Глава II. Завод-крепость

Крепость-завод, окрещенная Екатеринбургом, выросла на берегах р. Исети с сказочной быстротой. Грозно глядят с крепостных валов чугунные пушки, дымятся фабрики, а там, внутри крепости, уже золотой искоркой горит православный крест церковки-мазанки. Конечно, великих трудов стоило поставить в открытом и диком месте целый город, но главные заботы были впереди: нужно было стянуть сюда население, утвердить заводское производство, расширить торговлю и всякие промыслы. Честный немецкий генерал Геннин должен был позаботиться обо всем и обо всех.

В 1726 г. 27 февраля архимандрит Тобольского Знаменского монастыря Филипп освятил церковь. Она была покрыта тесовой крышей, а шпиц колокольни и глава белой жестью. Первые колокола отливал какой-то демидовский мастер, иконостас делали свои екатеринбургские мастера; церковная утварь, облачения и книги были куплены в Тобольске. Первым священником был вдовый протопоп Феодосий Васильев, служивший раньше в Невьянском заводе; его дети Иван и Кузьма составляли причт — первый был диаконом, а второй пономарем. Первым церковным старостой был выбран местный житель Михайло Суздальцев. Так как в новой церкви многого не доставало, то Геннин обратился к императрице о помощи. Это ходатайство не осталось без последствий, и немедленно из Петербурга с курьером было выслано необходимое церковное “одеяние”: ризы штофные (по пунцовой земле белые травы), с золотым позументом, подложены красной китайкой; такой же стихарь, епитрахиль, поручи и воздухи; подризник тафтяной двуличный: желтый и красный шелк, подольник обшит красной ленточкой, а подложен китайкой лазоревой и т. д. Кроме того, из Москвы была выслана серебряная церковная утварь и богослужебные книги.

В это время все крепостные и заводские постройки были кончены. Следующие фабрики были уже в действии: две доменных печи, две молотовые, три досчатых молота, укладная, стальная, железорезная, проволочная, пильная мельница и т. д. Но этого было мало: для вспоможения екатеринбургскому заводскому пруду Геннин в 1725 г. построил в двух верстах выше запасную плотину — так возник громадный Верх-Исетский пруд, имеющий в длину 15 верст. Тут неутомимый Геннин через год построил новый завод цесаревны Анны, получивший в народе название “верхней плотны”, а впоследствии переименованный в Верх-Исетский. В этом же году основан был в Екатеринбурге так называемый “платный двор”, на котором чеканилась четырехугольная монета — ”платы”. Были рублевые платы, в полтинник, в четвертак, двадцати копеечные, в гривенник, пять и одну копейку. Но этот платный двор существовал недолго и в 1727 г. был закрыт. Из обывательского жилья в 1725 г. в Екатеринбурге насчитывалось жилых домов 203 и 2 жилых балагана; большинство этих домов не имели ни дворов, ни огородов. Стекло в то время представляло недоступную роскошь и вместо него вставлялась слюда, но приспешности постройки слюды не хватало, и даже здание сибирского обер-бергамта стояло с бумажными оконницами, как вероятно и обывательские дома. Скажем здесь кстати, что к концу управления Геннина (1734 г.) в Екатеринбурге насчитывалось 335 жилых домов — 107 внутри крепости и 228 за крепостным валом, где начинались слободы. На торговой стороне выросли два торговых бревенчатых “ряда”: казенный в 18 лавок и частный в 11. Кроме того, в черте крепости были устроены лаборатория, госпиталь, школа и даже казенная торговая баня. Из фабрик, кроме доменной, трех кричных и досчатых, особенного внимания заслуживают жестяная, проволочная, якорная и фабрика медной посуды. Приготовление жести в России было введено в первый раз, а потом совсем прекратилось, так что до последнего времени вся жесть получалась в Россию из заграницы.

Теперь переходим к тому, что жило в новом сказочном городке. Задолго до основания Екатеринбурга существовал Уктусский завод, а раньше его выросла на берегу озера Шарташа раскольничья слобода. Вот отсюда и явились первые переселенцы в новую крепость, тем более, что Уктусский завод, за недостатков воды, принужден был сокращать свое заводское производство. Кроме того, мы уже говорили о тобольском полке, который переведен был для постройки Екатеринбурга и, по всей вероятности, остался здесь в качестве крепостного гарнизона. Солдатская служба тогда была чуть не пожизненной, пока человек держался на ногах. Но главный контингент населения составили те обнищалые и голутвенные людишки, которые в конце ХVII и в начале ХVIII в. потянулись из России на Урал и в Сибирь. Такая тяга на далекий восток существовала всегда, но в это время она особенно усилилась, благодаря разным внутренним неурядицам, строгостям петровских времен и вообще непосильным тяготам. Видное место в этом движении народных масс принадлежит последователям старой веры, особенно в гонительные времена нижегородского епископа Питирима. Укажем, между прочим, на строгий указ относительно раскольников, изданный 16 июля 1722 г. сенатом совместно с синодом — этот указ вызвал особенно сильное движение переселенцев в далекую восточную украйну. На Урал потаенными дорогами направились староверы из-под Москвы, из Тулы, из Выгорецких обителей, с р. Керженца — благодаря последней на Урале староверы получили название кержаков. Заводчики, особенно Демидовы, охотно принимали беглецов, и Невьянский завод является в уральской летописи одним из древнейших раскольничьих гнезд. Слобода Шарташ пользовалась не меньшей популярностью и, как говорит предание, здесь поселились еще бунтовавшие в Москве стрельцы. Одним словом, можно сказать наверное, что все заводское дело на Урале поставлено раскольничьими руками, а лучшие мастера были выписаны из Тулы и с Олонецких заводов, где старая вера процветала.

Геннин, отлично устроивший Олонецкие заводы, давно оценил значение этих гонимых людей, как прекрасной рабочей силы и хлопотал за них, стараясь привлечь на заводы, — раскольники были отличными работниками, самыми надежными поставщиками всяких припасов и особенно были полезны по части прииска новых руд. Между прочим, Геннин особым письмом просил Петра I за Семена Денисова, родного брата известного расколоучителя, потому что этот Семен “в подъеме и сыску руд был годен и пред другими радетелен в заводской работе”. Очутившись на Урале, Геннину оставалось только воспользоваться той же рабочей силой, благо кругом гнездились раскольничьи поселки и слободы, что он и сделал. С самого основания Екатеринбурга мы встречаем уже знакомые фамилии: Баланчиных, Казанцевых, Савельевых, Рязановых, Толстиковых и т. д. Пользуясь этой живой силой, Геннин в то же время должен был уступать духу времени и “нещадно” преследовать староверов-совратителей. Это служило далеким отзвуком царской опалы на раскольников, замешанных в деле царевича Алексея. И вот Геннин шлет суровые указы, в которых за совращение в “суеверную обыкность” грозит кнутом, вырезыванием ноздрей и вечной каторгой, что и применяется на практике. Правда, таких случаев было немного, и административные грозы не помешали Екатеринбургу впоследствии сделаться крупным раскольничьим центром.

Кроме этих основных элементов, из которых сложился фундамент будущего населения Екатеринбурга, явились другие этнографические «примазки», выражаясь горнозаводским языком. Так, на Урал правительство ссылало многих пленных шведов и поляков, которые заживались здесь и даже вступали в браки с русскими. Последнее обстоятельство вызывало неприятные курьезы. Так, шведов, женившихся на русских, приказано было «разженить» и этих шведских женок выдали замуж за русских. Поэтому Татищев усиленно хлопотал о дозволении пленным шведам жениться на русских и добился разрешения от синода, но эта льгота пришла немного поздно, именно, когда шведским пленникам позволено было вернуться на родину, чем они, конечно, и воспользовались, за небольшими исключениями. По переписи 1735 г. мы в Екатеринбурге находим Парфена Беляева из Выборга, шведской нации, Максима Яранских — отец польской нации; Панкрат Поляк, тоже польской нации, Василий Портных «калмыцкой природы» и т. д. Заметим здесь кстати, что Геннин покровительствовал коренным русским насельникам, а Татищев, этот западник по петровскому образцу, тащил на Урал за собой «немца». В горном деле это было вызвано прямой необходимостью, потому что своих рудознатцев и розмыслов (инженеры) не находилось, но и помимо этого немец быстро утвердился в новой крепости. Таким образом появился портной немец — Крестьян Ефремов, потом Татищев добыл из Швеции первого гранильного мастера Рефа, который на Урале явился основателем этого важного промысла, а затем мы видим доктора Брифа, лекаря Симонсона, аптекаря Тана и т. д.

Дата добавления: 2015-10-16