Интерпретация второго и третьего видений

Содержание второго видения Перпетуи – о маленьком брате Динократе, находящемся в загробном мире – носит более личный характер: имеет корни в личной истории мученицы и презентуется образами, более доступными для её сознательного восприятия, хотя затрагивает те же базовые мотивы, что и первое видение.

Римская католическая церковь принимает такие видения очень конкретно и использует их как основу для своей доктрины заступничества святых, помогающих душам, пребывающим в чистилище. Перпетуя и сама, кажется, истолковала это видение в том же смысле. Если же мы анализируем сон на субъективном уровне – как, в первую очередь, внутреннее событие – то Динократ, как и Сатур в первом видении, несомненно, олицетворяет собой некое душевное содержание личности Перпетуи. Его страдания, показанные во сне, в каком-то смысле идентичны собственному болезненному состоянию святой. Эти страдания поэтому следует расценивать как внутреннюю потребность Перпетуи, тоску по источнику «живой» крещенской воды.

Для Перпетуи маленький брат, который умер ещё в раннем детстве, и все связанные с ним воспоминания представляют собой часть её собственного прошлого, нечто детское в ней, ту часть её души, будто бы ещё некрещённую, для которой спасительная истина, символизируемая водой, буквально «слишком высока». Об этом свидетельствует тот факт, что край бассейна недосягаем для ребёнка.

Как сообщает нам святая, она не думала о мальчике долгое время. Также в видении между Перпетуей и маленьким братом есть большая дистанция.³³ Всё это может означать, что сознательно Перпетуя далека от такого детского восприятия своей реальности, но эта проблема всё ещё задевает её. Детская языческая часть в Перпетуе – фигура Динократа в видении – страдает от рака, то есть находится в процессе внутреннего разложения, который не может быть остановлен. Таким образом, сон указывает на регресс или, скорее, на трудности, возникшие во внутреннем развитии Перпетуи, которое, возможно, оказалось под угрозой, ведь Перпетуя так или иначе попала под влияние своего отца, который изо всех сил, используя всю свою власть, пытался уговорить дочь отречься от новой веры. (Вот почему, наверное, её сопротивление христианской позиции представлено как «ребёнок из её семьи»). Видимо, детский бессознательный дух по-прежнему живёт в Перпетуе, он находится под угрозой распада, христианские истины ему недоступны, так что Перпетуя тщетно жаждет их искупительной силы для него.

Франц Йозеф Долджер в своём эссе о втором видении Перпетуи сообщает, что явленая здесь картина загробного мира больше совпадает с языческими концепциями ада, чем с христианским образом чистилища. Это ещё более недвусмысленно подчёркивает языческую принадлежность фигуры Динократа.³⁴ Видение напоминает описание загробного мира в Книге Еноха (гл. 22): пространство, разделённое на тёмное место для грешников и светлое место, посреди которого находится «сияющая вода источника». Идея, что умершие страдали от жажды в преисподней, это древняя и весьма распространённая идея, которую мы также находим в третьем видении в тексте «Поймандр, пастырь мужей». Долджер доказывает, что сон Перпетуи демонстрирует нам убеждение, бытовавшее в древности: те, кто умер преждевременной или насильственной смертью, проходят особые мучения в аду и могут быть спасены только через молитвы живых.³⁵

Рассматриваемая с психологической точки зрения эта идея является символическим представлением о том, что содержания бессознательного, которые отщеплены и не в состоянии быть полноценно интегрированными в сознательную реальность, становятся негативными и появляются как призраки, стремящиеся освободиться. Другими словами, эти содержания вызывают душевные волнения, как, похоже, было в нашем случае, когда отщеплённые содержания, берущие начало в детстве Перпетуи, принесли ей сильное беспокойство.

Тем, что язычество в психике Перпетуи презентует себя в образе ребёнка, видение, возможно, намекает на инфантильность языческой позиции в сравнении с христианским мировоззрением. Rufinus, во всяком случае, выражал подобную точку зрения: «Он [святой] учил всех людей, что они должны направить свой ум от видимых и материальных вещей к невидимым и нематериальным. “Действительно, настало время, - сказал он, - чтобы мы обратились к занятию такого рода, ибо мы не всегда остаёмся мальчишками и детьми, но теперь должны раз и навсегда подняться до высших духовных вещей и стать взрослыми мужчинами”».³⁶

В третьем видении, незадолго до своей смерти, Перпетуя снова видит Динократа, но уже преображённого и спасённого живой водой. Гниющие раны на его лице были вылечены, и «он тогда стал играть с водой, как делают дети». Динократ стал символом её перерождения в novam infantiam (в новом детстве), и его судьба теперь представляет для Перпетуи прогноз её собственной ситуации и дальнейшего развития.³⁷ В то время, как во втором и третьем видениях она переживает всё через фигуру Динократа или же в качестве наблюдателя, в четвёртом сне она уже сама заключена в темницу и должна принять бой с духом тьмы, чтобы получить ветвь древа жизни.

Я хочу упомянуть здесь одно современное видение, так как оно содержит тот же символизм, но в более ярком проявлении, и, кроме того, это видение возникло в ситуации, аналогичной ситуации Перпетуи.³⁸ Это видение студентки-католички Софи Шолль – девушки двадцати одного года, которая была обезглавлена в Мюнхене за распространение антинацистской пропаганды. В тюрьме, в ночь накануне казни ей приснилось, как прекрасным солнечным днём она несла на руках ребёнка, одетого в белое, чтобы крестить его. Путь к храму вёл вверх по крутой горе, но она несла ребёнка на руках “крепко и надёжно”. Внезапно, без предупреждения бездна разверзлась перед ней. У девушки хватило времени лишь на то, чтобы надёжно уложить ребёнка, прежде чем сама она рухнула в бездну. В реальности Софи погибла с невероятным мужеством. Сама она интерпретировала своё видение так: за белым одеянием ребёнка стоит идея, согласно которой её собственная смерть предрешена. Крутая тропинка к храму напоминает лестницу в первом видении Перпетуи, посредством которой представлен трудный путь индивидуации. Идея судьбы ребёнка, который ещё не крещён, указывает на сюжет о Динократе. Бездна – это как «пасть смерти», поглощающая смертное тело, в то время как «божественное дитя» – Самость в процессе становления – продолжает жить. Вряд ли можно остаться равнодушным к тому, каким образом реагирует бессознательное: без малейшей сентиментальности, но с непоколебимой уверенностью оно демонстрирует реальный, значимый внутренний процесс и передаёт символически абсолютное знание, которое обеспечивает реальную душевную поддержку.

Печальное состояние маленького Динократа в преисподней и его искупление отчётливо напоминают современную алхимическую концепцию об “отправленных в Ад”, которые жаждали hydor theion (божественной воды). В «Treatise of Comarius to Cleopatra», например, мы читаем, что святые воды спустились с небес, чтобы посетить мёртвых – обессиливших, закованных и сокрушённых в темноте Ада, и что pharmakon zoes (эликсир жизни) проник в них и возродил их; и он (дух) облачил их в божественное и духовное сияние, и они вышли из земли. И ещё там сказано: «Они столпились в свете и сиянии; их тела были преобразованы, они воскресли и вышли из Ада. Тело огня дало им рождение [сравните с лихорадочным жаром Динократа!]… и когда они шли дальше, облекли себя в сияние, и оно [тело огня] принесло им полное единство, и образ был выполнен через тело, душу и дух, и они стали одним целым».³⁹

Динократ пьёт воду из золотого сосуда, что также воспринимается как удивительный алхимический мотив. Это напоминает vas Hermetis (сосуд Гермеса), который определённым образом изображал единосущность со всем его содержимым. В герметическом трактате «The Krater» мы читаем, что после того, как Бог сотворил Вселенную, он наполнил Разумом сосуд, наподобие крещенской купели, и послал его вниз, на землю, так что люди, которые погружаются в него, получают ennoia (просветление).⁴⁰

Мы находим другое христианское видение в «Passio SS Mariani et Jacobi», где есть параллели к сюжетам Перпетуи. Мученик по имени Мариан в видении обнаруживает себя перенесённым в небесную рощу из сосен и кипарисов: «Посредине стоял переполненный бассейн с прозрачным фонтаном, и там Циприан [мученик, который в реальности к тому времени уже умер] взял фиал, который лежал на краю фонтана и выпил; затем наполнил его заново и протянул мне, и я пил с радостью, и сказал: “Благодарю, Господи!” Я проснулся от звука собственного голоса».

Вода, как говорит Юнг, это «отличный символ для живительной силы психики». Она также одухотворена, как и демон огненной природы. Оживляющий приток энергии из бессознательного может рассматриваться как влияние христианской веры, и вода бассейна здесь служит своего рода намёком на крещенскую воду, символ Христа или Святого Духа. Так, например, Иустин Философ говорит: «Как поток живой воды от Бога, в стране язычников, лишённых знания о Боге, хлынул Христос, который явился также нашим людям и исцелял тех, которые были от рождения слепы, немы и хромы... Он так же воскрешал мёртвых... Он делал это с целью убедить тех, которые были готовы уверовать в него, потому что, даже если человек был поражён телесной немочью, но придерживался указаний, данных Христом, он должен пробудиться во втором пришествии с неповреждённым телом, так как Христос сделал его бессмертным, и неразрушимым, и беспечальным".⁴²

В первом видении о Динократе Перпетуя, запутавшаяся в бессознательном состоянии и наяву одолеваемая грузом внешних событий, чувствует себя внутренне отрезанной от живительного влияния христианского учения. Но в следующем видении, которое случилось в тюрьме незадолго до смерти, мы видим, что маленький брат мученицы излечился от своих недугов и счастлив, играя в загробном мире. Это явно означает, что в результате её заступничества, то есть через сознательную обеспокоенность проблемой, которую собой воплощает Динократ, Перпетуя выросла как внутренне, так и внешне; она достигла позиции, при которой христианская истина становится реальным внутренним источником силы. В то же время, этот эффект должен быть понят как бессознательный, ибо он исходит извне (изображается как загробный мир).

Между видениями о Динократе и самым первым видением Перпетуи, казалось бы, не наблюдается никаких внешних соединяющих мотивов, но внутренние смыслы видений, безусловно, являют нам поразительное сходство. Это важный аргумент в пользу того, что мы имеем дело с подлинной серией снов, а не с вымыслом. В первом и во втором видениях вступает в игру препятствующий элемент: в первом видении дракон как реакция инстинктов, а во втором – Динократ, представляющий детскую часть Перпетуи. В обоих случаях есть проблема достижения чего-то, что выше: подъём по лестнице к потустороннему мир и Динократ, тянущийся к купели, которая слишком высока для него. Первое и третье видения изображают достижение символа живого духа: и через приобщение к нему посредством молочной небесной пищи, и через глоток из живительного источника. Наконец, в первом и третьем видениях есть намёк на возрождение: в первом случае это вкушение молока как пищи новорождённых, во втором – инсценировка того, как маленький Динократ стал играть с водой «как это делают дети».

Хотя проблема, несомненно, подходит несколько ближе к сознанию сновидицы во втором видении через соединение с персональным содержанием (Динократ), Перпетуя по-прежнему проецирует внутренний конфликт на фигуру своего маленького брата-язычника, с которым, как показано в видении, её разделяет «большое расстояние». Это означает, что сознательно Перпетуя далека от своей реальности. К третьему видению, однако, она непосредственно, лично и активно вовлекается в проблемы. (Можно сказать, что в первом видении Перпетуя также играет активную роль, но в том видении только обозначился путь, которым она начинает следовать, и не было актуальной драмы).

Дата добавления: 2015-10-16