Германская историография: неоранкеанство и упадок позитивизма

Империализм и немецкая историческая наука. Конец XIX в. ознаменован оконча­нием «мирного» периода развития капита­лизма и вступлением его в новую, импе­риалистическую стадию. В начале XX в. в Германии были монополизированы важ­нейшие отрасли промышленности. Нача­лось сращивание немецких банков с про­мышленными картелями и формирование на этой основе финансовой олигархии.

Ранее, чем в других странах, в Герма­нии стали проявляться государственно-монополистические тенденции. Уже в нача­ле XX в. железные дороги и 40 % угольных залежей принадлежали государству, поэ­тому оно само выступало в роли предпри­нимателя и тесно сотрудничало с моно­полиями. В итоге быстрого экономического развития Германия стала второй промыш­ленной державой мира после США. Она стремилась расширить сферы влияния и захватить новые колонии. Но мир уже был поделен между старыми европейскими державами, и осуществить это можно было только путем его передела, что и предопре­делило особую агрессивность германского империализма.

Обострение противоречий капиталисти­ческой экономики, усиление классовой борьбы, замена свободной конкуренции господством монополистического капита­ла — все это вызывало серьезные сдвиги в буржуазной идеологии. В Германии эти общие для мирового империализма про­цессы развивались при наличии все еще нерешенных задач буржуазного развития, поскольку господствующее положение у руля власти занимало прусское юнкерство.

Оптимизм буржуазных исторических концепций, который начал улетучиваться

уже после 1848 г., к началу XX в. у наибо­лее дальновидных и проницательных мыс­лителей уступает место чувству глубокой тревоги. Ощущение социального кризиса буржуазного общества ярко и образно вы­разил философ Ф. Ницше: «Распадение, следовательно, неопределенность свойст­венны этому времени: нет ничего, что бы стояло на ногах крепко, с суровой верой в себя; живут для завтрашнего дня, ибо послезавтра сомнительно. Все на нашем пути скользко и опасно, и при этом лед, который нас еще держит, стал таким тон­ким; все мы чувствуем теплое и грозя­щее дыхание оттепели — там, где мы ступаем, скоро будет нельзя пройти ни­кому!»¹.

В германской исторической науке резко усилился такой подход к историческому процессу, при котором усиленным напад­кам подвергалась идея объективной зако­номерности. Обострившийся с начала XX в. интерес к соотношению и специфике есте­ственных и гуманитарных наук был связан с разрывом между точными методами есте­ствознания и традиционными методами общественных наук. Поэтому среди исто­риков усилилось убеждение, особенно в связи с явным кризисом позитивизма, что человеческое общество невозможно изу­чать точными методами, подобными мето­дам естествознания. Усиление антипози­тивистской ориентации, уходившей своими корнями в идеалистический историзм ро­мантиков, особенно проявилось в Герма­нии в ходе методологической дискуссии 90-х годов.

Теоретические поиски выявили проти­воречия и в самом развитии исторической науки. Значительный прогресс в накопле­нии исторических знаний, дальнейшая дифференциация областей исследования, обнаружение все новых фактов, которые не поддавались обобщению на базе тради­ционных методов, приводили к сомнению в способности историков дать достоверное и объективное научное знание.

В немецких университетах царили кон­серватизм и конформизм. Этому способ­ствовало и то, что профессора принадлежали к наиболее высокооплачиваемой про­слойке университетской интеллигенции и резко противились планам социальных ре­форм и демократизации образования, большинство из них одобрило принятый в 1898 г. в Пруссии закон о запрещении социал-демократам преподавать в универ­ситетах империи.

В 21 немецком университете на фило­софских факультетах существовали само­стоятельные исторические семинары, обыч­но имевшие отделения по древней, сред­невековой и новой истории. В некоторых университетах при семинарах были созда­ны также специальные отделения социаль­ной истории или отделения истории куль­туры.

Возросло количество исторической пе­риодики. С 1898 г. начал издаваться весь­ма широкий по охвату проблем «Истори­ческий квартальник» («Historisches Vierteljahrschrнft»), с 1903 г.— «Квартальник социально-экономической истории» («Vier­teljahresschrift fur Sozial- und Wirtschafts­geschichte»). Продолжало расширяться издание источников по традиционнoй сред­невековой тематике, больше стало изда­ваться материалов по истории нового вре­мени, наиболее значительными серийными публикациями которых являлись исследо­вания и документы по истории Пруссии — «Acta Borussica» и «Политическая коррес­понденция Фридриха II».

В этот период были опубликованы важ­ные источники по истории революции 1848—1849 гг., среди них — переписка прусского короля Фридриха Вильгельма IV с лидером либералов Л. Кампгаузеноу (1906), трехтомное издание бумаг из архи­ва самого Кампгаузена (1915), были выяв­лены и описаны основные архивные фонды, появилось множество многотомных библи­ографий исторических публикаций. Из ис­точников по второй половине XIX в. наибо­лее интересной была публикация четыр­надцати томов речей и выступлений Бис­марка.

Шаг вперед был сделан в организации исторической науки. В апреле 1895 г. на третьем съезде немецких историков во Франкфурте-на-Майне была создана об­щегерманская организация — Союз не­мецких историков. Еще двумя годами ра­нее в Мюнхене состоялась первая встреча,

¹ Ницше Ф. Поли. собр. соч. М.. 1910. Т. 9. С. 43.

поводом к которой послужили проекты реформы преподавания истории. Инициатором реформы выступил сам кайзер Виль­гельм, потребовавший «энергичного противодействия распространению социали­стических и коммунистических идей»². Выступление императора означало откры­тое требование превратить историю в ору­дие политики и пропаганды, что вызвало протест южногерманских либеральных ученых, решивших организовать истори­ков для борьбы за сохранив традиционной автономии университетов. Видную роль среди инициаторов встречи играл мюн­хенский профессор Людвиг Квидде (1858—1941). Годом позднее прогремела на всю Германию его знаменитая сатира на стиль правления неуравновешенного кайзера «Калигула», за которую он был подвергнут подлинному остракизму со стороны большинства немецких историков.

Либерально-антипрусский характер первых съездов, в которых почти не участ­вовали берлинцы, был очевиден. Но уже тогда в деятельности Союза проявилась тенденция, постепенно выдвинувшая на первый план идею «великогерманской культурной общности» как выражение экс­пансионистских планов немецкого импе­риализма. Съезды Союза историков (всего до первой мировой войны их состоялось тринадцать) постепенно утратили полеми­ческий характер, на них стали преобладать бесцветные и сугубо академические докла­ды, интересные только узкому кругу спе­циалистов.

В то же время страсбургский съезд 1909 г. и венский съезд 1913 г. имели демонстративно политический характер. Первый, который проходил в отторгнутом у Франции Страсбурге, прославлял «не­мецкий национальный героизм» и военное могущество Германии. Второй, получив­ший в прессе название «великогерманского», символизировал нерушимость австро-германского союза. Доклады вен­ского съезда пестрели антианглийскими и особенно антиславянскими выпадами и ратовали за усиление военной мощи

Австрии и Германии. Начавшись с либе­рального протеста против государствен­ного вмешательства в науку и препода­вание, за двадцать лет съезды историков кайзеровской Германии (в Союз входили также австрийские и немецкоязычные швейцарские историки) превратились в на­ционалистически-конформистские собра­ния, участники которых стремились прежде всего подчеркнуть «национально-патрио­тический» долг ученых перед фатерландом.

Пангерманская историография. В осно­ве пангерманской идеологии лежали соци­альный дарвинизм, геополитика и расовая теория. На этих трех китах покоилась и пангерманская историография, представи­телями которой выступали публицисты, лица свободных профессий, учителя гимна­зий. Но решающее влияние имели масти­тые университетские профессора — члены Пангерманского союза Д. Шефер, Г. фон Белов и др. Они идеализировали историю германской нации, апологетизировали Гогенцоллернов и пруссачество, выступали не только против рабочего движения и марксизма, но и против либерально-буржу­азной идеологии, позитивистского и социо­логического подхода к истории. В центре их интересов находилось государство силы, а сами их исследования отличались явным креном в сторону политико-дипломати­ческой истории. Пангерманские профес­сора вырабатывали принципиальные тео­ретические основы исторической концеп­ции, которую затем в огрубленной и дос­тупной форме рьяно пропагандировали публицисты и журналисты.

Георг фон Белов (1858—1927) происхо­дил из восточнопрусского юнкерства, в 33 года он — профессор Мюнстерского уни­верситета. С 1905 г. он работал во Фрейбурге, где стал одним из ведущих специа­листов по социально-экономической и пра­вовой истории средневековья. Главное со­держание исторического процесса для Бе­лова составляли уникальные и неповтори­мые явления, поэтому он был наиболее активным противником концепции Лампрехта и экономизма Шмоллера.

Белов всегда придерживался концеп­ции примата государства над обществом и политики над экономикой. Идеи про­гресса и исторической закономерности являлись для него не более чем «нелепыми

² Verhandlungen uber Fragen des huheren Unterrichts. Berlin, 1891. S. 71—72.

предрассудками». Исходя из этого, Белов понимал феодализм как чисто полити­ческое явление, сущностью которого явля­лись «отчуждение верховной власти и са­мостоятельность местных властей». Реши­тельно выступал он и против периодизации истории по экономическому принципу, причем правильно отмечал, что системы Бюхера, Хильдебранда и Шмоллера стра­дают схематичностью и выделяют различ­ные экономические типы не по главным экономическим особенностям, а по внешне­му показателю — характеру обмена. Но из этой во многом справедливой критики Белов делал неправомерный принципи­альный вывод о невозможности основан­ной на экономических критериях периоди­зации вообще.

Самым авторитетным пангерманским историком являлся Дитрих Шефер (1845— 1929), книги которого «Всемирная история нового времени» (1907) и «Немецкая ис­тория» (1910) вместе с «Немецкой исто­рией» председателя Пангерманского союза Г. Класа явились классическими образ­цами и квинтэссенцией пангерманской историографии.

В отличие от Белова Шефер происходил из пролетарских слоев, его отец был бре-менским портовым рабочим. Шефер был общепризнан как видный ученик Трейчке и продолжатель его идейно-политического наследия. Он активно выступал за строи­тельство военно-морского флота, видя в этом главное орудие успешной борьбы против Великобритании. Будучи самым крупным немецким специалистом по истории Скандинавии и Ганзы, Шефер ис­пользовал свои богатые познания в мор­ской истории для настойчивой пропаган­ды в пользу флота и прочел для этого цикл популярных лекций, выпущенных от­дельным изданием под заглавием «Герма­ния, на моря!» (1897). Шефер подчерки­вал, что растущая немецкая внешняя тор­говля нуждается в защите сильного воен­ного флота, из-за отсутствия которого в свое время и произошло резкое ослабление Ганзейского союза. Лихорадочная дея­тельность Шефера в баденском отделении Флотского союза принесла ему заслужен­ное прозвище «флотский Шефер» (игра слов: Шефер означает по-немецки «па­стух»).

В 1903 г. военно-морское ведомство по инициативе адмирала Тирпица сочло необ­ходимым выпустить популярную всемир­ную историю и обратилось к Шеферу с предложением написать такую книгу. Фор­мально Шефер отказался от прямо служеб­ного заказа, но через четыре года опубли­ковал «Всемирную историю» именно в же­лаемом военщиной духе. То же самое про­изошло и в 1907 г., когда Пангерманский союз предложил Шеферу создать популяр­ную немецкую историю. Книги пользова­лись большим успехом: так до войны «Все­мирная история» вышла шестью издания­ми, «Немецкая история» — четырьмя. В них автор категорически выступал про­тив выдвижения на первый план экономи­ческих или социально-политических явле­ний. Он считал, что история является прежде всего политической наукой, задача которой помочь утверждению Германской империи на мировой арене в качестве силь­нейшей ведущей державы. В центре не­мецкой истории для Шефера находилась Пруссия, а в центре всемирной — Герма­ния. Превознося национальное объедине­ние Германии как выполнение историче­ской миссии Пруссии, Шефер высказы­вал многочисленные откровенно анти­французские и антиавстрийские положе­ния.

Обе книги были крайне реакционными по своему духу. Шефер утверждал, что ре­волюция 1848 г. не только не принесла никакой пользы, но, напротив, явилась таким пагубным этапом немецкой истории, что отрицательные последствия этого ска­зываются и в начале XX в. Гонку вооруже­ний Шефер оправдывал геополитическими мотивами, утверждая, что Германия окру­жена со всех сторон врагами и должна непрестанно вооружаться для самосохра­нения и самоутверждения. С этим был свя­зан и его вывод о необходимости сохране­ния единства немецкой нации. Шефер, хотя и был ярым противником социал-демокра­тии, все-таки выступал против планов при­нятия нового «исключительного закона», так как опасался в этом случае нарастания социальных противоречий. Он считал, что рабочих также следует заинтересовать в дальнейшем существовании сильной Гер­манской империи и в приобретении новых заморских колоний.

Произведения г. Класа «Немецкая ис­тория» (1909) и «Если бы я был кайзером» (1912), опубликованные под псевдонима­ми, были пропитаны открыто расистским духом, ядом антисемитизма и антидемо­кратизма. Клас требовал развертывания экспансии на Восток, ратовал за устано­вление в Германии диктаторского режима, за отмену всеобщего избирательного пра­ва, принятие нового исключительного за­кона против социал-демократической пар­тии, высылку ее руководителей и депу­татов в рейхстаге за границу, запрещение всей оппозиционной печати.

Книги Класа, проникнутые ненавистью к другим народам, требующие широких территориальных приобретений в Европе и создания обширной колониальной импе­рии, являлись по сути дела изложением официальной программы Пангерманского союза.

Консервативное направление. В конце XIX в, в немецкой исторической науке на ведущее место выдвинулось неоранкеан-ство, сменившее откровенно политическую и тенденциозную малогерманскую школу. Неоранкеанство в теоретико-методологи­ческом плане было едино, но в полити­ческом аспекте делилось на два направле­ния: консервативное и умеренно-либераль­ное.

Ведущими представителями консерва­тивного направления неоранкеанцев были Макс Ленц (1850—1932), Эрих Маркс (1861 — 1938), Феликс Рахфаль (1867— 1925).

В теоретико-методологическом отноше­нии неоранкеанцев объединял идеал объ­ективности исторического познания, апо­столом которого представал Ранке. Кри­терием объективности для них выступала беспристрастность в рассмотрении прош­лого, что могло быть достигнуто только путем чисто эмпирического исследования на основе первоисточников. Но и неоран-кеанцы понимали явную утопичность тре­бования абсолютно беспристрастного под­хода к истории, поэтому рассматривали объективность как желаемый, но практи­чески никогда полностью не осуществимый идеал.

В центре концепции консервативных неоранкеанцев находилось государство как индивидуальное неповторимое явление

истории. В обстановке нарастания межим­периалистических противоречий они усили­ли высказанную Ранке идею примата внешней политики над внутренней и утвер­ждали, что весь ход мировой истории опре­деляется неизбежной борьбой за гегемо­нию между великими державами.

Из такой позиции вытекало и отноше­ние консерваторов к социальной проблеме и рабочему движению в Германии. Они стремились убедить читателей, что с раз­витием капитализма и началом мировой экспансии национальная идея вытесняет социальную проблему, а тем самым время революций для Германии окончательно ушло в прошлое. Хотя подъем рабочего движения и усиление социал-демократии в определенной мере беспокоили консерва­торов, они не могли предложить какого-либо практического решения социального вопроса и постоянно колебались между политикой кнута и пряника, курсом жест­ких репрессий или социальных усту­пок.

Движущей силой истории консерватив­ные ученые считали идеи, без которых, как подчеркивал Ленц, не может быть ничего постоянного, поскольку только идеи указывают направление исторического развития, формулируют его законы и соз­дают жизнь. Главным стержнем немецкой истории была для Ленца протестантская религия, которая определяла содержание и направление ее развития от Лютера и Ре­формации через деятельность прусских курфюрстов и королей, через прусские ре­формы начала XIX в. к Бисмарку и созда­нию Германской империи на духовном фундаменте лютеранства. «Древнейшее и вечно развивающееся» взаимопереплете­ние политики и истории Ленц изобразил в своей книге «От Лютера до Бисмарка» (1910), а Э. Маркс в работах, посвящен­ных вождю французских гугенотов адми­ралу Колиньи, английской королеве Ели­завете и испанскому королю Филиппу II.

В сочинениях Ленца и Э. Маркса крас­ной нитью проходила идея необходимости синтеза «силы и духа». Первую воплощало государство, второй — лютеранская рели­гия и культура. Пятитомная «История Берлинского университета» (1910—1918) Ленца ставила своей целью доказать, что прусское государство и немецкая культура

неразрывно связаны между собой в одно гармоничное целое.

Мощное государство во главе с сильной личностью казалось консервативным исто­рикам надежным барьером против демо­кратизации политической системы и об­щественной жизни в Германской империи. Ленц проводил прямую аналогию между Великой крестьянской войной, которая стремилась к «разрушению государства и установлению анархии», и революцион­ными тенденциями социал-демократии. Его позицию характеризовал девиз «Там, где есть сила, там царит мир!». Э. Маркс выра­жал надежду, что как во времена Фрид­риха II и Бисмарка, так и теперь появится новый гений, который поведет за собой единую Германию и победоносно справит­ся со всеми внешними врагами.

В 1901 г. вышла книга ученика Ленца, фрейбургского историка Рахфаля «Герма­ния, король Фридрих Вильгельм IV и мар­товская революция в Берлине». Она была наиболее последовательным развитием тех идей, которые в 1898 г. высказали Ленц и Э. Маркс в юбилейных статьях о револю­ции. К этому времени в немецкой буржу­азной историографии почти не было посвя­щенных революции исследований, посколь­ку в ней укоренилось представление о мар­товской революции в Берлине как о заго­воре иностранных агентов из Франции и Польши, который не заслуживает научных изысканий. Рахфаль также отдал этому дань, упоминая об «иностранных эмис­сарах» в Берлине, но в стиле показной объективности призвал не преувеличивать значения их агитации.

Ленц, Маркс и Рахфаль рассматривали берлинскую революцию более трезво, не­жели их предшественники. Они оценивали революцию как выражение стремления буржуазии к политической власти и ука­зывали, что Франкфуртский парламент и берлинские повстанцы имели перед собой одну и ту же историческую задачу. Консер­ваторы даже соглашались с тем, что самы­ми последовательными борцами за свободу и национальное объединение Германии выступали радикально-демократические круги и мелкобуржуазные республиканцы.

Но общая их концепция сводилась к тому, что мартовская революция в Берлине была крайне негативным событием в истории Пруссии и династии Гогенцоллернов. К тому же революция противоречила кон­цепции консерваторов о том, что, в проти­воположность французской, немецкая ис­тория развивается не революционным. а преемственно-эволюционным путем, в котором они видели образцовую предпо­сылку подлинного исторического прогрес­са. Чтобы привести в соответствие свою концепцию и реальную историю, консер­ваторы подвергли пересмотру политику прусского короля Фридриха Вильгель­ма IV. Они объясняли противоречивую политику Пруссии в период революции не личными слабостями или реакционными политическими целями короля, а поста­вили ее во взаимосвязь с расстановкой сил на европейской арене, чтобы таким образом еще раз обосновать ранкеанский тезис о примате внешней политики.

Малогермаиская школа довольно резко осуждала короля за безволие и уступки революционному движению. Консерватив­ные неоранкеанцы, наоборот, находили в них высшее проявление государственного разума, стремление сплотить все силы и слои Пруссии под знаменем националь­ного объединения Германии. Именно поэ­тому король приказал вывести свои уже близкие к победе войска из столицы, чтобы восстановить в Пруссии гражданский мир и сотрудничество. Однако осуществить объединение страны Пруссия тогда не смогла из-за непреодолимого противодей­ствия Австрии, России и мелких государств юго-западной Германии. Нужно было бы быть Фридрихом Великим или Бисмарком, демагогически утверждали консерваторы, чтоб в таких неблагоприятных условиях решиться на активные действия по нацио­нальному объединению.

Историческую роль революции для не­мецкой истории консерваторы видели лишь в том, что она якобы наглядно доказала невозможность объединения Германии пу­тем демократической революции снизу и оставила единственную реальную возмож­ность — объединить Германию сверху. На деле объективистский подход неоранкеанцев оборачивался апологетикой Бисмарка и Германской империи, а также того соци­ально-политического компромисса, кото­рый заключила немецкая буржуазия с прусской короной и юнкерством.

Либеральное направление. В теоретико-методологическом отношении либеральные историки в основном также стояли на позициях неоранкеанства. Разделяли они с консерваторами и убеждение в необходимости активной внешнеполитической и экономической экспансии империалистической Германии. Разногласия с консерваторами начинались, когда речь шла о проблемах внутренней политики, об отношении к рабочему движению и проблеме парламентаризации государственного устройства империи.

Активно на этом поприще действовал гейдельбергский профессор Герман Онкен (1869—1945), первым среди немецких университетских профессоров обратившийся к истории немецкого рабочего движения в обширной биографии Ф. Лассаля (1904). Сфера научных интересов Онкена охватывала международные проблемы второй половины XIX в., историю дипломатии и историю Великобритании и США, к которым он стал проявлять повышенный интерес после чтения курса лекций в Чикагском университете в 1905—1906 гг. Основная форма сочинений Онкена — это историко-политические эссе и биографии.

В книге о Лассале Онкен изобразил его крупным и оригинальным мыслителем, твердо стоявшим на почве реалистического «национального социализма» с опорой на государство в отличие от якобы химерических идей Карла Маркса о мировой пролетарской революции. Преклонение Лассаля перед государством особенно привлекало внимание Онкена, главный вывод которого гласил, что преждевременная смерть Лассаля унесла вместе с ним и шансы на быструю национальную интеграцию рабочего класса в капиталистическую общественную систему Германии.

В отличие от популярно написанной биографии Лассаля, другое крупное довоенное произведение Онкена «Рудольф фон Беннигсен» (1910) основывалось на привлечении ранее неизвестного круга источников из архива этого видного представителя немецкого национал-либерализма, предоставленного в распоряжение автора семьей покойного Беннигсена.

Онкен чрезвычайно высоко оценивал деятельность Беннигсена после 1866 г., когда немецкие либералы под его руководством повернули к союзу с Бисмарком, что в глазах Онкена было одновременно и переходом на почву реальной политики вместо догматической приверженности устаревшим принципам. Своей книгой он стремился сгладить межпартийные противоречия в империи и подчеркнуть целесообразность отказа в случае изменения' политической ситуации от прежних принципов и традиций. Именно тяготение немецкого либерализма к абстрактным принципам и устаревшим догмам, указывал Онкен, во многом обусловило его ослабление и упадок политического влияния с середины XIX в.

Профессор Берлинского университета Ганс Дельбрюк (1848—1929) занимался историей военного искусства. Такой интерес пробудился у Дельбрюка уже в начале его научной деятельности, когда ему было поручено обработать архив Гнейзенау, на материалах которого он и опубликовал большой труд—«Жизнь графа Н. Ф. Гнейзенау» (1882).

Дельбрюк постоянно проявлял большой интерес к политике и в течение тридцати лет издавал один из наиболее престижных и влиятельных журналов Германии — «Прусские ежегодники» («Preußische Jahrbücher»), где помещал свои ежемесячные политические обзоры. Лейтмотивом обзоров была идея соединения «силы и культуры», пропаганда «национального идеализма, но не национального фанатизма, государственного мировоззрения вместо мировоззрения.партийного» ³.

Дельбрюк разделял концепцию примата внешней политики, но полагал, что

³ Delbrück Н. Krieg und Politik 1914—1916. Berlin, 1918. S. 3.

Германия должна стремиться не к устано­влению своей гегемонии, а к сохранению и поддержанию равновесия великих евро­пейских держав. Фактически это означало скрытое оправдание агрессивного курса Германии, поскольку, по утверждению Дельбрюка, такое равновесие оказалось нарушенным Англией, Францией и Росси­ей, поэтому Германия вынуждена стре­миться к восстановлению прежнего равно­весия.

Главным трудом Дельбрюка была че­тырехтомная фундаментальная «История военного искусства в рамках политической истории» (1900—-1920), в которой он стре­мился показать социальную подоплеку военно-политических событий и связь со­стояния вооруженных сил и тактики с внут­ренним состоянием государства и общест­ва. До появления труда Дельбрюка доми­нировали апологетические и поверхност­ные сочинения, прославлявшие воинский дух и выдвигавшие на первый план под­робные описания битв и походов. Дель­брюк же показывал войны не сами по себе, а как определенную функцию и выражение политики государства в условиях соот­ветствующей исторической эпохи, обус­ловливавшей характер и способы ведения войн,

Большое влияние на взгляды Дельбрю­ка оказала диалектика Гегеля, и его исто­рическая концепция покоилась на идее борьбы противоположностей или, по его терминологии, на принципе полярности. Содержание исторического процесса в гла­зах Дельбрюка составляет борьба чело­века и природы, личности и массы, инди­вида и общества, духа и силы. Борьба всех этих полярностей пронизывает историю и наиболее полное выражение находит в вой­нах. Дельбрюк включал сферу военного искусства в область общечеловеческой культуры и подчеркивал справедливый ха­рактер оборонительных войн как средства защиты национальной культуры. Незави­симо от его намерений, такая концепция была широко использована в Германии для оправдания развязанной при ее активном участии империалистической мировой вой­ны 1914—1918 гг.

В начале XX в. в число ведущих либе­ральных историков выдвинулся профессор Берлинского университета Фридрих Мейнеке (1862—1954), являвшийся с 1896 г редактором «Исторического журнала». Уже в своих первых исторических работах Мейнеке попытался представить немецкую историю нового времени как единый про­цесс развития определенной системы идей Выстраивая в общий ряд прусские рефор­мы начала XIX в., революцию 1848 г и объединение Германии под эгидой Прус­сии, Мейнеке интерпретировал эту цепь событий как реальное осуществление прус­ской консервативно-романтической идеи национального государства. Такую кон­цепцию Мейнеке разработал в книге «От Штейна к Бисмарку» (1907), в работе о революции 1848 г. «Радовиц и герман­ская революция» (1913), но прежде всего в своем самом крупном довоенном произ­ведении «Космополитизм и национальное государство» (1908).

Мейнеке исходил из априорного посту­лата о том, что объединение Германии могло быть осуществлено только силой оружия Пруссии. Поэтому главной заслу­гой Бисмарка, его историческим шагом Мейнеке считал разрыв с прежними пред­ставлениями прусских правителей о нрав­ственном императиве государства, озна­чавшими осуждение внутригерманской войны и тем самым превратившими проб­лему объединения в гордиев узел, разру­бить который осмелился только Бисмарк Такая апология бисмарковского пути объ­единения как единственно возможного роднила Мейнеке с малогерманскими историками Зибелем и Трейчке, с которыми он поддерживал тесные дружеские отноше­ния. Но их историческую концепцию Мей­неке стремился дополнить своеобразным одухотворением истории как мира идей.

Политика Бисмарка по объединению Германии представала в трактовке Мей­неке как опиравшаяся на наследие роман­тизма, исторической школы права и Ранке, с одной стороны, и как продолжение немец­кого Просвещения и классической немец­кой философии — с другой. Германская империя превращалась в наследницу клас­сической культуры на основе неразрывной преемственности, изображенной у Мейнеке как триада: Гегель, Ранке и Бисмарк — три «великих освободителя национально-государственной идеи» из духовного плена космополитизма.

В 1911 г., когда обострилась борьба вокруг реакционной трехклассной избирательной системы в Пруссии, Мейнеке написал дополнительную главу ко второму изданию книги, где изложил свою политическую программу того времени.

Теперь он отказался от слишком апологетического утверждения, что созданная Бисмарком система является идеальной, и трезво отметил «раздвоенность» государственного организма между имперским рейхстагом и прусским ландтагом, способствовавшую установлению режима бонапартистского характера. Мейнеке выступил как противник избирательной реформы, поскольку был убежден в необходимости сохранения прежнего состояния Прусской монархии как «прочнейшей опоры внутренней политики». По его заявлению, «старопрусская консервативная структура» была необходимой основой мировой политики Германии. Поэтому он призывал предоставить проблему прусско-германского дуализма «естественному ходу развития», который породит что-то новое без насильственного разрыва с традицией и приведет к отмиранию либо парламентаризма, либо авторитарной системы правления, самому Мейнеке казавшейся более жизнеспособной.

Представление об истории как развитии идей характерно также для профессора теологии Гейдельбергского университета, одного из блестящих знатоков проблем религии Эрнста Трёльча (1865— 1923). Его труды «Значение протестантизма для возникновения современного мира» (1906) и «Социальные учения христианских церквей и сект» (1912) идейно обосновывали необходимость проведения широких социальных реформ для преодоления классовых противоречий в Германии. Трёльч всегда исходил из признания тесного переплетения религии и политики и довольно резко критиковал консервативный характер Германской империи, противопоставляя ему более отвечающие духу времени политические системы Великобритании и США.

Отправляясь от тезиса своего близкого друга М. Вебера о взаимосвязи кальвинизма и капитализма, Трёльч трактовал западноевропейскую и североамериканскую систему как следствие взаимодействия кальвинизма, новых экономических явлений и учения об естественном праве. В противоположность этому немецкий тип авторитарной монархии Трёльч выводил из наследия лютеровской Реформации, территориальной раздробленности и патриархальной социальной структуры, при которой государство оказалось вознесенным над обществом и подчинило его себе.

Поскольку историю Трёльч понимал как развитие человеческого духа, ее периодизацию он давал по системам господствующих идейных течений, хотя одновременно указывал на необходимость учета социально-экономических отношений, также формирующих определенный духовный облик исторической эпохи.

Исследования по социально-экономической истории. Среди либеральных немецких историков, которые занимались изучением социально-экономических аспектов исторического процесса, в начале XX в. наиболее значительными были стоявший на праволиберальных, близких к консервативным позициях О. Хинтце и слывший в то время марксистом В. Зомбарт.

Берлинский профессор Отто Хинтце (1861 —1940) благодаря своей многолетней работе над изданием источников по прусской административной истории был одним из лучших специалистов по истории Пруссии вообще. Его интересовали проблемы XVII и особенно XVIII в., когда складывался абсолютистский режим с его ярко выраженной меркантилистской политикой, которая стала вновь привлекать к себе внимание в условиях обострившейся борьбы на мировом рынке.

Хинтце рассматривал экономическую,

внешнюю и внутреннюю политику Фридри­ха II как образцовую модель и для Герман­ской империи начала XX в. Такое суждение базировалось на убеждении Хинтце, что современность можно объяснить только ис­ходя из опыта прошлого, а следователь­но, историческое познание может стать средством ориентации для современных политических акций и решений. Считая государство движущей силой внутренней модернизации общественных систем, Хинт­це характеризовал прусскую монархию и бюрократию как главных носителей про­грессивных социально-экономических и по­литических преобразований. Его исследо­вания по истории прусской шелковой про­мышленности при Фридрихе (1892), исто­рии правительственных учреждений в Прусии (1901), книга «Дух и эпохи прусской истории» (1903) содержали богатый фак­тический материал и характеризовались чертами системного подхода к истории, стремлением показать функциональные отношения управленческой политики и состояния народного хозяйства.

Однако Хинтце абсолютизировал отно­сительную самостоятельность фридриховской монархии и отрицал классово-обусловленную природу ее политики. Недо­оценивал Хинтце и тот факт, что мелочная опека промышленности и торговли со сто­роны прусского государства с его меркан­тилистской политикой сковывала хозяй­ственную инициативу буржуазии и тормо­зила процесс либерально-демократиче­ского развития в политическом отноше­нии.

Специфичность развития отдельных го­сударств Хинтце был склонен объяснять главным образом географическими и внеш­неполитическими факторами и подчерки­вал, что «степень свободы, которая может существовать в каком-либо государстве до разумных пределов, обратно пропорци­ональна тому военно-политическому дав­лению, которое оказывается извне на его границы» ⁴.

Профессор университета в Бреслау (Вроцлав), ученик Шмоллера Вернер Зом-барт (1863—1941) до войны был известен как автор фундаментального произведения «Современный капитализм» ⁵, в котором под покровом марксистской терминологии давалась приукрашенная концепция воз­никновения и развития капитализма.

Семинары Зомбарта в университете Бреслау, на которых изучались «Манифест Коммунистической партии», Эрфуртская программа СДПГ, первый том «Капитала» и экономические статьи К- Маркса, а также серии его собственных статей о тяжелом положении рабочих-надомников, навлекли на него резкие нападки консерваторов, чей орган «Силезская газета» опубликовал о Зомбарте передовую статью под заголов­ком «Демагогия в одеянии науки».

Свое отношение к марксизму Зомбарт изложил в работе «Социализм и социаль­ные движения в XIX в.» (1896) и ряде статей, где заявил, что любое современное социально-историческое исследование

должно опираться на учение Маркса, но сразу оговорился, что это учение является не «вечной истиной», а «подлинным дети­щем своего времени, вместе с которым оно уйдет» ⁶. Книга и статьи Зомбарта интер­претировали марксизм в эволюционно-ре-формистском смысле. Он неустанно пропа­гандировал необходимость превращения СДПГ из социалистической классовой пар­тии пролетариата в «демократическую на­родную партию» и утверждал, что клас­совая борьба является реальностью, вы­ступающей в двух формах:экономической, которую ведут профсоюзы, и политиче­ской — в парламенте на почве законности и существующего права. Революционные методы классовой борьбы Зомбарт катего­рически отвергал. Он настойчиво стремил­ся установить сотрудничество буржуазно-либеральных реформаторов с ревизионист­ским течением и направлял в этом духе деятельность руководимого им в Бреслау отделения «Общества социальной рефор­мы». Видные реформисты, супруги Ген­рих и Лили Браун не раз уговаривали Зомбарта вступить в социал-демократиче­скую партию, видя в нем второго Лассаля, способного перевести партию на рефор­мистские рельсы.

⁴ HintzeO. Gesammelte Abhandlungen, Bd. 1. Gцttingen, 1962. S. 411.

⁵ Sotnbart W. Der Moderne Kapitalismus. Munch — Lpz., 1902. Bd. 1—2. — Русск. пер.: Зомбарт В. Современный капитализм. М., 1903—1905. Т. 1—2.

⁶ Die Zukunft. 1895. Bd. 13. S. 39—69.

В своем главном произведении «Совре­менный капитализм» Зомбарт исходил из убеждения, что движущей силой этого об­щественного строя явились прежде всего не новые производительные силы, а духов­ные интересы буржуазии. Считая, что в основе любой экономической системы ле­жит определенный комплекс идей, Зомбарт схематизировал мысли М. Вебера из «Про­тестантской этики». Во втором издании Зомбарт попытался в вульгаризированной форме практически применить теорию «идеальных типов» Вебера, сконструиро­вав понятие «хозяйственной системы», ко­торое игнорировало объективные законо­мерности развития и открывало широкий простор для произвольной группировки исторических фактов.

Образование монополий Зомбарт трак­товал как возрастание планового начала в капиталистической экономике, а подме­ченную им тенденцию к развитию государ­ственно-монополистического капитализма считал началом мирного перехода к соци­ализму.

Социал-реформистская историография. В начале XX в. в социал-демократической историографии происходил процесс разме­жевания.

Пересматривая принципы материали­стического понимания истории, ревизи­онисты утверждали, будто оно является чисто экономическим учением, а вовсе не философским мировоззрением. Поэтому они требовали дополнить его неокантиан­ской гносеологией. Они объявили несостоя­тельной саму мысль о научной доказуемос­ти социализма, рассматривая его как прежде всего извечную «этическую идею», а не как закономерно возникающий на определенном историческом этапе новый общественный строй.

В историческом процессе ревизионисты дополняли определяющую роль способа производства факторами права и морали, историческими и религиозными тради­циями каждой эпохи, влияниями природ­ных условий и окружающей среды, духов­ными способностями самого человека. Та­кой комплексный подход имел несомненно право на существование и нес в себе по­зитивный момент. Однако ревизионисты грешили эклектическим соединением со­вершенно разнородных и неравнозначных

аспектов из сферы сознания, надстроечных явлений и элементов материальных усло­вий. Считая идеологические факторы опре­деляющими конкретный ход исторического развития, лидер ревизионизма Бернштейн доводил положение марксизма об относи­тельной самостоятельности идеологиче­ских явлений до их зачастую практичес­ки полной независимости от экономиче­ского базиса.

Государство ревизионисты считали надклассовой национальной общественной организацией, игравшей извечно прогрес­сивную роль в жизни общества. Как писал П. Кампфмейер, «государство всегда выполняло определенные, коренящиеся в жизненных интересах общества задачи», а ядром его деятельности «постоянно явля­ется забота об определенных общих со­циальных интересах» ⁷.

Распространяя подобные оценки и на Германскую империю, реформисты оправ­дывали, в частности, ее экспансионистскую империалистическую внешнюю политику. Исторические взгляды социал-реформис­тов приобретали черты националистиче­ского, а иногда даже шовинистического ха­рактера. Наиболее правые из них стали считать фундаментом строения общества прежде всего расы или нации, подменив учение Маркса о классовой борьбе расовой теорией.

Особенно активным ее пропагандистом был Людвиг Вольтман (1871 —1907), в 1902 г. основавший журнал «Политико-антропологическое обозрение» («Politisch-Anthropologische Revue»). В своей книге «Политическая антропология» (1903) он утверждал, что определяющим законом исторического развития является борьба рас и что способность к политическому господству определяется антропологиче­скими признаками. Биологические законо­мерности Вольтман переносил на развитие человеческого общества, заявляя, что марксизм является биологическим учением об обществе, поскольку признает основой развития истории борьбу классов. Он пи­сал, что «в основе политических партий первоначально всегда лежат расовые про-

⁷ Kampfmeier Р. Vom Einflub des Staa­tes auf das Wirtschaftsleben // Sozialistische Monatshefte. 1903. Hf. 6. S. 492.

тиворечия и лишь потом — экономические классовые противоречия, на которые продолжают оказывать сильное воздействие расовые противоречия в более или менее скрытом виде» ⁸.

В других работах — «Германцы и Ренессанс в Италии» (1905) и «Германцы во Франции» (1907) —Вольтман заявлял, что только германская раса способна встать во главе мировой цивилизации, которая представляет собой продукт ее деятельности и творческого начала. Называя Ренессанс «германским движением», Вольтман писал, что «после падения Римской империи носителями политической и духовной истории Европы стали прежде всего германцы» ⁹.

В целом исторические концепции социал-реформистов характеризовались сближением с открыто идеалистическими трактовками общественного развития и усиленным подчеркиванием субъективного в значительной мере характера всех наук о человеческом обществе.

Марксистская историография. В начале XX в. марксистская историческая наука в Германии пополнилась новыми крупными работами, в которых отстаивалось материалистическое понимание истории и развивалась ее научная концепция.

Наиболее значительным марксистским историком был Франц Меринг (1846— 1919), огромное творческое наследие которого включает такие крупные исторические работы, как «Легенда о Лессинге» (1893), «История германской социал-демократии» (1898), «История Германии с конца средних веков» (1910), «Очерки по истории войн и военного искусства» (1908—1914), «Карл Маркс. История его жизни» (1918) ¹⁰.

Путь Меринга к марксизму был сложным процессом перехода с позиций буржуазного демократизма и реформизма на позиции революционной социал-демократии. Его первым большим историческим сочинением была «Легенда о Лессинге», опиравшаяся на значительное количество опубликованных источников и большую литературу. Тщательное критическое использование Мерингом богатого материала было отмечено даже в рецензии «Исторического журнала» — самого авторитетного в буржуазных научных кругах периодического издания. Значение работы о Лессинге состояло в том, что она убедительно показала ложность распространенной среди юнкерско-буржуазных историков пруссофильской монархической легенды и противопоставила ей марксистскую концепцию истории Пруссии.

Меринг показал, что возвышение Пруссии было не результатом желания отдельных правителей, а выражением потребностей капиталистического развития. Он раскрыл милитаристский характер Бранден-бургско-Прусского государства и указал, что его экономическую основу составляло крепостничество. На большом конкретном материале Меринг подробно исследовал социальную политику Фридриха II и опроверг легенду о том, что тот был «королем бедняков». Меринг ясно показал, что забота короля о сохранении крестьянских наделов диктовалась военно-фискальными соображениями и стремлением сохранить крестьянские дворы как налоговые единицы.

Другим важным аспектом книги бы.: анализ социального характера немецкого

⁸ Woltmann L. Politische Anthropologie. Eisenach-Leipzig, 1903. S. 300.

⁹ Woltmann L. Die Germanen in Frankreich. Jena, 1907. S. 150.

¹⁰ Есть русск. пер.: Меринг Ф. Легенда с Лессинге//Избр. труды по эстетике. М., 1985 Т. 1; его же. История германской социал-демократии. М., Л., 1923—24; Т. 1—4; его же. История Германии с конца средних веков. М., 1924; ег: же. Карл Маркс. История его жизни. М., 1957

Просвещения, которое Меринг трактовал как первое проявление борьбы буржуазии против феодализма. С большой теплотой нарисовал Меринг образ Лессинга как ве­ликого гуманиста и защитника интересов народа, а не как верного сподвижника короля, каким изображали его буржуаз­ные историки.

В книге Меринга были и недостатки, связанные с некоторой вульгаризацией диалектико-материалистического метода. Ему были присущи определенный меха­ницизм, тенденция выводить идеологиче­ские явления непосредственно из экономи­ки. Не совсем верно понимал Меринг клас­совую сущность прусского абсолютизма, считая его компромиссом короля и юнкер­ства.

Тем не менее книга заслужила высокую оценку Энгельса, который в письме к Бебе­лю писал: «Отрадно видеть, что мате­риалистическое понимание истории, после того как, оно в течение 20 лет, как правило, оставалось в работах молодых членов партии только трескучей фразой, наконец начинает применяться надлежащим обра­зом — в качестве путеводной нити при изу­чении истории»¹¹.

Самым крупным историческим трудом Меринга была «История германской со­циал-демократии», в которой представле­на и более общая картина истории Герма­нии XIX в.— история экономики, политиче­ской и духовной жизни. Такая широта под­хода объяснялась тем, что тогда еще не су­ществовало общей марксистской истории Германии и работа Меринга восполняла этот пробел.

Меринг дал первый очерк истории Сою­за коммунистов, показал участие Маркса и Энгельса в революции 1848 г., изложил общую историю социал-демократии во вто­рой половине XIX в. Но он переоценивал значение деятельности Стефана Борна и его Рабочего братства, а также явно идеа­лизировал Лассаля и его роль в истории немецкого рабочего движения. Не понял Меринг и глубинной принципиальной сущ­ности разногласия эйзенахцев и лассаль­янцев. Однако эти недостатки не могли умалить огромного значения труда Мерин­га, показавшего поступательное развитие и закономерный подъем рабочего движе­ния.

Большой интерес представляли военно-исторические работы Меринга — «Йена и Тильзит» (1906), «От Тильзита до Таурогена» (1913), «От Калиша до Карлсбада» (1913), в которых период наполеонов­ских войн был впервые подробно проана­лизирован с марксистских позиций. Ме­ринг рассмотрел историю антифранцуз­ских коалиций с их сложным переплете­нием экономических и военно-политиче­ских интересов и выделил главное для того периода противоречие, понимание которого позволяло понять и все остальные,— эко­номическое соперничество между Англией и Францией. Самые яркие страницы книги были посвящены йенской катастрофе и по­казывали, что этот позор был естественным последствием безнадежной отсталости феодальной Пруссии от передовой буржу­азной Франции.

Большое внимание Меринг уделил прусской военной реформе, показав ее исторически прогрессивный характер и подчеркнув, что она была плодом не муд­рости короля, а усилий группы прогрессив­ных деятелей, стремившихся перевести Пруссию на путь буржуазного развития.

Последним научным трудом Меринга была биография Карла Маркса, явившая­ся итогом всего его творчества. Она была глубоким исследованием, основанным на самых разнообразных источниках: пере­писке Маркса, прессе, материалах партий­ного архива, мемуарной литературе. Не­смотря на неверные оценки деятельности Лассаля и Бакунина, Меринг создал заме­чательное произведение, показавшее пол­ную трудностей, но яркую жизнь Маркса, отказавшегося от личного благополучия ради служения высшим идеалам человече­ства. Маркс представлен у Меринга как гениальный мыслитель и страстный рево­люционер.

Успех книги во многом определялся и тем, что она была примером органического сочетания научного исследования и худо­жественной публицистики и являлась в этом смысле классическим образцом.

Подлинная объективность, глубокий на­учный анализ, страстная полемичность и

¹¹ Маркс К., Энгельс. Соч. 2-е изд. Т. 38. С. 268—269.

блестящая литературная форма являлись большими достоинствами исторических работ Меринга, ставших в ряд наиболее значительных произведений марксистской историографии.

Историки в годы первой мировой войны. Германские буржуазные историки всех направлений приветствовали начало войны и, оставив академические научные исследования, занялись воспитанием «единого национального духа» для установления в стране «гражданского мира», а также обработкой общественного мнения нейтральных стран в пользу Германии. Широкую известность получило «Воззвание 93-х. К культурному миру», которое вышло из университетских кругов и доказывало оборонительный характер войны со стороны Германии. Из 43 университетских ординарных профессоров истории 38 разделяли такое убеждение.

В 1915 г. Хинтце по случаю 500-летнего юбилея династии написал официозную книгу «Гогенцоллерны и их дело», которую бесплатно раздавали в школах Пруссии. В том же году вышло сочинение Зомбарта «Торговцы и герои», необычайно резкое по антианглийской направленности и крайне агрессивное по тону. Среди ведущих историков отмалчивался лишь М. Вебер, а Г. Дельбрюк призывал к умеренности, к отказу Германии от помыслов о гегемонии в Европе, напоминая, что подобные притязания были кардинальной ошибкой Наполеона, приведшей его к полному краху.

Наиболее агрессивно выступали пан-германские историки, подготовившие летом 1915 г. «Профессорский меморандум» — перепев программы Пангерман-ского союза, который в числе прочих подписали 352 профессора, среди них — Белов, Ленц, Маркс, Шефер. Дельбрюк, пытавшийся противопоставить меморандуму контрзаявление с протестом против программы аннексий на Западе (но не на Востоке), сумел собрать всего 141 подпись, в том числе — Брентано, Вебера, Трёльча, Шмоллера.

В 1916 г. разногласия между либералами и пангерманцами усилились в связи с планами неограниченной подводной войны, из-за которой мог последовать разрыв в США. Либералы, среди которых на первый план выдвинулся М. Вебер, считали такую политику безрассудной авантюрой. Раздраженный политической близорукостью окружения кайзера, которую он критиковал еще до войны, Вебер впервые открыто заявил, что при затягивании войны Германию ожидают неминуемая катастрофа и революция.

Либеральные историки утратили тот энтузиазм, с которым они встретили начало войны, и начали осознавать ее бессмысленность и трагические для европейской культуры последствия.

Уловивший приближение внутриполитического кризиса Дельбрюк считал необходимым срочное проведение избирательной реформы в Пруссии и парламентариза-цию имперской системы. Пангерманцы, которые вместе с военщиной и магнатами индустрии создали шовинистическую Отечественную партию, напротив, требовали введения в Германии открытой военной диктатуры и роспуска рейхстага.

Вебер и Дельбрюк резко критиковали курс новой партии, ведущий страну к революции. Они пытались создать как противовес Отечественной партии свою организацию — Народный союз за свободу и отечество. Но либералы так и не смогли разработать собственную позитивную программу и повернуть к союзу с демократическими силами, а тем более с пролетариатом.

После заключения Брестского мира обе группы историков начали уповать на победу на Западе; пангерманцы заговорили о присоединении к рейху Крыма и Прибалтики, многие либералы также начали отходить от идеи скорейшего компромиссного мира.

После провала последнего наступления немецкой армии на Западном фронте летом 1918 г. либеральные историки прилагали отчаянные усилия, чтобы создать под­держку правительству Макса Баденского. Они требовали распустить Пангерманский союз и Отечественную партию. Но все эти попытки не увенчались успехом. Реаль­ностями немецкой истории стали военное поражение и революция, опрокинувшая в ноябре 1918 г. императорский трон.

Дата добавления: 2015-07-11