Читайте также:
|
Игнорирование данного типа культуры или, по крайней мере, предельно скромное
внимание, уделяемое ему в общих трудах по гражданской истории, истории культуры, истории
искусства, тем более неправомерно, что с момента распада первобытного общества и на
протяжении долгого времени он играл весьма важную роль в судьбах человечества — напомню
хотя бы такие общеизвестные факты, как кочевой быт древних евреев-скотоводов; роль скифов
в истории Евразийского континента в I тысячелетии до н. э.; роль набегов кочевников в
истории Китая; разгром кочевыми племенами, пришедшими с Востока, Римской империи;
татаро-монгольское нашествие на Русь, равно как сохраняющиеся по сей день очаги этой
культуры на севере России, в Средней Азии и Африке. «Кочевник, — как справедливо отметил
О. Сулейменов в своей интересной и острополемической книге «Аз и Я», — так и остался в
представлениях официальной науки в образе Вечного Варвара, паразитирующего у сосков
китайской, иранской и арабской цивилизаций».
Между тем известное движение науки в данном направлении все же имеет место.
Обобщающее исследование Г. Е. Маркова «Кочевники Азии» охватывает жизнь и деятельность
древних кочевников — монголов, казахов, туркменов, арабов. Б. Б. Пиотровский подчеркивал,
что если прежде под скифами понимали лишь группу племен, обитавших в степях
Причерноморья, то затем утвердилось его гораздо более широкое понимание: «Скифский мир»
есть «конгломерат разных племен, имевших экономическую и культурную общность и живших
на обширной территории» Северного Причерноморья, Приазовья, Северного Кавказа. Вошло в
научный обиход понятие «культуры скифо-сибирского типа», фиксирующее «переход
населения степей к кочевому скотоводству», как пишет М. П. Грязнов, на еще более
широких евразийских просторах. Но «скифскому миру» предшествовало вторжение в
Закавказье в VIII веке кочевых киммерийских племен, и на широких евразийских
пространствах, по заключению историка, «..ускоряется процесс разделения племен на
земледельцев и кочевников-скотоводов». А. Д. Грач сообщает, что в Туве в VIII—VI и V—III
веках до н. э. сложились две культуры кочевников «скифского типа». В VII—III веках на
большей части территории Казахстана, Киргизии, Средней Азии обитали родственные скифам,
по свидетельству античных писателей, пастушеские народы саки, кочевавшие в повозках и
разводившие табуны коней, а К. Ф. Смирнов, внимательно изучивший раннюю историю
сарматов, пришел к заключению, что «..со времени завоевания Скифии и до нашествия гуннов
сарматы представляли ведущую политическую и военную силу Северного Причерноморья».
Но и еще раньше, в III тысячелетии до н. э., в эпоху энеолита — то есть перехода от «эпохи
камня» к «эпохе металла» — на территории Средней Азии уже существовали и
земледельческие и скотоводческие племена, а первые следы скотоводства археологи находят в
еще более древние времена — на рубеже VI и V тысячелетий до н. э., в так называемой
«бадарийской» культуре, на территории Южного Египта и у обитателей Фаюмского оазиса.
Давая обобщенное описание носителей этого типа культуры, этнографы относят к ней кроме
таких древних народов, как скифы и сарматы (савроматы), многие современные
скотоводческие народы — «монголов и часть туркменов, кочевые иранские, тюркские и
арабские племена стран Передней Азии и Северной Африки. Сюда же относятся, в известной
степени, некоторые народы Восточной и Южной Африки». Так, во II тысячелетии до н. э.
племена ариев, воинов, сражавшихся на конных колесницах, вторглись в Северо-Западную
Индию и продвинулись до глубин Индостана.
Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+
(2)320 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 91
Но и этот перечень далеко не полон, ибо история Западной Европы может дополнить его
германцами, свенами, горными фракийцами, история Средней Азии — саками и массагетами,
кочевниками были обитатели Алтая и Минусинской котловины в Сибири, Забайкалья и
Якутии, история Монголии и Китая — гуннами, тунгусо-маньчжурским племенем «сянь-би»,
создателей кочевой державы жуань-жуаней, союзом кочевых племен, именовавшимся
«аланами». В «Исторических записках» китайского летописца Сэм Цяня говорится о древнем
кочевом племени «хунну» («сюнну»), у которого «нет городов, обнесен-
ных внутренними и наружными стенами, нет постоянного местожительства», которое «не
занимается обработкой полей», а «постоянно передвигается, следуя за скотом». Другой
мощный союз кочевых племен, сыгравший огромную роль в крушении Римской империи,
вошел в историю под именем «готов».
Достаточно этого простого перечня, по-видимому далеко не полного, чтобы оценить
историческое значение данного феномена — культура скотоводов-кочевников. Об этом
говорят исследовавшие ее историки, этнографы, археологи, искусствоведы: по заключению Б.
Б. Пиотровского, «скифский культурный мир был очень важным, выдающимся явлением в
истории древнего мира», в частности потому, что скифская культура стала «широким
коридором», который связал Восточную Европу с Дальним Востоком и подготовил
«знаменитый "шелковый путь", существовавший до XVI века и проходивший от восточных
берегов Средиземного моря через Иран, Среднюю Азию и Китайский Туркестан до берегов
реки Хуанхэ»; скифы создали, утверждал А. П. Смирнов, «высокую для того времени культуру,
влияние которой сказалось на огромных пространствах Восточной Европы, Западной и
Центральной Азии... Без всякого преувеличения можно сказать, что в истории цивилизации
следующее место за греками и римлянами занимают скифы и кельты. Эти народы определили
расцвет варварской Европы и наложили отпечаток на ее дальнейшее развитие».
Приходится все же признать, что необходимые выводы из существования этого типа
культуры до сих пор не сделаны в философском осмыслении истории мировой культуры —
ведь до сих пор в подавляющем большинстве ее описаний и ее стадиально-типологического
членения культура кочевников либо вообще отсутствует, либо упоминается как частный
случай историко-культурного процесса, в связи с теми или иными конкретными
обстоятельствами — например, взаимоотношениями древних греков и скифов, или ролью
скифов в истории Древней Руси, или ролью хуннов в истории Китая, или ролью кочевников в
крушении Римской империи. Между тем, при всех особенностях этноантропологических
качеств каждого кочевого народа, разновременности их активного пребывания в истории
человечества и своеобразия их исторических судеб, есть нечто инвариантное в этих судьбах и
крайне важное для понимания общего хода процесса развития человечества; игнорируя это
«нечто» или даже его недооценивая, мы не только не поймем логики данного процесса и
неизбежно соскользнем на вообще отрицающий ее наличие путь «теории локальных
цивилизаций»,
но — что с этим связано — будем лишены ориентира в нашей практической политике по
отношению к еще существующим на земле, да и в самой России, кочевникам-скотоводам.
Два опыта целостного рассмотрения кочевничества как своеобразного и явного
маргинального явления в истории человечества я считаю необходимым выделить. Первый —
это монографическое исследование Н. Н. Крадина «Кочевые общества», характерное для
общего состояния отечественной науки в это переломное для обществознания время: ученый
уже понял необходимость перейти от догматизированного в советской науке линейного
«пятизма» (то есть Марксовой схемы пяти следующих одна за другой формаций) к
Пригожинскому представлению о нелинейном ходе развития сложных систем (я уже
упоминал об этом в одной из первых лекций), но он еще сохранял убеждение в необходимости
соотносить общество кочевников с этой формационной «пятичленкой» и потратил много
усилий для доказательства того, что ни в одну из этих формаций кочевники «не вписываются»!
«Таким образом, — резюмировал он, — я выступаю за существование у кочевых народов
особой, отличной от ранее выделенных, общественно-экономической формации...». Но притом
остается неясным, как соотносится она с пятью другими, какова закономерность ее появления
и длительной жизни в истории... (Впрочем, десять лет тому назад на эти вопросы не мог
ответить и автор данных лекций — более того, он их перед собой и не ставил...) Поэтому
положительное значение книги Н. Н. Крадина состояла в том, что она показывала
необходимость освобождения исторической науки от жесткой линейной пятиформационной
схемы.
О том, что эта схема совсем уж неприменима, когда речь заходит не о социальной истории,
а об истории культуры, на том же историческом материале блестяще продемонстрировала уже
упоминавшаяся книга Г. Гачева, в которой «космос» — то есть мировоззренческие основы
культуры — кочевников рассмотрен в последовательном, тонком и остроумном сопоставлении
с «космосом» земледельческих народов, и таким образом выявлено раздвоение путей развития
Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+
(2)320 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 92
человечества в ходе распада первобытного общества; вместе с тем исследователь увидел в
культуре Ислама «совместную встречу — симбиоз и биоценоз кочевников с плоскогорий и
земледельцев с плодороднейших долин великих рек», их «взаимную друг на друга
ориентированность», которую символизирует образ кентавра, прочитываемый Г. Гачевым как
«кочевник на земледельце». Но и более того, один из оригинальных и, несомненно,
эвристически ценных аспектов его ис-
следования — обнаружение типологических связей культуры кочевников древности и
средневековья с Исламом и некоторыми культурами Нового времени, например американской,
созданной своего рода «кочевниками» — переселенцами из Европы.
Важной задачей настоящего курса, решение которой обусловлено синергетическим
подходом к истории культуры, является введение кочевников в историю мировой культуры на
тех же правах, на каких введен был в историю в XVIII веке античный полис, а в XIX —
земледельческие древневосточные империи. Речь идет, как мы вскоре убедимся, не о том,
чтобы ценностно уравнять их значение в мировой истории, а о том, чтобы понять
действительное значение каждого из трех путей развития культуры, по которым оно пошло
после распада ее исходного первобытно-синкретического состояния.
Начну же я их рассмотрение с характеристики культуры скотоводов-кочевников потому,
что из всех трех она наиболее архаична, наиболее близка к культуре первобытной — и тем
местом, которое занимает в хозяйственной практике животное, и теми следствиями, которое
это имело для политической, духовной, художественной сфер деятельности данных народов,
еще не достигших того уровня развития, который от Л. Г. Моргана до О. Шпенглера было
принято обозначать понятием «цивилизация». Речь идет, разумеется, не об использовании
домашних животных в быту и не о значении «дворовых» животных — кур, гусей, свиней,
коров и т. п. — как дополнительного источника пропитания, использование которого
зафиксировано уже в неолите, а о стадах промысловых животных, управление которыми, а
затем обмен, а затем продажа стали основой жизнедеятельности определенных племен и
остаются таковой длительное время, иногда вплоть до наших дней — от оленеводов на
Дальнем Севере до бедуинов в Африке.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав