Тебе остались лишь объедки.

Попробуй слить всю мощь страданий и любви В один безумный вопль; в негодованье гордом На лире и в душе все струны оборви Одним рыдающим аккордом, -

Ничто не шевельнет потухшие сердца, В блаженном ужасе толпа не содрогнется, И на последний крик последнего певца Никто, никто не отзовется!

Вспомнив рассказ М. Горького "Старуха Изергиль", нельзя не обратить внимания на то, что "Легенда о Данко" и прочитанное вами стихотворение используют одну и ту же сюжетную идею. Горьковский Данко совершает то, что предлагает своему лирическому герою, "поэту наших дней ", совершить Мережковский. Однако этот лирический герой соглашается с тем, что "толпе" не до него. Он осознает, что никакой подвиг "не шевельнет потухшие сердца", и на его "безумный вопль... никто, никто не отзовется".

Горький тоже отчетливо осознавал это (вспомните хотя бы того осторожного человека, который наступил на остатки сердца Данко, о народе, который сразу же забыл о том, что совершил для него последний), но его герой все-таки совершает то, от чего отказался десятью годами ранее лирический герой Мережковского: "слить всю мощь страданий и любви", "в негодованье гордом на лире и в душе все струны" оборвать (у Горького - разорвать свою грудь и своим сердцем указать людям путь к свободе, к свету).

Одна ита же сюжетная идея приводит художников разных типов сознания к разным выводам, к разным решениям по одному из самых животрепещущих и принципиальных вопросов - о месте и возможнос­тях человека и искусства в современном мире. Решение этой про­блемы Мережковским находилось в полном соответствии с формирую­щейся эстетикой и идеологией символистского типа культуры.

Или в стихотворении "Поэт", написанном через десять лет, в год создания "Старухи Изергиль", мы снова встречаемся с попыткой решить ту же самую проблему. По Мережковскому, мало что изменилось в положении поэта, разве что одиночество стало приятным, "сладким". Это поэт, преданный забвенью, отверженный, но он же гордится и своим одиночеством, и бездомностью, и отверженностью, испытывая при этом презрение к людям - ликующим глупцам:

Сладок мне венец забвенья темный.

Посреди ликующих глупцов

Я иду отверженный, бездомный

И бедней последних бедняков.

Но душа не хочет примиренья

И не знает, что такое страх.

К людям в ней - великое презренье,

И любовь, любовь в моих очах:

Я люблю безумную свободу!

Выше храмов, тюрем и дворцов

Дата добавления: 2015-10-21