Картина шестая. Комната Режиссера.

Комната Режиссера.

Те же декорации, что и в первой картине. Слева, на полу, большая лошадиная голова. Справа — огромный глаз. Деревья и облака прицеплены прямо к стене. Входят Р е ж и с с е р и Ф о к у с н и к. На Фокуснике фрак, длинный белый шелковый плащ, цилиндр. Режиссер одет так же, как в первой картине.

Р е ж и с с е р. Никто не поможет — ни фокусник, ни врач, ни астроном. Выпустить львов из клетки и пролить на них серный дождь труда не составляет. Давайте прекратим этот разговор.

Ф о к у с н и к. Вам, человеку в маске, я мог бы и не напоминать, что обычно мы пользуемся темной занавеской.

Р е ж и с с е р. Конечно, когда дело происходит на небесах. Но, скажите на милость, какой такой занавес выдержит здешний ветер, что в клочья рвет одежды и раздевает донага? Здесь даже дети уже запаслись ножами и норовят искромсать покровы.

Ф о к у с н и к. Но ширма — обязательное условие. Без нее невозможен трюк. Почему вы выбрали для постановки эту затасканную трагедию, а не какую-нибудь новую драму?

Р е ж и с с е р. Чтобы представить то, что происходит ежечасно и повсюду — в больших городах и в селеньях. Представить это наглядно, на примере совершенно необычайного случая, единственного за всю историю человечества и, однако, всеми признанного за образец. Точно также я мог бы выбрать «Эдипа» или «Отелло». А если б я представил непривычную правду, кровь пролилась бы в первые пять минут.

Ф о к у с н и к. Если б вас вдохновил цветок Дианы — тот самый, что пригодился Шекспиру, когда он затосковал по «Сну в летнюю ночь», спектакль имел бы успех. Если любовь — это чистая случайность, случайность — и только, если Титания, королева эльфов, полюбила осла, кто удивится, увидев в баре Гонсало с белокурым парнишкой на коленях? Это ведь то же самое.

Р е ж и с с е р. Прошу вас, не продолжайте.

Ф о к у с н и к. Наставьте проволочных арок и деревьев с зеленой листвой, разверните ширму, а в свое время — сверните, и никто не заметит, что дерево превратилось в змеиное яйцо. Но ведь вы хотели убить голубку и вместо нее подсунуть кусок мрамора, облепленный говорливыми слюнями!

Р е ж и с с е р. Иначе нельзя. Мы с друзьями вырыли в песке туннель — и никто не заметил. Нам помогали рабочие и студенты, но теперь они это скрывают, хотя израненные руки могут их выдать. Мы раскопали гробницу и подняли занавес.

Ф о к у с н и к. Разве из могилы может выйти театр?

Р е ж и с с е р. Театр всегда выходит из тьмы подполья. В настоящем театре нет-нет, да и повеет смрадом ущербной луны. Когда живые люди становятся грудой костей во рву, говорят платья. Я вырыл туннель и добрался до масок, чтоб представить их темную силу. И публика сдалась бы, захваченная спектаклем.

Ф о к ус н и к. Не прилагая усилий, я могу превратить чернильницу в отрубленную руку, унизанную старинными перстнями.

Р е ж и с с е р (раздраженно). Но ведь это ложь. Театр! И чтобы сокрушить эту ложь, три дня и три ночи я боролся с корнями и волнами.

Ф о к у с н и к. Я знаю.

Р е ж и с с е р. И если в театре Ромео и Джульетта умирают только затем, чтобы вскочить, едва опустится занавес, и побежать кланяться, у меня они жгут занавес и действительно умирают на глазах у публики. Но все рухнуло, потому что вмешались море, кони и полчища трав. И все же, когда сожгут последний театр, где-нибудь за креслами, за грудой золотых чаш из папье-маше отыщут всех наших мертвых — всех, казненных публикой. Надо сокрушить театр или жить в театре! А не свистеть из зала. Как услышите заунывный песий вой — немедля поднимайте занавес. Я знаю человека, который подметал крышу и мыл слуховое окошко исключительно из расположения к небу.

Ф о к у с н и к. Поднимитесь еще на одну ступеньку, и вы увидите, что человек — это былинка.

Р е ж и с с е р. Не былинка — пловец.

Ф о к у с н и к. Я могу превратить пловца в иголочку для шитья.

Р е ж и с с е р. Вот это и есть театр. Именно поэтому я и затеял труднейшую игру — я надеялся, что любовь вырвется наружу и преобразит костюмы.

Ф о к у с н и к. Когда вы говорите «любовь», я не могу не удивляться.

Р е ж и с с е р. Чему?

Ф о к у с н и к. Мне чудятся бескрайние пески в мутном зеркале.

Р е ж и с с е р. А еще?

Ф о к у с н и к. Рассветает, всегда рассветает.

Р е ж и с с е р. Да, конечно.

Ф о к у с н и к (сумрачно, постукивая пальцами по конской го-лове). Любовь.

Р е ж и с с е р (садясь за стол). Когда вы говорите «любовь», я не могу не удивляться.

Ф о к у с н и к. Чему?

Р е ж и с с е р. Мне чудится, что песчинка превращается в живого муравья.

Ф о к у с н и к. А еще?

Р е ж и с с е р. Смеркается — каждые три минуты.

Ф о к у с н и к (пристально глядя на него). Да, наверное. (Пауза.) Чего еще ждать от человека, который зарылся в песок, чтобы пробиться к театру? Да вы только попробуйте, откройте двери, и к вам валом повалят дожди, психопаты, мастиффы, палые листья, помойные крысы. И как это может взбрести в голову — вышибить в драме все окна и двери?!

Р е ж и с с е р. Только вышибив двери, можно вернуть драме смысл. Тогда все увидят, как в одной капельке крови растворяется каменная глыба закона. Нет ничего мерзее смертника, который спокойно засыпает, пальцем нарисовав на стене дверцу. Истинная драма там — на арене римского цирка, где в лабиринтах арок вечно снуют, не зная отдыха, люди, огни, ветер. Там театр истинных I драм. Там разыгралась настоящая битва — она стоила жизни всем актерам. (Плачет.)

С л у г а (быстро входя). Сеньор.

Р е ж и с с е р. Что случилось? (За Слугой следуют Костюм Арлекина и Сеньора в трауре. Лицо ее скрыто густой вуалью.)

С е н ь о р а. Где мой сын?

Р е ж и с с е р. Какой сын?

С е н ь о р а. Мой сын Гонсало.

Р е ж и с с е р. Когда кончился спектакль, он укрылся в оркестровой яме вместе с этим юношей (показывает на Костюм Арлекина). Потом Суфлер видел его в костюмерной на императорской постели. Больше мне нечего вам сказать. Все погребла земля.

К о с т ю м А р л е к и н а (плачет). Энрике.

С е н ь о р а. Где мой сын? Утром рыбаки принесли мне огромную луну-рыбу — бледную, израненную, и кричали: «Вот твой сын!» Изо рта у нее стекала тонкая струйка крови, а дети смеялись и мазали кровью подошвы. Я закрыла дверь, и торговцы с рынка поволокли ее к морю.

К о с т ю м А р л е к и н а. К морю.

Р е ж и с с е р. Спектакль давно кончился. В том, что случилось, я невиновен.

С е н ь о р а. Я подам жалобу и потребую публичного суда. (Идет к выходу.)

Р е ж и с с е р. Сеньора, там нельзя пройти.

С е н ь о р а. Да, вы правы. В фойе темно. (Идет к другой двери.)

Р е ж и с с е р. И здесь не пройти. Можно упасть с крыши.

Ф о к у с н и к. Позвольте проводить вас. (Снимает плащ и укрывает им Сеньору. Отходит, делает пассы руками, затем распахивает, плащ — Сеньора исчезла. Слуга подталкивает Костюм Арлекина к двери и в конце концов выносит его. Фокусник вынимает большой белый веер и, напевая нежную мелодию, обмахивается.)

Р е ж и с с е р. Мне холодно.

Ф о к у с н и к. Что?

Р е ж и с с е р. Я сказал — мне холодно.

Ф о к у с н и к (обмахиваясь веером). Какое прелестное слово — «холод».

Р е ж и с с е р. Я вам благодарен. За все.

Ф о к у с н и к. Не стоит. Снять легко, а вот надеть — трудно.

Р е ж и с с е р. Гораздо труднее — сменить.

С л у г а (входя). Похолодало, Может, включить отопление?

Р е ж и с с е р. Нет. Мы перетерпим, раз уж мы разворотили крышу, разнесли ворота и остались в четырех стенах драмы. (Слуга выходит в среднюю дверь.) Это ничего, что холодно. Трава такая шелковая, так и тянет в сон.

Ф о к у с н и к. Сон!

Р е ж и с с е р. Ведь спать — это все равно что сеять.

С л у г а. Сеньор! Холод просто невыносимый!

Р е ж и с с е р. Я же тебе сказал — мы должны вытерпеть. Нас этими фокусами не проймешь. Делай свое дело. (Режиссер надевает перчатки и, дрожа, поднимает воротничок фрака. Слуга уходит.)

Ф о к у с н и к (обмахиваясь веером). Помилуйте, чем же вам не угодил холод?

Р е ж и с с е р (слабеющим голосом). Холод — одно из наиболее выразительных сценических средств.

С л у г а (стоя в дверном проеме, сложив руки на груди. Его трясет от холода). Сеньор!

Р е ж и с с е р. Что?

С л у г а (падая на колени). Это публика.

Р е ж и с с е р (бессильно роняя голову на руки). Проси.

Фокусник, сидя рядом с конской головой, насвистывает, обмахиваясь веером и выказывая живейшую радость. Левый угол декорации смещается, открывая ослепительно синее небо в облаках. С неба, словно дождь, медленно падают окоченелые белые перчатки

Г о л о с (где-то далеко). Сеньор

Г о л о с (где-то далеко). Что?

Г о л о с (где-то далеко). Это публика.

Г о л о с (где-то далеко). Проси.

Фокусник все быстрее машет веером. Начинает идти снег. Медленно опускается занавес

Суббота, 20 августа 1930 г.

Дата добавления: 2015-10-16