Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Додик и его супруга

Читайте также:
  1. Взаимоотношения между супругами
  2. Осознание потребностей своего супруга
  3. ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ СУПРУГАМИ
  4. Принятие супруга зависит от вашей способности прощать, которая в свою очередь зависит от желания видеть оскорбляющее вас поведение супруга в библейском контексте.
  5. Проблемы между супругами
  6. То есть даже при сохранении супругами верности друг другу брак без любви ущербен?

 

Всего полтора месяца миновало, а он так изменился, что Варя не сразу крикнула: «Ой, Володя!», когда Устименко уже стоял перед ней – высокий, раздавшийся в плечах, поросший темной щетиной мужчина в мятом парусиновом плаще, в жестких сапогах, простоволосый.

– Ой, Володя! – сказала Варвара счастливо и удивленно.

Дождь все еще моросил, осень началась ранняя, мозглая. Лицо у Вари было, в росинках, мохнатые ресницы Володи, плащ, простоволосая голова – все было мокро. И боже, какой он стал огромный – этот Володька.

– Книги намокли, черт! – сказал Володя.

– Здравствуй же! – произнесла Варя, отпихивая в сторону связку книг. Эта связка мешала ей взять Володю за плечи, притянуть к себе и поцеловать. Но она всегда все делала по‑своему и поцеловала Володю. – От тебя больницей пахнет! – сказала Варя. – Судя по твоим письмам, ты теперь совсем доктор, да? Не улыбайся так покровительственно, отвечай.

– Что же отвечать? – спросил Володя. – Я нормальный полузнайка, вот и все. Во всяком случае, лечиться у меня не советую.

– А Евгений вернулся очень важный.

Они поднимались по пологим сходням речной пристани. Дождь все моросил, мутные ручейки текли вдоль дороги. Варя говорила без передышки, Володя взглянул на нее и удивился, раньше она не была такой болтливой. Может быть, что‑нибудь случилось.

– Писем оттуда давно не было? – спросил Володя.

– Оттуда? Нет! – сказала она. – Совсем не было, давно не было. Вчерашнюю газету ты читал? Как они форсировали Эбро – это замечательная бригада. Батарея имени Тельмана...

– Что ты так стрекочешь? – спросил Володя.

Она шла отвернувшись от него. Он крепко взял ее за плечо и повернул к себе. Конечно, она ревела.

– Его ранили? – спросил Володя.

– Нет, – твердо сказала Варя. – Твоего папу не ранили, а мой жив.

Он не обратил внимания на эту странную фразу.

– Значит, и реветь нечего! – сказал Володя. – Распустилась ты без меня, вот что...

– Да, – подтвердила Варя. – Нервы развинтились.

– Какие у тебя нервы, девчонка! Даже слушать смешно...

Они пошли пока к Степановым, тетка Аглая должна была только завтра приехать из Тишинского района. Евгений кейфовал на диване, он тоже вернулся с практики. Но настроение у него было подавленное.

– Горю синим огнем! – сказал он, когда Варя вышла. – И посоветоваться не с кем. Просто идиотская история. Понимаешь, она мне, конечно, нравится и как товарищ, и как женщина, но брак дело такое – трэба помозговать. А тут папаша – декан, трепанет языком, и пропал я, мальчишечка...

Володя слушал хмуро.

– В таких делах я не советчик, – сказал он после паузы. – А вообще‑то ты, конечно, пакостник.

– А ты святой! Вот погоди, наставит тебе рога моя сестрица с твоей святостью, тогда попрыгаешь. Физиология есть физиология.

Володя хотел было рассердиться, но не смог. «Это как с блондинами и брюнетами, – подумал он. – Не виноват же человек, что он брюнет. Так и Женька – с ним ничего нельзя поделать, с этим оголтелым, тупым эгоизмом, с этой пошлостью, с жизненными истинами, в которые он раз навсегда поверил».

На круглом столике так, чтобы все приходящим было видно, лежали отзывы деятельности т.Степанова Е.Р. как лектора. Володя перелистывал справки разной величины – все с печатями, некоторые на листках, вырванных из ученических тетрадок, другие на каких‑то исписанных с обратной стороны бланках, третьи из блокнота. Женины лекции очень хвалили – он читал и о профилактике рака, и о личной гигиене, и об анаэробной инфекции, и о борьбе с рожистым воспалением, и о закаливании детей.

«Оптимистические перспективы, даваемые т. лектором...» – прочитал Володя в одном из отзывов.

– В общем, каждый день по лекции? – спросил Володя.

– А что ты думаешь, и по две бывало. Советский народ, знаешь, как жаждет научного слова? Вымотался я, дорогой мой, как собака.

– Что же ты делал в больнице?

– Ого! – неопределенно произнес Евгений. – И учти еще – занятия с младшим медицинским персоналом, беседы с больными в палатах, другие общественные мероприятия...

– Значит, вроде затейника у них практику отработал!

Удивительно, как Евгений умел не обижаться и все неприятности пропускать мимо ушей!

– Мальчик, мальчик, – сказал он только, – не знаешь ты, свет очей моих, что такое жизнь.

Со двора, весело стуча лапами, прибежал разжиревший на Вариных харчах Шарик; шерсть у него теперь лоснилась, глаза влажно поблескивали.

– Эрнс! – сказала Варя. – Тубо! Умри, Эрнс!

Бывший трехцветный Шарик «умер», потом принес Варину туфлю, потом «дал голос». «Совсем еще девчонка!» – думал Володя, глядя снисходительным, стариковским взглядом на Варвару.

– У‑у, мое счастье! – сказала Варя Шарику. – Я тебя съем сейчас! – И действительно укусила Эрнса за ухо.

– Сумасшедший дом! – пожаловался Евгений. Прохаживаясь по комнате и шаркая туфлями, он хвалил профессора Жовтяка. По его словам выходило, что Геннадий Тарасович «добрый старик», «симпатичный старик», «знающий старик», «наш старик». Выходило также, что Володя виноват в нездоровом отношении курса к Жовтяку. Надо уважать возраст, жизненный путь, доброе и отзывчивое сердце старика.

– Ты когда же с ним так сблизился? – спросил Володя.

– А он на даче в Займище жил, – ответил Евгений. – Мы с ним на рыбалку ездили, и вообще как‑то сошлись.

– Валяй, валяй! – усмехнулся Володя. – Вы друг другу подходите.

– Глупо!

– Почему же глупо? Вот поглядишь – он тебя выдвигать начнет, Ираидиному папаше неудобно, а Геннадий Тарасович должен на кого‑то опираться. Еще Мишку Шервуда потяните за собой, он ведь не чета тебе – умный...

Женька смешно по‑заячьи повертел носом и со своей подкупающей искренностью согласился:

– А что? Идея, между прочим! Шервуд – парень способный, даже талантливый, на него Тарасыч вполне может опереться...

Пришел с базара дед Мефодий, стал длинно рассказывать про цены и про то, что хоть тресни – нету телячьей печенки. Моркови – хоть завались, а на кой она дьявол?

– Зайцы мы, что ли, – сердился дед Мефодий. – Вон, полная кошелка, а печеночки ни в одном ларьке, ни на одном возу.

– Дорогой дедушка, – сказал Евгений, – а вот, будучи до революции крестьянином, ты часто кушал мясо? Небось на рождество да на пасху.

Дед смешался.

– То‑то, – наставительно произнес Женя. – У нас, разумеется, есть недоработки, особенно в части торговли, но хаять все подчистую – не пройдет. Базарные разговоры – обывательщина, мещанство.

– Так я‑то для вас печенку хотел, – сказал Мефодий. – Не для себя. Мне что. Вот Варвара печенку завсегда хорошо кушает.

– Оставь деда в покое, – сказала Варя. – Что к нему прицепился?

И пожаловалась Володе:

– Вернулся вчера и все время всех учит.

Она села рядом с Володей, взяла за руку, заглянула в глаза.

– Понимаешь, – сказала Варя, – сегодня день рождения маминого Додика. Это глупо, но будет обида, если мы не придем. Заранее предупреждены, и так далее, и прочее. Ты должен пойти с нами.

– Да, да, – согласился Евгений добродушно. – Давай отмучаемся вместе. Харчи там всегда так себе, скукота, разумеется, но муттер есть муттер, никуда от этого не денешься. Вымойся, переоденься – и дунем. Все‑таки мы молодежь, цветы жизни, надо украсить собой их мещанское общество.

– Чемодан твой в коридоре, у ванной, – сказала Варя.

Женька плотно притворил за Володей дверь.

– Ты ничего ему не скажешь?

– Нет, я не могу.

– Может быть, мне?

– Не суйся. Никто этого не может сказать, кроме папы.

– Но если ты все время станешь реветь...

– А уж это не твоего ума дело!

Евгений пожал плечами.

– Во всяком случае, его нужно держать побольше здесь, – посоветовал он. – На людях всегда легче. Ну, а самый факт – что ж, погибнуть в бою с фашизмом, да еще так, как Афанасий Петрович...

– Замолчи!

Из чемодана Володя достал смену белья, выстиранную и заштопанную еще старухой Дауне, вынул пакет с сургучными печатями, носки, галстук, который так и не привелось повязать ему за все время своей практики, серую, «смерть прачкам», рубашку. И с тоской взглянул на стопочку книг, перевязанных бечевкой. Ни строчки не прочитал он в Черном Яре.

Женька вышел в коридор, увидел пакет, присвистнул:

– Ого! Воображаю, что тут написано. Давай осторожненько вскроем, потом объяснишь, что печати сломались сами. Прочтем, интересно же!

– Положи на место! – велел Володя.

– Здорово ты все‑таки провонялся больницей, – сказал Евгений. – И ни одной вещички не приобрел! А я, между прочим, схватил себе в тамошнем сельмаге великолепный отрезик на костюм из под прилавка. Провернул мероприятие – лекцию, конечно бесплатную, тема: «Гигиена брака», подал под острым соусом – и все в полном порядочке. Пятый курс, надо иметь вид...

Володя терпеливо промолчал: он решил больше не вязаться с Евгением. Все равно, словно об стенку горохом...

В ванной Володя побрился, пустил душ и долго наслаждался обрядом мытья, унаследованным от отца. Это отец его научил взбивать пену мочалкой, мыться «малой» и «большой» водой, полоскаться «начерно» и «набело», пробовать чистоту волос «на скрип». Когда‑то давно они вместе ходили в баню и мылись там подолгу, охали, парились, пили квас и начинали все сначала. Наверное, и в Испании отец отыскал баню. Какую‑нибудь мраморную, с кариатидами и парящими в воздухе розовыми амурами...

– Ты долго еще будешь мыться? – спросил Евгений.

Варя повязала Володе галстук – он совсем не умел делать такие вещи – и пригладила волосы щеткой. Евгений попрыскал на себя из пульверизатора, Володя подал Варе плащ.

– Да, мы обедать дома не будем! – крикнул Женя.

– Не завою, – сказал дед из кухни, где шуршал листами журнала «Огонек». Он очень любил рассматривать картинки. – Интересно, как там накушаетесь. Видел давеча ихнюю Паньку на базаре: дали, говорит, всего ничего денег, а обед на цельную роту велено сготовить...

Ираида и несколько незнакомых Володе накрашенных женщин уже сидели на холодной и мозглой террасе у Валентины Андреевны. Поверх скатерти Ираида раскладывала желтые дубовые и кленовые листья – под каждым прибором и под каждой рюмкой должна была лежать такая «живая» салфетка.

– А, деревенский доктор приехал, – сказала Валентина Андреевна и протянула Володе руку для поцелуя, но он не поцеловал, а только сильно встряхнул. – Ну как там? Все лечили?

– Все лечили, – грубым голосом ответил Володя.

Додика еще не было, он проводил какие‑то мотоциклетные соревнования. Во дворе, на цепи вякала Додикова охотничья собака. Подруга Валентины Андреевны Люси Михайловна, значительно подняв бровки, говорила:

– Ах, дорогая, не спорьте, пожалуйста, со мною, преждевременные морщины – результат нашего невнимания к себе. Например, смех. Посмотрите, как я смеюсь. Округляю полость рта и смеюсь: хю‑хю‑хю, – сделала Люси Михайловна. – Смеховой акт в наличии, а мускульная система не расслабляется...

Володя смотрел на Люси Михайловну выпученными глазами. Варя слегка толкнула его в бок. Евгений расхаживал по веранде, курил папиросу и сердито переговаривался с Ираидой. А нахальный толстый коротышка Макавеенко по обыкновению рассказывал накрашенным гостям свои анекдоты и сам первый смеялся.

Пришли еще какие‑то неизвестные Володе муж с женой. У него было львиное лицо, а она так громко шуршала шелком, что казалось, будто все время сердито шепчет.

– Кто такие? – поинтересовался Володя.

– Главная портниха в городе, – сказала Варя. – Ее зовут по‑старорежимному – мадам Лис. А с ней ее муж, – она его берет с собой в гости.

– Наукой доказано, – продолжала желтокожая и сморщенная Люси Михайловна, – что преждевременные морщины появляются также в результате неправильного положения лицевой части головы во время процесса сна. Если следить за собой и во сне, то возможно избежание преждевременного сморщивания.

Она заметила на себе упорный взгляд Володи и, «округлив полость рта», улыбнулась:

– Не правда ли, молодой доктор?

– Не знаю, мы это не проходили, – хамским голосом сказал Володя, – и как это следить за собой во время сна?

– Хю‑хю‑хю! – засмеялась Люси Михайловна. – И очень даже можно. Вообще, товарищи, мы крайне мало внимания обращаем на самомассаж путем поколачивания складок, морщин и дряблостей на коже.

– Меня сейчас вырвет! – шепотом сказала Варя Воллоде. – Как она говорит ужасно про это поколачивание...

Но Люси Михайловна не могла остановиться.

– Самомассаж – мой конек, мои альфа и омега, моя последняя любовь, – говорила она. – Итак, правой рукой нужно поколачивать складки на правой стороне лица, а левой – на левой. Дряблости под глазами поколачивают подушечками пальцев. Что же касается до подчелюстных морщин и отвисаний, то с ними надлежит бороться путем похлопывания тыльными сторонами пальцев...

Пелагея понесла салаты – очень много салатов, с картошкой, морковкой, свеклой, зелеными листьями, луком – все в красивых вазах. Короткий, наглый Макавеенко сказал, принюхиваясь:

– Всегда у молодоженов овощи! Силос! И полезно, и недорого, и в своем вкусе. Только ведь я предупреждал: люблю мясо!

Приехал на автомобиле Додик и завел патефон с собакой на внутренней стороне крышки.

 

Ваши пальцы пахнут ладаном,

А в ресницах спит печаль

Ничего теперь не надо вам...

 

– Послушайте, – негромко сказал Додику Евгений, – это же безобразие, патефон вы просто у нас сперли. Я уехал на практику, а вы явились к деду...

– Ах, оставьте, железный человек! – сказал Додик.

Он был выбрит, напудрен, с прямой английской трубкой в зубах, с ямочкой на подбородке, до того чистоплотный и порядочный, что могло прийти в голову, будто он международный вор.

Пили водку, мадеру, портвейн, пиво и шартрез. Валентина Андреевна держалась кончиками пальцев за виски и говорила Евгению:

– Неужели наука не может побороть обыкновенную мигрень? Третий день страданий! Третий день!

Жена присяжного поверенного Гоголева тоже всегда жаловалась на мигрень и пальцами сжимала виски.

– Выпей водки, мама, – сказал Евгений. – Сосуды расширятся, и мигрень проскочит.

– Правда? – округляя глаза, спросила Валентина Андреевна.

Она выпила и водки, и пива, и мадеры.

– Ах нет, нет, что вы, – говорила на другом конце стола Люси Михайловна. – Надо отличать уход за жирной кожей от ухода за сухой кожей. Это элементарно. Так же как совершенно безграмотно мазать лицо при наличии угрей кремами и мазями.

– Володька, перестань таращиться! – жалостно попросила Варя. – Не слушай, и все. Не надо ничего подчеркивать.

– Я не подчеркиваю, – сказал Володя.

– Нет, подчеркиваешь! – крикнула Варя. – Выпей лучше водки!

– Это просто смешно, – говорил Додик, сидя в центре стола, весь в букетах и бутылках. – Просто смешно. Гонщик в условиях дождевой погоды не может не соблюдать...

– Ура! – заорал наглый Макавеенко. – Я, кажется, нашел в салате жилу от говядины. А мадам Лис, между прочим, идет особое обслуживание и отдельная подача. Там салат из цыпленка. Ура гостеприимным молодоженам!

Мадам Лис шлепнула Макавеенко по руке, а сам львинообразный Лис налил себе полный чайный стакан липкого ликеру.

– Мадам Лис, а правда, что фасон фигаро опять входит в моду? – спросила Ираида.

– Дела, деточка, только в деловой обстановке – ответила мадам Лис.

– Браво, браво! – захлопала в ладоши Валентина Андреевна. – Действительно, дела в деловой обстановке. А сейчас мы пьем! У нас праздник! Семейный праздник!

Валентина Андреевна была счастлива: вино ударило ей в голову, стол казался совсем таким, как когда‑то у присяжного поверенного Гоголева; ели и пили вокруг приличные люди, никто не говорил о кораблях, о пушках, о маневрах, о полето‑часах, никто не запевал сиплым голосом про Конную Буденного.

Потом Паня принесла всем по чашке бульону с пирожком, потом были крошечные котлетки с зеленым горошком и большие, страшно жирные, какие‑то размазанные торты.

– Это от Макавеенки, – шепнула Варя Володе. – Он же главный по части тортов и пирожных. Мама сказала, что, наверное, его скоро посадят – очень сильно ворует.

Еще не дообедали, когда Валентина Андреевна почувствовала себя дурно. Евгений с Ираидой исчезли, Варвара и Володя повели Валентину Андреевну в спальню, где росли кактусы и висел портрет кактуса.

Додик проводил жену взглядом, выбил трубку о каблук, сказал Макавеенке:

– Попался, который кусался. Это и есть радости семейной жизни. И не уйти: поднимет визг, что она больна, а я шляюсь...

– Выпьем! – предложил Макавеенко.

– Выпьем! – согласился Додик.

К ним подсели Люси Михайловна и еще одна пожилая дама, которую звали Беба. Беба была стриженая и выкрашенная перекисью, после чего еще сильно завита барашком. Розовые плечи ее были оголены.

– Ну, старухи, – сказал наглый Макавеенко, – поборемся еще с дряблостью, а? Я слышал, что красавицам после пятидесяти лет очень помогает маска из ржаной муки. Намазала морду – и Вася!

– Вы не джентльмен! – воскликнула Беба. – Надо быть добрым.

– А я, между прочим, в джентльмены и не лезу, – сообщил Макавеенко. – Я в торговой сети работаю, детка, там закон джунглей царствует.

Он слегка куснул Бебу за голое плечо:

– Гам‑гам. Страшно?

Додик завел патефон, пригласил Бебину молоденькую сестру Куку. Макавеенко пригласил Бебу. Сочный до жирности голос пел:

 

Утомленное солнце

Нежно с морем прощалось.

В этот час ты призналась,

Что нет любви.

 

Володя сидел в кабинете Додика и сердито перелистывал книжки, а Валентина Андреевна, пластом вытянувшись на кровати, держала дочь за руку и жаловалась:

– Ты и не представляешь, девочка, как с ним не просто. Он требует, чтобы у меня были интересы, и буквально принудил меня – он же волевой, ты видела, как развита у него нижняя челюсть, – буквально принудил поступить на курсы кройки и шитья. И дело не только в моих интересах, дело в средствах. Он же сумасшедший, он хочет создать мне постоянный комфорт – красоту жизни, он говорит мне «маленькая», он любит называть меня «маленькая», или «светик», или «беби», он говорит: у тебя есть вкус, ты можешь стать ведущей портнихой в городе. И не в том смысле, что я буду сама шить, нет, я буду давать указания... Например, наши платья, так называемые полуприлегающие, – это же кошмар! Полное отсутствие линии. Совершенно не умеют брать полуокружность бедер! А перевод вытачки в подрез проймы? Мы занимаемся с Бебочкой у мадам Лис...

– Варь! – угрюмо позвал Володя из соседней комнаты.

– Сейчас! – ответила Варвара.

– Это Володя? – спросила Валентина Андреевна.

Варя кивнула.

– Какой‑то он все‑таки мужлан, – сказала Валентина Андреевна, – сидит букой, никакого шарма. А шарм в мужчине – это все. Я сейчас читаю Достоевского. Князь Мышкин ведь идиот, а какой шарм...

– Мама, не говори того, чего не понимаешь, – жалобно попросила Варя.

– То есть как это?

– Не говори про Мышкина, я тебя умоляю.

– Ты мне грубишь, девочка, ты грубишь своей мамочке...

– Не говори про Мышкина, не смей! – крикнула Варя.

И выскочила из комнаты.

– Варвара! – донеслось ей вслед. – Это хамство, Варвара!

– Уйдем! – шепнула Варя Володе.

Муж мадам Лис, напившись пьяным, спал, подложив под львиное лицо огромные волосатые лапы. Сама мадам Лис танцевала с Додиком. Бархатный голос из патефона все еще пел про утомленное солнце. Белый, непривычный к такой жизни Додиков пес гремел ошейником и тоскливо подвывал. Макавеенко, сидя на краю стола, произносил речь, обращенную к Бебиной сестре Куке:

– Да, смысл жизни состоит в том, чтобы брать от нее все, не откладывая исполнение своих желаний ни на минуту, ни на секунду! Слушайте сюда все, как говорят одесситы! Я материалист и не верю в райское блаженство после смерти. Идите сюда, молодой человек! – крикнул он, заметив Володю. – Идите поспешно! Бегите ножками! Я вижу, вы не согласны со мной? Он не согласен со мной, да, Кукочка? Так что? Я беру от жизни, чего только желаю, потому что я не идеалист, как некоторые…

– Идем же, Володя! – сказала Варя.

– Зачем ты меня сюда притащила? – спросил Устименко.

 


Дата добавления: 2015-09-06; просмотров: 116 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Глава седьмая | Сам профессор Жовтяк | Иван Дмитриевич | У нас разные дороги | Я – пью! | Ночной разговор | Фиоретуры | Сибирская язва | Глава девятая | Здравствуй, милая жизнь! |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
В чем же счастье?| Отец погиб

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.022 сек.)