Что и как изучает современная историография

«Историография» – сложносоставное слово, включающее в переводе с греческого «расследование» и «пишу», что в совокупности можно трактовать как «описание расследования». Это означает, что первоначально данное понятие бытовало для обозначения области знаний, связанной с процессом историописания. Создателей исторических сочинений, в связи с этим, в российской культурной традиции иногда называли историографами. Правда, это понятие закреплялось за наиболее видными представителями исторической науки и приобретало статус своеобразного официально утвержденного научного титула или звания. Историографами были объявлены Г.Ф. Миллер, М.М. Щербатов, Н.М. Карамзин. К середине XIX в. практика выдвижения официальных историографов из общей среды историков прекратилась. Знаменитый С.М. Соловьев, который мог претендовать на это звание, уже не получил его. Впоследствии историописателей стали называть просто историками, а понятие «историограф» осталось за теми, кто изучает процесс развития исторических знаний.

В современной науке понятие «историография» имеет несколько значений. Нередко его используют для обозначения в целом исторической науки как отдельной области знания. В более узком значении под историографией подразумевают совокупность литературы по определенной научной проблеме. Аналитические обзоры исторических исследований по темам различных видов сочинений – курсовых, дипломных работ, статей диссертаций, монографий и пр. – относятся к этому виду историографии. Кроме того, существует понятие «проблемная историография», под которой понимается особый тип историографических работ, нацеленных на изучение состояния и степени исследованности одного или нескольких проблемно-тематических узлов, сформировавшихся в историко-научном знании. Наконец, под историографией понимается специальная отрасль исторического знания и учебная дисциплина. Последнее значение историографии для нас особо актуально.

Возникает вопрос о научной функции, предмете и задачах историографии как отрасли знания. Обратимся к первому из названных аспектов.

Научный образ-функцию историографии можно уподобить вместилищу историко-научной памяти. Историография вбирает в себя память о развитии исторического знания и опыте творческой деятельности его носителей. Вместе с тем нельзя полагать, что историко-научная память – это некий резервуар, в котором механически соединяется интеллектуальная практика профессиональной корпорации историков, охватывающая длительные периоды культурной истории. Историографическая копилка пополняется на основе принципов избирательности и критического переосмысления научного наследия. Для каждого этапа развития исторической науки характерны свои методологические стратегии, которые становятся основой переоценки ценностей в науке. В этом смысле историографию можно рассматривать как носительницу научной рефлексии в системе исторического знания. Под научной рефлексией (от лат. reflexio – отражение) понимается критическое осмысление пути, пройденного наукой. Это та область исторического знания, которая выражает потребность ученых-историков «оглядываться назад» и оценивать (в том числе – переоценивать) научный опыт предшественников. Историографию, как знание о самом знании, можно воспринимать и в качестве особой ветви науковедения.

Может возникнуть вопрос об истоках и происхождении потребности в историко-научной рефлексии. Ответ на него следует искать как в особенностях формирования исторического знания, так и в воздействии на сам процесс историко-научного познания тенденций той или иной исторической эпохи с характерными для каждой из них мировоззренческими стандартами, идеологиями, ценностями и пр. Каждое новое поколение историков вбирает опыт предшественников, актуализируя его сквозь призму современных социокультурных задач и методологий науки. Необходимость в усвоении этого опыта на самом прагматическом уровне определяется хотя бы тем, чтобы не «открывать велосипед». Более сложный теоретико-методологический уровень диктует потребность избирательного подхода для сохранения в современном знании как конкретно-исторического багажа, так и стратегий познавательного процесса, выработанных предшественниками.

Перед новыми поколениями ученых жизнь и наука ставят новые проблемы, что заставляет не просто принимать старые версии, взгляды, концептуальные положения, методы исследования и т.д., но адаптировать их к современности. Этот процесс выливается в разработку новых методологий, проблематики, углов зрения на историю, приводит к смене научного инструментария ученых. Время от времени происходит то, что принято сегодня определять как смена познавательной парадигмы[8]. Процесс выработки нового знания о прошлом в эпоху современности вовлекает в общий круг деятельности не только профессиональных историков, но и представителей смежных областей: социологов, философов, психологов, науковедов, представителей филологических, лингвистических и других гуманитарных дисциплин. Формируется междисциплинарная основа исторического знания.

В результате складываются условия для реализации многофункциональности историографии. Из сказанного выше следует, что в системе исторических наук она, в первую очередь, выполняет рефлексивную функцию. В общем научном пространстве – создает условия для междисциплинарных исследований, содействуя выработке целостного взгляда на прошлое. Кроме того, историография играет прогностическую роль в исторической науке: определяя степень и характер изученности прошлого (имеются в виду и эмпирический, и теоретический, и проблемно-концептуальный аспекты), она намечает линии и горизонты дальнейшего познавательного процесса.

Следует особо сказать и о культурной функции историографии. Уже на рубеже XIX-XX вв. вполне осознавалось, что объекты внимания историографии (труды и деятельность историков, в первую очередь) – это явления культуры, с одной стороны, концентрированно выражающие характер индивидуального и общественного сознания своего времени, с другой – оказывающие воздействие на процессы самоидентификации личности и социума в целом. Не случайно известный историографический труд М.О. Кояловича имел название «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям» (курсив мой – Н.А.). В этой же связи нельзя не отметить наблюдения-выводы Г.В. Вернадского в его «Русской историографии», появившиеся в ходе историографического анализа научной и преподавательской деятельности В.О. Ключевского и С.Ф. Платонова. «Лекции» Платонова и «Курс» Ключевского Вернадский назвал «двумя столпами русской историографии», на основе которых «воспитывалось русское общество» и «создавалось русское общественное мнение»[9]. Хорошо известна позиция А.С. Лаппо-Данилевского, который воспринимал предмет истории как «науку о культуре» и рассматривал, соответственно, историографию как область культуры, тесно связанную не только с собственно научными идеями, но и с разнообразными проблемами «жизни»[10].

Важную роль историографии в современной науке следует связывать и с постоянно происходящими процессами самоидентификации ученого-историка. Велико значение историографических исследований, обращенных, например, к изучению проблем формирования истории как дисциплины, процессов профессионализации исторического знания, формирования и функционирования научно-исторических сообществ. Эти аспекты признаются актуальными, поскольку позволяют современному историку адекватно отреагировать на собственный научный выбор, решить проблемы профессиональной идентичности и найти свое место в современной корпорации историков[11]. Другими словами, опыт предшественников дает возможность новым поколениям историков выработать стратегии самоопределения в науке, что особенно важно для современного периода, который характеризуется сосуществованием в едином научном пространстве историков различных методологических ориентаций. В этой связи Г.И. Зверева, например, выделяет в историко-научной среде «академических историков» и «новаторов-антиобъективистов»[12], как оппозиционных по отношению друг к другу групп профессионалов. Современную ситуацию в исторической науке нельзя не рассматривать как выражение интеллектуального поиска, со свойственными переломным эпохам кризисами в культуре и науке. Это вызывает повышенную потребность в переосмыслении правил и норм научной практики, выработанных исторической наукой в предшествующее время и одновременно требует сохранения и передачи исторического знания[13].

Интерес к фигуре и личности историка в историографии нельзя, конечно, назвать новым. Уже в дореволюционной научной традиции сформировался опыт изучения истории науки по биографическому принципу. В стиле персональной историографии создавались первые крупные историографические исследования С.М. Соловьева (например, «Писатели русской истории», 1855), К.Н. Бестужева-Рюмина (например, «Биографии и характеристики», 1882). Биографический подход, к которому и поныне нередко обращаются историографы, не совпадает, однако, с задачами современной антропологической историографии. Уже последователи Соловьева, Бестужева-Рюмина, усложняя и развивая потенциал новой в то время дисциплинарной области на основе постановки проблемы ее научной эффективности, существенно пересмотрели способы подачи историографического материала. Причина этого пересмотра проистекала из новых представлений о предметном пространстве и задачах историографии.

В историографических лекциях и трудах таких историографов, как М.О. Коялович (1884), В.О. Ключевский (1880-е гг.), П.Н. Милюков (1897), В.С. Иконников (вторая половина-конец XIX в.), А.С. Лаппо-Данилевский (начало XX в.) и др.[14] предстает иная историографическая стратегия, ориентированная на создание цельного образа исторической науки. Идеал историографических исследований в это время сопрягается с изучением теоретико-методологического инструментария и исследовательской лаборатории историков, что заставляет по-новому структурировать историографический материал и формировать иной нарратив историографических исследований. Фигура историка с его научной биографией, будучи погруженной в атмосферу институциональных и социальных процессов в обществе и науке, приобретает контекстуальный характер. Научное пространство исторической науки воспринимается как диверсификационное по своей структуре. Научная индивидуальность историка приобретает актуальность с учетом его принадлежности к тому или иному научному направлению или научной школе.

На рубеже последних веков область исторических знаний в России переживает новый виток развития, для которого характерен антропологический поворот во всех дисциплинах, из которых складывается историческое знание. Концентрация внимания на судьбе человека, роли стихийного, уникального в истории, изучении внутреннего мира личности, духовных и интеллектуальных основ проявления его деятельности и пр. явились результатом мощного процесса обновления, охватившего широкое социокультурное пространство современной России и адекватно переживаемого исторической наукой. Он затронул мировоззренческие пласты сознания историка и его теоретико-методологический инструментарий. Для значительной части современных историков изменились представления о смысле и способах познания прошлого. Следствием вызова времени явились процессы концептуальных переосмыслений как собственно истории в ее конкретно-фактическом выражении, так и опыта ее изучения. Историко-научное наследие, являясь объектом специальной области исторической науки – историографии – подверглось системе переоценок и новых интерпретаций.

Кроме традиционного интереса к концепции историка, длительное время рассматривающейся в отечественной науке XX века в качестве приоритетного объекта историографического анализа, историографическая область знания последних десятилетий открыла более широкие горизонты для изучения многогранного опыта творческой жизни историков предшествующих поколений. Для глубокого погружения в творческий процесс и создания цельных образов науки и историка[15] историограф обращается к изучению характера и особенностей культуры, в рамках которой историк занимался историописанием: ведь ясно, что наука может существовать, а ученый мыслить только с помощью категорий, возникших в границах данной культурной традиции. Для современного историографа историк выступает как творческая личность, на произведения которого оказывают воздействие не только идейно-политические процессы, переживаемые в обществе, но и индивидуальный склад психики, эстетические вкусы, культурные запросы, моральные императивы, личный жизненный опыт.

Историограф пытается реконструировать весь процесс творческой деятельности историка – от возникновения замысла научного произведения до его завершения. Кроме того, актуальность приобретают вопросы о судьбе созданных исторических трудов, а именно: отношение к ним современников и последующих поколений историков и культурного сообщества. Историк, как объект исследования, воспринимается, к тому же, как член социума, выполняющего в нем различные роли. Социальная функция историка, а также система его мировоззренческих и экзистенциальных установок, несомненно, оказывают воздействие на его научные воззрения и результаты творческой деятельности. В рамках профессиональной корпорации ученых историк интересен в контексте научных коммуникаций, что инициирует создание историографических исследований, нацеленных на изучение различных проблем истории научных школ и сообществ, в культурном пространстве которых ученый преимущественно проживает свои годы, осуществляет свою деятельность, вступая в систему разнообразных взаимоотношений с коллегами. Таким образом, задачи современной историографии определяются ракурсом, который можно обозначить как «жизнь в науке». Не случайно в среде историографов получило распространение такое специфическое понятие как «историографический быт», концентрирующее в себе социокультурный и коммуникационный опыт историка (см. об этом – далее).

2. Представления об объекте и предметном пространстве историографии. Понятие «историографический источник»

Само собой разумеется, что историческая наука существует и развивается на основе научной деятельности особого разряда ученых – историков. Поэтому главным объектом внимания историографии является деятельность историка, который в процессе своей творческой деятельности вырабатывает историческое знание. Результаты этой деятельности, выраженные системой его интерпретаций прошлого и зафиксированные в научных произведениях – монографиях, диссертациях, статьях, отзывах, рецензиях и др. следует рассматривать как важнейшую, хотя не единственную, разновидность историографических источников. Именно этот комплекс научного наследия, раскрывающий систему концептуальных представлений и методологических оснований научных трудов историков, имел в виду В.О. Ключевский, когда в некрологе, посвященном С.М. Соловьеву, резюмировал: «В жизни ученого и писателя главные биографические факты – книги, важнейшие события – мысли»[16]. В современной историографии круг историографических источников включает и любую другую фиксированную информацию, позволяющую реконструировать процесс развития исторической науки. Это и комплекс источников личного происхождения (воспоминаний, переписки, дневников и др.), принадлежащих как перу историков, так и наблюдательных современников, и делопроизводственная документация, раскрывающая деятельность учреждений и сообществ историко-научного профиля, и периодическая печать, так или иначе свидетельствующая о различных сторонах деятельности историков, и источники визуального происхождения, и пр. Этот и подобный им источниковый комплекс дает возможность реконструировать не менее важные явления науки: процессы выработки научного знания, творческую лабораторию историков, коммуникативную сеть и модели научного и личностного общения, без чего трудно представить научную повседневность сообщества историков. Можно резюмировать, что любой исторический источник, несущий информацию о развитии исторической науки в историографической познавательной практике воспринимается и используется в качестве историографического источника.

Обсуждая тему, что изучает современная историография, нельзя не подчеркнуть новые акценты, которые расставляются при ответе на этот вопрос. Поскольку, как отмечалось, историографы долгое время сосредоточивали свое внимание на концептуальных версиях историков, что формировало сциентистский (от лат.:scientia – знание, наука) образ историографии, постольку такой подход ограничивал реализацию задач историографии как научной сферы, ориентированной на описание истории исторической науки в контексте не только научного, но и широкого культурного пространства. Выдвигаемые при этом требования глубокого аналитического погружения историографа в концептуальные построения историков, которые бы учитывали теоретико-мировоззренческие настроения историка, источниковедческое и методологическое обеспечение исследования, часто не сопрягались с их реализацией в исследовательской практике. Сохраняющаяся еще традиция сосредоточения внимания на вышеуказанном аспекте нередко порождает «библиографический» стиль историографических описаний, что нередко можно наблюдать в работах, написанных в жанрах проблемной историографии или историографического обзора. Это может рассматриваться как недостаток указанного подхода, что вызывает необходимость обновления теоретико-методологического инструментария историографической науки.

Стремление выработать иные методологические стратегии историографии с целью понять место историографии в науке, культуре, в жизни общества и человека постепенно развернуло внимание ученых к понятию «историческая память». По мнению современных историков-историографов, отмеченный поворот в представлениях об объекте историографического исследования определен иным, чем прежде, пониманием «историчности». А.В. Антощенко и Т.Н. Жуковская, в русле современной познавательной парадигмы подчеркивают, что историчность следует воспринимать в качестве «антропологической универсалии, характеризующей память как атрибут человека». При таком подходе, опирающемся на идеи немецкого ученого Й. Рюзена, историческая память лежит в основе ориентаций человека, социальных групп и обществ в их жизненном пространстве: «История выступает как средство формирования ценностного отношения к прошлому путем придания ему смысла»[17].

Историческая память является в свою очередь основой исторического сознания, которое формируется на основе жизненных практик, собственного исторического опыта поколенных культур, а также представлений о прошлом, транслируемых из области интеллектуальной культуры в общественную среду. Очевидно, что образы прошлого создаются не только усилиями профессиональной корпорации историков и/или, творчеством художников (писателей, композиторов, живописцев и др.), но и мироощущениями любого человека, склонного к историческим рефлексиям. Следовательно, историческая память и историческое сознание соединяют историческую науку с общим культурным процессом, определяя ее место в контексте культуры. Этим и объясняется повышенный интерес современной историографии к проблемам культурных коммуникаций, который задает новый угол зрения историографу. Его интересует функционирование как самого историко-научного сообщества, так и его связь с «внешним» – социокультурным миром. Интерпретируя исследования западных ученых (Я. Ассмана, Ф. Анкерсмита, П. Нора, Й. Рюзена М. Хальбвакса и др.) по проблеме соотношения истории и памяти, Ю.Ю. Хмелевская, отмечает, что в системе междисциплинарных исследований формируется интерес к феномену памяти как результату социальной идентификации. «…Постепенно стало складываться представление об истории как о проекте, нацеленном не столько на изучение и понимание прошлого, сколько на историзацию памяти – способ придания легитимности социальному опыту, включая опыт самих историков, показателем чего является нынешний интерес к профессиональным историческим сообществам и школам, историографической репрезентации именно как к культурному наследию»[18].

Таким образом, можно заключить, что объект историографии представляет сложную и подвижную конфигурацию в связи с меняющимися представлениями о том, что изучает данная область знания. Очевидно, что в поле зрения остается историк, как носитель профессионального исторического знания, но он оказывается в плотном окружении профессионально-корпоративных и общих социокультурных традиций, оказывающих воздействие, как на творческий процесс выработки исторического знания, так и на формирование общественного сознания и коллективной памяти социума о прошлом. Поэтому, при широком подходе, объектом внимания историографа выступает и творческая деятельность представителей исторической науки, и социокультурные рефлексии в область историографии. Такое понимание объекта обеспечивает важнейшую коммуникацию науки и социальной среды, во имя которой наука и существует.

Если под объектом понимать то, что подвергается изучению, то предметом конкретного исследования или целой области знаний являются признаки, качества, характеристики изучаемого объекта. Ясно, что объект обладает совокупностью признаков и качеств, их обозначение порой требует использования пространных формулировок. А если учесть, что процесс познания постоянно раздвигает границы изучаемого явления, и ученый может открывать его новые качества, не попадавшие ранее в поле зрения науки, то можно заключить, что предмет любой научной области, в том числе историографии, не является вечной константой. Очертания его конфигурации и пределы границ имеют тенденцию к расширению, новому смысловому наполнению и изменению сущностных характеристик. Не случайно, в лексиконе историков и историографов все чаще используется понятие «предметное поле/пространство науки». С понятием «предмета» интересующей нас научной дисциплины тесно связано представление об историографическом факте. Однако этот сюжет требует специального разговора, который целесообразно разместить после завершения полной характеристики предмета историографии.

Представление о широких границах предметного поля историографии фиксирует не только многогранность и многомерность изучаемого, но и возможность исследования исторических (и историографических) феноменов и процессов с позиций междисциплинарного подхода.

Современный взгляд на предмет историографии обусловлен не только фактором его перманентной изменчивости, но и сложной природой всего комплекса социокультурных явлений, связанных с развитием исторического знания. Поскольку в центре внимания историографа оказывается человек – личность творца исторического знания – то далеко не последнюю роль в этом комплексе играют часто не предсказуемые поведенческие стратегии личности и социума. Субъективный фактор в истории науки все больше привлекает внимание ученых, так как индивидуальное творчество в мире науки, персональная судьба историка и его наследия, характер межличностных отношений позволяют развернуть взгляд историографа в глубины творческого процесса. В этой связи историк не может обойтись без арсенала методик наук о человеке – личностной психологии, культурной антропологии, персональной истории и других областей знаний и субдисциплин.

Предметное поле историографии находится в постоянном движении в сторону расширения, видоизменения его границ и очертаний, в силу меняющихся представлений о смысле и научном инструментарии данной научной области. Ситуация побуждает историографов к обновлению своего понимания предмета историографии[19].

Поиски определения предмета историографии в отечественной науке обозначились еще во второй половине XIX-начале XX века (В.О. Ключевский, М.О. Коялович, В.С. Иконников, П.Н. Милюков, А.С. Лаппо-Данилевский).[20]

В советской историографии проблема интенсивно обсуждалась до 1970-80-х годов.[21] Правда, исследование проблемы предметных границ и дисциплинарного смысла историографии велось в отрыве от методологического опыта зарубежной историографии.

Обратимся к некоторым итогам обсуждения проблемы, актуально звучавшей в советской науке второй половины XX века. Первые попытки определения предмета историографии связаны с разработкой крупного издательского проекта, инициированного сектором историографии при Институте истории АН. В 1955 г. сектор опубликовал первый том «Очерков истории исторической науки»[22], вышедший под редакцией М.Н. Тихомирова. В предисловии содержалось пространно изложенное определение предмета историографии, базировавшееся на идейных основаниях марксистского подхода. В этом томе «Очерков» в предметном поле историографии очерчивалась «прогрессивная» историческая мысль в ее революционно-демократическом и марксистском выражении.

От идеи исторической мысли, как предмета науки, уже со второй половины XX в. стало формироваться представление о более сложных и обширных его очертаниях. Еще Н.Л. Рубинштейн (1941)[23], потом Л.В. Черепнин (1957), затем М.В. Нечкина (1965) и А.М. Сахаров (1977) стали формировать образ историографии как истории исторической науки. Интересы историографов постепенно стали уходить от явно идеологизированной задачи, связанной с узким подходом к пониманию пространства «исторической мысли», как выражения исторических взглядов, идей и пр. так называемых «прогрессивных» деятелей. Внимание историографов стало сосредоточиваться на области профессионального исторического знания. При этом уже тогда сформировалось представление о сложном характере содержания предметного поля историографии и его изменчивости[24]. Но среди всех элементов его составлявших – источниковая база, проблематика, мировоззренческие позиции, методология, институциональные основания науки – главным признавалась концепция историка. Отражая характерный сциентистский подход советской науки, известный в те годы историограф А.М. Сахаров подчеркивал: «Концепция… – ведущий фактор в истории науки, ибо именно в осмыслении исторических процессов и явлений, в раскрытии их закономерностей заключается задача научного познания истории».[25] С позиций современной науки подобный подход сужает задачи историографии, поскольку ограничивает поле зрения историографа анализом уже полученного знания, лишает образ науки целостности, оставляет в тени или вовсе игнорирует (что было в практике историографических исследований) процесс выработки знания в сложном переплетении коммуникативных отношений. Совершенно ясно, к тому же, что появление концепции, при всей ее актуальности для историографии как некоего конечного (но не единственного) результата научного творчества, было бы невозможно без остальных элементов деятельности историка, также входящих в границы предмета историографии. Концептуальное выражение взглядов историка сохраняет и в современный период значение важного компонента историографического изучения, но оно встраивается в сложные процессы парадигмальных «поворотов», которые переживает историческое познание, методологически ориентированное в поисках новых границ и очертаний своего предмета к междисциплинарному синтезу.

Параллельно выше обозначенному пониманию предмета историографии во второй половине XX века в отечественной науке складывалась еще одна тенденция формирования целевых установок в представлениях о нем.

В серии исследований 1960-х гг., обсуждавших структуру учебного курса историографии, периодизацию истории исторической науки и другие проблемы, возникла мысль (в работах Л.В. Черепнина, А.Л.Шапиро, С.О. Шмидта и др.) о том, что историограф должен представлять свой предмет как историю исторических знаний. Тонкий нюанс отличия от предыдущего определения состоял в новаторском призыве расширить диапазон предметного пространства историографии в результате обращения к социокультурным практикам восприятия исторического знания. Особенно интересны идеи С.О. Шмидта, и сегодня звучащие актуально. Он считал, что в предмет историографии входит не только процесс создания исторических сочинений, но и история распространения и проникновения исторических знаний в социальную среду. «Уровень развития исторической науки определяется не только числом историков и исторических работ, но и числом читателей и слушателей, не только накоплением исторических знаний, но и интересом общества к их восприятию», – писал ученый[26]. Такого рода подход не остался не замеченным. Появились даже попытки реализовать его в практике историографических или близких по жанру исследований[27], но широкого распространения и теоретического развития из-за своей новизны и догматизма марксистской науки, оторванной от опыта мировой научной практики, он не получил в свое время.

Отечественная наука того периода ограничилась пониманием предмета и общего содержания историографии как истории исторической науки. В современной историографии подобное ее понимание сохраняется, но предметное пространство наполняется новыми содержанием, смыслом, акцентами, а также иными пропорциями соотношения его основных элементов. Характеристике основных тенденций этого процесса посвящены следующие разделы.

Дата добавления: 2015-07-11