лежит в ящике его стола - а поскольку он не знает, как превратить ее в пустой лист, то на ней отражаются повседневные школьные перемещения. Я не знаю, где мог выронить ее в сентябре и кому в руки она попала.
О Мерлин, - меня даже передергивает от этого предположения, очень уж похожего на правду, - он что, все время может знать, где я? Снейп?
Да, но зачем ему понадобилось смотреть на карту именно сегодня? Не мог же он свериться с ней при Гермионе, которая задала ему странный вопрос о том, не видели ли Вы, сэр, Гарри Поттера?
Значит, Снейп смотрел на пергамент еще до ее прихода. И видел, куда я направляюсь. И даже сказал моим друзьям, где меня искать. Зачем?
Я не могу сейчас думать об этом. Сейчас я хочу только одного - добраться до постели и уснуть. И мне это наконец удается.
Глава 3. Сны.
В следующие несколько недель больше не происходит ничего, что могло бы привлечь ко мне ненужное внимание. Ну, за исключением выигранного матча по квиддичу. Когда мы вновь обошли Слизерин, на лице Снейпа, помню, читалось откровенное бешенство, а МакГонагалл выглядела гордой и совершенно счастливой. Снитч я поймал на тридцать восьмой минуте.
…Никто ничего не узнал - во всяком случае, когда Симус спустя полтора месяца расстался с Парвати, об этом шушукались по всем углам Гриффиндорской гостиной. Патил, наверное, не совсем англичанки - во всяком случае, судя по реакции Парвати, которая швырялась книгами и орала на Симуса такими словами, что портреты на стенах либо затыкали уши, либо скорым шагом уходили в гости, демонстрируя свое неудовольствие подобной несдержанностью. Гермиона неохотно сказала, что Парвати пыталась даже расцарапать лицо той девушке, к которой Симус от нее ушел, а потом несколько ночей рыдала в подушку.
Свое имя в общем шепоте мне посчастливилось не услышать ни разу. Финниган никому о нас не сказал. Нет, не о нас - обо мне.
Я свыкся с тем, что представляю собой исключение из правил, и решил, что справлюсь с этим.
Я начал уделять внимание девушкам - не так, как делал это раньше, когда мне казалось, что простого кивка в ответ на просьбу передать сахарницу вполне достаточно, а чтобы соответствовать норме поведения, которой придерживались мои однокурсники. Теперь я задерживаю взгляд на лице собеседницы, иногда нарочно задерживаюсь с ответом, делая вид, что рассматриваю что-то ужасно интересное у себя на мантии, бормочу извинения, сталкиваясь плечами в коридоре. Кажется, я перестал выделяться - если не считать моей неистребимой известности.
И все-таки это продолжает забавлять меня. Как много нам с Роном потребовалось мужества на то, чтобы пригласить сестер Патил - снова Патил! - на Бал на четвертом курсе! Мы краснели, мялись, путались в самых простых фразах… До того разговора с Гермионой, когда она сказала, что я общаюсь с девочками как-то слишком легко, не испытывая замешательства, мне не приходило в голову сравнивать ощущения от того приглашения с ощущениями от нынешней непринужденной болтовни - хоть с Лавандой, хоть с Луной.
Не знаю, когда я изменился. Не знаю, что послужило причиной - может быть, то, что в конце концов Чу предпочла мне Майкла Корнера? Мне никого не хотелось видеть рядом с собой, кроме нее. Она так долго владела моими мыслями - почти до окончания пятого курса.
Потом перестала - и как раз наступило лето.
Очередное полусумасшедшее лето с Дурслями, которые теперь опасаются меня, как бомбы с дымящимся фитилем - такими образными сравнениями начала мыслить тетя Петунья.
Лето, наполненное непреходящей тоской по Сириусу, тихой, но неотступной.
Лето, проведенное среди людей - поскольку теперь я уже свободно посещал друзей и получал совиную почту - и все-таки наедине с собой.
А когда лето кончилось и я вернулся в Хогвартс - чтобы увидеть, что мое расписание теперь дополнено спецкурсами у профессоров МакГонагалл, Флитвика и Снейпа - мне стало и вовсе не до того, чтобы задуматься, почему девушки перестали занимать мое воображение. До того ли в условиях необъявленной магической войны?
…Но как раз в сентябре я и вынужден был признаться себе, что хитрю. Именно когда наша жизнь оказалась под ежедневной угрозой уничтожения, чувственность обострилась до предела - не только у меня. Вся школа словно вернулась в солнечный апрель, время любви - да там и осталась. Записки передавались почти открыто, свидания назначались при свете дня…
А мне начали сниться совершенно неожиданные и непристойные сны.
От них я просыпался со стонами, горящими щеками - и мокрыми пятнами на простынях. Мне снились кентавры, гордо вздымающие передние копыта, а руками ласкающие мускулистые обнаженные торсы друг друга, кентавры - во всей красе демонстрирующие великолепные длинные члены. Мое воображение не щадило меня - я видел их соития, видел, как раскрываются темные анусы под гордо реющими по ветру хвостами, слышал стоны, переходящие к концу в яростно-страстный конский визг, чувствовал резкий запах разгоряченной кожи… Не знаю, встречаются ли среди кентавров такие, что пробовали хоть малую толику из того, что мне снилось. Не спрашивать же у Флоренца: «Простите, а вы всегда покрываете только кобыл?»…
Но кентавры были лишь началом. Словно прорвалась какая-то плотина - и дальше секс заполнил сны такими эротическими сценами, о которых я в жизни не додумался бы наяву. Какой там Волдеморт - отныне моё сознание стало для него недосягаемо, поскольку едва ли в его силах было прорваться сквозь внезапно взыгравшие инстинкты. Можно было даже не напрягаться, очищая рассудок.
…Однажды ночью мне приснился Дамблдор - не тем осанистым старцем, каким мы привыкли видеть его за эти годы, а сильным, хоть и седоволосым, мужчиной со сверкающими глазами и перекошенным в спазме наслаждения ртом. Он трахался с кем-то, кого мне никак не удавалось рассмотреть - длинные волосы, мотающиеся туда-сюда, скрывали лицо, видны были только широкие плечи, в которые Дамблдор впивался ногтями, да гладкая безволосая грудь. Они стояли позади одного из преподавательских столов, я не видел их полностью и не мог приблизиться, словно подглядывал в щелку. Но ясно было, что это двое мужчин.
Мне мучительно хотелось увидеть лицо того, второго, в тот момент, когда он запрокинул голову, заходясь в стоне, но тут мой сон оказался прерван. Я проснулся с чувством тянущей боли в члене - возбуждение, которое завершилось бы оргазмом, если бы меня не вырвали из сна, было просто ужасным.
Я вслушался в тишину, пытаясь понять, отчего проснулся, и уже готов был выругаться - быть может, кто-то заговорил, переворачиваясь с боку на бок, а я не досмотрел такой сон! - когда мои уши уловили частое дыхание, постепенно входящее в нормальный ритм. Кто-то вновь забыл наложить на полог заклятие беззвучия, позволяющее слышать происходящее снаружи, но скрывающее звуки, которые издаешь сам. Кто-то ласкал себя - или тоже видел эротический сон и разбудил меня финальным вскриком.
При мысли о сне возбуждение в паху сменилось ноющей болью, и я протянул руку к члену, надеясь дорисовать снившееся воображением. Но моему внутреннему взору представился тот, кто сейчас засыпает, удовлетворенный и расслабленный, а несколько секунд назад с силой кончивший - и больше ничего не нужно оказалось домысливать. Мне хватило нескольких движений. Хорошо, что сам я никогда не забывал наложить заклятие на полог.
С той ночи я начал просыпаться регулярно - чтобы послушать ночную спальню. Предпочитая не думать о том, что означает мое сумасшедшее возбуждение при мысли об однокурсниках.
Одного со мной пола.
- Мистер Поттер! - неодобрительный тон МакГонагалл вырывает меня из непрошенных размышлений о том, чем, собственно, я отличаюсь от остальных людей. Действительно, не лучшее место для подобных раздумий - учитывая, что мы сидим даже не на лекции, а на одном из углубленных занятий по Трансфигурации. Я торопливо встряхиваюсь, тру лоб и спешно начинаю писать - неважно, что, главное, я демонстрирую, что вновь включился в работу.
Уши у меня горят: следующее занятие тоже из разряда углубленных, там важно не то что не отвлекаться - демонстрировать постоянное внимание и напряжение.
Поскольку это Высшие Зелья, и лектор - Снейп. Он перестал придираться ко мне по каждому поводу, но его сарказм не утратил едкости. Нарываться на замечания по-прежнему себе дороже… А у меня никак не желает спадать эрекция, вызванная слишком яркими воспоминаниями о сновидениях. Тем более что я часто использую их в качестве фантазий, когда хочу достичь разрядки. Доигрался, чувствую я с отчаянием, ощущая пустоту в мыслях и испытывая лишь одно безумное желание: прикоснуться к себе. Здесь, прямо сейчас. И как, скажите, должен я буду высидеть две пары у Снейпа?
Я с ума схожу, мрачно констатирую я и стискиваю зубы.
Внезапно на мое плечо ложится ладонь, и строгий голос МакГонагалл произносит с участливыми нотками:
- Поттер, вы дурно себя чувствуете?
Меня мгновенно бросает в холодный пот. Что она заметила - могла заметить - по моему лицу? Борясь с сердцебиением, я поднимаю на нее глаза. Мой декан смотрит на меня с чуть заметной улыбкой.
- Это весна, Гарри, - произносит она одними губами, и громко добавляет, - может быть, сходите в больничное крыло?
Облегчение заполняет меня: МакГонагалл решила, что я просто замечтался. Хоть это и непозволительно на занятиях. Я трясу головой, бормоча, что все уже нормально, и теперь в самом деле начинаю принимать участие в семинаре.
***
Эрекция, помучив меня еще немного, благополучно спадает, и на Высшие Зелья я иду спокойно. Ну, или почти спокойно: впитанная за пять с лишним лет привычка не ждать от Снейпа ничего хорошего не только для себя, но и для факультета в целом невольно сковывает движения и заставляет следить за тем, что говоришь и делаешь.
С того вечера, как Гермиона и Рон отыскали меня, замерзавшего, на смотровой площадке башни Астрономии, я не раз и не два пытался определить для себя, откуда и зачем Снейп мог знать, где я нахожусь. Самым простым и потому невозможным способом было подойти и спросить его самого, но этого не позволяла сделать ни моя гордость, ни наши, мягко говоря, недружеские отношения.
Однако не бросать на него время от времени взгляды - от мрачных до недоуменных - я не могу. И пару раз он, чувствуя мое пристальное внимание, вскидывал глаза от пергамента, если сидел за столом, или оборачивался всем телом на середине шага. Мы сталкивались взглядами - мой, невольно испытующий и его, непроницаемо-вопрошающий, пересекались, как невидимые лучи. Или пара мечей, потому что тишина начинала звенеть в моих ушах тонким металлическим звоном. Но я опускаю глаза первым, как только замечаю, что в его зрачках вспыхивает гнев на мое внимание. Я все еще помню, как он вышвырнул меня из своего кабинета в прошлом году. Мне не хочется его провоцировать.
Тогда зачем я его так пристально рассматриваю?
Снейп идет по проходу между столами, демонстрируя каждым жестом, каждым поворотом головы пренебрежительное неудовольствие. На его лице застыло холодное удивление, в котором без труда читается: «Как мог я согласиться добровольно обучать этих идиотов еще два года?» Идиоты, то есть мы, по укоренившейся боязни жмемся поближе к котлам и друг к другу, опасаясь издать лишний звук и привлечь к себе презрительный взор главы Слизерина.
Интересно, приходит мне в голову неожиданно, как именно проходило назначение Снейпа на эту руководящую должность? Как ни крути, он самый младший в четверке деканов, трое остальных должны помнить его еще студентом. Это не прибавляет значительности, особенно если вспомнить, каким он был в думоотводе. Что побудило директора и МакГонагалл, которая невесть сколько лет его зам, назначить именно Северуса Снейпа деканом вздорного факультета с самой дурной репутацией?
Снейпа, которого вверх тормашками встряхивали Мародеры, навсегда вбив ему ненависть к гамме гриффиндорских цветов?
Не потому ли Снейп так потворствует Малфою, что Драко ненавидит мой факультет с равной силой - особенно теперь, когда и его отец, и мать в Азкабане и ждут суда.
Ненависть - она тоже объединяет, наверное. В своем роде это не меньшая страсть, чем любовь. Снейп до сих пор не рассчитался с Мародерами за школьные обиды - и рад, когда кто-то делает это за него. Например, Драко Малфой, или Гойл, или Крэбб. Для Снейпа Мародеры по-прежнему здесь - Джеймс, Сириус, Ремус - он видит их… Весь наш факультет, регулярно собирающийся под сводами подземелий на его пары - ало-золотые гербы отблескивают на мантиях - все мы напоминаем ему Мародеров, обидчиков детства. Некоторые раны уходят так глубоко, что никогда не заживают, вспоминаются мне слова Дамблдора.
Тут я вздрагиваю. А что, если он видит их только в нас? В Роне, Гермионе и Гарри Поттере, который так похож внешне на своего отца?
Только внешне, замечает мой внутренний голос. Только внешне - я дальновиднее Джеймса, потому что с последствиями его ошибок пришлось разбираться мне.
Я не был любимчиком всей школы, а вот парией бывать довелось - и потому я смотрю на вещи под иным углом зрения.
И еще - и еще я вряд ли когда-нибудь произведу на свет наследника. Потому что не женюсь - во всяком случае, так, как понимает этот шаг большинство.
Я другой.
Черт побери! Похоже, я только что произнес мысленную оправдательную речь в защиту Снейпа! Никогда бы не подумал, что способен на это. Но я в самом деле не Джеймс Поттер - только моя фамилия заставляет Снейпа так меня ненавидеть! Ну да - а воспоминание о моем отце и его друзьях заставляет его ненавидеть весь Гриффиндор, думаю я с горечью.
Почему он не перерос это? Почему до сих пор снимает с нас баллы за лишний чих или неровно лежащую тетрадь, если войдет в класс не с той ноги? Вся разница моего положения между прошлым годом и нынешним состоит в том, что он не цепляется непрерывно ко мне и Невиллу, а одаривает своим неблагосклонным вниманием и окружающих.
Кстати о внимании. Этот вопрос упорно не дает мне покоя, то теряясь, то снова возникая в мыслях, как заноза, засевшая слишком глубоко под кожей - и не больно вроде бы, и не сожмешь толком кулак… Откуда Снейп знал о моем местонахождении? Если карта Мародеров до сих пор у него, он много раз мог добиться моего исключения. При его мелочности это было бы вполне логично и, в общем, объяснимо.
Но Снейп, молчащий про меня - это не укладывается в голове.
А получается именно так - он не мог меня видеть сквозь мантию-невидимку, когда я шел, не разбирая дороги, на башню, мечтая лишь о том, чтобы никогда больше никого не видеть. Сидеть там хоть до весны, пока Симус не забудет о самом факте моего существования. Наивное, но яростное желание, я хорошо его помню.
И вот теперь весна вступила в свои права, а я сижу на Зельеварении - «на Высших Зельях, Поттер, способны Вы заучить на слух разницу в названиях основного и углубленного курса? Нет? Тогда запишите!» - и размышляю о том, что при внимательном рассмотрении кажется бредом.
Ему незачем меня защищать. Собственно, кроме него, никто из профессоров никогда на меня и не ополчался по-настоящему. Я всегда был гордостью Хогвартса, с первого дня обучения. Периодически мне за это доставалось, но я всегда был героем, хоть это и тягостное ощущение. Словно живешь под ярким прожектором, освещающим малейшие движения.
Вечная непрошенная слава, которая «еще далеко не все, не правда ли, мистер Поттер». Правда, профессор Снейп. А если я задам Вам вопрос, мечтали ли о славе лично Вы, что Вы ответите?
Пошлете меня к черту?
Снова выкинете из своего кабинета?
Или бросите побелевшими от гнева губами, что именно об известности мечтали, перейдя сперва на Темную сторону, а затем став верным оком и преданной рукой Альбуса Дамблдора - оплота света?
Быть может, потому Снейп и был назначен главой мятежного факультета, что Дамблдор велел ему, не привлекая внимания, следить за неблагонадежными, демонстрируя им при этом полную лояльность.
Так или иначе, он сделался слизеринским деканом - и это существенно усложнило жизнь остальных, не его собственных, студентов.
Он приобрел уверенность, властность и жестокость, позволяя себе в лучшем случае сухой поклон и никогда - улыбку.
Перенес отношение к школьным недругам на окружающих людей - и на меня.
Несколько раз спас мне жизнь, раз от раза все больше за это ненавидя.
Послужил, пусть опосредованно, причиной гибели моего крестного.
И имея на руках неоспоримые доказательства, ничего не предпринял для моего исключения, которого всегда добивался.
Это выше моего понимания. Вот очередной ноль за урок, который он мне только что любезно озвучил - это в порядке вещей, а совершенно неоправданное молчание - нет.
Мы выходим из аудитории, и Гермиона устало и рассерженно произносит:
- Гарри, когда ты начнешь, в конце концов, думать о том, о чем нужно? На уроке полагается присутствовать не только физически! Снейп на тебя так смотрел, что мне аж дурно сделалось!
Это вырывает меня из сосредоточенного перегона мыслей по кругу, и я недоуменно переспрашиваю:
- Когда он на меня посмотрел?
- Не посмотрел, а просто смотрел! Причем несколько раз!
- Да? - тупо говорю я, пытаясь припомнить. Нет - я точно видел сегодня исключительно его спину.
- Гарри, - вмешивается Рон, - давайте ускоримся, а то не успеем пообедать!
Гермиона досадливо передергивает плечами, но послушно заправляет за ухо прядь волос и ускоряет шаг.
Мы направляемся в Большой зал, откуда аппетитно пахнет горячим какао, и я забываю о том, что успел передумать на уроке. Похоже, все это меня интересует только в присутствии Снейпа - и всякий раз выходит мне боком, потому что не знаю, как там насчет взглядов, а уж неудами он меня не обделяет.
Глава 4. Испорченное зелье.
То, что на занятиях Снейпа я совсем не получаю положительных оценок, не замедливает сказаться на моей успеваемости.
Сначала это был просто строгий разговор с МакГонагалл.
- Гарри, ты должен быть собраннее на уроках профессора Снейпа. Не забывай, что знания, которые он должен дать тебе, крайне важны для твоей будущей деятельности. Ты не раздумал становиться аурором? - и поскольку я молчу, она добавляет строже, - Гарри, ты меня слушаешь?
- Да, профессор, - отвечаю я автоматически. Мысли уходят куда-то в сторону от темы, как только я слышу его имя, и я неожиданно для себя самого спрашиваю, - профессор, а как Вы убедили Снейпа взять меня на Высшие Зелья?
- Профессора Снейпа, - поморщившись, поправляет меня декан. - Собственно, Гарри, я его ни в чем не убеждала, с профессором Снейпом разговаривал директор. Однако я на самом деле не считаю, что ваши… взаимоотношения с профессором могли бы как-то негативно сказаться на ситуации. Я имею в виду, профессор Снейп умеет отделять личную неприязнь от профессиональной деятельности.
Я не удерживаюсь и фыркаю. Умеет, как же. МакГонагалл смотрит на меня очень серьезно и слегка осуждающе:
- Мистер Поттер, если Вы не забыли, профессор Снейп - Ваш учитель. И в отличие от Вас, он об этом помнит. Более того… - повисает тяжелая пауза, и я задерживаю дыхание в ожидании окончания фразы, - я думаю, что на него повлияла смерть Сириуса, - неохотно заканчивает МакГонагалл.
- В каком смысле?.. - начинаю я, но она обрывает меня:
- Довольно, мистер Поттер, - только теперь я замечаю, что она рассержена. - Наш диалог окончен. Потрудитесь уделять больше внимания предмету Зельеварения, а не его преподавателю. В конце концов, то, что он поступил с Вами лучше, чем Вы рассчитывали - или заслуживали, возможно, по его мнению, - не повод игнорировать его занятия. В следующий раз будете отрабатывать взыскание, которое он Вам назначит. Я Вас предупредила.
Предупредила-то предупредила, но легче не стало. Теперь к холодной неприязни, которую я привык испытывать к Снейпу, добавилось чувство раздражающего любопытства. Раздражающего тем более, что я совершенно не хочу его испытывать.
Я честно держался, сколько мог, но в середине апреля решил проверить предел снейповского терпения. Что-то он совсем перестал придираться ко мне, так я объясняю себе причины своего нелогичного и уж точно неразумного поступка. Не верю я в его доброту.
Особенно на фоне моих ужасающих отметок.
Зелье, которое я варю на следующем занятии, вызывает ужас даже у Невилла. Оно тягучее, как смола, болотно-зеленого цвета и ужасающе пахнет. Это вынуждает Снейпа отпустить класс на пять минут раньше. Все, естественно, торопятся улизнуть из класса, только Рон с Гермионой задерживаются, глядя на меня - но ледяной взор Снейпа эффективно избавляет их от нерешительности.
- Извини, - шепчет Рон, бочком проходя мимо зельевара, который приблизился к столу, за которым я сидел, и со сдержанным бешенством ждет, когда мы останемся одни.
Зачем, скажите, я это сделал? Мне надоело жить?
Этот риторический вопрос крутится у меня в голове все время, что я сижу, уставившись на мутную жижу в котле. Даже звук захлопнувшейся двери не заставляет меня поднять голову. Я вздрагиваю, когда мутно отблескивающая жидкость внезапно исчезает из моего поля зрения. А затем в подбородок мне упирается палочка, вынуждая посмотреть вверх. Ему в лицо.
О боги, нет. Только не это. Я зажмуриваюсь в ожидании проклятия. И с чего мне показалось, что Снейп стал мягкосердечнее? Я просто идиот.
Он терпеливо дожидается, пока я все же взгляну на него, а затем направляет палочку на отодвинутый и все еще воняющий какой-то мерзостью котел:
- Evanesco!
Неудавшаяся бурда, которая должна была в теории представлять собой один из вариантов зелья от ожогов, исчезает, и Снейп решительно сбрасывает со стола оловянную посудину. Котел со звоном летит на пол, а Снейп нагибается ко мне, опираясь руками о столешницу, и шипит в лицо:
- Поттер, вы не могли бы потрудиться объяснить мне, что означает ваше поведение в последние месяцы? Соорудить такое смердящее безобразие «случайно» не под силу даже вам. А если под силу, то это было последнее, что вы сумели сделать в моем классе. Однако я подозреваю, что вы сделали это умышленно. Новый подвиг, Поттер? Сварить самое ужасающее варево за всю историю школы? Вы всегда были невыносимы, - продолжает Снейп, и я понимаю, что он оседлал любимого конька, - но даже этот прискорбный факт, увы, не объясняет причин Вашего поступка. Вы, разумеется, весь в отца, он славился своей экстраординарностью...
Он бросает мне в лицо последнюю фразу, и внезапно размышления, которым я предавался на его уроках, явственно всплывают в памяти. МакГонагалл предупреждала меня не забываться… Наплевать.
Мою голову словно обносит ветром, и не вполне понимая, что именно говорю, я возражаю:
- Не весь.
- Что?
Я перебиваю Снейпа посреди фразы, и он, кажется, приходит в окончательное неистовство. Лишь бы уцелеть, если он решит сделать со мной что-нибудь. А впрочем, одергиваю я себя, что он может сделать? После смерти Сириуса что-то умерло во мне, и одной из составляющих этого «чего-то» была способность бояться. Я видел самое страшное во время битвы в Отделе Тайн. С тех пор я не боюсь смерти - так что уж бояться Снейпа?
Я поднимаю голову, и впервые за все время нашего знакомства привычный трепет отступает. Я смотрю, как он ловит губами воздух, и спокойно повторяю:
- Я не «весь в отца», сэр. Я вообще не такой, как мой отец.
Повисает долгая пауза, во время которой мне, по идее, следует озаботиться отсутствием завещания. Вместо этого я жду, глядя в стену за плечом Снейпа, какой кары удостоится моя дерзость. В конце концов он выпрямляется в полный рост и устремляет на меня взгляд, в котором я вижу насмешку. Совсем не тот эффект, на который я рассчитывал. А затем Снейп начинает говорить, и я понимаю, что окончательно утратил способность разбираться в происходящем. Потому что он не кричит, не унижает меня, словно не опускается до проявления эмоций. Или не испытывает их. Даже привычного отвращения.
- Вы, Поттер, вероятно, полагаете, что сейчас я стану доказывать ваше семейное сходство, перечисляя вошедшие в поговорку фамильные черты, а затем вышвырну вас за дверь. Что ж, это было бы только справедливо. Однако у меня нет ни малейшего желания марать о вас руки. Выход в том углу, - он размашисто указывает назад, - и вы немедленно покинете кабинет… как только ответите на вопрос. Какого. Черта. Вам. Понадобилось. Это. Делать. Я жду.
- Никакого… мне ничего не понадобилось, сэр, - произношу я, с трудом подбирая слова. Я изумлен. Честно говоря, я ожидал совсем не такого безразличия. Или спокойствия. А чего, интересно знать, я ожидал. - Мне просто не повезло… Толченые осьминожьи щупальца нужно было всыпать после златоцвета, а я…
- Поттер, - бархатно произносит Снейп, - не надо мне рассказывать правила приготовления моего зелья. Объясните, зачем вы это сделали, и исчезните отсюда, наконец!
- Но сэр! - на сей раз уже искренне возмущаюсь я, - почему Вы уверены, что я сделал это нарочно?
- Потому что я наблюдал.
Туше. Я не знаю, что возразить, и чувствую, как против воли предательская краска заливает щеки. Засыпался. Но кто мог знать, что у него глаза на затылке?
Решив, что терять больше в любом случае нечего, и мельком прокляв тот факт, что при общении со Снейпом мне слишком часто становится нечего терять, я спрашиваю:
- Сэр, а почему Вы наблюдали за мной? Зачем?
Снейп фыркает:
- Это профессиональная обязанность, Поттер: следить, чтобы студенты, находящиеся на моем уроке, не угробили себя чрезмерным усердием… или отсутствием интеллекта. - Он отворачивается и направляется к своему столу. Почудилось мне или нет, что глаза его блеснули, когда он услышал мой вопрос?
Я сижу, не смея подняться с места, и изучаю судорожно переплетенные пальцы рук.
Снейп усаживается в глубокое кресло, разворачивает какой-то свиток и углубляется в чтение, время от времени презрительно хмыкая и отчеркивая текст черным пером, которым постукивает по губам.
Я неслышно вздыхаю. Это была последняя пара, и Снейп наверняка знает об этом. Теперь с него вполне станется задержать меня здесь допоздна, и прощай тренировка по квиддичу.
Ведь ответа на его вопрос у меня нет.
В самом деле нет - не говорить же, что хотел узнать, как он ко мне относится. Не изменился ли. Глупо - такие, как он, не меняются. Ненависть - всегда ненависть. Ну и какое мне до этого дело?
Я вздыхаю громче.
- Прекратите сопеть, Поттер, - доносится от стола, - ваше общество и так в достаточной мере утомительно. Если вы придумали, что сказать относительно ничегонеделания на моих уроках и сегодняшнего идиотизма, можете озвучить, и я с удовольствием от вас избавлюсь.
Я молчу, и Снейп теряет терпение:
- Поттер, если вы рассчитываете отмолчаться, словно мученик на допросе, то напрасно тратите свое и мое время. Мой день не резиновый, и если через минуту я не услышу членораздельного ответа, получите взыскание на всю следующую неделю.
Я молчу.
- Отлично, - зло произносит Снейп, поднимая глаза от пергамента, - с завтрашнего дня в течение семи… десяти дней будьте любезны являться сюда к восьми часам вечера. И не вздумайте опаздывать. А теперь вон отсюда!
Последние слова звучат так знакомо, что я испытываю почти радость, услышав их. Я торопливо подхватываю сумку и покидаю класс, не оборачиваясь.
За дверью ждут встревоженные Рон и Гермиона.
- Ну что, Гарри? - участливо осведомляется Рон. Гермиона хмыкает, намекая, что я сам виноват, однако кивает,
присоединяясь к вопросу. В ее глазах снова какое-то непонятное выражение, но сейчас мне не хочется задумываться над тем, что оно означает.
- Снейп назначил мне взыскание. На две недели вперед, - говорю я, увлекая их по коридору к лестнице, ведущей из подземелий. Зачем я преувеличил срок? Я не знаю; может быть, я просто опасаюсь, что при тесном общении во время отработки разозлю его, и продолжительность нашего… общения увеличится.
Не хотелось бы, но это ведь Снейп, и готовым следует быть к худшему.
- На две недели? - охает Рон, - вот скотина!
- Рон! - обрывает его Гермиона.
Мы устало поднимаемся по лестнице, а я пытаюсь понять, отчего почти не чувствую ни злости, ни негодования.
Наверное, оттого, что при тесном контакте со Снейпом можно все-таки попытаться узнать, сохранилась ли у него карта Мародеров.
Правда, остается неизвестным, как я собираюсь это выяснить. Мне всегда было сложно найти благовидный предлог, даже для того чтобы выпытать что-то у Сириуса или у Люпина. А ведь один из них был моим крестным, а второй теперь фактически занял его место. Не может быть и речи о том, что мне удастся случайно навести Снейпа на разговор - разве что на обмен парой проклятий. И то не самых опасных, поскольку он… не хочет марать об меня руки, так он сказал? Я знаю, он всегда именно так ко мне и относился - почему сейчас я чувствую себя оскорбленным. Нет, безусловно не потому, что вообразил между нами какую-то общую тайну. Или заподозрил, что он не уже не так ожесточенно воспринимает мое постоянное присутствие в его мире.
А почему, черт побери?
Почему?
Я не могу найти ответа. И это уже не впервые, когда речь заходит о том, что как-то связано со Снейпом. Мне это не нравится, вот и все. Мне хватает головоломок и без того, чтобы думать о профессоре Зельеварения, двуличном, грязном, в мантии, развевающейся за его спиной, словно черные крылья.
Глава 5. Записка.
Назавтра второй парой, на которой я наконец толком просыпаюсь после того, как полночи прометался по сбивающимся горячим простыням - надо хоть Добби сказать, что ли, пусть проветривают перед сном получше! - стоит Травология. Профессор Стебль во вводной части урока подробно говорит о влиянии отвара из цветков папоротника, высушенных и перемешанных с протертыми корнями мандрагоры, на усиление магического поля колдуна или колдуньи, и Финниган не выдерживает:
- Профессор Стебль, но ведь то, что вы рассказываете… это же зелье?
Дата добавления: 2015-11-16; просмотров: 51 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Everything I am 1 страница | | | Everything I am 3 страница |