Глава первая: Дом муз

Коллин Хоук. Пробужденный

Перевод: KuromiyaRen

Моему отцу, Биллу, что оставил нас так рано

ВИНО ЛЮБВИ

Древнее египетское стихотворение о любви

О! Как придет моя любовь,

И на нее взгляну я с нежностью,

Я в сердце бьющееся заберу ее,

И защищу объятиями верности;

И сердце будет полное отрады,

Ведь я буду ее, она будет моя.

О! Ее нежные объятия,

Останутся со мною навсегда,

И ароматами Арабии

Запомнится мне сладость их.

Когда губами крепко прижимаемся,

То без вина пьянею я.

В большом городе Ититави, где был тяжелый воздух, как и настроение его людей, как и спокойное лицо его правителя, которое скрывало тяжкий груз на его сердце. Когда правитель Херу стоял за колонной и смотрел на собравшихся людей, он думал, станет ли ответ, что дали ему советники и жрецы, их спасением или же приведет к полному разрушению.

Даже если предложение принесет успех, люди все равно будут страдать из-за ужасных потерь, и лично он не видел пути выбраться из этого.

Несмотря на жаркий день, он дрожал в тени храма, понимая, что это плохой знак. С трудом он провел рукой по гладко обритой голове и позволил занавеске упасть. Чтобы успокоиться, он начал путь по гладкому помосту храма, обдумывая свои шансы.

Король Херу знал, что даже если он проигнорирует предложенные требования, ему необходимо будет сделать что-то радикальное, чтобы ублажить бесстрашного бога Сетха. Был бы другой путь, думал он. Предложения людям не выдвигал еще ни один король.

Король ценил свое место, ведь это было его правом, его обязанностью, видеть нужды своего народа, а король, что не принимает мудрые решения, попадал под угрозу свержения. Херу понимал, что, предоставив людям право решать, он выставляет себя слабаком, трусом, но он не видел другого выхода для себя и своей дальнейшей жизни без последствий.

За двадцать лет до правления Херу все люди Египта страдали. Годы ужасной засухи, дополненные песчаными бурями и чумой, почти уничтожили народ. Разбойники и давние враги получали выгоду от слабости Египта. Несколько старых поселений исчезли с лица Земли.

В отчаянии король Херу пригласил выживших лидеров главных городов в свой дом. Король Кхалфани из Асьюта и король Нассор из Васета согласились на однонедельное собрание, и втроем, вместе с самыми могучими жрецами, они скрылись за закрытыми дверями.

Результатом встречи было решение, что нарушило баланс между пантеоном богов. Каждый город выбрал себе своего бога для поклонения – жители Асьюта, что стал пристанищем для могущественных магов, доверились Анубису, те из Васета, что хорошо ткали и строили корабли, поклонялись Хонсу, а люди короля Херу, умелые в гончарстве и резке камня, выбрали Амон-Ра и его сына Хоруса. Короли решили со своими жрецами, что их боги-покровители бросили их, а значит, они должны объединиться в одну силу и сделать подношения новому богу, известному, как темный бог Сетх, чтобы обеспечить безопасность и благополучие своим людям.

Так они и сделали. В тот год дожди были в изобилии. Нил был переполнен и вышел из берегов, насыщая поля рядом с собой. Скотоводство процветало, животных становилось больше. Женщины рожали много здоровых детей, намного больше обычного. Но куда удивительнее было, что королевы каждого города, что были откровенно против смены богов, были рады, когда обнаружили, что они тоже беременны.

Когда три королевы подарили мужьям здоровых сыновей, они признали это благословение, особенно жена Херу, что долгие годы не могла заиметь ребенка. Хотя в сердцах их матери все еще благодарили старых богов, они согласились с этого момента не говорить ничего плохого о темном боге. И люди их поддержали.

Люди процветали.

Трех королей благодарили.

За время мира и гармонии, сыновья королев росли как братья в надежде, что когда-нибудь они объединят Египет одним правителем. Поклонение Сетху стало традиционным, старые храмы забрасывали.

Три сына признавали каждого короля отцом и каждую королеву матерью. Короли любили их. Люди любили их. Они были надеждой на будущее, и ничто не могло их разделить.

И теперь, даже теперь, в самые темные дни жизни их отцов, три юноши стояли рядом, ожидая королей с удивительным объявлением.

И короли попросили неимоверное. Они не хотели от сыновей расположения к ним как отцам, как к королям. Кровь короля Херу похолодела, и он перед глазами видел яркие кошмары, что его сердце не признают ценным, взвешивая его против пера правды на финальном суде. Трое королей вышли под палящее солнце, что отражалось от белого камня храма. Король Херу стоял в центре, а двое других мужчин – по обе стороны от него. Король Херу не был самым высоким, но лучше всех говорил. Подняв руки, он начал:

- Мой народ и гости из любимых нами городов вверх по реке, как вы знаете, мы, ваши короли, поговорили с нашими жрецами, чтобы понять, почему река, что последние двадцать лет так нежно ласкала наши берега, больше не полноводна, хотя сейчас самое время для этого. Наш главный жрец, Рунихура, что бог Сетх, которому мы всем сердцем поклоняемся все эти годы, требует новую жертву.

Сын короля Херу сделал шаг вперед.

- Мы пожертвуем собой, если это необходимо, Отец, - сказал он.

Король поднял руку, чтобы призвать сына к молчанию и грустно улыбнулся ему, перед тем как повернуться к толпе.

- То, что Сетх просит как жертву в этому году, не лучший бык, мешки зерна, хороши ткани или даже лучшие фрукты, - Херу замолчал, ожидая тишины от народа. – Нет, Рунихура сказал, что Сетху этого уже хватило, и за то, что мы получили, нужно нечто более ценное. Бог Сетх требует в жертву трех юношей королевской крови, которые будут служить ему в загробной жизни, - Херу тяжело вздохнул. – Если этого не случится, то волна разрушений накроет Египет.

Глава первая: Дом муз

- Пятнадцать пятьдесят, - потребовал водитель с явно выраженным акцентом.

- Вы берете кредиткой? – вежливо спросила я.

- Нет. Не карту. Устройство сломано.

Быстро улыбнувшись заросшим бровями глазам, смотревшим на меня в зеркало заднего вида, я вытащила кошелек. Сколько бы раз я ни ездила в такси по Нью-Йорку, я никак не могла привыкнуть к отношению водителей, это постоянно раздражало. Но все же этот водитель был лучше, чем водитель нашей семьи, что докладывал родителям каждый мой шаг. Независимость я любила больше других вещей.

Я дала водителю двадцатку и открыла дверь. Почти тут же он умчался прочь, оставив меня продолжать путь пешком, кашляя от клубов дыма, что остались от водителя.

- Идиот, - пробормотала я, поправив обрезанные брюки и склонившись, чтобы поправить ремешок на кожаных итальянских сандалиях.

- Вам помочь, мисс? – спросил юноша неподалеку.

Поднявшись, я бегло осмотрела его. Его обычные джинсы, футболка с надписью «Я люблю Нью-Йорк» и неряшливый вид говорили о том, что он – не городской. Никто из уважающих себя жителей этого города не нацепила бы на себя такую футболку. Он не выглядел плохим, но когда я подумала о том, что придется пробыть в Нью-Йорке в паре с тем, кого родители не одобрят, я решила, что продолжение диалога будет пустой тратой времени. Не мой типаж.

Я еще не определилась, как выглядит мой типаж, но я думала, что пойму это, когда увижу.

- Нет, спасибо, - улыбнулась я. – Все в порядке.

Быстрым шагом я добралась до ступеней Музея Искусств Метрополитен. Девочки из моей школы посчитают меня глупой, раз я прошла мимо милого мальчика/потенциального бойфренда или веселого развлечения.

Было проще не давать обещаний, которые я не собиралась сдерживать, особенно, юноше, что не отвечал требованиям идеального бойфренда. Список требований еще не был закончен, но он пополнялся с того момента, как я стала достаточно взрослой, чтобы интересоваться мальчиками. К тому же, я очень ответственно относилась к своему выбору.

Даже хотя я была очень придирчивой, носила только дизайнерскую одежду, а в месяц получала на расходы больше, чем молодые люди моего возраста зарабатывали за год, я не была снобом. У моих родителей были большие ожидания на мой счет, и их вложения должны были потом окупиться. Мне всегда говорили, что внешний вид, пусть и не на сто процентов аккуратный, был показателем личности. И хотя я пыталась заставить себя не думать о том, что внешность отражает человека, я убеждалась в этом в моей школе.

Мой отец, успешный международный финансовый юрист, всегда говорил: «Банкиры доверяют сначала костюму, а потом уже человеку», такой была его версия «по одежке протягивай ножки». Он и моя мать, что проводила большую часть времени в своем офисе в небоскребе одной из крупнейших медиакомпаний в городе, раздавали приказы помощникам, что постоянно твердили мне, что внешность – это все.

В основном, меня не трогали, пока я делала то, что от меня ожидали, а сюда входило много функций, показывающих меня послушной дочерью и хорошей ученицей в частной школе для девочек. Среди требований было и не встречаться с плохими парнями, что я превратила в отсутствие свиданий вообще. Зато мне предоставилась полная свобода в исследовании Нью-Йорка. И этой свободой я наслаждалась, особенно, сегодня, когда о себе напомнила весна.

Мет был моим любимым укрытием. Родители были спокойны, что я занята, - и в этом был большой плюс – а я могла смотреть на людей. Я еще не была уверена в том, чего хочу в будущем, но это должно было решиться на этой неделе. Я уже была зачислена в кучу одобренных родителями университетов. Мать и Отец, ненавидящие, когда их называли мама и папа, хотели, чтобы я стала кем-то, кем они могли бы гордиться, например, пойти в медицину, политику, бизнес, но все это меня не интересовало.

Мне нравилось изучать людей. Людей прошлого, о которых я читала в Мете, людей, что проходили по Нью-Йорку. Я даже хранила блокнот, в котором были описаны самые интересные люди, каких я встречала.

Я не понимала, как превратить это странное хобби в карьеру. Родители никогда не дадут мне стать консультантом, в основном, потому что они верили, что человек может преодолеть любые мысленные затруднения, просто пожелав преодолеть все препятствия. Стать кем-то ниже их статуса они точно не позволили бы, но мне такой вариант карьеры, как консультант, нравился.

Каждый раз, когда я думала о будущем, родители приходили мне на ум. Они всегда играли на моей совести, и как только меня посещала идея хоть на йоту отойти от их планов, меня наполняло чувство вины, подавляя любые ростки бунта.

Один из таких ростков был связан с колледжем. В принципе, в этом не было ничего запрещенного, пока родители знали об этом. Мне можно было посещать интересные места, пока я отправляла бумажную работу людям, что были одобрены родителями. Конечно, их пугала моя позиция, но не было сомнений, что они направят меня в нужную сторону.

Шли весенние каникулы выпускного года, многие подростки обожали это время, меня же оно раздражало. Ничего так и не было решено. Мать и Отец дали мне времени до конца недели, чтобы выбрать себе колледж и основной университет. И это нужно было решать.

Остановившись у стойки, я показала свою пожизненную карточку членства и быстро прошла через веревочный вход.

- Здравствуйте, мисс Янг, - улыбнулся старый охранник. – На весь день?

Я покачала головой.

- На половину дня, Барни. Встречаюсь с девочками за ланчем.

- Мне подождать их? – спросил он.

- Нет. Сегодня я буду одна.

- Хорошо, - сказал он, поднимая веревку и пропуская меня, а потом тут же возвращая ее на место и обращая внимание на туристов. Были и свои привилегии в том, что твои родители ежегодно денежно помогали Мету. С детства мне посчастливилось испытать на себе их денежные вложения, мудрость и опыт. Они были и любящими, если любовь можно представить жесткой верхней губой гордости и одобрения. Но я часто была одинокой и страдала от этого.

Когда я почувствовала острую необходимость в такой маме, с которой можно что-нибудь испечь, я решила навестить свою бабушку по линии отца, что жила на небольшой ферме в Айове, и родители навещали ее каждые два месяца. Когда они приезжали к ней, то останавливались в ближайшей гостинице и работали в комнате, пока я ночевала на ферме.

Кстати о бабушках, очень оригинальная старая женщина сидела на скамейке впереди меня, глядя на мою любимую картину, «Она никогда не расскажет о своей любви», Генри Пич Робинсона. Фотография была спорной. Критики говорили, что она была неприличной и неправильной, ведь фотограф запечатлел умирающую женщину, но мне фотография казалась драматичной и романтичной. Говорили, что фотограф пытался изобразить сцену из «Двенадцатой ночи» Шекспира. Я знала цитату, описывающую картину, наизусть:

Она молчала о своей любви,

Но тайна эта, словно червь в бутоне,

Румянец на ее щеках точила.

(Акт 2, сцена 4)

Угасание. От этого, видимо, умерла женщина на фотографии. И я поддерживала эту версию. Смерть от разбитого сердца и есть угасание. Я представила ноющую боль, что скручивается вокруг человека, как огромный удав, все крепче сжимаясь, разрушая тело, пока не останется лишь пустая оболочка.

И хоть я была заворожена фото, женщина, что смотрела на картину, меня впечатляла не меньше. Ее щеки, как и тяжелое тело, обвисли. Пряди мягких серых волос торчали из-под грязного берета. Она сжимала поношенную трость, которую уже давно использовали, и была одета в яркое платье с рисунком из бабочек, родом из 1970х. Ее ноги были в кроссовках на толстой подошве. Женщина подалась вперед, выпуская трость и поглаживая рукой подбородок, пока изучала фотографию.

Почти час я сидела в стороне, наблюдая за ней и набрасывая ее силуэт в блокноте. По ее щеке сбежала слеза, и она сдвинулась с места, роясь в большой сумке в поисках платка. Что вызвало ее слезы? Мне было интересно. Была и у нее потерянная любовь? Кто-то не разделил ее чувства? Возможные ответы крутились в голове, пока я шла по залу, стуча подошвой по мраморному полу. Заметив знакомого охранника, я остановилась:

- Привет, Тони.

- Как жизнь, мисс Янг?

- Все хорошо. Слушай. Мне нужно заняться серьезным делом. Есть здесь места, где мало людей, чтобы я посидела там перед тем, как пойду с друзьями на ланч? Люди отвлекают.

- Хммм, - Тони постучал по подбородку, и я услышала шорох, что означало, что этим утром он не побрился. – Египетское крыло перегорожено веревкой, - сказал он. – Там добавляют новые экспонаты. Но сегодня там ничего не будет. Босс на конференции, а без нее ничего здесь не происходит.

- Так я могу пойти туда? Обещаю, что ничего не буду трогать. Мне просто нужна тишина.

После долгих размышлений его лицо разгладилось, и он улыбнулся:

- Ладно. Но будь осторожна. Сядь так, чтобы тебя другие туристы не увидели, а то захотят еще за тобой последовать.

- Спасибо, Тони.

- Обращайся. Еще увидимся как-нибудь.

- Обязательно, - сказала я и направилась к нужному входу, но остановилась и обернулась. – Эй, Тони. Там у выставки фотографий пожилая женщина. Проверь, как она там чуть позже? Она уже давно там.

- Хорошо, мисс Лиллиана.

- Пока.

Я прошла мимо стены с фотографиями и устремилась по ступенькам вниз к главному залу. Средневековое искусство и Зал монастырей, полные гобеленов, статуй, мечей, крестов, образцов резьбы и драгоценных камней, вели в магазин при музее, а там и в египетское крыло.

Пока никто не смотрел, я проскользнула через веревку. Несмотря на кондиционеры, древняя пыль была ощутима в воздухе. Перестановка в выставочном зале подняла тучи пыли, придавая всем вещам эффект старины.

Свет здесь был выключен, но в окно заглядывало солнце, заливая экспонаты. Десять тысяч артефактов были расположены в куче комнат, каждая из них была посвящена определенной эре. Я словно погружалась в черный океан истории, окруженная песочными часами, в которых истекало время.

Стенды с косметикой, статуи богов и богинь, погребальный папирус, одинокие блоки из настоящих храмов – все это сверкало скрытыми историями, привлекая меня. Артефакты словно ожидали кого-то, кто смахнет пески времени с их поверхностей.

Сверкающая птица обратила на себя мое внимание. Я ее раньше не видела и задумалась, была ли она из новых экспонатов, или из переставленных. Изображение красиво сделанного золотого сокола, представлявшего египетского бога Хоруса, называлось Золотой Хорус.

Отыскав уютный угол, где мне хватало света, я села, прислонившись спиной к стене, открыла чистую страницу блокнота и начала набрасывать всевозможные комбинации предложений родителей. Я смогла выделить три лучших университета из всех, когда услышала скрип.

Боясь, что за мной все же пошли туристы, я пару минут напряженно слушала. Ничего. В этом крыле музея было тихо, как в гробнице. Усмехнувшись своему клише, я вернулась к своему списку и обратилась к брошюре колледжа.

Перед тем, как я успела дочитать первую страницу, послышался стук, а потом тот же скрип. Хотя я думала, что я рациональная личность, которую сложно испугать, я почувствовала, как по шее и спине пробежал холодок, словно ледяные пальцы.

Я осторожно отложила карандаш и блокнот, стараясь не издавать звуки, и с растущей тревогой прислушалась к скрипам, трению и нечеловеческим стонам, исходящих по другую сторону стены. Здесь был кто-то или что-то. Призывая разум подавить страх, я решила, что звуки могло издавать животное.

Жуткий стон заставил меня задрожать, вид моих трясущихся рук привел меня в чувство. Это было глупо.

- Эй, - тихо попробовала я. – Есть тут кто-нибудь?

Я встала и сделала несколько шагов вперед. Звуки резко прекратились, и мое сердце замерло. Может, кто-нибудь прячется? Охранники помогут мне найти ответ.

С дрожащим дыханием я повернула за угол и столкнулась со стеной пластика. Видимо, здесь они работают, так подумалось мне. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-то в комнате, и я целую минуту собирала в кулак смелость.

Я пробежалась пальцами по толстому пластику, пока не нашла вход, выдохнув, когда я увидела фигуру, смотрящую на меня и стоявшую так близко ко мне. Но испуганной девушкой была я: ее немного волнистые, ухоженные, длинные каштановые волосы, бледная кожа, белая дизайнерская блузка были покрыты пылью. Ага, я. На табличке рядом с огромным экспонатом значилось: Древнее медное зеркало. Я покачала головой, надеясь, что больше в комнате никого нет.

Полированный пол был защищен тяжелой тканью, покрытой опилками и несколькими досками, разрезанными на разные куски. Одним таким куском я подперла пластиковую дверь, получив хоть какой-то источник света, и двинулась вглубь.

Темные силуэты и статуи преграждали путь. Теперь, когда я увидела, какое все здесь древнее, я была почти уверена, что шумела мышь или крыса, пытаясь поселиться в одной из коробок. Это объясняло тишину теперь.

Я не видела ничего, что не принадлежало музею. Вот коробка с инструментами, вот пила. На соломе лежали египетские сокровища. Я честно ничего не трогала, но продолжала идти тихо и осторожно, пока не заметила золотой свет позади одной из коробок. Выдохнув, я подошла к огромному саркофагу.

Крышка, лежавшая на нижней половине гроба, была поразительной. Я вглядывалась в мелкие детали – прекрасно вырезанное лицо, полированные зеленые камни в глазах, посох и цеп, что он скрестил на груди, ценные золотые детали говорили о том, что он был важной особой – мои пальцы потянулись к карандашу и блокноту.

И тут я заметила рисунок из трех – трех птиц, трех богов, трех пар крыльев, трех пар ладоней. Я не понимала, почему так, и приблизилась, чтобы разглядеть объяснения. Упаковочный лист рядом с саркофагом гласил:

Неизвестная мумия,

Обнаружена в 1989

В Долине Царей

Египет.

Несмотря на мои ожидания чего-то неожиданного, я ничего такого не увидела. Не было крыс и следов от них. Пищащая мышь не пряталась в углу. Никаких грабителей или проклятых мумий. Даже не работники музея.

Когда я собралась выходить, до меня дошли сразу две вещи: во-первых, в саркофаге не было мумии, во-вторых, в пыли были еще одни следы, что принадлежали босым ногам, а не мне, и вели прочь от гроба.

Любопытство захватило меня, и я, не обращая внимания на тревогу, пошла по следам. Они вели меня вдоль ящиков и кувшинов в тупик. Не было никакой устрашающей музыки. Не было и запаха разложения или смерти. И страшные монстры не напали на меня из темноты.

Поняв, что увлеклась воображением, я начала возвращаться к пластиковой перегородке. Я проходила мимо медного зеркала, когда из тьмы появилась рука и схватила меня за руку. Мой испуганный крик отразился эхом, визг покачнул реликвии. Золотые боги и каменные статуи смотрели вперед ледяными глазами, оставаясь такими же мертвыми.

Глава вторая:

Дата добавления: 2015-11-16