Картина четвертая. Посередине сцены вертикально — спинкой к заднику — стоит кровать

Посередине сцены вертикально — спинкой к заднику — стоит кровать, словно нарисованная примитивистом. На кровати — Голый. Он красного цвета, в венке из синих терний. В глубине сцены арки и лестницы. Они ведут на ярусы театра. Справа вход в Университет. Из театра доносятся приглушенные аплодисменты.

Г о л ы й. Долго еще?

С а н и т а р (быстро еходя). Подождем до кониа смуты.

Г о л ы й. Что им надо?

С а н и т а р. Требуют казнить Режиссера.

Го л ы й. А обо мне забыли?

С а н и т а р. Забыли.

Г о л ы й. О Гонсало есть известия?

С а н и т а р. Ищут его в развалинах.

Г о л ы й. Я хочу умереть. Сколько стаканов крови выпустили из меня?

С а н и т а р. Пятьдесят. Сейчас напою тебя желчью, а после, в восемь, вернусь расковырять тебе рану в боку.

Г о л ы й. Ту, в которой полно витаминов?

С а н и т а р. Ту самую.

Г о л ы й. Скажи, людей пустили в глубины песков?

С а н и т а р. Как бы не так... У всех люков выставили стражу — солдат и инженеров.

Г о л ы й. До Иерусалима далеко?

С а н и т а р. Три остановки. Вот только не знаю, хватит ли угля.

Г о л ы й. Авва отче, да минует меня чаша сия.

С а н и т а р. Замолкни. И так уже три градусника расколотил.

Входят С ту д е н т ы. Они в черных пиджаках с красными шарфами.

П е р в ы й с т у д е н т. Что решетка? Можно перепилить прутья.

В т о р о й с т у д е н т. Все равно не убежать. В переулке стража.

Т р е т и й с т у д е н т. А кони?

П ер в ы й с т у д е н т. Кони удрали — вышибли крышу над сценой.

Ч е т в е р т ы й с т у де н т. Да, я сам их видел из башни, куда меня засадили. Кони уже далеко, на холме. И Режиссер с ними.

П е р в ы й с т у д е н т. Здесь есть оркестровая яма?

В т о р о й с т у де н т. Есть, да что толку. Там полно публики.

Из-за кулис снова доносятся аплодисменты. Санитар приподнимает Голого и поправляет ему подушку.

Г о л ы й. Пить.

С а н и т а р. Я послал в театр за водой.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Революция! Первым же взрывом оторвало голову профессору риторики.

В т о р о й с т у д е н т. К великой радости жены — уж теперь-то она разойдется. Впору краны к соскам привернуть.

Т р е т и й с т у д е н т. К ней, говорят, по ночам жеребец в окно лазит.

П е р в ы й с т у д е н т. Это она увидела с чердака и подняла тревогу.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Поэты полезли наверх, хотели ее убить, но она не испугалась — так заорала, что люди услышали и прибежали на помощь.

В т о р о й с т у д е н т. Как ее зовут?

Т р е т и й с т у д е н т. Елена.

П е р в ы й с т у д е н т. Луна. Селена.

В т о р о й с т у д е н т (Первому студенту). Что с тобой?

П е р в ы й с т у д е н т. Я боюсь выйти наружу.

По лестнице спускаются Д в а р а з б о й н и к а. Д а м ы в вечерних платьях выходят из театра. С т у д е н т ы продолжают спор.

П е р в а я д а м а. Надеюсь, у входа нас ждет автомобиль.

В т о р а я д а м а. А если нет? Это ужасно!

Т р е т ь я д а м а. Нашли Режиссера! Он прятался в гробнице.

П е р в а я д а м а. А Ромео?

Т р е т ь я д а м а. Когда мы выходили, его как раз начали раздевать.

Ю н о ш а. Публика требует, чтоб кони протащили поэта по городу.

П е р в а я д а м а. Но почему? Спектакль просто прелесть, а никакая революция не дает права осквернять могилы.

В т о р а я д а м а. Все было так мило! И лица, и голоса казались такими живыми, выразительными! Не понимаю, зачем потрошить, зачем копаться в костях?

Ю н о ш а. Вы правы. Сцена в гробнице поразительно удалась. Но я сразу заподозрил неладное, когда увидел Джульеттины ножки — они были слишком маленькие.

В т о р а я д а м а. Это же прелестно! Чем вы недовольны?

Ю н о ш а. Они слишком малы для женских ног. Слишком хороши, слишком женственны. Это ноги мужчины, ноги, придуманные мужчиной.

В т о р а я д а м а. Какой ужас!

Из театра доносятся голоса и звон шпаг.

Т р е т ь я д а м а. Неужели нам отсюда не выбраться?

Ю н о ш а. Революция! Они захватили собор. Но, может, лестница выведет нас отсюда? Давайте попробуем. (Уходят.)

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Как только они поняли, что Ромео и Джульетта действительно любят друг друга, началась смута.

В т о р о й с т у д е н т. Наоборот! Смута началась, как только они поняли, что Ромео и Джульетта не любят друг друга, не могут любить и никогда не полюбят.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Публика оказалась весьма проницательна — и взбунтовалась.

В т о р о й с т у д е н т. Именно так. Но Ромео и Джульетта любили, они горели любовью, а платья не любили. Махоньких жаб на Джульеттином подоле так и корчило от омерзенья — люди все видели!

Ч е т в е р т ы й с ту д е н т. В театре люди забывают о платьях. Революция разразилась, когда нашли настоящую Джульетту. Связанная, она лежала за креслами с кляпом во рту.

П е р в ы й с т у д е н т. Ты ошибаешься. Впрочем, это всеобщее заблуждение. И в итоге театр гибнет. Публика не должна соваться за шелковый занавес и любопытствовать, что скрывает картонная стенка, выстроенная поэтом. Ромео может быть птицей, а Джульетта — камнем. Ромео может быть крупинкой соли, а Джульетта — географической картой. И публике нет до этого дела!

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Никакого! Но птица не может оказаться кошкой, а камень — морской волной.

В т о р о й с т у д е н т. Все это лишь видимость — форма, маска. Кошка может оказаться лягушкой, а зимняя луна — связкой хвороста, обглоданной продрогшими червями. Публика же пусть себе видит сны, навеянные поэтом, не замечая ни ягнят за колонной, ни облаков на небе.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Потому-то и вспыхнула революция. Режиссер открыл люки, и все увидели, как из картонных жил льется яд и травит живых детей. Не маски рождают жизнь, а волосок, что трепещет за маской, — тоненький, как в барометре.

В т о р о й с т у д е н т. Как вы думаете, чтобы сцена в гробнице потрясала, Ромео обязательно должен быть мужчиной, а Джульетта — женщиной? Или нет?

П е р в ы й с т у д е н т. Совершенно не обязательно. Это и доказывал Режиссер.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т (раздраженно). Как это не обязательно? А если не обязательно, пусть машины рожают, пусть зерном засевают асфальт!

В т о р о й с т у д е н т. Почему бы и нет? Засеют — и взойдет плесень, но — кто знает? — может быть, сердце забьется сильнее и полюбит крепче! Вот ведь в чем дело: всякий знает, что нужно зерну, чтобы заколоситься, и никто не знает, что нужно плесени.

П я т ы й с т у д е н т (выходя из гробницы). Пришел судья. Но перед казнью их заставят повторить сцену в гробнице. Четвертый студент. Идемте. Вы увидите, что я прав. Второй студент. Да, идемте. В последний раз поглядим на Джульетту — высшее воплощение женственности. Такой Джульетты мы больше никогда не увидим. (Быстро уходят.)

Г о л ы й. Отче, прости их, ибо не ведают что творят.

С а н и т а р (Разбойникам). Чуть не опоздали.

Р а з б о й н и к и. Суфлер сбил столку.

С а н и т а р. Уколы вам сделали?

Р а з б о й н и к и. Сделали.

Берут свечи и садятся у изножья кровати по обе ее стороны. На сцене становится темно. Загораются свечи. Входит С у ф л е р.

С а н и т а р. Тебе когда было велено прийти?

С у ф л е р. Прошу простить! Я искал бороду Иосифа Аримафейского, она потерялась.

С а н и т а р. Операционная готова?

С у ф л е р. Послали за светильниками и за чашей. И за камфарным маслом в ампулах.

С а н и т а р. Поторопитесь! (Суфлер уходит.)

Г о л ы й. Еще долго?

С а н и т а р. Нет. Уже трижды прозвонил колокол. Как только Император переоденется Пилатом...

Ю н о ш а (входит вместе с Дамами). Сюда, пожалуйста. И не надо поддаваться панике.

П е р в а я д а м а. Как это страшно — потеряться в театре и не найти выхода.

В т о р а я д а м а. Меня так напугал волк из папье-маше и змеи в жестяном корытце!

Т р е т ь я д а м а. Когда мы шли по холму, за развалинами, я все думала, что вот-вот рассветет, но почему-то мы оказались здесь, за кулисами, и я испачкала мазутом свою парчовую туфельку.

Ч е т в е р т а я д а м а (за арками). Повторяют сцену в гробнице. А у стражников просто руки чешутся, я сама видела — их не остановить. Пожара не миновать!

Ю н о ш а. А если влезть на дерево, а оттуда на балкон и позвать на помощь?

С а н и т а р (громко). Когда же дадут сигнал начинать агонию?

Слышен удар колокола.

Р а з б о й н и к и (поднимая свечи). Свят, свят, свят.

Г о л ы й. Отче, да будет воля твоя.

С а н и т а р. Ты вступил раньше на две минуты!

Г о л ы й. Соловей же пропел!

С а н и т а р. Пропел. И аптеки распахнулись навстречу агонии.

Г о л ы й. Навстречу агонии. Человек умирает. Один, среди поездов и перронов.

С а н и т а р (смотрит на часы, громко). Принесите простыню. Да поосторожнее — смотрите, чтобы ветер не сорвал с вас парики. И побыстрее.

Р а з б о й н и к и. Свят, свят, свят.

Г о л ы й. Все кончено.

Кровать поворачивается вокруг своей оси, и Г о л ы й исчезает. На той стороне кровати оказывается П е р в ы й ч е л о в е к. Он, как и прежде, во фраке, у него черная борода.

П е р в ы й ч е л о в е к (закрыв глаза). Агония. Человек умирает.

Свет меняется — теперь он отливает серебром, как киноэкран. Лестницы и арки в глубине сцены подсвечены голубым. С а н и т а р и Р а з б о й н и к и уходят, словно танцуя, не поворачиваясь спиной к зрителям. Из-за арок выходят С т у д е н т ы. В руках у них электрические фонарики.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Публика вела себя отвратительно.

П е р в ы й с т у д е н т. Да, мерзко. Зритель не должен встревать в спектакль. Когда люди идут в зоопарк, они не лезут в аквариум, не убивают водяных змей и крыс, не душат рыб, больных проказой, а только глядят, припав к стеклянным стенкам, и пытаются понять.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Оказывается, Ромео был тридцатилетним мужчиной, а Джульетта — парнишкой пятнадцати лет. Но публика их разоблачила.

В т о р о й с т у д е н т. Режиссер утаил бы это от публики. Его замысел был гениален, но кони и революция все сокрушили

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Их казнили, а это совершенно недопустимо.

П е р в ы й с т у д е н т. А заодно убили и настоящую Джульетту, когда услышали ее стон. Выволокли из-под кресел и убили.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Из чистого любопытства — чтоб узнать, что там у них внутри.

Т р е т и й с т у д е н т. И что же? Грозди ран и полная растерянность.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т. Повтор сцены в гробнице был поразительно прекрасен. Они любили друг друга поистине великой любовью! Хотя какой из меня свидетель? Когда запел соловей, я зарыдал, не сдержался.

Т р е т и й с т у д е н т. Все зарыдали. А после схватились за ножи, потому что догма сильнее их, а доктрина, сорвавшись с цепи, сметает даже невинные истины.

П я т ы й с т у д е н т (радостно). Смотрите, что у меня есть — туфелька Джульетты. Я украл, когда ее обряжали монашки.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т (очень серьезно). Которой Джульетты?

П я т ы й с т у д е н т. Как которой? Той, что была на сцене, той, у которой самые красивые ноги на свете.

Ч е т в е р т ы й с т у д е н т (изумленно). Ты что, так и не понял, что Джульеттой в гробнице был ряженый парнишка? Каков режиссерский трюк! А настоящая Джульетта с кляпом во рту корчилась за креслами.

П я т ы й с т у д е н т (расхохотавшись). Да что ты говоришь? Но Джульетта в гробнице была несказанно хороша, и даже если это ряженый парнишка, мне что за дело? Я бы и не подумал красть туфельку той девчонки, что ползала в пыли и завывала, как кошка!

Т р е т и й с т у д е н т. И тем не менее ее убили за то, что она — Джульетта.

П я т ы й с т у д е н т. Они сошли с ума. Мне же недосуг разбираться, кто это — парень, женщина или подросток. Каждый день на рассвете и вечером, после занятий, я пасу на горе быков, а с ними нужно уметь управляться. Если я потрясен и тем счастлив, какое мне дело, кто они такие.

П е р в ы й с т у д е н т. Великолепно! А если мне вздумается полюбить крокодила?

П я т ы й с т у д е н т. Люби!

П е р в ы й с т у д е н т. А если тебя?

П я т ы й с т у д е н т (кидая ему туфельку). Люби — я тебе разрешаю! И даже вскарабкаюсь по скалистым уступам тебе на плечи.

П е р в ы й с т у д е н т. Мы все сокрушим.

П я т ы й с т у д е н т. Дома и семьи.

П е рв ы й с т у д е н т. И вломимся туда, где говорят о любви! Выбьем бутсами двери и заляпаем тиной зеркала.

П я т ы й с т у д е н т. И сожжем книгу, что священник читает на мессе.

П е р в ы й с т у д е н т. Идемте, идемте скорее.

П я т ы й с т у д е н т. У меня четыреста быков. Мы с отцом прикрутим их канатами к скалам и разнесем камни вдребезги — откроем путь вулкану!

П е р в ы й с т у д е н т. Ликуйте! Все ликуйте — парни и девушки, щепки и лягушки!

С у ф л е р (входя). Сеньоры! Урок начертательной геометрии.

П е р в ы й ч е л о в е к. Агония. Человек умирает. (Сцену окутывает полумрак. Студенты зажигают фонарики и исчезают в дверях Университета.)

П я т ы й с т у д е н т (убегая за арки вместе с Первым студентом). Радуйтесь! Ликуйте!

С у ф л е р (угрюмо). Пожалели бы окна — стекла вылетят.

П е р в ы й ч е л о в е к. Агония. Человек умирает — один. Одинок человек, истерзанный снами, где снуют лифты и вагоны несутся на немыслимых скоростях. И дома одиноки, и улицы, и берега, которых уже не увидеть.

П е р в а я д а м а (входя). Опять та же декорация! Это ужасно.

Ю н о ш а. Но, может, мы найдем настоящую дверь?

В т о р а я д а м а. Умоляю, не оставляйте меня, дайте руку!

Ю н о ш а. Когда рассветет, попробуем выбраться через слуховое окошко на крышу.

Т р е т ь я д а м а. В этом платье я уже начинаю замерзать.

П е р в ы й ч е л о в е к (едва слышно). Энрике, Энрике!

Т р е т ь я д а м а. Что это?

Ю н о ш а. Не обращайте внимания.

На сцене становится темно. Юноша поднимает фонарь и освещает мертвое лицо Первого человека.

Занавес

Дата добавления: 2015-10-16