Первый удар

В комнате Андрея и Македона Ивановича было темно. Только в комнате индейцев горела лампа. Андрей вбежал туда. Надо предупредить капитана! Немедленно уезжать, немедленно бежать отсюда!

Ни Громовой Стрелы, ни Айвики в комнате не было. Македон Иванович в одиночестве сидел на стуле, странно сгорбившись и опустив бессильно руки. Он не пошевелился при стуке двери и при шуме шагов Андрея, упорно глядя на что-то лежавшее у его ног. Андрей подошел ближе и увидел: на полу, у ног капитана, лежит человек в одежде индейца. Лицо его было прикрыто капитановым платком с изображением сражения. Андрей сдернул платок. Горло индейца было перерезано от уха до уха. Кровь собралась лужицей около его головы на досках пола. Мертвое лицо молодого вождя было полно неукротимой отваги и гордого презрения Его губы застыли в страстно-напряженной гримасе мрачного презрительного смеха. Вождь смеялся, глядя в лицо врага, в лицо смерти. Так умирают воины-атаутлы племени Великого Ворона из рода Волка!

— Вы на ноги его посмотрите и на руки. Пытали они его, — почему-то шепотом сказал капитан.

Андрей опустился на колени. Юноша был связан смолеными веревками. Его руки и босые ноги были залиты почерневшей кровью.

— А девушка где? — крикнул отчаянно Андрей. — Тоже убита?

— Айвика им живая нужна. Уволокли, надо полагать, — тихо, не меняя позы, ответил Македон Иванович.

Андрей поднялся и оглядел комнату. Разбросанные вещи красноречиво говорили и об отчаянной борьбе и о торопливых поисках чего-то.

— Видите? Словно Мамай воевал, — глухо, мертво сказал капитан. — И в нашей комнате такой же погром. Золото шарили. А главное, конечно, карту.

— Кто? — бледнея, спросил Андрей. — Шайка Пинка и Шапрона?

— Они. Атаманил у них Живолуп

— Откуда это вам известно?

— Садитесь к столу. Здесь вся картина в полной ясности.

Андрей сел. На столе лежали: невыстреленный патрон, небольшой кусок кожи с воткнутой в нее толстой трехгранной иглой, пук сыромятных перепутанных ремней, меховая рукавица со следами на ней чьих-то зубов, разорванная пронизка из раковин и пеколка, индейский «женский нож» без ножен.

— Дело было так, — заговорил Македон Иванович, тоже сев к столу. — Выследили они, когда мы с вами ушли из дома, и махнули через забор во двор. Помните, что говорила вчера хозяйкина колошенка? Видела она людей на заборе, которые двор разглядывали. —Потом вошли они сюда, в комнату. Индиане запоров не знают, а я, старый ишак, не догадался, уходя, сказать об этом. Громовая Стрела сразу понял, что дело нечисто, и выскочил на нашу половину. Схватил он мое ружье, а оно, как на грех, дало осечку. — Македон Иванович взял со стола патрон и показал след на капсюле от удара курка. — Второй раз выстрелить индиан не успел. Навалилось на него варначье, связали, а рот вот этой рукавицей заткнули. Смотрите, как он ее изжевал. Индианские зубы что волчьи. А во время свалки потеряли пинковы пираты вот эту улику. Называется гардаман. Кожу надевают на ладонь, вроде наперстка, а игла морская, для сшивания парусов. Кто, кроме моряка, мог обронить здесь эту штуку?

— Продолжайте, Македон Иванович, — бледнея все больше и больше, сказал Андрей. — Что дальше было?

— А дальше скажу про нашу божью коровку. Связали они и ее этими сыромятными ремнями, да забыли, что первое, чему индиане учат своих детей, это освобождаться от сыромятных ремней. Выскользнула она из ремней, сорвав с себя эту пронизку, и с бабьим своим ножом кинулась на шайку душегубов. Не божья коровка, а орлица! Хотела, видно, прорваться к дверям и вас или меня разыскать. Ее, конечное дело, обезоружили и снова скрутили, на этот раз, наверное, уже веревками…

Андрей стиснул рукой лицо. Перед глазами его встала Айвика. Освещенная костром, покачиваясь на онемевших ногах, она говорит устало: «Гуп!.. Уах!.. Я распорола ему шкуру на боку!»

А Македон Иванович вдруг вскочил и забегал по комнате, выкрикивая:

— Нет нам, окаянным, никакого прощения! Какую славную девку загубили! Я ее, как дочь, полюбил. И брата ее под нож подвели. И зачем я, ржавый шомпол, ушел и не приказал им запереться? Истинно, лосей по осени бьют, а дураков круглый год!

— А куда вы уходили? Надолго?

— То-то и оно, что думал в минуту обернуться, а вышло надолго. Это тоже Пинк подстроил. Вскоре после вашего ухода получаю я от него с матросом записку. Писал он, что ему поручено отвезти партию завербованных канадских и американских зверовщиков в места, близкие от моего редута. А посему, решил-де он, пользуясь такой удобной оказией, доставить на Береговой редут и наши ружья. Приходите, писал он, в пассажирскую гавань, где мы и договоримся окончательно. Я возликовал и побежал! И правда, грузил он зверовщиков на свой «Сюрприз», это я сам видел. И с парнями я поговорил: все правильно, в наши места они направляются. А с Пинком началась старая песня: на колу мочала, начинай сначала! То он соглашается доставить ружья, то опять о золоте разговор заводит. Бился я с ним часа три, не меньше. А потом осатанел вдруг Петелька, чуть не за глотку меня схватил и требует свою карту. Так прямо и сказал: «Отдайте мою карту, не то каюк вам сделаю!» А я ему ответил: «Иди ты, знаешь, куда, каторжная душа!» И ушел. А к чему я пришел — сами видите, — показал капитан на труп индейца. — Теперь-то мне понятно, что Пинк диверсию устроил Отвлек внимание противника от места нанесения главного удара. Он меня из дома выманил, а его варнаки к нам в дом! Очень просто. И, как на горе, вы Молчана с собой взяли. Он бы им такую катавасию устроил, что весь город сбежался бы!.. Что это вы, ангелуша, уставились на меня, как медведь на градусник?

— Я не случайно взял с собой Молчана, — глядя прямо в глаза капитану, сказал со странным спокойствием Андрей. — Меня с умыслом просили увести Молчана из дома на этот вечер.

— Кто просил? — вскинул капитан на Андрея единственный глаз.

— Все, все скажу! — крепко сжал Андрей руку Македона Ивановича, лежавшую на столе. — Вы видели ее сегодня… Ангел, не так ли? Ангел красоты, чистоты и добра!

— Это вы про баронессу? Насчет ангела доброты, это кому как, — отвел свой глаз капитан. — А по-моему, она с коготком. Ну, да это ваше дело. А какое она касательство имеет к нашему разговору?.. Батюшки!.. Неужели?..

Андрей еще крепче сжал руку Македона Ивановича.

— Она лгала, что получила мое письмо только вчера, за несколько часов до бала в замке. Она получила его много раньше, и они имели время обдумать нападение на нас.

— Андрей Федорович, ангелуша, что вы говорите? Статочное ли это дело? — закричал Македон Иванович, выдернув свою руку из рук Андрея.

— Да, да, да! И они начали охоту на нас! Вас выманил из дома Пинк, меня выманила сна. Она же просила меня привести к ней Молчана. Шапрон, который никакой не маркиз, а петербургский жулик, пират Джон Петелька и баронесса Штакельдорф — это одна шайка! Одна шайка! — закричал Андрей, больно ударяя по колену крепко сжатым кулаком.

— Тише, тише, ангелуша, — поймал капитан его руку и начал ласково поглаживать ее. — Чувствую, родной мой, каково вам. Этакое душу может разорвать.

Андрей от ласки верного друга начал затихать. Губы его еще дрожали от ярости, но на лице была только душевная мука.

— Знают они, куда мы сегодня отправимся?

— Знают. Я сказал ей об этом, — с мучительным стыдом прошептал Андрей.

— Эх, совсем отвернулось от нас колесо Фортуны! — зло крякнул Македон Иванович и, спохватившись, снова с неуклюжей лаской погладил Андрея по руке. — А вы не казнитесь, ангелуша. Оба мы с вами много ошибок наделали. Да ведь непривычны мы с душегубами дело иметь.

Он встал и заходил по комнате, сунув ладони под мышки. Андрей тоскливо прислушивался к медленным шагам капитана. Вышагивая по комнате, Македон Иванович задумчиво бросал время от времени:

— Вот они какие дела-то… Сучковато получилось… Да-а, дела не хвали…

Потом решительно остановился перед Андреем и сказал:

— И все же мы поедем на Береговой! Больше нам некуда податься. А на своем редуте я и господу-богу прикурить дам!

— Айвику оставим в руках подлецов? — тоскливо спросил Андрей. — Я не согласен!

— Не оставим. Насчет божьей коровки я так оплановал. Смерть ей не грозит. Пинк попытается выпытать у нее все, касающееся золота. Ох, проклятое золото! Всегда оно за собой несчастья тащит!.. А я, не теряя времени, сообщу моим здешним кунакам, чтобы они разведали про девушку. Нападут они на ее след — мне весточку дадут. Тогда и мы начнем действовать! На такой план согласны?

— Хорошо. А когда мы отправимся? Скорее бы! — вырвалось горячо у Андрея.

— Ванька уже налаживает джонку. Готово будет, подаст сигнал. — Македон Иванович вытащил свою луковицу. — Времени v нас еще немало. Чем же нам заняться? Хотите знать, как кончилось дело с Громовой Стрелой?

Андрей молча кивнул головой.

— Сколько они ни зверствовали над ним, ни слова не добились. Креста на них, окаянных, нет! — Македон Иванович покосился на изуродованные ноги индейца. Лицо капитана страдальчески сморщилось — Не переломили они парня. А ведь знал он, наверное, дорогу к золоту?

— Знал. Я был с ним на золоте.

— Вот видите! А про карту знал он, что она у вас в рубашку зашита?

— Тоже знал.

— И тоже не выдал! А если бы выдал, быть бы и вам покойником, ангелуша. Они вас на улице подстрелили бы. Нож в спину, и дело с концом! Карта в их руках. — Капитан снял платок с лица индейца и долго молча смотрел. Потом сказал с уважением:

— С великой честью принял он смерть. Смеялся им в рожи поганые да песни пел.

— Песни пел? — удивился Андрей. — А с улицы никто не услышал?

— Флигель наш в глубине двора, далеко от улицы. А на всякий случай Живолуп в это время на гармошке играл. Помните, он и в трактире на гармошке упражнялся. Как я узнал про это? Я, как вернулся и увидел несчастье, сразу к хозяйке побежал. Вот ее дом, к флигелю близко стоит. Решил я — свяжу их, если они слышали и догадались, что у нас произошло. Чего доброго, побегут заявлять, и нам тогда подобру-поздорову из города не выбраться. Оказалось, они гармошку только и слышали, да как индиан пел. Мадам Печонкина решила, что у нас гулянка идет, гармошка играет, индиан спьяну поет. А старая колошенка сказала мне на своем языке, что вождь не пьяный был, а пел песни пыточного столба. Знаете, ангелуша, какая это песня?

— Знаю, — опустил Андрей голову.

— В конце концов убили они нашего парня, связанному горло перерезали. А убийство это нам с вами припишут. И такой расчет у Пинка и Шапрона был. Мы с вами индиана в город притащили, мы с ним не поладили или не поделили чего-то, мы его и прирезали. Попробуйте доказать, что это не так, что это работа Пинка. А посему самое позднее на рассвете янки нас заарестуют…

Македон Иванович замолчал и прислушался. С улицы прилетел осторожный, переливчатый свист, и сразу же на дворе хрипло, мощно и гулко, как перед пустой бочкой, залаял Молчан. Андрей вскочил, но Македон Иванович снова посадил его.

— Я выйду. Это сигнал Ваньки.

Капитан вышел и очень скоро вернулся.

— Живым манером собираться! Ванька говорит, прилив начался, самое время отчаливать. И хоть в одном нам удача — на дворе туман страшный!.. Индиана я не оставлю врагу на поругание. Знаменитый джигит был, царство ему небесное! На редуте, на нашем кладбище похороним…

Туман действительно был такой густой, что, казалось, его надо руками разгребать, как вату. Джонка стояла в конце улицы, упиравшейся в бухту. Хозяин и шкипер джонки, маленький, юркий южный китаец Ван Кай-лин, привык ничему не удивляться, никаким пассажирам и никаким грузам. Его не удивил и длинный, плоский сверток, в котором не трудно было угадать труп человека. Он даже помог принайтовить его к люковой решетке.

Джонка колыхнулась с борта на борт, заскрипели снасти, затрещал поднятый циновочный парус, с грохотом перекатилось что-то в трюме, и зажурчала под носом вода. Только по этим звукам и можно было догадаться, что джонка отчалила и уже плывет.

С обоих бортов стоял туман, соленый, вязкий, скользкий, вызывавший ознобливую дрожь, и тьма самого глухого часа ночи. Не видно было огней города, и не долетел оттуда ни единый звук, будто город провалился в черную, пустую бездну. Черно, пусто и томительно-мертво было и в душе Андрея, как перед обмороком или тяжелой неизлечимой болезнью.

На рассвете поднялся ветер и разогнал туман. Открылся какой-то берег, и Македон Иванович определил, что тихоходная джонка за ночь вышла всего лишь на траверз острова Кутузова. Оглядывая море, капитан увидел и небольшое судно, шедшее в кильватер джонке. Это был одномачтовый тендер, но очень ходкий, без труда догонявший неуклюжую джонку. Македон Иванович покачал головой, шепотом выругался и крикнул Ван Кай-лину:

— Ваня, видишь посудину за кормой? Если будут про нас спрашивать, не говори.

Китаец закивал головой, хитро улыбаясь.

Капитан и Андрей спустились в каюту. В окошке они увидели, как тендер поравнялся с джонкой и пошел борт о борт. С тендера крикнули в мегафон по-английски:

— Хэллоу, язычник! Куда идешь?

Ван Кай-лин визгливо крикнул в ответ на сленге, жаргоне, которым говорило все тихоокеанское побережье:

— Домой идешь! Фучжоу!

— Пассажиры есть?

— Пассажирка? Какой пассажирка? Не понимай!

— Чужие люди на борту есть?

Ван Кай-лин ответил быстро и весело:

— Есть хозяин! Смотри сюда. Видишь? — Китаец указал на труп индейца, принайтовленный к люковой решетке. — Чужой человек, не китаец. Малаец. Мой матрос был. Теперь ушел к предкам.

— От чего умер?

— Плохой болезнь, хозяин!.. Чумка, хозяин! — по-прежнему весело ответил Ван.

— Чума? — испуганно вскрикнули на тендере. — Иди к дьяволу, желтая образина!

Затем послышалась команда, и тендер круто отвалил от джонки.

— Слышали разговор, Андрей Федорович? — спросил капитан Андрея. — Нас ищут! Пинк и Шапрон уже заявили американской полиции о двух сбежавших убийцах.

Андрей не ответил. Он сидел, зажав ладони в коленях, и смотрел неотрывно в пол.

Дата добавления: 2015-10-16