Сцена боя лучников, нарисованная на моржовом клыке из Аляски

(Hall Collection, Phoebe Hearst Museum of Anthropology, neg. 2–144). Воспроизведено по: Burch 1998: 96, pi. IV

По подсчетам Э. С. Берна, в бою участвуют 88 воинов, 45 — слева и 43 — справа.

Потери сторон почти равные: у левой стороны — 6 раненых и 7 убитых,

у правых — 7 раненых и 6 убитых — (Burch 1998: 93, 97). К обеим сторонам подходят

подкрепления, но воины справа уже бегут

становились впереди, а остальные шли за ними. Естественно, смелыми могли быть более опытные и старшие по возрасту воины (ср.: Богораз 1900. № 130: 334: сын находится в строю позади отца). Лучники, очевидно, предпочитали вести бой неплотным рассыпным строем для удобства стрельбы: видимость была лучше и в то же время можно было увертываться от снарядов противника (Воскобойников, Меновщиков 1951: 579; Меновщиков 1988. № 88: 196; см.: Широков 1968: Рис. 7; Burch 1974: 10; Маlaurie 1974: 139, 141; Burch'1998). Так, например, эскимосы с мыса Барроу для удобства стрельбы развертывались в три линии (1852)

[123](Burch 1998: 89). Пращники же в бою взаимодействовали с лучниками (Белов 1952. № 102: 269). По предположению Дж. Стоуна, в первой линии стояли панцирные воины, а за ними располагались метатели (Stone 1961: 56).

Перед боем врагу могли предъявлять требование, например, вернуть угнанных оленей, исполнение которого привело бы к мирному исходу дела. Если чукчи не хотели давать бой и их намерения были искренними, то они, показывая свое нежелание биться, махали руками, кланялись и даже ложились на землю, как это было у Гижиги в 1775 г., когда казаки, вступившись за коряков, неожиданно открыли огонь (Две записки... 1873: 366; Алексеев 1961: 61–62). В этих жестах, в частности в поклонах, можно видеть подражание поведению русских, тогда как размахивание руками без оружия — местный жест, показывающий мирные намерения (Ray 1957: 88; Burch 1988: 234; 1998: 133–134). При переговорах оружие клали на землю, отходя от него (Две записки... 1873: 365). Эскимосы, плывущие на байдаре, с целью демонстрации своих мирных намерений поднимали на копье пузырь или шкурку (Sauer 1802: 87). Видимо, это были знаки желания торговать (Ray 1975: 88). Однако если обе стороны чувствовали свою силу, то обычно происходило сражение (Лебедев, Симченко 1983: 128–129). Естественно, перед столкновением противники обменивались насмешками (ср.: Лебедев, Симченко 1983: 128), особенно если сражались чукчи с коряками, которые понимали язык друг друга (Дьячков 1893: 101).

О своей готовности к бою чукчи сообщали, стуча копьем по доспеху (Богораз 1901. № 130: 336; ср.: Меновщиков 1974. № 90: 314; № 91: 318), кроме того, старались запугать врага грозным боевым кличем (Воскобойников, Меновщиков 1959: 428; Меновщиков 1950: 20; 1985. № 127: 308–309). Приморские жители, которые напали на эскимосов о. Св. Лаврентия, выли по-волчьи, чтобы обратить на себя внимание врагов и чтобы другая часть воинов, услышав этот клич, неожиданно напала с тыла; при этом враги — эскимосы с этого острова — ревели как моржи (Богораз 1934: 175; Меновщиков 1985. № 133: 326–327; ср.: Malaurie 1974: 141; Жукова 1988. № 32: 123–125; ср.: Бахтин 2001: 171). Очевидно, издавая боевой клич, враги сообщали о принятии вызова (Козлов 1956: 181). Подобная боевая сигнализация в виде звукоподражания животным была широко распространена (Рабинович 1947: 77). В самом волчьем кличе можно усмотреть культовый подтекст, ведь это животное, наряду с касатками, считалось у эскимосов покровителем и защитником людей (Меновщиков 1959: 90). Имитация же моржового рева могла использоваться и для заманивания в засаду врага, охотящегося на байдаре за этой

[123]добычей (Меновшиков 1985. № 56: 127), то есть в данном случае культовый контекст отсутствовал '°.

В знак начала боевых действий предводитель эскимосов поднимал вверх, видимо по направлению к солнцу, два лука (Меновшиков 1985. № 127: 309). Издавая боевой клич, предводитель тем самым подавал сигнал к атаке (Меновщиков 1950: 20; 1985. № 127: 309). Боевым кличем эскимосов было «Ира!» (Меновщиков 1974. № 18: 103; Бахтин 2000: 233), а у чукчей — «Ыгыыч!» (Меновщиков 1974. № 88: 311) или «Ав-ач!» — междометие, обозначающее призыв к действию, к атаке (Воскобойников, Меновщиков 1959: 428; 431–432; Беликов 1965: 163). У сиреникских эскимосов клич «кур-ус» был сигналом вызова на бой (Бахтин 2000: 125–126).

Естественно, что в бою всякое подобие строя пропадало и сражение воинов — индивидуальных бойцов — становилось более беспорядочным, как это изображено на моржовом клыке (1939/1940), где представлен поход Д. И. Павлуцкого (Широков 1968: Рис. 9; Хабарова 1978). Хотя перед боем предводитель мог ставить перед воинами задачу (Богораз 1900. № 132: 337), но сам ход боя не был организован и управляем, поскольку вождь сражался и, следовательно, не мог отдавать приказы и тем самым координировать действия отрядов. По-видимому, не существовало военной музыки и знамен, которые могли бы направлять действия воинов и подразделений. В. Г. Богораз упоминает лишь, что предводитель группы телькепских чукчей созывал на собрание своих соплеменников висевшим на шее свистком, сделанным из продырявленного оленьего позвонка (Тан-Богораз 1979: 81). Было бы заманчиво предположить, что автор тут верно отражает историческую реальность, а не реалию европейских армий начала XX в., где свисток употреблялся для подачи сигналов в бою. Впрочем, в качестве сигналов могли использовать некие виды знаков. Так, у эскимосов Западной Аляски размахивание поднятой на палке меховой паркой обозначало желание одной из сторон заключить перемирие (Nelson 1899: 329; Malaurie 1974: 152).

В бою существовала определенная координация между отрядами, предводители которых, очевидно, договаривались заранее о взаимодействии, как это было во втором сражении чукчей с Д. И. Павлуцким, чей отряд был атакован с фронта и тыла (КПЦ. № 59: 159; Сгибнев 1869: 29; Зуев 2001: 26). В полевом столкновении, до непосредственного соприкосновения с врагом, чукчи предпринимали обход противника с флангов, вынуждая его отступить (Богораз 1900. № 132: 337; Антропова 1957: 230; Зуев 2001:

¹⁰ Отметим, что аляскинские эскимосы применяли для передачи сигналов резкий свист (Кашеваров 1845. № 193: 873).

[123]24). Очевидно, окружение практиковалось в особенности тогда, когда нападающие имели численный перевес и могли со всех сторон нападать на противника, эффективно реализуя тем самым свое превосходство (Козлов 1956: 181; 189; Бабошина 1958. № 95: 232; Воскобойников, Меновщиков 1959: 432; Меновщиков 1974. № 85: 300). Даже при неожиданном нападении врага эскимосы стремились его окружить и расстрелять из луков (Меновщиков 1980а: 216. § 131; 1988. № 99: 236).

Резерв, в собственном смысле этого слова, то есть запасной силы, предназначенной для решения внезапно возникающих оперативных задач, судя по всему, не существовал. «Чукчи еще не дошли до такой степени развития военного искусства, когда военачальник мог оставить часть своего войска в резерве и бросать его в бой по мере надобности. У чукчей все решали численность, натиск и мастерство воинов.

Техника боя. Различные русские документы второй половины XVII — XVIII в. в один голос утверждают: «...а у чюхоч лучной бой...» (ДАЙ. Т. 6, № 136: 407 (1676); ср.: ПСИ. Кн. 2, № 122: 524–525, bis (1710); Атлас 1964. № 54: 38, А-2 (1710–1711); КПЦ. № 57: 157 (1711); Миллер 1758: 199; также см.: Вдовин 1965: 3738). Следовательно, противники (а им видней!) считали, что основным видом сражения у чукчей являлся бой луком, перестрелка. Старики-коряки так рассказывали Н. Н. Беретти (1929: 6) о древней чукотско-корякской тактике: «Когда все стрелы были израсходованы и поломаны, противники начали драться копьями; последние тоже изломались». Так же рисует бой чукчей с коряками русский очевидец, видевший из Гижиги сражение между этими двумя этносами в 1770-х гг.: «Сперва меткие стрелы, а потом палицы и копья багрили снег длинными ручьями крови» (Мамышев 1809: 24). Об обычности подобного сражения свидетельствует и способ боевой тренировки воинов: сначала действуют луком, а потом копьем (КПЦ. № 70: 181). Подобная тактика была, так сказать, естественной. Действительно, если стрелы израсходованы, а исход битвы еще не решен, то остается или рукопашная, или простое отступление одной из сторон, которая, к примеру, истратив стрелы раньше, была расстреливаема противником издали (Burch 1998: 227; ср. с тактикой эвенков: Wagner 1789: 154).

И. С. Вдовин считает, что противники, одетые в панцири, сначала перестреливались, когда же запас стрел выходил, чукчи сбрасывали неудобные панцири и сражались на копьях (см.: Богораз 1991: 208, примеч. ф; pro: Горелик 1993: 127). К сожалению, автор не уточняет источник своей информации. Впрочем в показании чукчи Хехгитита (1763) находим, что в бою аляскинские эскимосы раздевались, чтобы легче было увертываться от стрел

[123]противника (КПЦ. № 71: 186), но, судя по контексту, речь идет именно об особенности ведения боя американцами, на что и обратил внимание Хехгитит как на некий иноземный обычай (ср.: КПЦ. № 70: 183). В показании казака Л. Вершинина (1762) также утверждается, что жители Аляски сражаются голыми (Белов 1954: 184; ср.: Этнографические материалы. 1978: 89). Комментарий к этому мы найдем в рассказе малемютов залива Коцебу об их сражении с таревмютами с мыса Хоуп, которые подошли к полевому укреплению малемютов и стали вызывать их на бой (середина XIX в.): «В ответ некий Харларардлак появился из-за палисада. Он был обнажен до пояса. Враги посылали свои стрелы в него, но он прыгал вокруг так ловко, что они были не способны попасть в него; напротив, он смеялся над ними и собирал их стрелы. Затем он снова ускользнул в безопасность» (Rasmussen 1952: 67–68)». Действительно, эскимосы, жившие у устья р. Юкон (икогмют), не использовали щиты, поскольку они просто уклонялись от стрел (Nelson 1899: 328; Fienup-Riordsn 1990: 155; 1994: 328; Burch 1998: 73). Как видим, воин обнажался лишь по пояс с целью не сражаться с противником, а увертываться от его метательного оружия, обычно же эскимосы вели бой в панцире, который надевали под одежду.

Азиатские эскимосы и чукчи также сражались в доспехах (Bogoras 1910: 185; ср.: Меновщиков 1950: 17; Burch 1998: 225). Корякское героическое сказание так повествует о столкновении оседлых коряков с о. Куутук с чукчами ^п в XVIII в.: «Приблизился тот вражеский отряд. Тотчас ымканцы вышли из своей крепости, в ближайшую тундру пошли, начали биться....Кончились стрелы, копьями стали биться. Ымка сильно озлобился, бросил копье, вынул топор и бросился на врагов. Начал рубить вражеские головы костяным топором. Однако неправильно ударил, в открылок панциря засадил топор. Еще больше разъярился. Мотает из стороны в сторону врага, в открылке панциря которого завяз топор. Не может топор высвободить, поэтому вместе с топором и мотает врага. Изловчился враг, ударил Ымку копьем под мышку. Едва вытащил из раны копье. До того как умереть,

¹¹ Этот же случай, но в несколько иной записи, приводит и Э. С. Берн: «Через некоторое время невысокий мужчина по имени Алаакатлак вышел. Он крикнул тикигагмютам (Tikigagmiut): „Стреляйте в меня!» Он был обнажен, исключая только лисий нос на лбу и пояс с белым лисьим хвостом сзади, также он держал маленький барабан. Тикигагмюты стреляли в него, но промахивались, потому что он кружился очень быстро. Они вообще не попали в него, а он собирал стрелы, которыми они стреляли. Когда стрела падала, он брал ее. Когда он набрал полные руки стрел, Алаакатлак возвратился в укрепление» (Burch 1998: 105).

¹² Так считает комментатор текста (Меновщиков 1974: 624, примеч. к № 147–148), однако противниками данного поселка могли быть и оленные коряки.

[123]Ымка еще десять врагов убил» (Меновщиков 1974. № 148: 468–469). Данный пассаж достаточно ясно показывает нам элементарную тактику коряков: перестрелка, затем рукопашная. Причем герой даже метнул свое копье, по-видимому, не предназначавшееся для броска, а затем стал действовать костяным топором, поражая противника в голову, которая, несмотря на наличие у чукчей шлема, вероятно, часто была не защищена. Однако противник закрылся деревянным обтянутым кожей крылом панциря, где топор и застрял.

Итак, воин оставался в доспехе, сражаясь в рукопашной схватке копьем. Действительно, враги не дали бы своим противникам времени сбросить доспехи в бою. Разве что это делалось по взаимному соглашению, но подобных данных как будто нет. Напротив, А. Сгибнев (1869: 15), на основании архивных материалов, пишет, что перед сражением с казачьим головой А. Ф. Шестаковым на р. Егаче (1730) чукчи надели костяные куяки и, после того как казаки сделали выстрел, тут же бросились в атаку с копьями, то есть ничего не сняв. Кроме того, чукотские воины, изображенные на моржовых клыках, фехтуют на копьях в доспехах, видимо, последние им не мешают (Антропова 1953: 41–42; Табл. IX, 1, 2а, б; Широков 1968: Рис. 7; ср.: Тан-Богораз 1979: 43 (оседлые коряки); 57–59 (телькепские кочевые чукчи)). Да и на панцире (по-видимому, XVIII в.), точнее на его наспинном щите, из Музея культур в Хельсинки представлены воины в доспехах как стреляющие из лука, так и сражающиеся на копьях (Palsi 1983: 105, kuva 59). О сражении в доспехах говорит и тренировка воинов — упражнения в латах целыми днями (Вдовин 1987: 106).

В бою воины в панцирях, очевидно, стояли в левосторонней стойке, то есть обратившись к противнику левым боком (это было вызвано тем, что панцирь имел разрез на правом боку), и эту левую сторону тела необходимо было защищать. Крылом же, находившимся от панциря слева, также удобно было действовать, находясь в этом положении. Левая нога, выставляемая вперед, также была защищена — поножей. Немногочисленные же

Дата добавления: 2015-10-16