Глава 3. Очарование, захватившее Шелдона за недолгое время беседы с новым режиссером

Очарование, захватившее Шелдона за недолгое время беседы с новым режиссером школьного театра, не проходило целых три урока.
Мун Гудруни не был похож на своих младших брата и сестру не только внешне, но и характером. Если настоящих, потомственных Гудруни можно было сравнить с аристократами, то приемного старшего Гудруни легче было назвать носителем власти.
Они могли быть законными наследниками, но в кресле директора он смотрелся бы лучше, определенно.
- У вас волосы такие длинные, - заметил Шелдон тогда, перед уроками, рассмотрев светлую, но выходящую на теневую сторону леса комнату с еще неразобранными коробками.
- Привычка. Раньше отращивал для ролей в театре, у нас вечно такие роли были, а потом не захотелось менять, - Муни подвинул ему стаканчик с кофе, налитым в автомате здесь же.
- Я навязчивый, я знаю, - Шелдон закатил глаза и неловко, как будто сонно улыбнулся. – Но все время хотелось спросить, почему у вас такое имя?
- Моя мать хотела дочь, - Муни засмеялся. – И хотела назвать ее Селеной, это же тоже значит «луна». Но так вышло, что первым оказался я, а мне «Селена» точно не подошло бы.
- Тогда почему она не назвала так Джейд?
- А зачем ей двое с одинаковым именем?
- Да, логично… вам идет это имя.
- Наверное, - Муни пожал плечами и поправил забранные в хвост волосы, потянулся назад, чтобы открыть окно. – Жарко. Ты не поднимаешь рукава?
- Ну, мне приходится носить форму, в отличие от вас, - Шелдон вздохнул. – И рукава растянутся.
- А я думаю, не поэтому, - Муни прищурился. – Джейд мне все сказала. Джастин тебя так достал, да?
В груди чувствовалось напряжение не то от стыда, не то от смущения, не то еще почему, но оно вызывало то чувство, когда хочется либо разрыдаться, либо вскочить и заорать.
- Нам обязательно говорить об этом?.. – задушенно ответил Шелдон вопросом на вопрос.
- Я знаю, что тебе неприятно и неудобно. Но мне просто интересно.
- Я чувствую себя не в своей тарелке, когда вынужденно жалуюсь на кого-то его же родственникам.
- Любая собака в этом городе знает, что мы не родственники, - резко и быстро ответил Мун и перестал улыбаться, подвинулся ближе, перегибаясь через столик, на котором их чашки с кофе стояли. – Мы же даже не похожи.
- Издалека похожи, - Шелдон хмыкнул.
- А вблизи – не очень?
- У вас другой тип внешности.
- Это так заметно?
- Очень, - признался Шелдон.
- Так же, как заметны и твои руки. Он потому и цепляется к этому, что ты не можешь их спрятать. Ты прячешь их слишком тщательно, чтобы действительно спрятать.
- В каком смысле?
- Чтобы что-то спрятать, нужно положить это на самое видное место. Даже если ищущий увидит, он не поверит, что это именно то, что он ищет, - понизив голос почти до шепота, пояснил Муни. Его голос не столько успокаивал в этот момент, сколько напрягал, так что Шелдон заметно вздрогнул, и это вызвало улыбку у нового учителя.
- Так мне что, ходить и всем показывать порезы?
- Нет. Тебе просто делать вид, что их нет. Но не так, как ты это делаешь. Хочешь – могу объяснить. Только не делай такое лицо, как будто ты меня боишься. Меня Джейд попросила. То есть, я даже не столько для нее это делаю, сколько по собственной воле, услышав от нее про тебя. Я не к тому, что я горю безумным желанием помочь тебе независимо от твоего мнения. Я к тому, что я могу тебе помочь. Если ты захочешь, конечно, а не будешь вот так волноваться, будто я кусаюсь.
- Я просто не очень привык, чтобы незнакомые… практически незнакомые люди предлагали мне свою помощь.
- Я преподаватель в твоей школе, это – практически часть моей работы. Не прямая обязанность, но я придерживаюсь мнения, что учителя должны не только диктовать вызубренный ими материал за деньги, - опираясь локтями скрещенных рук о стол, Муни наклонился вперед и продолжал болтать, очаровывая голосом и спокойным тоном.
- Спасибо. Если вам не сложно, я не откажусь, конечно. Не то чтобы мне нравилось, когда меня бьют, если вы понимаете… - Шелдон сострил, пытаясь показаться беззаботным. Не очень приятно было то, что Гудруни старший видел его волнение насквозь.
- Если я сейчас встану, ты не убежишь и не начнешь врать, что торопишься сдать какую-то работу по какому-то предмету?
Именно это Шелдон и собирался сделать в случае чего, но он нервно облизнулся и покачал головой.
- Нет, конечно, о чем вы.
Муни встал, обошел стол, стоявший пока еще у стены, выдвинул ящик и нашел аптечку, предоставленную ему медкабинетом школы, как и любому преподавателю. Шелдон допил кофе и смял картонный стаканчик, чтобы успокоиться, выбросил его.
- Может, сотрем кровь, хотя бы? И если в порез попадет что-нибудь, ты потом тысячу раз пожалеешь, что затеял все это и не довел до конца, - предложил Муни, сев обратно и поманив к себе, предлагая вытянуть руки.
- Я не собирался вскрывать вены, - немного раздраженно, как и всегда при подобных вопросах, уточнил Шелдон.
- Само собой. Я к тому, что если ты собираешься вскрыть их, ты можешь не беспокоиться об инфекциях, ты же все равно умрешь. А если ты не собираешься умирать, то либо не делай этого вообще, либо делай это осторожно, чтобы не нужно было потом мучительно жалеть и ходить по врачам. Согласись, умереть в такой ситуации даже лучше, чем оказаться с отрезанной из-за гангрены кистью.
Шелдон вытаращил глаза, представив себе это, не замечая, что когда он неуверенно вытянул руки и положил их на стол перед собой, Гудруни уже практически неуловимо закатал его рукава, расстегнул браслеты и стер кровь, потекшую из-за припадочных нападок Джастина в коридоре.
Шелдон думал, это будет больно, но он смотрел, как зачарованный, на темно-русые, как и волосы, ресницы преподавателя. Он и так-то был молодым, лет двадцать пять или двадцать шесть по примерным подсчетам, а выглядел еще моложе в контраст своему брату, который в семнадцать выглядел гораздо старше.
Оба следили за собой, но преследуя разные цели во внешнем виде. Еще их отличал цвет глаз. Кареглазые чистокровные Гудруни не были похожи на своего старшего брата, у которого глаза были серо-зелеными, как лес или спокойная трясина. Ватной палочкой, на которую он капнул какой-то антисептик, он водил по краям порезов, и жжение было не безумным, как когда обрабатывал разбитые коленки отец, не незаметным, как когда это делала мачеха, а ощутимым, но приятным. Как он умудрялся это делать, Шелдон даже не понимал, расслабившись окончательно и тяжело вздохнув.
- Он называет тебя «Кейси», потому что это со стороны выглядит именно так, - протянул Муни, приложив компресс и не слишком туго, но надежно обматывая бинтами поверх. – Потому что никто из них не видит порезов, но все видят, что они там есть, под рукавами, под побрякушками. Смотрится так, будто ты нарочно прячешь их так заметно, чтобы все их видели, все знали, что ты режешься и хочешь, чтобы тебя пожалели. Это раздражает людей, и ты ничего не в силах с этим сделать. Людей всегда будет больше, - он усмехнулся, приклеил пластырь и закрыл аптечку. – Поэтому постарайся вот так и ходить, поднимай рукава, потому что тебе жарко, как и всем людям. Да, у тебя там что-то заклеено, все видят. Но ты не прячешь, а значит, тебя не волнует – увидит кто-то или нет, тебе безразлично, что они подумают. Серьезно, это подействует.
- А если учителя увидят? Я не хочу, чтобы родители знали, тем более, чтобы еще к школьному психологу ходить.
- Я скажу, что это – просто шутка в дань моде, не волнуйся. Мало ли, что там у вас модно сейчас. Девчонки, вроде Джейд, ходят с забинтованными шеями, но это не значит, что они вскрывают себе артерии. Можешь ходить спокойно.
- А родители?
- Родители давно знают, уж поверь. Просто ты достаточно взрослый, чтобы самостоятельно решать, что тебе делать. Они волнуются, конечно, но Джейд сказала, что у тебя очень понимающие родители, зачем они будут устраивать скандал? Не расстраивай их, перестань уже это делать.
- Когда наступит конец света, и Джастин перестанет ко мне лезть, я перестану это делать, - убежденно и упрямо заверил Шелдон.
- Ты делаешь это не потому, что он к тебе лезет. Не нужно все складывать на него. Он делает только то, что он делает – бьет тебя, оскорбляет, издевается над тобой. Но он не вкладывает тебе в руку лезвие и не заставляет себя уродовать. Тем более, не режет тебя сам. Все это делаешь только ты, а делаешь ты это потому, что не знаешь другого способа выпустить свои эмоции.
- А вы знаете? Другой способ?
- Попробуй хоть раз посопротивляться? Выпусти агрессию в его сторону, как он это делает в твою. Почему он свой негатив выплескивает на других, а ты – на себя? Неужели ты правда мазохист, тебе нравится причинять себе боль? Не думаю, что это так. Ты просто не знаешь, кому еще ее причинить. И не говори, что ты вообще ее не умеешь причинять, такой весь правильный. Ты его ненавидишь до потери пульса, я прекрасно знаю, как это. И если ты способен причинить вред себе, ты и другим его причинить сможешь. Поступай с людьми не так, как хочешь, чтобы с тобой поступали, а так, как они с тобой поступают. Это их научит, поверь.
- Вы что, издеваетесь? Его дружки меня на кусочки порвут, а еще, знаете, он обещал, что Артур, вы его видели, меня… ну… ну это вообще, - Шелдон побагровел, закатил глаза, но так и не сказал, выдохнув устало. Он закрыл лицо руками, так что почувствовал запах антисептика и мази от бинтов на запястьях.
Когда же он руки убрал и открыл глаза, он чуть не дернулся, увидев перед собой какое-то вечно странно довольное лицо Гудруни старшего. Он на него смотрел спокойно, изучающе и немного надменно.
- Но теперь у тебя тоже есть тот, кого будут бояться те, кто тебе не нравится. Джастин – слабак, он способен только бить тебя, а как только видит, что ты на пределе и готов набить ему морду в ответ, он тут же пугает тебя кучей уродов, которые заведомо сильнее тебя. И даже если один из них с тобой в приступе ярости не справится, всей толпой они тебя и правда порвут. Но теперь-то он тебе что сделает?
- Хотите сказать…
- Почему ты боишься пользоваться тем, чем воспользоваться запросто можешь? Ведь в жизни не обязательно ждать, когда тебе все поднесут на блюдечке или, другими словами, сами лично предложат помощь и содействие. Если ты видишь, что у тебя есть возможность обыграть кого-то, возьми и обыграй, кто тебя остановит? Они ведь часто говорят, что мир несправедлив, эти уроды, вроде Джастина, правда? Все эти слабые ублюдки отмазываются тем, что издевательство над другими им просто доставляет удовольствие, и у них есть достаточно сил, чтобы оставаться безнаказанными, потому что мир несправедлив. Так почему ты не сделаешь то же самое? Ты же хочешь. Хочешь, правда? – Мун поднял брови и прищурился, заглядывая ему в глаза.
Шелдон подумал, что у него поднялась температура, так жарко стало от стыда. Ненормально, наверное, обращать внимание на черты лица взрослого мужчины, когда тот с тобой разговаривает. Да, Гудруни тоже вел себя непривычно, непохоже на тех же преподавателей мужчин в школе. Они не приближались и на полтора метра, так же не подпуская к себе и своему столу в кабинете. Он же приближаться не боялся и не брезговал. И это не столько настораживало, сколько радовало, Шелдон чувствовал, что его не держат за малолетку без мозгов, а воспринимают, как равного.
К тому же, старший Гудруни – актер по жизни и по сути своей, у них так принято, скорее всего.
- И как мне это сделать? Вы что, предлагаете мне помочь? Я могу сказать ему, что он от вас получит, если начнет ко мне лезть?
- Я не предлагал тебе помощь, - вдруг хмыкнул Муни.
Шелдон моргнул в шоке, а потом почти сразу догадался.
- То есть, я должен сам попросить кого-то помочь мне, если вижу, что он может это сделать?
Муни промолчал, только растянув губы в ухмылке, явно намекая, что так и есть. Одновременно он понимал, что именно Джастину так нравилось в его однокласснике. Он был невыносимо милым в своем стеснении и способности, в то же время, говорить прямо о многих вещах.
- Вам точно не сложно будет помочь мне?
- Ничуть, - заверил Муни.
- Тогда… я хотел бы попросить вас. Об этом. Пожалуйста, - неловко выдавил Шелдон, опять почувствовал, что даже уши краснеют, порадовался, что волосы их едва-едва закрывают.
Его заставил дернуться звонок на урок, а Гудруни даже не удивился, будто считал до него секунды, встал спокойно и прошел к двери.
- Ладно. Конечно, я тебе помогу, почему бы нет?
- Спасибо, - Шелдон пытался прийти в себя и отогнать это чувство смущения. Хотелось провести по лицу рукой, сгоняя наваждение, будто Гудруни его загипнотизировал и вынудил говорить то, что хотел услышать.
Он не видел Джастина, который торчал под лестницей злой до предела, в своей вечной позе – со скрещенными на груди руками и перекрещенными лодыжками. Муни его увидел сразу и растянул рот в совершенно издевательской ухмылке.
- Не опоздай. Если что, сразу говори мне, я их всех просто убью, - пообещал он, и Шелдон, выйдя в коридор, вдруг похолодел. Не потому, что в коридоре было прохладнее, чем в помещении кабинета, а потому, что вся фраза режиссера была такой доброй, покровительственной… но последнее слово прозвучало слишком отчетливо, равнодушно и серьезно. Он вытащил из сумки свою вечную шапку и натянул ее, понимая, что нет никаких сил и терпения постоянно чувствовать сквозняки. С этой шапкой была, хотя бы, иллюзия постоянного тепла и защиты от непонятно чего. И она прижимала челку так, что она закрывала брови и почти закрывала глаза. Это тоже давало какую-то иррациональную уверенность.
* * *
Джейд вечером было слишком скучно, чтобы снова сидеть в одиночестве. Классно было проводить время за закрытой дверью комнаты, когда дома был мерзкий брат, который откровенно ее ненавидел, которого откровенно презирала она. Классно было прятаться в комнате, когда дома был Муни, которого Джейд просто стеснялась.
Но когда дома была, кроме нее, только мать, прятаться становилось бессмысленно.
- Мам, - позвала она, сидя за стойкой на кухне и от нечего делать отдирая кожуру от апельсина черными ногтями.
- Что? – отозвалась вполне расположенным к разговору тоном мать, готовящая ужин.
- Почему ты взяла из приюта именно Муни?
Миссис Гудруни долго молчала, продолжая, тем не менее, готовить. Джейд уже пожала плечами и скривила губы, решив, что мать не ответит.
- Почему ты спрашиваешь? – вдруг спросила она.
- Не знаю. Никогда раньше не думала об этом… просто… помнишь, тогда. Нам было по тринадцать или четырнадцать, я ходила по дому в одном… белье, после душа, разговаривала по телефону. А Муни тогда приехал с учебы, и они с Джастином поругались немного. Впервые тогда поругались, вроде. И Джастин сказал тогда мне, что я хожу практически голая перед каким-то посторонним человеком. То есть… я не думаю, что он нам посторонний. Мам, я знаю, как ты его любишь, он тоже любит тебя очень сильно, намного больше, чем этот дебил. Но ведь так и есть, правда? Морально мы – его семья, мы все – одна семья. Но фактически он к нам никакого отношения не имеет, правда же?
Джейд не могла выбросить тот случай из головы. До этого дня она могла делать перед Муни все, что ей приходило в голову, хоть стриптиз в шутку танцевать, но с тех пор не могла даже в щеку при встрече без подтекста поцеловать. Может, для него ничего и не изменилось, но каждый раз, когда она это делала, в голову лезли неположенные ассоциации и размышления. Они были логичными, но не должны были появляться, в принципе. Ни одна сестра не думает о том, что ее брат – полноценный мужчина, когда целует его в щеку или обнимает.
Когда же он ее обнимал при встрече или для того, чтобы сфотографироваться, он обнимал за плечи или поперек спины, никогда руки не опускались даже ниже ее лопаток.
Но он видел ее насквозь, как и всех, и от этого Джейд становилось еще неприятнее, она себя практически ненавидела. Для него ничего не изменилось, он всегда вел себя по отношению к ней, как идеальный брат. Но когда он смотрел на нее, и она сталкивалась с ним взглядом, она видела в его глазах понимание, что именно она о нем думает.
Когда они с Джастином торчали летом в бассейне во дворе, иногда между ними даже были дружеские отношения, они развлекались и брызгались, как два нормальных брата, топили друг друга.
Потом выходила Джейд, которой тогда уже было четырнадцать, потом – пятнадцать, шестнадцать… каждое лето у нее были новые несерьезные «романы» с одноклассниками или старшеклассниками. И каждое лето ей было не по себе даже идти вдоль бассейна в купальнике, будто это было нижнее белье. Плевать было на Джастина, перед ним она бы хоть разделась и станцевала кадриль. Движения и походку сковывал тот факт, что Муни тоже на нее смотрел.
Без лишних мыслей, явно, без каких-либо намеков, но он и сам будто понимал, что ее смущает именно его присутствие, сразу же вылезал из бассейна, сочинял какую-нибудь правдивую отмазку и уходил в дом или вообще куда-то в город.
То же, что Джастин постоянно обзывал его гомиком, а мать спокойно улыбалась разговорам на тему «разнузданности» актеров, Джейд успокаивало слабо. Это чувство, что с ними живет какой-то посторонний парень, не отпускало. Чувство, что он, к тому же, еще и знает о ее извращенных домыслах, вообще уничтожало. Она радовалась, когда он приезжал домой, но еще больше радовалась, когда он уезжал. Теперь же, когда он отучился, наигрался и понял, что место актера там, где его душа, и где он может играть не по сценарию, а по собственному желанию, он вернулся в Кричащий Ручей окончательно. Мать была просто до слез рада, Джастин – до припадка разъярен, а Джейд – до потери сознания убита постоянной необходимостью с ним общаться.
Она даже рассказывала ему свои и чужие проблемы, как с Шелдоном, например, знала, что он может и хочет помочь, он жутко правильный и справедливый с какой-то точки зрения. Но все равно это было, как с близким, старшим по возрасту приятелем. Даже не другом, которого не воспринимают, как человека другого пола. Как с приятелем, хорошим знакомым.
- Меня много кто спрашивал, почему именно он, - вырвала ее из глубин мыслей мать. – Но я отвечаю всегда, что это – просто судьба. На самом деле… я никогда не собиралась брать ребенка из приюта. Мне хотелось своего. И я не могла никак понять, как же можно выбрать из тысячи одинаковых детей того самого, кого я стану называть своим. Ведь не по внешности их выбирать же, правда? Это слишком цинично, это ужасно. Но как понять, что это – тот самый, похожий всем на меня?
- Тогда почему он? И ты хотела дочь, ты даже придумала имя, тебе пришлось менять его из-за него.
- Потому что я не ходила ни в какой приют, Джейд. И ни выбирала никого. Просто в одно прекрасное утро я проснулась от крика, а на пороге, как в кино, увидела корзинку с оставленным кем-то ребенком. Его кто-то выбросил, как котенка без записки, без всего. Я просто была в шоке, в ужасе. Тебе бы, будь ты на моем месте тогда, не показалось, что это – судьба?
Джейд, вздрогнув от подобной новости, но подумав, как следует, прожевав дольку апельсина, вынуждена была согласиться.
- Да уж. Именно так бы я и подумала.
- И с каждым годом я понимала все лучше, что это так и есть. Он – идеальный сын. Да, Джастина я тоже очень люблю, но ты знаешь, какой он. Он думает только о себе. Я люблю его любым, ведь мне нужен не идеал, а именно мой сын, пусть он будет хоть каким, пусть мне не нравится его личность, как человека. Но он мой. А Муни идеальный. Я люблю его, он знает это и отвечает тем же. Даже когда был маленьким, он всегда понимал, что нужно беречь чужие чувства, что нельзя грубить тем, кто любит.
Судя по интонации, миссис Гудруни готова была прослезиться, и Джейд стало стыдно, что она подняла эту тему.
- Ты никогда не спрашивала себя, почему именно к нашему дому его подбросили? – решила она свернуть в другую сторону.
- Не знаю. Возможно, потому что дом стоит на окраине, возле леса, а в городе было бы слишком опасно оставлять ребенка. Он мог закричать раньше, могли поймать эту непутевую мать, которая его оставила. А я, наверное, даже проснулась от его крика не сразу. Так почему тебя это вдруг заинтересовало? Ты все еще стесняешься его? – из голоса исчезли слезы, и мать просто откровенно веселилась, ее забавляли комплексы собственной дочери.
- Не то чтобы…
- Поверь, это ни к чему. Но это нормально. Думаю, на твоем месте я чувствовала бы то же самое. Муни у нас сдержанный, вежливый. Не то что Джастин, - миссис Гудруни вздохнула. – Наверное, если бы он вел себя так же, ты бы и воспринимала его так же. А он слишком воспитанный. Не знаю, почему Джастин не такой, воспитывала я вас всех одинаково. Он отстраненный, не позволяет себе всяких лишних глупостей, поэтому любая такая мелочь тебя и задевает. Наверное, всякие детали выглядят слишком заметно на фоне его постоянного спокойствия.
- Да он ко мне уже не подходит из-за этого, - непонятно на кого злясь, буркнула Джейд. – Как будто знает, что я придурочная, и что у меня какая-то дурь на уме. Я знаю, что он нормальный, мам, что он – брат, что это неважно – кто там его настоящие родители. Кровь – это фигня, главное, что он любит тебя и считает матерью, а меня – сестрой. Мне просто стыдно, что я не могу прогнать эту ерунду, а он это замечает. Мне перед ним просто стыдно за то, что я глупо себя веду.
- Так скажи это ему, - миссис Гудруни повернулась, выключив плиту и улыбнувшись как-то загадочно. Джейд поняла, что так и надо было поступить с самого начала, а не грузиться самой и не грузить мать лишними вопросами и воспоминаниями.
- Боже, да я же дура… - она вздохнула, доедая апельсин и выбрасывая очистки. – Просто… это странно будет звучать по прошествии нескольких лет, да? Как бы… ну… это как любить одноклассника с первого класса, постоянно перед ним палиться, так что все в школе уже знают и он тоже. А потом вдруг взять и признаться ему, типа, вот, я влюблена в тебя. Понимаешь же, как он посмотрит на меня. Типа «ха-ха, я все знал, у тебя на лбу все написано, почему раньше не сказала», да?
- Вынуждена с тобой согласиться, - миссис Гудруни вздохнула, сочувствующе похлопала ее по плечу, проходя из кухни в столовую и накрывая на стол. – Но пример странный. Думаю, влюбленность в какого-то постороннего «одноклассника», да еще такая очевидная – это немного стыднее, чем признаться брату, что ты по каким-то причинам его стесняешься. Тем более, если причины эти вполне логичные. Вы уже не дети, вы давно все знаете, ни к чему из этого делать секрет, вы можете об этом и со мной поговорить, и между собой. Джастин из этого делает трагедию, но вы же у меня немного… умнее, правда? – мать подмигнула, намекая на истеричность и инфантильность младшего сына.
- Да-а-а, - кивнула Джейд, сама тем временем думая, что пример с влюбленностью в «какого-то постороннего парня» - вполне удачный.
Муни и есть посторонний парень, которого она стесняется уже который год по причине постоянных домыслов. Он не смотрит на нее как-то «не так», ей даже не кажется, что он смотрит «не так», он не давал никаких поводов для того, чтобы подозревать его в чем-то.
И это почему-то еще сильнее бесит.
Может, ей и хотелось, чтобы он смотрел как-то «не так», и именно то, что он видел это, но продолжал испытывать к ней только братские чувства, ее и бесило.

Дата добавления: 2015-09-06