Счастливая весть.

В начале войны ссыльных не призывали в армию. Я подразумеваю старшее поколение. В первые же месяцы войны молодое поколение – те, кому было 18-19 лет, – были «восстановлены». Продолжая оставаться ссыльными, они получали право умирать за родину, то есть за Сталина, загнавшего их с родителями в Нарымские болота. Старших же стали брать в трудармию, куда-то в Томск на лесную биржу, где им приходилось не сладко.

С женой одного из этих трудармейцев я часто разговаривала. Вернее, говорила Нюра: ей просто надо было кому-нибудь излить свое горе. Помочь ей я не могла, но, очевидно, в том, что я ее терпеливо и с сочувствием выслушивала, было для нее какое-то утешение. Но вот однажды я ее встретила по пути в столовую.

– Фрося! – крикнула она мне вдогонку (в столовую все направлялись бегом, помня о том, что tarde venientibus – ossa (поздно пришедшим достаются кости (лат.)), – на обратном пути зайди на минуту. У меня радость!

«Должно быть, ее мужа отпускают домой!» – подумала я.

И вот я у Нюры. Вся семья в радостном возбуждении, Нюра так и сияет.

– Ты знаешь, мне с оказией принесли от Васи письмо. Вот оно, видишь? Муж пишет, что он женился...

Я чуть не скатилась от удивления под стол. «Боже мой, – думаю, – она рехнулась...»

– Так это и есть твоя радостная весть?

– Ага, ага! Да ты пойми, он женился; у нее муж на фронте, своя изба, огород, так что картошка своя. И – досыта. И корова дойная. Сейчас молока мало, но на Пасху отелится!

– Постой, постой! – прервала ее я. – Чему же ты-то радуешься?

– А то? Он сыт и мне не надо посылок снаряжать, ведь у меня шестеро, и все мал мала меньше... Я детям даже их 150 грамм не давала, все на сухари сушила! И мясо в печи высушивала, и из творога крупу сушила. Все от себя и от детей отрывала, чтобы он там не замер (то есть «не умер», как говорят по-сибирски). Теперь он жив будет. И даже сыт. И я смогу детей кормить.

Я понимала, что она в чем-то и права, но трудно перестроить свой образ мышления, и ее резоны как-то не доходили до меня.

– Но если он из Томска не вернется?

– Как не вернется?! Чай он ребятам отец, жалеет ведь он их! Да и муж после войны к своей-то возвернется...

– А если мужа убьют? Не останется он у вдовы?

Она на мгновение призадумалась. Затем махнула рукой и сказала:

– Там видно будет! Главное, он сыт. И я могу от детей не отрывать последнее. Пусть мы и не очень сыты, но все же не замрем, однако!

Я шла домой в раздумье: в чем же счастье? Пожалуй, как мать, она права. А женщина – это прежде всего мать.

Дата добавления: 2015-10-16