Вузы: слишком быстро и слишком узко

— Мне очень импонирует система, которая принята, например, в Израиле, — говорит Елена Пряжникова. — Окончив школу, человек не бежит сразу куда-то поступать, а сначала служит в армии, участвует в разнообразных волонтерских проектах. На некоторые специальности в Израиле вообще берут только, скажем, с 23–24 лет.

Это общемировой тренд — сроки выбора профессии откладываются. Окончательное решение принимается, как правило, уже после двадцати лет. У нас все наоборот: выбор приходится делать все раньше и раньше. В продвинутых гимназиях уже в 6–7-м классе школьнику надо определиться с профилем обучения. Попал в гуманитарии — стать потом инженером будет безумно сложно. Угодил в математики — шансы поступить на истфак заметно падают.

— Во многих европейских странах в школе учатся гораздо дольше, чем в России, по 13–14 лет, — говорит Владимир Гимпельсон. — Заканчивают в 19–20 и поступают в колледж. Выбор откладывается на более поздний срок, когда человек становится взрослым.

У нас положено поступать в вуз как можно быстрее. Наличие высшего образования уже стало социальной нормой. Зачем? На какую специальность? Эти вопросы отходят на второй план. Главное — поступить. Сейчас, по данным Центра трудовых исследований ВШЭ, каждый четвертый выпускник вуза в стране занимается работой, не требующей высшего образования.

Сама идея, что их чадо после школы может не поступить в вуз, вызывает у большинства родителей панику. Это мало связано с призывом в армию: родители девочек паникуют примерно так же, как и мальчиков. Поступить можно куда угодно: на инженера холодильных аппаратов, на специалиста по рогатому скоту — лишь бы стал студентом. При этом поспешное поступление в вуз не дает человеку времени осмотреться, что-то попробовать и действовать потом более осмысленно. Если кто-то посмеет заикнуться о том, что поступать стоит не сразу после школы, а выждав хотя бы год, он тут же столкнется с бурей негодования.

— А что значит потерять год? — удивляется психолог Эльмира Давыдова, уже привыкшая к подобным возражениям. — Он что, в могиле этот год проведет? Те, кто идет учиться нелюбимому делу, теряют пять лет! Боитесь, что через несколько лет после школы не сможете сдать ЕГЭ? Но если человек чего-то сильно захочет, он обязательно сдаст. Ведь речь идет об образовании, о жизни, о правильном пути.

Несмотря ни на что, 75% выпускников российских школ устремляются в вузы. И здесь возникает следующая проблема: перейти с одной специальности на другую, уразумев в конце концов, что поступил «не туда», крайне сложно. Как и поменять — по окончании вуза — место работы: не хватает знаний о смежных профессиях. Система гибкого обучения, предполагающая определенный набор факультативных и обязательных курсов, у нас, в отличие от европейских стран, не развита.

— Вот посмотрите… — говорит Владимир Гимпельсон и открывает сайт МГТУ им. Баумана.

Вместе пересчитываем специальности. Доходим до сотни: «Автомобиле- и тракторостроение», «Многоцелевые гусеничные и колесные машины», «Подъемно-транспортные, строительные, дорожные машины и оборудование»… На сайте Массачусетского технологического института их едва наберется два десятка. Дальше смотрим европейские классификаторы специальностей: у них штук восемьдесят. У нас почти шестьсот.

— Образование должно быть построено так, чтобы перемена работы не вызывала больших потрясений, — считает Гимпельсон. — У нас выпускник получает узкую специальность. В США, на которые мы сейчас больше всего ориентируемся, специальности широкие. Как показывают наши исследования, чем уже специальность, тем больше вероятность, что вы по ней работать не будете.

Российский же студент, так толком и не поняв, кем он будет в жизни, оказывается ограничен жесткими рамками учебной программы. Конечно, любое образование устроено по принципу воронки: сначала общие курсы, потом все более и более специализированные. Только западная система подразумевает, что в этой воронке несколько отверстий на выходе, а у нас – строго одно.

— У меня есть друг американец, у него две дочери учатся в колледже, — продолжает Владимир Гимпельсон. — Каждая получает сразу две специальности, главную и второстепенную. Одна девушка учится на химика — это ее главная специальность, — и одновременно на кинорежиссера. Вторая дочь, соответственно, историк и музыкант. Она играет на барабане. Но это не значит, что она обязательно будет играть на барабане или станет историком. Это некий общий профессиональный уровень. После она может захотеть стать физиком и поступить в магистратуру по этой специальности.

Теоретически не так уж сложно создать систему, помогающую людям выбрать профессию. Ввести учебный курс и консультации в средней школе, поощрять стажировки и экскурсии подростков на предприятия, приглашать в школу профессионалов из разных областей, сделать более гибкой специализацию студентов и так далее.

Но, увы, сейчас и общество, и чиновники, и сами педагоги увлеклись организационным реформированием школы, а содержание осталось на периферии. На первом месте — пресловутый ЕГЭ, подушевое финансирование, новые стандарты и панические вопли о «разрушенном образовании». А про то, что нужно человеку, чтобы полноценно жить и работать, все как-то позабыли.

Дата добавления: 2015-10-16