Изменение ситуации и перспективы 3 страница

Ибо, как мы говорили в предыдущих параграфах касательно XXв., в очень многих секторах церковной истории в католическом и евангелическом ареалах имеет место новый оборот дел, и несмотря на колебания и откаты, о чем мы также не умолчали, этот процесс изменения, внутреннего преображения Церкви, не прерывается.

в) Ныне, как и прежде, неотторжимым достоянием Церкви является вера, истина о Господе и Его апостолах, сохраненная для нас традицией. Но в наши дни акцентуация исповедания выглядит иначе, чем в прошлом. Даже если в предыдущие столетия между Церковью и «другими» происходило нечто вроде диалога, то все-таки никогда раньше и никогда в таком масштабе не имел места отказ от приказного тона и навязывания требований, никогда раньше не звучала так явственно обязательная заповедь Господа о свободном принятии Благой вести, о готовности прислушаться к разделенным братьям по вере.

Анализ ситуации, приведенный в предыдущих разделах нашего труда, показывает, насколько приблизительными являются такого рода общие характеристики, часто это всего лишь подступы к свершению, но далеко еще не выполнение задачи. И теперь мы лишь напоминаем об этом.

2. а) С момента основания Иисусом Церковь прошла огромный путь развития. На наблюдателя, сравнивающего ее сегодняшний образ с той картиной, которую оставили нам апостолы, различие производит мощное впечатление,— идет ли речь о распространении веры Христовой по земному шару, или об усложнившейся структуре внутрицерковных органов, или о многочисленных формах благочестия, особенно литургии, или же о преподавании евангельского учения Иисуса Христа и изложении его в школах, литургии и богословии. Горчичное семя стало воистину великим древом. Перед нами поистине необозримое разнообразие форм и содержаний, имеющих весьма различную ценность.

Чтобы понять эту историю, следует задуматься вот над чем: каким образом из малого семени выросло столь мощное дерево? каким образом из горстки учеников Иисуса возникла мировая Церковь?

б) Благодаря вочеловечиванию Слова христианство по своей сути в высшей степени вообще человечно. Оно могло бы открыто выразить себя с помощью любой формы культа. Как же произошло то, что оно воспользовалось именно теми формами, именно теми образованиями, которые мы знаем из истории и которые ныне имеем перед собой?

Принципиальный ответ на этот вопрос мы дали в начале нашего рассмотрения: дело, начатое Иисусом, развивается под покровом Святого Духа в соответствии с естественными реалиями каждого данного «духовного пространства», в которое брошены его семена и где оно произрастает.

Тем самым результат, т.е. конкретно осуществленная историчес кая форма, познается в своей исторической обусловленности. И насколько ядро учения, а стало быть, сущность духовного восприятия жизни и учения Господа оставались неизменными, настолько же свободно Церковь могла, может и должна искать на этой основе внешнее выражение для своей внутренней жизни.

Однако взросление означает также и старение. Это таит в себе опасность застывания, неподвижности и может в определенной степени привести к бесплодию. В истории Церкви мы часто встречались с таким окоченением. Иногда у нас создавалось впечатление, что именно эта неподвижность, упор на традицию оставляют свою печать на бытии Церкви. Но многие процессы церковной истории показывают нам, что и самая страшная угроза может быть преодолена, когда оцепенение проходит и жизнь берет свое.

Главное для нас заключается в том основополагающем выводе, что и в наше время дело обстоит не иначе, чем прежде. Категорический приговор самодовольного либерализма о том, что «Церковь закоснела», сдан в архив. Пусть многое в Церкви и вокруг нее было застывшим, пусть многое и ныне недостаточно оживлено (это касается как пастырей, так и паствы), пусть, возможно, когда-нибудь странствую щая Церковь поддастся еще большей усталости, но все же ее невероятная стойкость означает, что она не путает традицию с консерватиз мом. Церковь жива.

И в наши дни она находится в движении.

Мы встретились с поразительным множеством распоряжений и суждений последних пап, раскрывающих широкие перспективы; начиная со Льва XI мы пережили новое, поистине программное провозглашение идеи всеобщего священнического служения. И менее десяти лет назад (1956г.) Пий XII вмешался в область литургии, которая считалась неприкосновенной, и распорядился внести изменения в богослужение Страстной недели и Пасхальной ночи. (Об этом Соборе см. разд. III).

II. Где находится Церковь сегодня?

1. а) Мы не сможем получить убедительного научного ответа на поставленный в заголовке вопрос, если ограничимся чисто прагматическим описанием всего, что происходит вокруг нас. Движения и проблемы не следует выносить за скобки сегодняшних решений просто потому, что они берут начало уже в XIX и даже в XVIIIв. И если день завтрашний в свое время высветит содержание дня сегодняшнего, то анализ любого крупного социального образования не будет убедитель ным без учета великих событий дня вчерашнего и позавчерашнего, ибо из них сформировалась современность; они и ныне еще определяют ее. Это тем более справедливо в тех случаях, когда прежние варианты развития проявляются в современности во всей своей бурной полноте.

б) С внутрицерковной точки зрения, издание нового церковного устава (CIC) в 1917г. и заключение Латеранских соглашений, т.е. изъятие Церкви из области политики, следует определить как события эпохальные. Уже два этих события являются в значительной степени выражением начавшегося обновления сегодняшней Церкви и средством его осуществления. В рамках этих событий протекали многие новые инициативы, о которых мы упоминали в связи с понтификата ми Пиев X, XI и XII. Это не были только начинания; случались и откаты; но в целом с этого времени началось мощное самореформирование Церкви, возбуждающее умы и тем самым вынуждающее проявлять осторожность и по-новому осмысливать реальность. Возможно — да будет нам позволено употребить наше ключевое слово «надежда»— мы в настоящее время присутствуем при широком осуществлении этого внутреннего самореформирования.

2. а) Наше исследование утвердило нас в убеждении, что вся церковная история теснейшим образом связана с уже наличным окружающим миром и его образом жизни. Мы останавливались на этом в вводных параграфах к Новому времени и к XIXв. и еще более подробно рассматривали вопрос в предыдущих параграфах. Здесь мы лишь упомянем об основных тенденциях и подчеркнем, насколько сегодняшние их проявления влияют на положение Церкви и условия ее работы.

Ныне мы воспринимаем наше окружение иначе, чем воспринимали его прежние поколения. То, что мы называем историей, а именно происходящие во временной последовательности изменения человеческого бытия в их причинной связи, воздействует на нас более глубоко, чем когда-либо: стремительность, с которой преобразующие события сменяют друг друга, позволяет их наблюдателю самому испытать и пережить их историческое воздействие. А это в свою очередь происходит таким образом, что, как мы уже неоднократно подчеркивали, одни и те же события одновременно касаются всего человечества. Это означает, что опыт человечества стал глобальным.

То, что оказывает на нас формирующее воздействие, что случается с нами или просто окружает нас как жизненное пространство, касается, во-первых, области естественных наук, включая всеохватывающую технизацию, а во-вторых, новых социально-экономических условий нашей повседневной жизни, быта и работы.

б) Типология и содержание естественнонаучных открытий и непрерывные (оправданные или фальсифицированные ради сенсаций) сообщения о них людям через средства массовой информации постоянно воздействуют на сознание людей. Картины мира и масштабы, унаследованные нами от наших отцов и даже дедов, больше не удовлетворяют, более того, они не работают. Меняется не только наш образ мира, наше мировоззрение, но и наше мироощущение.

Это воздействие не может не влиять на способ нашего существования как людей верующих, а также на те возможности, какими могла бы воспользоваться Церковь для обращения к людям со своей миссией.

Следует даже сказать, что эти возможности, если рассматривать их с точки зрения пастыря, пекущегося о спасении душ, и того, к кому он обращается, на первый взгляд уменьшаются. Наступившее в обществе отрезвление относительно многих природных явлений, привычка мыслить в лежащих на поверхности, измеримых категориях послужили поначалу тормозом для религиозного отношения к вещам. Хуже того, действительно великие деяния человеческого духа, под впечатлением которых мы постоянно живем, свершались лишь небольшой частью верующих людей, среди которых было мало католиков. Для многих эти деяния были скорее отягощены знаком безбожия.

Несмотря на то, что среди естествоиспытателей многие были людьми верующими, христианам, католикам часто предъявлялся упрек в том, что они не проявили в достаточной мере творческого отношения к жизни современного человечества, не говоря уже о том, что лишь немногие из них участвовали в создании этой жизни. Если эта современная жизнь должна быть привнесена в Церковь, следует преодолеть внутреннюю апатию, достичь творческого подъема; необходимо заново наживать опыт и заново формулировать вопросы, ответы на которые должны дать естествоиспытатели из среды собственно католической. Христианское отречение от мира может быть только позитивным овладением миром. Или же мир ослабеет и откажется от построения Царства Божиего.

в) В особенно опасной форме христианская и особенно католическая несостоятельность, о которой мы только что упомянули, уже давно обнаружилась в вопросе об эволюции. В этом вопросе христианский мир и Церковь попали в крайне угрожающее положение. Эволюцион ная идея, поддержанная и подкрепленная огромной массой научных находок и открытий законов жизни, стремится стать объяснением мира, творения, человека, истории, которая больше не стоит в одном ряду с естествознанием, но попала от него в полную зависимость.

Именно здесь, где нет пути назад, церковные круги многократно уступали позиции: вместо того, чтобы возражать только против материалистической профанации эволюционной идеи, они часто выдвигали возражения против самой идеи как таковой. Они боролись против Дарвина вместо того, чтобы бороться с дарвинизмом. Они упустили из виду, что Господь в своей неизреченной мудрости вполне мог бы придать Своему творению, «миру», такую «ведущую вверх» «творческую» целесообразность, что созданное Им будет развиваться до того конца или того, неведомого нам, совершенства, какое Он ему предназначил.

Что же, ныне нас утешает то, что даже это современное естественно научное мышление оказывает помощь религиозному мышлению. Избегая победных фанфар (кое-где в них затрубили слишком поспешно), Паскуаль Иордан предлагает в качестве образца такую негативную формулировку: «Совершенно очевидно, что вся проблематика отношений между научным познанием и религиозной верой ставится заново во всей ее полноте. Ни один из аргументов, с которыми прежние естествоиспытатели (или прежние апологеты естествознания) вели свои атаки на религию, сегодня не выдерживает критики».

В этой ситуации и в связи с указанной проблематикой приведем в пример человека, который может служить убедительным символом описанной тенденции: это скончавшийся в 1955г. французский иезуит Пьер Тейяр де Шарден — великий геолог и палеонтолог. В данном случае нас не интересует, верны ли его научные выводы во всех деталях. Пусть об этом судят специалисты. Но символично его искреннее религиозное признание всех конкретных фактов науки и согласован ность этого признания с христианским мышлением и христианской верой; символично его стремление к такой духовной позиции, которая бы слила воедино веру и научное мышление, исходя из центрального момента (а не просто внешнего сопоставления), и тем самым попытка проложить мост над опаснейшей пропастью новейшей истории.

г) Наряду с переворотом в сознании, который вызван пересмотром естественно научных знаний, и переменами в жизни, вызванными успехами техники, сегодня на наши основные представления о мире влияют преобразования в социально -экономической сфере, о которых мы писали выше, характеризуя их с помощью таких понятий как мегаполис и массовость. Социально-экономическое разрастание, новый тип жилья и новые профессии и занятия приводят в движение сверхмощные силы, захватывают все наше Я, и избежать их воздействия не удается никому. С определенной необходимостью они вырывают человека, даже традиционно воспитанного христианина, из привычной колеи. В известной степени отсюда происходят кризисы веры, отношения к Церкви, к клиру, и эти кризисы почти неизбежны.

Представить себе всю опасность создавшегося положения можно, если поставить вопрос о том, как западное человечество вообще осуществляет в новейшее время свою столь превозносимую, да и в самом деле незаменимую свободу. Оно допустило духовное, религиозное, церковное и прежде всего человеческое разложение, которое начиная с XIXв. становится все более стремительным и безудержным. Возникнув одновременно в нескольких точках, эта болезнь развилась до настоящей угрозы нигилистического уничтожения. Непредвзятый взгляд на общественные события в целом с конца второй мировой войны вынуждает признать, что свободный мир продемонстрировал элементарную ненадежность, пугающее отсутствие инстинкта самосохранения.

3. В пределах этого общего духовного разложения действует очаг болезни, который представляет для нас еще большую угрозу, чем потеря христианской веры. Иначе, чем во времена реформаторского раскола в XVIв., даже иначе, чем в эпоху выветривания ценностей в XVIIIв., теперь исчезает еще один, более глубокий фундамент: истина, идея истины. И здесь мы оказываемся у последней решающей черты. Вопрос об истине, о единой истине должен снова стать делом человечества, если оно не хочет, чтобы его поглотил хаос. Возможно, в нашем грандиозном споре мировоззрений, конфессий или, во всяком случае, мнений нам не так-то легко убедить нашего брата или врага, в чем именно заключается истина. Но самая мысль о том, что может существовать только одна истина— или ее вообще нет,— эта идея должна быть всеми силами, со всей страстностью возвращена в сознание людей. Здесь всеобщее решающее начало.

4. а) Во всех этих отягощающих факторах находит свое выражение не только внутренняя слабость христианина, мы распознаем здесь действие внешних сил, направленных против Церкви. Напомним, что история Церкви Нового времени проходила в сущности под знаком общей атаки на Церковь.

Знамения времени указывают даже на гигантскую борьбу двух фронтов. Истинно верующие (в отличие от христиан по названию) стали меньшинством. Мировая культура как целое ныне не верует в Откровение, даже враждебна Откровению. Несмотря на значительные религиозные подъемы в пространстве веры, которые мы констатируем в XIX и даже XXв. и которые ни в коем случае не следует забывать или не принимать всерьез, все еще остается в силе высказывание Пия XI (в Quadragesimo anno, 1931г.): «Нам противостоит мир, в большинстве своем впавший в язычество». Да, куда ни взгляни, поднимается настоящий Mysterium iniquitatis в своем демоническом радикализме, которому вряд ли найдется аналог в истории. После многократно повторявшихся приступов ненависти ко Христу и Его Церкви, отравившей национал-социализм, наряду с тысячекратным возрастанием неверия вплоть до провозглашения «отсутствия Бога» в мире, атеистиче ский большевизм вынуждает миллиард представителей нынешнего человечества исповедывать радикальную секуляризацию мышления и жизни.

б) Русский и китайский большевиз м в принципе есть отрицание религии вообще. Бог есть «архивраг коммунистического общества», «любая религиозная идея, любая идея о каком-либо боге, даже любая игра с такими понятиями есть невыразимая пошлость, подлая зараза» (Ленин). Здесь возникла структура, которая, презирая всякую традицию, не только не поощряет религию, но с демонической страстностью и расчетом распространяет безбожие и при этом в великой дерзости своей обещает и пытается преобразовать, «создать заново» землю, жизнь, человека. Исходя из своей материалистической основы, большевизм не признает связи ни с каким моральным законом или объективной истиной. Единственным законом для него является польза для пролетарского общества, как эту пользу понимает в своей полной безответственности субъективного произвола тот или те властители в зависимости от изменчивого положения вещей. Действует только одна установка: экономический результат должен служить к материальной пользе пролетарского общества. Это основной закон, который оправдывает все средства для достижения цели. Само собой разумеется, что при этом допустим любой обман противника вплоть до нарушения слова. Таким образом, большевизм не упускает возможности образования структур, позволяющих себе утверждения, находящиеся в полном противоречии к официально тысячекратно провозглашенному заявлению, что в его сфере существует якобы свобода совести и религиозных отправлений. Болтовня о мирном сосуществовании прикрывает по мере надобности внутреннее, неизбежно все более активное противоречие. В действительности же имеет место уничтожение всякого попечения о спасении души, разрушение церквей, являющихся часто бесценными памятниками искусства, кощунственное поношение Креста, жестокое преследование священнослужителей, планомерная борьба с Богом, начиная со школы, отравление всего доброго.

История еще не знала такой ненависти к религии, проявляемой в таком масштабе. Ибо единственным хозяином всех духовных и материальных благ, единственным хозяином одежды и пищи и одновременно единственным воспитате лем, более того, господином над жизнью является сознательно атеистическое государство. Проповедь атеизма широкомасштабно организована и ведет упорную борьбу против религии во всех слоях населения. За этой борьбой стоят штыки Красной Армии и ужасы сибирской ссылки. Ибо даже при нынешних правителях, которые упрекают Сталина, но сохраняют его наследие, отдельный человек отдан на произвол государства или диктатора, даже если в настоящий момент больше не происходит внезапных арестов, казней, похищений. «Их руки обагрены кровью», а их основные претензии к общественному устройству, созданному христианской Европой, и к религии полностью сохраняются. Общий вывод однозначен: мы стоим здесь перед чудовищной мистерией зла и ненависти, и нам угрожает страшная опасность. Тем более, что программа большевизма предусмат ривает распространение своей заразы на всю землю. Спорадические заявления о том, что коммунизм не является предметом экспорта, ничего по существу в этой программе, в постановке самой цели не меняют. Нет и никаких убедительных доказательств в пользу того, что имеет место сближение государства с православ ной Церковью (со второй мировой войны), что в русском народе живо религиозное чувство и происходит рост религиозной жизни, все эти разговоры— не более, чем тактические уловки.

в) Точно описать положение Церкви во всех охваченных коммунизмом странах— дело трудное. Фактически каждая из этих стран имеет свою собственную церковную проблему. За тот отрезок времени, который лежит между русской революцией 1917г. и окончанием второй мировой войны, накопилось огромное количество доказательств, что во многих странах официальные сообщения и даже статьи конституций, трактующие о равенстве, свободе совести и свободе религиозных отправлений, отнюдь не отражают истинного положения вещей. В подавляющем большинстве случаев избранные и назначенные с соблюдением всех требований законодательства главы Церквей не могут исполнять своих обязанностей, поскольку им препятствуют в этом государственные режимы. Например, в Венгрии рукоположен ного епископа ссылают в маленькую деревушку, где ему позволяют служить разве что сельским священником, но лишают всякой возможности руководить своим диоцезом. Так мы видим, что значит быть Церковью Креста.

5. Процесс радикального изменения условий существования современных людей будет протекать еще более остро и угрожающе, поскольку в него с поразительной быстротой и подчас с невероятной настойчивостью вступают новые развивающиеся народы. При их активизации одновременно происходит как отказ от европейского господства, так и восприятие европейских духовных, недуховных и материальных ценностей, а также частичное оживление старых традиций религиозного и нерелигиозного толка. В стремительном темпе, который не дает этим народам возможности органически врасти в бурно воспринятую и столь желанную свободу, они выдвигают требования самостоятельности, в том числе и по отношению к внеевропей ским миссиям и миссионерам.

6. а) Какой же вывод следует сделать из этого Церкви? Как она должна работать в нашу эпоху, когда, как мы говорили, во всех сферах бытия и всех слоях общества реакция людей глубоко изменилась, когда атеистическая борьба против веры и Церкви приняла организованные формы, когда к этой борьбе присоединяются массы неверующих и морально безответственных людей во многих свободных странах? Вывод ясен: в наши дни перед Церковью, как в европейско-атланти ческом ареале, так и за железным занавесом, стоит новая задача.

б) Самым нелепым и даже детски наивным решением станет любая попытка повторения пройденного. Церковь не может и не имеет права вычеркивать из своей истории несколько столетий Нового времени, как и желать возвращения ушедшей в прошлое эпохи средневековья. Церковь только тогда выполнит свою миссию, если постарается всеми силами расчистить путь для того, чтобы свершилось по слову Писания: «се, творю все новое» (Откр 21, 5),— если она устремится к творению нового в первоначальном смысле, что было ее постоянной задачей со времен основания и что она осуществляла исторически обозримым образом в начале новых великих эпох.

Нам не дано видеть во всех подробностях путь к достижению этой цели, но сама цель и ответственная задача— по-прежнему ясны: народы, которые некогда достигли зрелости под руководством Церкви, должны свободно возвратиться в лоно свободной Церкви (§108). Издесь, наконец, уместно произнести это таинственное ключевое слово, чреватое пробуждением творческих сил и вмещающее в себя весь комплекс бросающих нам вызов проблем: христианская свобода. Методы душепопечительной работы нуждаются не в поверхностной шлифовке. Они должны обновиться. История во многом есть цепь упущенных возможностей. Как раз в наши дни Церковь должна извлечь отсюда выводы. Паства изменяется. А потому и пастыри не должны обращаться с нею, как столетия назад. Эпоха патриархально-кресть янских отношений миновала — в Европе, в Америке, в миссиях. Народ, при всей своей дерзости и несмотря на нее, взрослеет в своей собственной сфере. Нельзя допустить, чтобы он считал сферу Церкви отсталой, ее методы и примеры устаревшими, а обращение с ее стороны— поверхностным, не затрагивающим глубин его сознания. Осуществление внутренней христианской свободы в самой Церкви, а также в тех пожеланиях, которые она адресует вовне, теперь, как никогда прежде, является непременной предпосылкой,— если сегодняшнее человечество должно снова в крупных масштабах усвоить непогрешимое учение Церкви.

в) Общее положение Церкви есть положение миссионерской Церкви; ситуация как никогда прежде взывает к объединению всех христианских сил.

При этом Церкви, возможно, придется взять на себя часть тяжелой ноши в болезненном переломе всего человечества. Тяжесть этой ноши может оказаться весьма плодотворной для необходимого обновления Церкви,— так и происходило каждый раз на великих поворотах церковной истории, когда Церковь словно бы рождалась заново. Нельзя собрать ни единого плода, прежде чем не будет вспахано поле и не умрет зерно. И обращение к творческим силам Церкви в начале трех великих эпох— раннего христианства, средневековья и Нового времени— каждый раз выражалось в угрозе для жизни Церкви. Иудео-христианство, преследование христиан и гнозис, национальные Церкви, адогматический гуманизм и Реформация; Просвещение, революция. Существуют муки творчества, в том числе и в церковной истории. Во времена строительства нового можно и нужно еще более живо осознавать эту болезненную, иногда очень мучительную истину и оставаться верными себе.

Никто по самой своей сути не обязан столь строго занимать эту всеобъемлющую смелую позицию служения брату своему, как христианин. И в этом ему должно служить опорой великое знание двухтысячелетней истории Церкви; Церковь не однажды преодолевала угрозу гибели, близорукие противники не однажды приговаривали ее к смерти, в ней было столь много грешного по вине несостоятельных пастырей и паствы, но все-таки она каждый раз воспроизводила из себя цветущую жизнь.

7. а) Разумеется, для этого необходимо, чтобы описанные выше новые побеги проникли в самую глубину почвы, чтобы они повлекли за собой воспламенение католических сил и их стойкость, чтобы имело место не только суровое осуждение, но и плодотворное благослове ние естественных ценностей народной традиции в различных нациях и в семье. Здесь основная католическая позиция — великий синтез— должна выдержать решительное испытание: не отрекаясь от единой истины, не скрывая трений, не отчаиваясь и не опуская рук, без высокомерного или даже фарисейского отчуждения, не сглаживая великой тайны Креста и всего того, что по воле Всевышнего должно стать тернием во плоти времени и мира, а потому, наконец, с обязательной для всех христиан любого ранга готовностью к вопрошанию собственной совести мы должны возвещать миру Послание Христа.

Не в последнюю очередь в наше время церковная история требует от католиков приносить постоянные молитвы и жертвы. Нужно молиться, ведая о бремени живого Бога истории и смиренно принимая понятие Провидения. Церкви, созданной Распятым, матери народов, менее всего дано будет избежать тягот, страданий и непризнания— как раз ныне, в эпоху, когда глубоко перепахивается структура народов. Ныне христианство несомненно стоит под давильнями Господа. Возможно именно отсюда мы смеем почерпнуть надежду для Европы: надежду на то, что в ней снова найдется достаточно много стойких в вере молитвенников. От этого зависит ее жизнь. Либо Европа снова станет в этом смысле христианской, либо христианский Запад погибнет. Европа-Запад несет на себе ныне, в силу исторической связи и в силу исторической вины (судя по ее образу мыслей и образу жизни), глубокую ответственность за мир и христианство.

б) Из истории Церкви мы узнали, сколь велика сила страдания, претерпевае мого во имя веры. Поэтому в нашем историческом обзоре, который был задуман как сочинение богословское, мы позволим себе заглянуть за горизонт нынешнего дня и нынешней ситуации, хотя в соответствии с пророчествами Нового Завета богослов может лишь выражать свою надежду и упование и высказываться о будущем с величайшей осторожностью. Ибо задача, возложенная Господом на Церковь,— учить и благословлять— имеет в виду и обещание жатвы, и поскольку эта задача нигде и никогда не может быть ограничена никакой, пусть самой сильной, государственно-человеческой властью, Церковь найдет в себе внутренние силы и внутреннее право снова осуществиться как Церковь Слова Божиего. Предпосылкой нового рождения на всем пространстве мира и предпосылкой успешного отпора возобновляющимся со всех сторон резким атакам во имя неверия (или замены веры) является субстанциальное осуществление христианской веры в жизни. Сегодня, как и всегда в истории Церкви, остается в силе закон: святые праведники построят Царство Божие.

III. Иоанн xxiii и вселенский собор

1. В этой угрожающей ситуации 28 октября 1958г. папой был избран Джузеппе Ронкалли, патриарх Венеции (Иоанн XXIII).

После того, как его необычный предшественник, вызывая восхищение всего мира, в бесчисленных устных и печатных заявлениях вдохновенно высказал свою позицию по вопросам, волнующим человечество, новый папа в короткое время по-иному пробудил Церковь к осознанию своей задачи в сегодняшнем мире.

Знаменателен способ обращения к людям, избранный папой: теоретические абстракции отошли на задний план; он говорит о вещах конкретных, следуя голосу сердца, глубоко и просто. Неожиданно оптимистический, доброжелательный тон придает его искренним словам поразительную проникновенность. И хотя до сих пор это не было как-то теоретически сформулировано, создается впечатление, что категории харизматического и пророческого снова обретают свое значение⁴³⁶.

2. Все это находит отражение в его самом важном, всеобъемлющем мероприятии— неожиданном, но в высшей степени отвечающем духу времени и положению Церкви созыве (1959г.) Вселенского собора (IIВатиканского), который собрался 11 октября 1959г.

Сам созыв всеобщего собора в нынешней ситуации Церкви произвел потрясающее впечатление. Правда, в церковном уставе, действующем с 1918г., имеется лапидарная формулировка: «Вселенский собор обладает верховной властью в Церкви». Однако, в соответствии с дефинициями I Ватиканского собора и развившегося в результате этих дефиниций и как раз при Пие XII чрезвычайно усилившегося церковно-куриального централизма эта формулировка вполне могла остаться теорией. Казалось правомерным мнение многих евангеличес ких и католических богословов, что вселенские соборы стали излишними в католической Церкви, что достаточно середины и вершины, что периферия— только исполнительный орган. Созыв II Ватиканского собора и мобилизация всемирного епископата на интенсивное сотрудничество в его подготовке, как и самый ход Собора доказали, напротив, что и сегодня Собор— одна из жизненных функций Церкви.

На совещаниях Собора, как испокон веков в истории Церкви, речь шла о более точной разработке традиционного, неизменного учения. Собор начал с обсуждения не каких-либо вопросов, высоко актуальных с профанной точки зрения, но с литургии и евхаристии. Взоры участников были обращены к самой сердцевине жизни. Но и в других вопросах абстрактно-богословские аспекты отошли на второй план. Папа, например, на первой серии заседаний принял решения по еще не созревшим для обсуждения вопросам (об источниках Откровения: Писании и Предании): сочтя, что эти проблемы были представлены Собору в русле слишком выдвинувшегося на первый план богословия, он временно снял их с официального обсуждения на Соборе и поручил специально образованной (на более широкой персональной и, следовательно, интеллектуальной основе) комиссии более тщательно подготовиться к повторной дискуссии.

Дата добавления: 2015-09-06