Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Столица Аляски

Читайте также:
  1. Глава третья Золотая моя столица
  2. Милан, столица музыки
  3. Москва – столица Бразилии или Великобритании.
  4. Столица.
  5. Сцена боя лучников, нарисованная на моржовом клыке из Аляски

 

Андрей стоял на молу из неохватных свай. Он ждал Македона Ивановича, который назначил ему здесь встречу. Но капитан почему-то задерживался.

Утром, до прихода сюда, на пристанский мол, Андрей побывал в почтовой конторе. Он справлялся, когда пойдет почта в Россию, с каким кораблем и как скоро она придет в Петербург. Ему вдруг захотелось узнать, когда Лиза получит его письмо. Почтмейстер ответил, что почта в Россию пойдет с паровым пакетботом «Бородино», на днях прибывшим из Петербурга с пассажирами и почтой. В обратный вояж, в Россию, «Бородино» уходит сразу после торжеств по случаю спуска российского флага.

— А кто же торжествовать собирается? Уж не вы ли, господин почтмейстер? — зло спросил Андрей. — Торжествовать будут только недруги России!

Почтмейстер смутился и поспешил переменить разговор.

— Не желаете ли, сударь, полюбопытствовать, кто прибыл к нам из Петербурга на «Бородине»? Мы и списочек пассажиров вывесили.

Андрей подошел было к списку, но вспомнил, что Македон Иванович, может быть, нашел уже возможность купить оружие, и не стал читать, а поспешил на свою городскую квартиру.

На квартиру он пришел вовремя, чтобы предупредить рукопашную схватку, готовую разгореться между квартирной хозяйкой, вдовой компанейского чиновника мадам Печонкиной, и Громовой Стрелой. Вождь решил, что довольно ему задыхаться в душной бараборе касяков, и приказал Айвике перетащить все их пожитки во двор. Он разжег во дворе большой костер и расположился совсем как в родном стойбище: на углях жарился лосось, а на воткнутых в землю шестах сушились его мокасины. Когда Андрей вошел во двор, мадам Печонкина, истошно вопя, тыкала Громовую Стрелу ухватом в спину, а презрительно-неподвижный анкау не отвечал женщине ни жестом, ни словом. На них смотрели державшие нейтралитет смеющаяся Айвика и тупо-равнодушная служанка Печонкиной, старая индианка-колошенка [48]. Держал нейтралитет и Молчан. Он молча смеялся, подняв губу. Андрей увел Громовую Стрелу в свой двухкомнатный флигель и взял с индейца слово, что он не будет разводить костер во вдоре. В стойбище касяков это запрещено.

А Македона Ивановича Андрей дома не застал. Капитан был на квартире, но торопился снова уйти и оставил Андрею записку. Македон Иванович писал:

«Встретил я на Михайловской улице — кого бы вы думали? — самого черта, морскую гиену, сухопутную акулу, словом, Джона Пинка. Как да почему, после доложу. А пока рапортую: дело в шляпе! Я и ружья уже видел. Триста скорострельных винтовочек Снайдера. Американцы продают их после войны [49], Пинк и ухватил три сотни. Я уже и задаток Пинку дал, отсыпал малую толику вашего золотого песка. А вы, ангелуша, не морщитесь! Полно гусарить-то, гусар голубой! Приходите лучше на мол, где кантонская джонка разгружается, туда же съедет с «Сюрприза» на шлюпке Пинк. Там договоримся окончательно и без помех…»

На молу было весело и шумно. Хлопали на ветру паруса, скрипели блоки, пели матросы, чирикали по-птичьи китайцы, выгружавшие из большой джонки тюки чая в зеленоватых рогожах с таинственными иероглифами. Крепко пахло смолой, серой и канифолью, залитыми в стыке палубных досок, свежей краской и пенькой. Веселый, радостный запах дальних странствий! А на душе Андрея было мрачно и тревожно. Все в нем возмущалось от мысли, что теперь он связан одной веревкой с Пинком, с Джоном Петелькой. Ошибку сделал Македон Иванович!

Андрей посмотрел на пинковский «Сюрприз». Бриг стоял рядом с американскими мониторами, похожими на гигантские коробки из-под сардин. На передней палубе брига дымилась печь для вытапливания китового жира. Делать это на рейде русскими правилами запрещалось, но Пинк показывал, что теперь он здесь хозяин. И стлалась смрадная вонь над заливом и городом. Казалось, что от этого смрада и убегают те, кто толпился на конце мола. На свертках, узлах, сундуках сидели русские простые люди, уезжавшие из Аляски в Россию. Лодки и шаланды перевозили их на «Бородино». Андрей слышал в городе разговоры о том, что высокопоставленные путешественники «Бородина» подняли крик, когда на пакетбот начали грузить сиволапых мужиков и баб. Эта великосветская надменная челядь бросила бы простых людей и на необитаемом острове, лишь бы не лишать себя удобств. До Андрея долетел с конца мола детский плач, и он, отвернувшись от моря, стал смотреть на город.

Необыкновенный город, странный город! В своем росте и расцвете он похож на те необычного вида аляскинские папоротники, что после первого теплого дождя возникают из земли с мощью и великолепием взрыва. Он возник и расцвел за несколько десятков лет буквально на голом месте, на камнях, среди лесов, в которых совсем еще недавно разгуливали медведи и соболи, а свирепые индейцы-колоши встречали русских копьями и стрелами. Именно сюда пришло первое русское судно, бот «Святой Павел» [50], отбившееся от Великой Северной экспедиции Беринга. Туземцев русские моряки так и не увидели, но «Святой Павел» потерял здесь таинственным образом две свои лодки с пятнадцатью матросами. Были они убиты или взяты в плен и стали рабами дикарей — тайна, не открытая до сей поры. Командир бота лейтенант Чириков вынужден был уйти, увозя в Россию… бочку американской воды. А теперь отсюда уходят морские, выстроенные здесь, пароходы, увозя в трюмах не только американскую воду, но и американскую пушнину, моржовую кость, китовый ус и жир, кожи, ценную рыбу, переработанный лес и сукно из местного сырья. Ново-архангельские лесопилки, единственные на западном побережье Америки, посылали свои доски, баланс, балки на Гавайские острова, в мексиканский порт Гваямас и в далекую Аргентину. В Средней крепости на литейном дворе гудели небольшие домны, шумело пламя в горнах, скрежетали станки. Здесь лились колокола для калифорнийских иезуитов, делались плуги для той же Калифорнии, отливались и обтачивались машинные части для верфи, где строились морские пароходы, строились до последнего винтика из своих материалов, из аляскинской руды, выплавленной на аляскинском каменном угле. И пароходы эти, ходившие на Гавайи, Филиппины, в Китай и Индию, также были первыми на западно-американском побережье.

Ново-Архангельск во многом был похож на все губернские города России и в то же время во многом разительно отличался от них. Здесь были, как и во всяком губернском городе, кафедральный собор, школы (в том числе мореходная) и духовная семинария, общественное собрание, общественный сад и общественная библиотека. Была, конечно, больница, аптека, музей и обязательная для российских городов каланча. Но какая губернская библиотека получает газеты и журналы из многих стран Европы, Америки и Азии? В каком губернском соборе ризы священнослужителей сделаны из китайской парчи с огнедышащими драконами, вместо крестов, а церковные сосуды заменяют золотые кубки и чаши, отобранные еще при Баранове у испанского пирата, здесь же на городской площади повешенного? И в какой губернский город не входит ни одна дорога и ни одна дорога не выходит из него? А в Ново-Архангельске все улицы кончались тупиками, упираясь либо в похожую на сторожевую башню гору Эджекомб, либо в океан. В каком губернском городе выезд губернаторши восхищает горожан огромными, с теленка, самоедскими лайками в краснобархатных алыках и нартой из мамонтовой кости? А по Ново-Архангельску разъезжала так княгиня Максутова, жена последнего правителя колонии. И, наконец, в каком губернском городе нет тюрьмы, жандармов и полицейских? А в столице Аляски не было даже будочников, сонно опирающихся на ржавую алебарду…

С любовью и грустью смотрел Андрей на город, вросший в его сердце и ставший родным. Необыкновенный, странный город, очаровывающий именно этой необыкновенностью, непохожестью на обычные города. Стоит он, продутый насквозь океанскими ветрами, вцепившись в голые скалы, зажатый между величественными горами и океаном. И соседи его — не мирные деревни и села, а алеутские и индейские стойбища. Помнит он кровавый урок, данный ему этими соседями [51], а потому целит в бараборы и яххи пушками своей двухъярусной батареи на Кекур-Камне. Правда, с того страшного года ни разу не выстрелили эти пушки, и живет город теперь весело, шумно и богато!

— Крепко держится славный городок! — услышал Андрей голос незаметно подошедшего Македона Ивановича. Капитан тоже смотрел на город серьезно и грустно.

— И от голода он с ног валился, чайками и водорослями питался, — с тихим восхищением сказал Андрей, — и от цынги вповалку лежал, и жгли его индейцы, и кровью он обливался под индейскими ножами, а стоит, живет, шумит!

— Потому, что характер у него русский! — подхватил геройским басом Македон Иванович. И, сразу понизив голос, спросил: — Как решили, Андрей Федорович? Говорите прямо! Если очень тошнит, давайте поломаем мою ряду с Пинком.

Он посмотрел на Андрея и увидел на его лице что-то такое, от чего голос капитана стал сердитым и обиженным:

— Такое дело, ангелуша, в бальных перчатках не сделаешь. По американским законам нам за это каторга грозит. Плевать в тетрадь, не мне их законы читать! — выкрикнул с заносчивой отвагой, не сдержавшись, Македон Иванович.

Андрей молчал. Он повернулся к бухте и опять поглядел на «Сюрприз». Бриг стоял, натянув нетерпеливо якорные цепи, как гончая на смычке. Капитан понял, куда глядит его друг.

— И шкипер, кандидат висельных наук, и вся команда до юнги — коренное варначье! У всех руки в крови. Разве я спорю? — он помолчал, разглаживая запорожские усы, и сказал с тихой, но твердой силой: — Но полагаю я, что ради нашего святого дела можно и в грязи вываляться. Да-с, ради святого дела!

— Я согласен, — трудно сказал Андрей. — Где же Пинк? Он должен был приплыть сюда, на мол?

— А вы где пропадали? Опоздали вы здорово, ангелуша. Но это неплохо. Пинк разозлился, а злого скорее раскусить можно. Петелька ушел в трактир, в «Москву». С ним еще один человек был. Вас, говорит Пинк, двое, пусть и нас будет двое. Французик некий, маркиз Шапрон.

— Маркиз? Настоящий? Или авантюрист какой-нибудь?

— Прах его знает! На нем пробы нет.

— А вы его знаете, Македон Иванович?

 

— Откуда мне маркизов знать? Чиновники здешние его на руках носят. Он в Ново-Архангельске с весны прошлого года. Однако пошли в «Москву», ангелуша!

Македон Иванович взял Андрея под руку, и они зашагали в ногу к спуску с мола.

 


Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ВЕЛИКИЙ КОСТЕР | ВЕТКА ЧЕРЕМУХИ | НА РЕКЕ ДУРАКОВ | ДОБРАЯ ГАГАРА ОТВЕЧАЕТ НА ТРУДНЫЙ ВОПРОС | ПРИШЕДШАЯ ИЗ НОЧИ | БЕРЕГОВОЙ РЕДУТ | ОБМИШУЛИЛСЯ, ТЫ ЦАРЬ — БАТЮШКА!.. | ПИСЬМО С ДАЛЕКОГО БЕРЕГА | ДЕРЕВО ВВЕРХ КОРНЯМИ НЕ РАСТЕТ | АПОСТОЛ С БАЛАЛАЙКОЙ |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ВСТРЕЧА В ОКЕАНЕ| ДЖОН ПЕТЕЛЬКА И ДВОЕ ДРУГИХ

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.009 сек.)