Примечания к главе 5. 1 карамзин. Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени

¹ Карамзин. Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени. 1802, Собр. соч., т.9, Пб, 1835, стр. 94.

² Там же, стр. 95.

³ М. Корф. Жизнь графа Сперанского. Пб, 1861, т.1, стр. 146.

⁴ Корф, там же, стр. 147. См. также Макаров в вышеуказанной статье о проекте конституции Розенкампфа.

⁵ Развитие этого в России шло тогда в том же направлении, что и на Западе, о чем Савиньи пишет: «Повсюду усиливается исторический подход и понимание истории, и при этом не остается больше места для беспочвенной надменности и ожидания от современности абсолютного совершенства». (Призвание, 1-е изд., стр. 5 и далее). Не удивительно, что представителем этого направления в России стал отец русской исторической науки Карамзин.

⁶ Это утверждение исторически неправильно, поскольку Петр Великий просто велел перевести некоторые иностранные законы. Но это здесь не имеет значения, потому что играет роль не исторический факт, а подход Карамзина к делу.

⁷ Здесь намек на то, что в течение XVIII века было 9 комиссий, которым была поручена разработка нового Уложения.

⁸ Bacon. De Argumentis Scientiarum. Lib. VIII, Cap. III. Aphor. 59.

⁹ Там же, афор. 64.

¹⁰ Цит. по Латкину. Учебник истории русского права (18–19 вв.). Пб., 1899,стр. 92.

¹¹ В первый раз, как уже упоминалось, обе первые части проекта проверялись Государственным Советом в 1810 году, то есть в то время, когда еще Сперанский был директором комиссии. Третья часть была представлена Государственному Совету в 1813 году, в то время, когда Сперанский был в изгнании. Однако Государственный Совет так и не рассмотрел эту часть гражданского кодекса, ибо в июне 1814 года высочайшим указом было постановлено, что вместе с этой третьей частью надо проверить и первые две части. Проверка была прервана в 1815 году возражениями Трощинского. Проект очень остро критиковался министром юстиции Трощинским. Он упрекал проект в том, что он полностью следует иностранным образцам и чужд русскому народному духу. В соответствии с этим Государственный Совет постановил, что надо сравнить статьи проекта с существующим русским правом и что надо начать с того, чтобы подготовить систематическое издание существующих законов. (Корф, там же, т.1, стр. 168 и далее).

¹² Корф, там же, т.2, стр. 277. К этому мнению присоединяется и Латкин.

¹³ Корф, там же, т.2, стр. 278 и далее.

¹⁴ А. Фатеев. Свод законов и его творец. Записки русского научного института в Белграде, т.7,1932, стр. 66.

¹⁵ Корф, там же, т.2, стр. 211.

¹⁶ Сперанский не знал Карамзина до 1812 года. В первый раз они встретились в 1812 году в Нижнем Новгороде, когда Сперанский находился там в качестве ссыльного, а Карамзин в качестве беженца.

¹⁷ Корф, там же, т.2, стр. 298 и далее.

¹⁸ Об этом подробно пишет Латкин, стр. 98 и далее.

¹⁹ М. Винавер. К вопросу об источниках 10 тома. В журнале министерства юстиции за октябрь 1895 года.

²⁰ Корф, там же, т.2, стр. 324 и далее.

Глава 6

НИКОЛАЙ I

Укрепление принципа частной собственности. — Проблема освобождения крестьян. — Законы в защиту крестьян. — Рассмотрение крестьянского вопроса Государственным комитетом под председательством Николая I. —

Примечания по сути освобождения крестьян.

Вопрос о том, какое место следует отвести эпохе Николая I в рамках развития России в либеральном направлении — бесспорно нелегок. Свобода выражения мысли была ограничена, цензура была строга во всех областях, после 1848 года все эти ограничения еще усилились. При этом, однако, надо признать, что при Николае I не только сохранилось, но и укрепилось многое из того, что в конечном итоге должно было привести к возникновению либерального порядка в России и что было достигнуто при Екатерине II и Александре I. Трудно также оспаривать, что именно это укрепление послужило нужной предпосылкой для либеральных реформ Александра II.

В предыдущей главе я указывал на значение создания Свода Законов для развития всеобщего правосознания в России, а тем самым и для возникновения предпосылок для либерального порядка.

Но при Николае I некоторые конкретные элементы либерального правосознания упрочились. В своей Жалованной Грамоте Екатерина признала за дворянами право собственности на землю; признание это и восприятие земли, как частной собственности, глубоко проникло в правосознание не только всего дворянства, а и самой династии. Такое укорененное у дворянства правосознание очень четко нашло себе выражение в одном из заключений Комитета 6 декабря (1826). Мы читаем здесь, что Комитет 6 декабря на заседании 28 сентября 1827 года при рассмотрении мероприятий, которые должны послужить к прекращению продажи крепостных без земли, подчеркнул необходимость «для предупреждения лживых толков и неосновательных догадок о будущих отношениях крестьян с помещиками, дать чувствовать, сколь священно и неотъемлемо перед Правительством и законом право сих последних на собственность владеемой ими земли. При том, однако же, замечено, что упомянуть о сем должно с некоторою осторожностью, положительно, но кратко и почти мимоходом, как о праве, которое не может быть подвержено сомнению»¹.

Сам Николай I полностью убежден был в святости этого принципа. В речи, которую он произнес в Государственном Совете в связи с законопроектом о так называемых обязанных крестьянах, он подчеркнул, что закон этот ко всему прочему полезен еще и потому, что он недвусмысленно «выражает волю и убеждение правительства, что земля есть собственность не поселенных на ней крестьян, а помещиков»². Он указал на то, что это четкое утверждение имеет большое значение для сохранения спокойствия в будущем, высказываясь по этому поводу следующим образом: «Я сомневаюсь, чтобы кто-либо из моих подданных осмелился действовать не в этом смысле, лишь только моя точная воля ему стала бы известна»³.

Именно убеждение Николая 1 в том, что земля есть частная собственность дворян, и надо рассматривать как главное препятствие освобождению крестьян в его время. Целый ряд его высказываний разным людям доказывает, что сам он был сторонником освобождения и даже что освобождение крестьян было одним из самых сильных его желаний. Но Николай считал себя крепко связанным существующим правом, даже в тех случаях, когда право это ему лично совсем не нравилось и противоречило его личным взглядам. Русский историк Кизеветтер пишет: «Николай Павлович и его брат не были проникнуты симпатией к конституционным учреждениям. Император Николай Павлович совершенно определенно признавал, что весь строй его мысли и весь склад его натуры были глубоко чужды духу конституционного режима. И потому Николай Павлович воспользовался первым случаем для того, чтобы формально уничтожить польскую конституцию. Но тем важнее отметить, что пока эта конституция еще не была уничтожена, Николай Павлович, при всем стремлении к безграничной полноте своей власти, считал для себя обязательным точное соблюдение конституционных форм»⁴. Известно также, что Николай I строго осудил французского короля за нарушение признанной им конституции. Он считал нарушение закона несовместимым с достоинством монарха.

Опыт показал, что освобождение крестьян, не сопровождаемое наделением землей, в значительной мере ухудшает их экономическое положение. Поэтому нельзя было думать об освобождении такого рода. Крестьян можно освободить только в том случае, если освобождение будет сопровождаться наделением их частью земель, принадлежащих землевладельцу. Но для того, чтобы это сделать, надо нарушить признанный и законом утвержденный принцип, согласно которому земля является частной собственностью дворянства, а следовательно государственная власть не уполномочена отбирать ее у дворян. Николай I был недостаточно гибким человеком для того, чтобы найти выход из этой дилеммы.

Может быть, он еще и потому колебался приступить к освобождению крестьян, что недостаточно находил поддержки этим планам среди дворян, среди своих сотрудников из высших чиновных кругов. В 1834 году Николай сказал следующее своему будущему министру государственных имуществ Киселеву: «Меня в особенности заинтересовало одно место: это то, в котором ты говоришь об освобождении крестьян; мы оба имеем те же идеи, питаем те же чувства в этом важном вопросе, которого мои министры не понимают и который их пугает. Видишь ли, — продолжал Государь, указывая рукою на картоны, стоявшие на полках кабинета, — здесь я со вступления моего на престол собрал все бумаги, относящиеся до процесса, который я хочу вести против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян во всей империи»⁵.

Однако и среди дворян должно было постепенно распространяться сознание того, что освобождение крестьян представляет собой необходимость⁶. А если не сознательное понимание, то какой- то общественный и правовой инстинкт должен был подсказывать дворянам, что продолжение крепостного права несовместимо с их собственным новым статусом полноправных граждан, с той гражданской свободой, которая со времен Екатерины стала действительностью не только для дворян, а и для городских жителей. Гражданская свобода как привилегия аристократии могла совмещаться с рабством, но никак не с владением крестьянами в той форме, какая выработалась в рамках крепостного строя. А для рабства в России не было просто никакой исторической почвы. Представители дворянства во все времена отдавали себе отчет в этом, как и в том, что крепостной строй по юридической сути своей отличается от рабства. Д. Милютин подчеркнул это в докладе, который он читал на заседании Общества Политической Экономики в Париже 5 мая 1863 года⁷. Он указал на то, что превращение крепостного строя в настоящее рабство в России немыслимо; может быть, еще возможно было возвращение к старым формам крепостничества, какими они известны, например, в XVIII веке. Во всяком случае, такое решение крестьяне бы поняли, а может быть даже и приветствовали бы. Но это означало бы значительное усиление государства, что в конечном итоге несовместимо с принципами Жалованной Грамоты 1785 года.

Интересно отметить, что на самом деле при Николае I произошло легкое смещение именно в этом направлении, хотя и не в результате сознательного намерения со стороны правительства. Это было просто неизбежным следствием того обстоятельства, что ничто не может продолжаться вечно, и уж во всяком случае не может длиться вечно переходный период. Поскольку правительство не могло или во всяком случае не осмеливалось сделать и крестьян свободными и полноправными гражданами, а тем самым окончательно укрепить в России гражданский строй, не оставалось иной возможности, как прибегать к мероприятиям, которые соответствуют сути крепостного строя. Николай, обращаясь к Государственному Совету, официально охарактеризовал крепостное право как очевидное зло. Но одновременно он заявил, что «прикасаться к нему» было бы сейчас еще большим злом. И поскольку временно отказывались от того, чтобы предоставить крестьянам свободу, не оставалось иного выхода — если вообще хотеть что-то сделать в пользу крестьян — как ограничить власть помещиков над крепостными и подчинить пользование этой властью некоему государственному контролю.

Градовский пишет, что при Николае I издано было больше указов для защиты крестьян от помещиков, чем при его предшественниках: всего 108 от 1826 до 1855 года⁸. Так например, 19 июня 1826 года и 6 сентября 1826 года министру внутренних дел направлены были две инструкции, бравшие под защиту интересы крестьян. Первая инструкция предписывала помещикам вообще «обращаться с крестьянами по-христиански и согласно законам». Предводителям дворянства ставилось в обязанность наблюдать за действиями помещиков с этой точки зрения, а при несоблюдении этой обязанности им грозили строжайшие дисциплинарные наказания. Инструкция от 6 сентября посвящена была точной регулировке этих контрольных функций. Впоследствии изданы были дальнейшие указы и законы, все направленные на то, чтобы урезать право дворян неограниченно распоряжаться крестьянами. В 1827 году помещикам запрещено было уступать своих крепостных крестьян для работы на шахтах. В 1827 и 1828 годах им запрещено было ссылать крестьян в Сибирь. В 1833 году им запретили сдавать в аренду поместья, на которых есть крепостные. В 1854 последовал запрет помещикам передавать некоторые свои права приказчикам. Все эти постановления направлены на то, чтобы ограничить власть дворян над крепостными. У всех у них одна общая черта: ограничение прав дворянства никоим образом не выливается в расширение прав крестьян. Тут лишь создается объективный порядок, которому подчиняются или которым связаны дворяне. Порядок этот имеет последствия, благоприятные для крестьян (или во всяком случае должен их иметь), однако ни один из этих законов не предоставляет крестьянам личных прав, то есть таких, которыми они могли бы пользоваться по отношению к дворянам. В полном соответствии с этим находится и то обстоятельство, что крестьяне не имеют права жалобы на хозяев. Крестьянин ничего не может предпринять против помещика, нарушающего эти законы. Против помещика, обращающегося со своими крестьянами «не по-христиански и не в согласии с законом» может действовать только предводитель дворянства и местное полицейское управление. Точное представление о том, как же обстояло дело, мы можем получить из циркуляра министерства внутренних дел от августа 1849 года: «По закону Предводители дворянства должны иметь сведения о поведении, образе жизни и состоянии дворян, а также о положении их имений и пещись о пользах дворянства и об охранении в сем сословии благоустройства и порядка. Правительствующий Сенат, по рассмотрении дела о двух уездных Предводителях дворянства, преданных по Высочайшему повелению суду с отрешением от должности за допущение одного помещика и жены его к чрезмерно жестокому обращению с крепостными людьми их, нашел, что жестокие поступки сих владельцев, а также разорение ими крестьян, которые вынуждены были питаться подаянием, доказаны по суду, что таковое злоупотребление помещичьей властью продолжалось несколько лет и что за сим самое неведение уездных Предводителей дворянства и чинов земской полиции об означенных поступках показывает уже явное нерадение в исполнении ими своих обязанностей... Правительствующий Сенат положил вышеупомянутым Предводителям сверх отрешения их от должностей сделать на основании 43 и 442 ст. Уложения о Наказаниях в присутствии суда при открытых дверях строжайший выговор, со внесением в послужные их списки, предоставив министерству внутренних дел распорядиться об ограничении прав сих дворян в отношении избрания их на будущее время в должности предводителей... Поставить в известность всех Предводителей дворянства об определенном сказанным лицам взыскании за нерадение в отправлении ими своих должностей»⁹.

В этом постановлении Сената ни слова нет о том, что крестьяне пробовали жаловаться на противозаконные действия помещика и вообще как-то защищать свои права. Крестьяне упоминаются только как предмет опеки со стороны государственных органов. Полностью отсутствует даже мысль о том, что крестьяне могли бы вообще предъявлять какие-то свои личные требования. Характерна тут еще одна черта: предводители дворянства, т. е. дворянством избранные представители цензовых интересов и хранители сословных традиций, используются правительством наподобие служащих полиции для наблюдения за другими членами того же сословия, и наказываются они теми же дисциплинарными взысканиями, как и полицейские служащие. Эта картина столь широкой бюрократизации даже внутрисословных отношений на самом деле производит подавляющее впечатление.

Николай I вовсе не собирался останавливаться на вышеупомянутых отдельных мероприятиях, направленных на ограничение власти крепостных владельцев. Он мечтал о всеобщем и совершенно новом регламентировании отношений крепостных с хозяевами. Во время царствования Николая шесть тайных комитетов занимались крестьянской проблемой. Три из них занимались только особыми проблемами крестьянского существования. Крестьянский вопрос вообще рассматривался в Комитете 6 декабря (1826), в Комитете 1839 года и в Комитете 1846 года. Комитеты эти стремились не к отмене крепостного права, а к упорядочению отношений между крестьянами и помещиками в рамках крепостного строя. Это было естественным последствием того, что правительство отклонило два решения, считая их неприемлемыми: с одной стороны, личное освобождение крестьян без передачи им земли¹⁰, с другой стороны, отобрание земли у дворян для наделения ею крестьян.

В Комитете 6 декабря¹¹ Сперанский докладывал по крестьянскому вопросу. По мнению Сперанского, надо стремиться к восстановлению настоящего крепостного права, т. е. прикреплению крестьянина не к особе помещика, а к земле, и обязательства крестьян по отношению к хозяевам изложить в форме договора¹².

В Комитете 1839 года разработка планов поручена была графу Киселеву. И он в своем проекте пытался найти какой-то выход из положения, избегая как освобождения крестьян без земли, так и необходимости отнимать землю у помещиков. По мнению Киселева, надо было по-прежнему считать землю собственностью помещиков, но тем не менее обеспечить крестьян землей. Надо обязать землевладельцев предоставлять крестьянам известные наделы, а крестьяне со своей стороны должны быть обязаны обрабатывать эти наделы и за пользование ими отдавать землевладельцам некую плату. При таком устройстве личная свобода крестьянина ограничивалась тем, что он оставался прикрепленным к земле (но уже не к хозяину), в то время как право собственности землевладельца тоже ограничивалось обязанностью давать землю крестьянам. Размеры наделов так же как и плата, которую за них будут вносить крестьяне, должны были быть определены законом.

Чрезвычайно интересны доводы Киселева против того, чтобы предоставить крестьянам наделы не только в пользование, а и в собственность. Во-первых, он считает право собственности землевладельцев священным и неприкосновенным. Но помимо этого, с чисто политической точки зрения он против обращения крестьян в свободных собственников. Ему ясно, что гражданские права и гражданская свобода представляют собой основу и для прав политических. Превращение крестьян в собственников повело бы к участию широких народных масс в управлении государством, «по праву вотчинной собственности», что «силою необузданного большинства ниспровергнет равновесие в частях государственного организма»¹³.

Указ, изданный в 1842 году на основании этого проекта Киселева, отличается значительным ослаблением первоначальных намерений. Определение размеров наделов и платы за них предоставляется крестьянам и помещикам, которые должны свободно об этом договариваться. Уже, значит, речь не идет о том, чтобы и то и другое определить и утвердить законом. Но еще важнее то обстоятельство, что помещики ни в какой мере не обязаны предоставлять крестьянам наделы. То, что возможно было в рамках старого крепостного права, теперь представляется совершенно неосуществимым. Жалованная Грамота Екатерины существует уже 50 лет, и дворянам кажется совершенно естественным право свободно распоряжаться своим имуществом. Право это незадолго до того вошло в Свод Законов и тем самым вновь было подтверждено. Но не только дворяне считали бесспорной неограниченность своего права собственности. Самодержец тоже учитывал это убеждение дворянства и признавал, что свободное право помещиков полностью распоряжаться своей собственностью никак не может быть урезано. Когда князь Голицын на заседании Государственного Совета указал на то, что если не сделать законно обязательным предоставление крестьянам наделов, все это устройство будет существовать только на бумаге, Николай I дал на это следующий многозначительный ответ: «Я, конечно, самодержавный и самовластный, но на такую меру никогда не решусь, как не решусь и на то, чтобы приказать помещикам заключать договоры, это должно быть, опять повторю, делом их доброй воли»¹⁴. На той же основе доброй воли издан был и закон об «обязанных крестьянах» от 2 апреля 1842 года. Таким образом, речь шла лишь о Высочайшей рекомендации, как и предвидел князь Голицын, практическое значение ее оказалось очень незначительным¹⁵. Императору пришлось убедиться в том, что подданные его все-таки далеко не всегда действуют согласно с его желаниями, даже в тех случаях, когда воля его им точно известна.

И после 1842 года Николай и его правительство продолжали интересоваться крестьянским вопросом. В 1846 году вновь был создан комитет для совещания о мероприятиях, считавшихся необходимым введением в дело окончательного освобождения крестьян. Комитет этот собрался лишь один раз, но во время этого единственного заседания министр внутренних дел граф Перовский изложил замечательный план¹⁶. Согласно этому плану крестьяне должны оставаться прикрепленными к земле, т. е. по-прежнему крепостными. Но они перестают быть собственностью хозяев, потому что у господ по отношению к крестьянам остаются лишь полномочия, которые Перовский называет политическими. Речь шла о том, чтобы дворяне сохранили по отношению к крестьянам прежнее положение административных и судебных органов, а также собирателей налогов, но они не должны больше называться собственниками крестьян. Крестьяне же должны быть прикреплены к земле, для того чтобы точно и вовремя выплачивать положенное государству и самим хозяевам, таким образом, обеспечивая доходы государства и существование помещика. Размеры того, что полагается платить крестьянам, должны быть установлены законом, законом же должны быть обеспечены права крестьян на движимое и недвижимое имущество. Этот план представляет собой возврат к принципам старого крепостного строя. Законом определяются нормы для распоряжения землей дворян. В принципе земля эта остается собственностью хозяина, но должна быть предоставлена в пользование крепостным крестьянам. Размеры того, что крестьянам положено платить, тоже определяются законом и договорами, которые обязательны для обеих сторон и утверждены государственной властью, что означает, что и содержание их в известной степени этой властью определяется. Таким образом, помещик превращается в государственного чиновника или собирателя налогов, которому отдается часть налогов сразу же после их получения. Отношения между крестьянином и помещиком таким образом вновь приобретают общественно-правовой характер.

В той мере, в какой государство оставляет за собой право распоряжаться землей, оно соответственно и ограничивает то же право собственника. От такого урезывания права свободного распоряжения до понятия относительности права собственности вообще остается один только шаг. И шаг этот полностью закономерен с точки зрения юридической логики. Если государство предписывает собственнику, каким образом он может и должен распоряжаться своей собственностью, оно может и наказывать в случае, если требования его не выполняются. Одним из возможных наказаний, конечно же, может явиться, и вполне естественным образом, отнятие самой собственности. И вот мы имеем обоснование условного характера собственности. Выполнение некоторого долга (а именно, долга распоряжаться определенным образом своей собственностью, согласно государственным предписаниям) по отношению к государству становится предпосылкой и условием собственности. Если собственность таким образом стала институтом условным, ничто не может помешать государству ставить и дальнейшие требования, а дальнейшие обязанности делать тоже предпосылкой и необходимым условием собственности. Такой обязанностью может быть, например, провести известное число лет на государственной службе. Таким образом, вновь восстанавливается обязующий характер повинности государственной службы, и отменяются законы от 1762 и 1785 годов в этой области. На все это можно возразить, что такое ограничение права дворян свободно распоряжаться своими имуществами так и осталось в стадии проекта. Но это верно только отчасти. В 1853 году законом было запрещено помещикам давать в аренду свои имения, если на них имеются крепостные: это прямое ограничение, путем закона, права свободно располагать своей собственностью. Кроме того, в течение многих лет возникали многочисленные проекты, один за другим, направленные на ограничение права помещиков распоряжаться своими поместьями. Если правительство и не превращало эти проекты в законы, то это происходило только потому, что император по собственным его словам не осмеливался игнорировать правовое сознание дворянства. Очевидно, однако, правительство считало такое ограничение права землевладельцев распоряжаться своими имениями в принципе возможным, несмотря на несовместимость его с принципом неприкосновенности частной собственности. Таким образом, не было гарантии, что все эти планы, допустимые с точки зрения всемогущей самодержавной власти, в какой-то момент не превратятся в действительность. Можно даже предположить, что такое развитие оказалось бы просто неизбежным, если бы не освобождение крестьян.

Как уже было упомянуто, в России немыслимо было превращение крепостных крестьян в настоящих рабов, в частную собственность хозяев. Поэтому оставалось только два пути: или надо было восстановить старый крепостной строй, а с ним и общественно-правовой характер отношений между крестьянами и дворянами, или провести в жизнь так называемое освобождение крестьян, т. е. надо было перерезать существующие связи между крестьянами и помещиками. Если бы избран был первый путь, он привел бы к утере безусловно обязательного характера государственной службы. Этот путь должен был привести и к отмене Жалованной Грамоты Екатерины. В таком случае дворянство потеряло бы гражданскую свободу, дарованную ему Жалованной Грамотой 1785 года, и тот правовой статус, на котором основывались право собственности и другие субъективные гражданские права. Если же избрать второй путь, то гражданская свобода и полное право собственности могли сохраниться, дворянин мог сохранить свой юридический статус, приведший его от крепостного строя к гражданскому. Зато ему надо было отказаться от своих прав на крепостных крестьян.

Надо сильно сомневаться в том, чтобы дворяне в середине XIX века отдавали себе отчет в сути этой альтернативы. Но можно предполагать, что сторонники освобождения среди дворян исходили из правильного сословно-социального инстинкта, который позволял им как бы предчувствовать, каковы будут для дворянства последствия продолжения крепостного права.

Выходившие на поверхность причины и поводы носили совершенно иной характер. В основном люди ссылались на эмоциональные моменты и в этом не было никакой натяжки. Для многих дворян, воспитанных в европейском духе уважения к свободе, и на самом деле было психологически непереносимо владеть крепостными и распоряжаться их судьбами. Кроме того, чем больше дворянин превращался во владельца частной собственности, и вообще в частное лицо, тем невыносимее должно было казаться ему бремя обязанностей вотчинной полиции¹⁷. Но наряду с этими сознательными двигателями вполне мог действовать и вышеупомянутый социальный инстинкт. Такое предположение представляется оправданным ввиду того, что второй из только что перечисленных осознанных моментов можно считать прямым результатом действия именно этого инстинкта. В пользу этой теории, во всяком случае, говорит то обстоятельство, что при освобождении крестьян, как мы еще увидим, почти совсем не думали о том, чтобы предоставить освобожденным крестьянам статус свободных граждан и свободных собственников, а прежде всего спешили устранить все связи между крепостными и хозяевами.

Теперь, когда прошло более ста лет с освобождения крестьян, создается впечатление, что законы от 19 февраля 1861 года главным образом направлены были на то, чтобы освободить не крестьян от господ, а наоборот, возможно скорее избавить господ от крестьян, от всех тех обязанностей, которые выпадали на долю хозяина поместья, населенного крепостными крестьянами. Хотя это и звучит парадоксально, но я очень склоняюсь к тому, чтобы считать Манифест 19 февраля в первую очередь не освобождением крестьян, а вторым освобождением дворян (первое имело место в 1762 и в 1785 году). 18 февраля 1762 года дворяне освобождены были от обязательной государственной службы. 19 февраля 1861 года они избавлены были от обязанностей общественноправового характера в отношении своих поместий. Этим я вовсе не хочу сказать, что крестьянская реформа Александра II не имела величайшего значения и для крестьян. Однако она представляет собой дальнейший шаг в направлении отмены крепостного строя прежде всего потому, что она значительно содействовала окончательному превращению дворян в частных людей и частных собственников. Именно поэтому освобождение крестьян и представляет собой мероприятие, которое нужно считать либеральным. Я объясню это еще подробнее несколько ниже.

Градовский говорит, что крепостное право было при Николае I в некоторой степени ограничено. Эти ограничения или смягчения крепостного права достигнуты были не укреплением принципов гражданского строя и их распространением на крестьянство, а наоборот, путем некоторого, хотя и частичного, возврата к доекатерининским формам крепостного строя. Создание сословия свободных граждан из массы крепостных, превращение их в независимых собственников и фермеров явилось бы глубокой революцией'. Консервативно настроенный император Николай I не был на это способен и уж во всяком случае не был к этому склонен. Основным принципом своего царствования он сделал защиту существующего. Даже в тех случаях, когда он думал о реформах, он планировал их таким образом, чтобы новое было совсем незаметным для всех смотрящих извне, т.е. для всего народа, за исключением узкого круга чиновников, непосредственно данным вопросом занимающихся. Поэтому и подготовление реформ, иногда совсем малозначительных административных мероприятий, проходило за запертыми наглухо дверями тайных комитетов, о точных заданиях и работе которых не должны были ничего знать даже члены других комитетов и служащие других ведомств. Поскольку он не мог или не хотел решиться на то, чтобы сделать крестьян свободными гражданами в подлинном смысле этого слова, Николай вынужден был искать в рамках самого крепостного права юридические средства против того зла, которое приносил этот строй, а еще больше, пожалуй, его вырождение. Уже Сперанский указывал на то, что средства эти можно найти только на том пути, который ведет обратно к подлинному крепостному праву.

Однако, будучи консерватором, Николай не хотел и нарушать привилегии, дарованные дворянству Екатериной, его гражданские права, статус дворян как частных собственников. Поэтому ограничение господской власти над крепостными, проведенное им посредством многочисленных законов и указов в пользу крестьян, удерживалось в весьма скромных размерах. Мероприятия Николая I относительно крестьянства не носили характера последовательных реформ. Правительство шло как бы наощупь от одного не слишком значительного и действенного мероприятия к другому, не отдавая себе по-настоящему отчета в подлинной сути этих мероприятий и заботясь в первую очередь о том, чтобы ничего существенного не изменить в данном положении. Не удивительно поэтому, что среди законов Николая (которым вообще свойственна, хотя и осторожная и ограниченная, но все же явная тенденция к восстановлению доекатерининского крепостного права) есть и один закон по крестьянскому вопросу, воплощающий тенденцию к расширению гражданского строя. Речь идет о законе от 3 марта 1848 года, которым разрешается и крепостным (только с позволения хозяина) приобретать себе в собственность землю. По мнению представителей тогдашней бюрократии, было бы чрезвычайно несправедливо и дальше отказывать крепостным в этом праве, поскольку, как написано в одном из официальных докладов того времени, «собственность есть после жизни самое важное земное благо»¹⁸.

Дата добавления: 2015-07-11