Глава IV. Горнозаводской Урал в XVIII в.

Роль Екатеринбурга, как горного центра на Урале, определилась совершенно ясно с первых шагов его существования. Мы остановились на этом времени с особенным вниманием, чтобы фактически представить всю новизну этого “живого узла”, завязанного на Урале могучей рукой Петра I. В самом деле, Екатеринбург, не будучи еще городом, играл видную роль, как средоточие горнозаводской администрации громадной площади, — от него зависели нынешние губернии: Пермская, Оренбургская, Уфимская, Вятская, Казанская и вся Сибирь.

Нужно сказать, что Урал начал все более и более обращать на себя внимание деятельных людей, не любивших где лежит плохо. Пример сказочных богатств Демидова разлакомил многих, и еще при жизни Петра делались разные подходы, чтобы вырвать свою долю. Так, тот же Татищев представлял Петру особый проект промышленной компании на необыкновенно льготных условиях, причем, между прочим, выговаривал “для лучшего размножения и охоты других ко вступлению в оную компанию позволить горным начальникам участие иметь”. Дело шло о казенных медных рудниках на р. Полевой, причем предполагалось устроить все в лучшем виде: приписать к будущим заводам казенных крестьян, освободить компанию от всяких казенных пошлин, выдавать ей денежные пособия, ссуды без процентов и т. д. Татищев ссылался на примеры таких компаний в других государствах и, между прочим, указывал на Саксонию. Петр выслушал докладную записку в сенате и тремя словами разрушил все хитросплетения: “саксонский манир отставить”. Так эта затея и не удалась, как не удавалась она и потом, пока живы были традиции петровского времени. Но зато ловкие и оборотистые люди вознаградили себя с лихвой потом, и в этой беспримерной игре хищничества Екатеринбургу досталась самая жалкая роль: это петровское гнездо сохранило свою самостоятельность только каким-то чудом. В 1739 году, когда при Анне Ивановне был издан берг-регламент, произошел резкий поворот в горных делах — до этого года горнозаводское дело носило казенный характер, с исключительными привилегиями таким счастливцам как Строгановы или Демидовы, а с него вплоть до горного положения Александра I, изданного в 1802 г., начинается эпоха развития частных владельческих заводов. Достаточно сказать, что в одно десятилетие 1753—1763 г. на Урале было выстроено 68 частных заводов...

Можно подумать, что мы предупредили промышленные чудеса Америки, но все дело было гораздо проще. Петра не было. В Петербурге царил Бирон. Он вызвал из Саксонии некоего барона Шемберга, носившего титул обер-берг-гауптмана. Когда вместо петровской берг-коллегии был учрежден генерал-берг-директориум, Шемберг назначен был Бироном в генерал-берг-директоры. В 1738 году это бюрократическое учреждение решило: “для интересу ея величества” раздать казенные заводы частным лицам. Результаты “саксонского манира” сейчас же обозначились, Шемберг первый захватил в свои саксонские руки все Гороблагодатские заводы и Лапландские рудники, приписал к ним еще 3 000 крестьян, забрал казенную ссуду в 50 000 руб., прихватил по пути — на здорово живешь — 570 000 пудов казенного железа, содержал всю заводскую администрацию на казенный счет — одним словом, немец развернулся. Но когда пал Бирон — исчез и Шемберг: его просто выгнали заграницу, а заводы отобрали в казну. Но “саксонский манир” все таки остался. Через десять лет Гороблагодатские заводы перешли в руки другого временщика гр. П. И. Шувалова. Это было в 1754 г. Брат П. И. Шувалова Алекс. Ив. получил заводы в Калужской губ. Не дремали и другие знатные персоны: гр. Чернышев выхлопотал себе Юговские заводы, гр. М. Л. Воронцов — Ягошихинский, Пермский и Мотовилихинский, его брат гр. Р. Л. Воронцов получил Верх-Исетский и т. д. У казны остались всего два завода на Урале: Екатеринбург и Каменский, уцелевшие каким-то чудом. Конечно, все эти персоны никогда не бывали на Урале и, забравши под заводы в казне знатные деньги, постарались ликвидировать свои дела. А на смену им явились ловкие партикулярные люди — толстосумы, как Турчанинов и особенно Яковлев, бывший откупщик, которые и скупили себе заводы за бесценок у замотавшихся вельмож. Для нас важно то, что в этой крупной истории Екатеринбург все таки устоял и сохранил за собой значение горнозаводского центра. Он не только существовал, но и развивался. Так, в Екатеринбурге основан был монетный двор; в нем с 1735 г. по 1766 г. выбито медной монеты на 16 мил. руб. Наш монетный курс тогда носил слишком произвольный характер и только с 1728 г. последовала первая мера к его упорядочению. При покупке внутри государства ценность золотника серебра назначена в 18 к., а золота в 2 р. 45 к. Медная монета ходила в разных формах: были слитки меди в 1 рубль и в 50 к. В таком рублевом слитке было 4 фунта веса, а в полтинном 2 фун.; по средине слитка выбивалась его цена, по углам герб. Из пуда меди выделывалось таким образом десять рублей, но монетный двор в Екатеринбурге не производил этой необыкновенной монеты. Затем утвердилось каменное ремесло. Мы уже говорили выше, что первым гранильным мастером был поручик Реф, присланный в Екатеринбург из Швеции в 1726 г. Он обязан был разыскать “самоцветы” и учить русских учеников каменно-резному и гранильному делу. Делались мелкие вещи, главным образом из горного хрусталя. В 1738 г. был прислан каменных дел мастер Рейнер, который занялся обработкой уральских мраморов. Через десять лет его сменил русский механик Бахирев, который устроил “шлифовальная мельницы”, а в 1751 г. из Петербурга был прислан шихтмейстер Сугоров. Весной 1765 г. организовалось под заведованием генерал-майора Данненберга “особое начальство”, которое занялось гранильными делами. Были выписаны из Италии мастера, начались разведки месторождений, известных еще раньше, как слобода Мурзинка, в которой крестьянин Тумашев в 1667 г. нашел 3 топаза, 3 камня “с лаловыми искрами” и 2 изумруда. Горнощитский мрамор и малахит из знаменитого Гумешевского медного рудника были тоже известны. От этих итальянцев на Урале осталось название раух-топазов “тальяшками”, а раньше они назывались “смольяками”. Таким образом было положено основание гранильного промысла в Екатеринбурге, этом городе цветных камней, каким его знает сейчас вся Россия.

Около этого же времени была открыта в первый раз на Урале и “золотая руда”, принесшая и приносящая нам много напрасных слез. Еще Геродот рассказывал баснословие о грифах (львы с орлиными крыльями и клювом), которые на севере Рифейских гор стерегли золото — из этого можно заключить с некоторой достоверностью, что хитрые и пронырливые греки знали о существовании нашего уральского золота за долго до рождества Христова. Открыто же оно на Урале в верховьях рек Пышмы и Исети, крестьянином Ерофеем Марковым только в 1745 г. Это был раскольник московского уезда, поселившийся в Шарташе. В мае 1745 г. Марков, разыскивая “тумпасы”(горный хрусталь), нашел кварц с вкрапленным в него золотом. Эту находку Марков понес в Екатеринбург к серебреннику Дмитриеву, который и определил, что в камне настоящее золото. Марков сейчас же представил находку и выплавленные Дмитриевым 1/4 зол. золота в заводскую канцелярию в Екатеринбурге. Можно себе представить переполох, произведенный этим открытием. На место открытия прежде всего немедленно был командирован асессор горной канцелярии Порошин, который, при помощи горных служителей и работников, должен был проверить Маркова. Разведка, произведенная сначала штейгером Вейделем, а потом другим штейгером Маке не дала ничего: на указанном Марковым месте не оказалось золота. Осенью другой асессор горной канцелярии Юдин тоже искал первую на Урале золотую руду и тоже ничего не нашел, кроме “глины и пустого камня”. Горная канцелярия решила, что Марков обманывает ее и просто скрывает открытое месторождение, а посему предписала ему в течении двух недель “подлинно объявить о тех местах, а буде этого не учинит, то с ним поступлено будет другим образом, по силе указов”. Марков подумал две недели и заявил тоже, что и раньше — “и то утвердил под смертною казнию”, как говорит канцелярский протокол. Канцелярия решила отдать Маркова впредь до указа на поруки “и при том объявить ему чтобы он для совершенного оправдания приискивал руды”. Только в мае 1747 г. пробирный мастер Рюмин, произведя новую пробу над песком и глиной из шурфов Маркова, открыл в них присутствие золота, и на их месте были поставлены правильные работы под руководством асессора Райзера. Берг-гауер Блес определил содержание золота в 13 золотн. на 100 пудов породы. В 1748 г. была заложена первая шахта, названная “шарташским рудником”. Золото добывалось плавкой руды, и до июля 1749 г. было получено золота всего 21 7/11 золотника. Руду возили в Уктусский завод, там ее толкли и промывали, а в 1753—54 годах был построен наконец золотопромывальный Березовский завод. Не смотря на самые допотопные способы обработки, добыча золота быстро возрастала: с 1758 г. стали добывать ежегодно более пуда, в 1776 г. добыто 5 п. 13 ф., в 1780 г. 6 п. 16 ф.

Обращаясь к Екатеринбургу, мы видим, что его рост и увеличение населения подвигаются вперед крайне медленно. По третьей переписи, произведенной в 1761—1764 г. (первая петровская перепись происходила в 1721 г., вторая в 1742—47 г.), увеличение жителей в нем оказалось очень незначительное (так называемая “солнцевская опись”, потому что производил ее на Урале князь Солнцев-Засекин), причем, по словам известного сибирского историка П. А. Словцова, треть населения составляли раскольники. Такой медленный рост вполне объясняется тем тяжелым временем, когда все живые силы отвлекались на частные заводы, выраставшие как грибы, а горный казенный центр оставался в стороне и если не попал в частные руки, то, вероятно, только потому, что здесь была крепость. Сибирский тракт, о котором так хлопотал Татищев, по строгому указу 1739 г., опять был поворочен на Верхотурье, где сохранялась внутренняя таможня — это опять таки умаляло значение нового городка. В Екатеринбурге тоже существовало таможенное комиссарство. По таможенному тарифу 1761 г. запрещены были к привозу: ревень, табак “шар”, канифоль, скипидар, медные пятикопеечники и полушки, мишура и ядовитые вещества; не допускался вывоз: драгоценных металлов, соболей, черно-бурых лисиц, пороха, свинца, поташа и льняной пряжи.

Известный путешественник по Сибири аббат Шапп был в Екатеринбурге в 1761 г. и нашел, по словам Словцова, что “застенчивость сибирская, особенно в женском поле, скрывавшемся от мужчин, здесь сменилась “людкостью”, т. е. оживленной общественной жизнью. Эта “людкость” объясняется тем, что здесь, во первых, сосредоточивался крепостной гарнизон (кажется, 3 горных роты, а всего около 400 солдат) с своими офицерами, а главным образом горная канцелярия с ее асессорами, комиссарами, бергмейстерами и мелкими горными чинами — большинство горных людей были иностранцы, принесшие сюда зачатки общественной жизни. Кроме того, здесь же временно проживали богатые заводчики, их приказчики и поверенные. Подлость, как называли в то время простой народ, состояла из мастеров и рабочих монетного двора, гранильной фабрики и разного другого заводского действия, а потом следовали мелкие торгаши, ремесленники и уже окончательная “подлость” в лице поденщиков и черноделов. Военная закваска передалась здесь вообще всему складу жизни, и казенная работа имела характер воинской повинности, да и совершалась она “против солдата”. Мы можем сказать, что вообще все горное казенное дело имело строго военный характер и в таком виде дошло до 19 февраля, и Екатеринбург в течении 140 лет представлял собой центр этого беспримерного экономического явления, пред которым блекнут даже военные поселения Аракчеева. Не даром в уме простого русского человека понятие о всякой горной и заводской работе неразрывно соединилось с понятием о каторге — это и была каторга с нещадным “битьем батоги и плети” и со всяким другим “пристрастием”.

В начале семидесятых годов Екатеринбург посетили академики Фальк и Лепехин, которые, между прочим, оставили интересные цифровые данные. По Фальку в 1772 г. в Екатеринбурге “для производства казенных дел” находилось 33 горных чиновника, 199 канцелярских служителей и 1 923 горных и заводских людей. Каменных казенных домов было 5 и 11 деревянных, обывательских деревянных 1 401; все лавки были деревянные. По ревизии 1763 г., купцов и ремесленников считалось 390 человек; православных в городе 3627 мужского пола и 3327 женского, 1192 раскольника и до 100 протестантов. Пуд ржаной муки стоил 13 копеек, пшеница 20 к., ячмень 12 к., ячные крупы 27 к., овес 14 к., говядины пуд 40—50 к., масло коровье 1 р. 80 к. и т. д. Лепехин число купечества поднимает до 1370 человек, но эта цифра, как и цифра Фалька, требует еще проверки. У Лепехина приводятся размеры заработной платы того времени и жалованье чиновникам. Коллежский советник, заведовавший экспедиционной конторой, получал годового жалованья 515 р. 40 к., надворный советник 431 р. 40к., секретарь (он же и камерир) 250 р., канцеляристы по 100 р., копиисты по 36 р., офицер-казначей, кроме офицерского жалованья, 80 р., бухгалтер 100 р. и счетчики по 20 р. На монетном дворе мастер получал 60 р. в год, подмастерье 30 р., работники по 24 р.; слесаря от 24 до 30 лучшие, а обыкновенные рабочие 15—18 р.; кузнечный мастер получал 48 р.; подмастерье 30 р., кузнецы по 24 р., а простые работники и молотобойцы 15—18 р.; плотинный мастер получал 36 р., плотники от 12 р. до 24 р., сторожа по 16 р., углежоги по 1 копейке с короба. Для вспомогательных работ к Екатеринбургу было приписано 5476 государственных крестьян, из которых 120 человек помесячно работали на фабриках; к золотым рудникам было приписано 6428 крестьян, не считая рабочих других “званий” — каторжных, рекрутов и горных людей. Заметив, что всеми этими работными людьми добывается золота около 5 п. в год, Лепехин говорит, что золотые промыслы вообще “не весьма важны”.

Приписные к казенным заводам крестьяне роптали, жаловались и, не стерпя заводской муки, разбегались. Вообще положение было тревожное, и еще до пугачевщины происходили в заводском поселении смуты и волнения. По свидетельству ученых путешественников, Палласа и Лепехина, положение этих крестьян было самое жалкое. Когда в начале семидесятых годов в южном Урале разразилась пугачевщина, Екатеринбург принял оборонительное положение. Командиром екатеринбургской горной канцелярии был полковник Бибиков, который и постарался поднять на ноги все свое горное воинство, всех этих шихтмейстеров, гиттенфервальтеров, берггешворенов и т. д. Самое деятельное участие в борьбе с пугачевщиной на заводах принял асессор горной канцелярии М. И. Башмаков, — его могила и сейчас сохранилась у левого придела Екатерининского собора, а на чугунной надгробной плите любопытные могут прочесть эпитафию старинного горного чиновника. Заводам грозила серьезная опасность, так что, например, Сысертский завод превратился зимой 1773/4 г. во временную крепость с валом, рвами, рогатками и деревянным кремлем. Владелец этого завода, титулярный советник Турчанинов, жил в Екатеринбурге и отсюда деятельно руководил обороной. По дороге от Щелкуна двигались уже толпы бунтовщиков к Екатеринбургу, но они потерпели поражение у Сысерти. За свою энергичную деятельность Турчанинов получил потомственное дворянство.

Но эта грозная туча прошла стороной, может потому, что Екатеринбург представлял из себя неприступную твердыню. Пугачевщиной и заканчивается значение Екатеринбурга, как крепости, хотя он оставался на военном положении до освобождения крестьян, именно, как казенный горный центр.

Дата добавления: 2015-10-16