Мирская черница

Сестра Варвара была дочерью богато­го малороссийского помещика. Она дважды выходила замуж и дважды овдовела. После смерти второго мужа Вар­вара решила посвятить себя служению боль­ным и бедным.

Сначала она подвизалась в Елизаветин­ской общине в Варшаве, оттуда переехала в Киев, в Покровский монастырь. Когда Вар­вара Александровна пришла в монастырь, то спросила у настоятельницы, что она должна делать. Она ей ответила:

— На первый раз вот вам послушание: вставайте раньше всех, ложитесь позже всех, меньше всех кушайте и ниже всех кланяй­тесь. Когда вы раньше всех встанете, то пока­жете другим пример бодрости. Ложась поз­же всех, вы будете иметь возможность про­верить, все ли улеглись и все ли в порядке. Если будете меньше всех кушать, приучитесь к воздержанию, а частые и низкие поклоны приучат вас к смирению. Когда вы это ис­полните, я скажу вам, что делать дальше.

Варвару Александровну послали на кух­ню, затем в хлебную — месить тесто и печь хлеб. Еще Варвара Александровна работала на огороде, была прачкой и, наконец, семь месяцев руководила бригадой на постройке собора. Когда она прошла все эти послуша­ния, настоятельница сказала:

— Вы теперь можете быть игуменьей мо­настыря!

Но сестра Варвара выбрала другой путь. Из Киева она прибыла в Петербург. По по­ручению епископа она проверяла жизнь бедняков, подающих прошения о помощи, снабжала их деньгами, одеждой, книгами и лекарствами. Ей пришлось обойти все окраины столицы, все кварталы и трущобы, наполненные беднотой. Она посещала жи­лища, где процветали нужда, пьянство, раз­врат, болезни.

В это время у Варвары Александровны ро­дилась мысль — поближе познакомиться с этими заброшенными людьми и чем-нибудь помочь им. И она открыла бесплатную сто­ловую для бедных.

Сестра Варвара приехала в село Любань в 1897 году, и пока не построила дом, снима­ла чужую избу, которая всегда была откры­та для тех, кто нуждался в помощи и совете. Больные и бездомные приходили к ней, она давала им лекарства, сама делала перевяз­ки. Всех она могла утешить, но особенным вниманием пользовались женщины и дети. Варвара устраивала для детей елки, учила их грамоте, беседовала со взрослыми и скоро за свое бескорыстное служение приобрела лю­бовь окружающих.

Я встретился с сестрой Варварой в доме местного священника — отца Кирилла Озе­рова. Несколько фраз, которыми мне удалось с ней обменяться, убедили меня в ее горячей вере и беззаветном уповании на Бога.

Через год я опять приехал в село Любань. У сестры Варвары уже был построен неболь­шой домик. Она радушно встретила меня и провела внутрь.

Я вошел в просторную комнату. Посере­дине стоял большой стол, у окна был аналой с иконами. На столе весело гудел самовар, в комнате было уютно и тепло. Во время бе­седы сестра Варвара рассказала мне, что она сама ходит за покупками в лавку, на стан­цию, сама готовит еду, убирает комнаты, ра­ботает в огороде и шьет для бедняков. Она встает в четыре часа утра, в восемь часов у нее уже готов обед, и сестра ждет посетителей. Во время обеда и после него она читает им Евангелие, жития святых и другую духовную литературу, беседует с ними, они вместе мо­лятся. Сестра Варвара ведет строгий мона­шеский образ жизни.

— Однажды вечером, — рассказывала она, — ко мне пришел нищий и попросил его накормить. По его речи я поняла, что он образованный человек. И хотя обед уже за­кончился, я пригласила его напиться чаю с хлебом. Он спросил, что заставило меня за­ботиться о них. Я ответила, что бесконечно счастлива служить нуждающимся во имя Христа, что моей наградой пусть будет та маленькая, но чистая радость, которую я до­ставляю им своим ничтожным участием в их тяжелой жизни. Он внимательно слушал, по­том попросил у меня обувь. А я иногда даю этим жалким путникам и обувь, и одежду, но в тот раз у меня ничего не было. Я сказала ему об этом. «Нет уж! Дайте мне сапоги, если вы служите во имя Христа!» Я ответила, что у меня сейчас нет обуви. «Ну тогда отдайте мне ваши галоши!» — «Если вам впору, то возьмите», — я сняла галоши и отдала ему. Он надел их и молча ушел.

Через несколько дней ко мне пришли два человека обедать. «А помните, — спросили они меня, — кто с вас снял галоши? Он их вовек не забудет». Оказывается, узнав о его проделке, они его побили.

Был и другой случай: ко мне пришел оче­редной нищий и грубо потребовал дать ему рубашку. Я твердо сказала, что рубашки он не получит. «Тогда вот тебе мой совет, — сказал он, — приготовься: исповедуйся и причастись!» И ушел. К моему удивлению, этот озорник пришел снова. Я не отказала ему, только заметила: «Как ты сказал, так я и сделала: приготовилась и причастилась». Он смутился и ничего не ответил. На дру­гой, кажется, день он опять пришел, вызвал меня на крыльцо и упал мне в ноги: «Про­стите меня!» — «Бог тебя простит. Иди по­обедай». — «Не могу войти в дом. Товарищи пригрозили дать мне двадцать пять плетей в ночлежном приюте, если я осмелюсь пере­шагнуть ваш порог. Они приказали просить у вас прощения и сразу убираться вон из Новгородской губернии!»

Я дала ему на дорогу чая, сахара, хлеба, дала и рубашку и отпустила с миром. Нет, они охраняют меня. Недаром они зовут меня своей матерью. Ведь эти люди обрече­ны на напрасное скитание. Такого гонят из столицы на родину, дают ему «проходной билет» с маршрутом по 25 верст в день и с обязательством ночевать только в ночлеж­ном приюте, а что он будет есть, неизвестно! Представьте себе: такой человек, босоногий, в лохмотьях, придет в свою деревню. Там от­лично знают, что его выгнали из Петербурга как негодного человека, поэтому его будут сторониться, гнушаться его оборванным ви­дом и очень скоро доведут до того, что он снова пойдет бродяжничать, и прежде всего в столицу, поскольку уже был там. Он знает, что при первой облаве его снова арестуют и прогонят вон, но к этому он относится спо­койно, ему, пожалуй, уже безразлично, где жить. И до того он домогается, что сельские власти исключат его из своего общества! Ска­жите, куда ему тогда идти, что ему делать с «волчьим» паспортом?

Эти несчастные отверженные люди для всех лишние, они всем мешают. У них есть только один выход из этого неопределенно­го положения — попасть на каторгу... Так неужели мы должны навсегда отвернуться от этих горемык? Неужели мы должны за­быть, что и они носят в себе образ Божий? Разве нет у них сердца, души, чувств? Раз­ве их глаза не плачут? Разве их тела не страдают от холода, а желудок не просит пищи? Почему же мы заранее обрекаем их на единственный страшный исход — совер­шить преступление? Помню, пришли ко мне сразу двенадцать человек, но один из них пьяный и с ножом в руке. Я не пустила его в дом.

«Ты не войдешь, — сказала я ему. — Мы здесь собираемся во имя Христа, а пьяный человек не должен оскорблять этот дом сво­им присутствием!» Я заперла дверь, но он стал ломиться в нее и грозить. Тогда я об­ратилась к остальным и попросила их унять своего товарища. «Мы его боимся, он отчаян­ный, у него нож в руке», — ответили они. Это меня очень расстроило, и я попросила всех немедленно уйти. Через неделю опять пришел этот буян, но трезвый и стал сми­ренно умолять меня о прощении. «Зачем же ты ходишь с ножом?» — спросила я его. «А как же иначе нашему брату добыть себе пропитание? — спросил он. — Ведь никуда не пускают, никто не принимает на работу с „волчьим" билетом». Скажите, разве это не кандидат на каторгу? Впрочем, этот несчаст­ный скоро был наказан.

Но ведь рядом с такими людьми идут странники, паломники по святым местам — тоже небогатый народ. Они тоже нуждают­ся в куске хлеба. А крестьяне, идущие на за­работки, а фабричные, которым отказали в работе? А те, кто вышел из больницы, а об­ворованные, не имеющие ни копейки в кар­мане? О, если бы вы видели, как много этих нуждающихся людей ежедневно проходит мимо моего дома! Какие они жалкие, гряз­ные, голодные, несчастные! Зимой подойдут к двери, жмутся, вздрагивают в своих лохмо­тьях, переступают с ноги на ногу в опорках, в рваных валенках, в лаптях... Я подумала: «Боже мой, ведь это же люди! Ведь Ты их всех одинаково искупил Своим страданием, ведь это Твои „малые", которые и просят-то так немного...» В это время, кажется, все бы им отдала...

Осенью я с ними сильно намучилась. Пришли без обуви, а на дворе была стужа, дорога вся в обледенелых лужах. Не утерпе­ла, накупила им дешевых лаптей. Все-таки не босиком! Я просила в Петербурге присы­лать мне старые рваные сапоги. Стыдятся. Да если бы они знали, с какой благодарностью, с какой радостью принимают эти несчаст­ные в это время любую обувь!

Ежедневно у сестры Варвары бывает че­ловек тридцать или сорок. Ее личные сред­ства невелики — это ежемесячная пенсия в 50 рублей. Но она много хлопотала для свое­го дела, и ей помогали. Однажды был такой случай: накопились долги, кормить людей было нечем. Тогда Варвара уехала в Петер­бург за помощью.

— Просить для них очень трудно, — го­ворила она. — Бродяг обыватели не любят. Только та смиренная душа, которая хорошо помнит слова молитвы: «И остави нам дол­ги наша, якоже и мы оставляем должником нашим», не разбирает достоинств и недо­статков ближнего и помогает оборванцам- пьяницам. Кто знает, — справедливо говори­ла сестра Варвара, — может, мы перед Богом еще более мерзки по нашим грехам, чем эти люди в наших глазах.

Варвара вернулась из Петербурга с тяже­лыми думами. Денег она получила мало. Когда она подъезжала к своей «пустыньке», увидела у ворот целый воз муки и крупы. От кого? Неизвестно!

Вскоре сестра стала помогать еще и аре­стантам, которых провозили по Николаев­ской железной дороге мимо ее села. В те дни, когда арестантские вагоны следовали через их село, сестра Варвара приходила на вокзал с провизией.

Но главное ее дело — это помощь бро­дягам, для которых ее «пустынька» была не только местом, где их кормили, но и тем маяком, который освещал их темные, озло­бленные души. Вся обстановка домика се­стры Варвары благотворно действовала на этих людей. Намоленная атмосфера этого мирского монастыря сдерживала их разнуз­данность, заставляла их смиряться, и многие из них, растроганные молитвой, душевной беседой, лаской, которой они так давно не видели, с рыданием падали на колени перед иконами и начинали каяться перед сестрой Варварой во всех своих грехах. Эти минуты для нее были самыми дорогими в жизни, в это время она изливала всю силу своего красноречия, всю свою любовь к ним, чтобы привести их сердца к полному раскаянию и помочь им встать на путь исправления.

Дата добавления: 2015-10-21