Субъективность и коллектив

При всей бесспорности того факта, что искусство лишь в весьма малой степени является отражением, слепком субъекта, при всей спра­ведливости гегелевской критики в адрес высказывания, согласно кото­рому художник должен быть больше своего произведения, — нередко он меньше его, представляя собой как бы пустую оболочку того, что он воплощает в виде реально существующего произведения, — истинным остается и то, что ни одно произведение искусства не может быть со­здано без того, чтобы субъект не наполнял его своим внутренним со­держанием, всем тем, чем переполнены его душа и ум. Не от субъекта, как органона искусства, зависит, сможет ли он «перепрыгнуть» про­пасть обособленности, изолированности, предуказанной ему изначаль­но, а не в силу занимаемой им принципиальной позиции или случай­ных изменений в сознании. Но в результате этой ситуации искусство, как явление духовного порядка, при всей своей объективной структуре вынуждено выражать свое содержание в субъективной форме. Доля участия субъекта в произведении искусства сама по себе является час­тью объективности. Может быть, обязательный для искусства мимети­ческий момент, по природе своей носящий всеобщий характер, дости­жим лишь посредством неотделимой от отдельных субъектов идиосин­кразии. Если искусство в своей глубинной сущности является опреде-

¹ повестка дня (фр.).

²здесь: общение (фр.).

ленным образом поведения, то его невозможно изолировать от формы выражения, которая не существует без субъекта. Переход к дискурсив­но познаваемому всеобщему, благодаря которому отдельные субъекты, особенно те, которые склонны к размышлениям на политические темы, надеются избавиться от своей атомизации и бессилия, в эстетическом плане представляет собой бегство в лагерь гетерономии. Чтобы произ­ведение вышло за пределы личных возможностей и представлений ху­дожника, он должен уплатить за это определенную цену, состоящую в том, что, в отличие от дискурсивно мыслящих людей, художник не мо­жет подняться над самим собой и объективно установленными для него границами. Если бы в один прекрасный день изменилась даже «атоми­стическая» структура общества, искусство не должно было бы принес­ти свою общественную идею, в центре которой стоит вопрос — как вообще может существовать особенное, — в жертву общественно все­общему — ведь до тех пор, пока расходятся особенное и всеобщее, свободы нет. Скорее всего искусство наделило бы именно особенное тем правом, которое в наше время находит себе эстетическое выраже­ние не в чем ином, как в деспотическом диктате идиосинкразии, кото­рому вынуждены повиноваться художники. Тот, кто в условиях безмер­но тяжкого давления со стороны коллектива настаивает на том, что ис­кусство обязательно должно проходить стадию субъективного отноше­ния к миру, «через» субъект, ни в коем случае сам не должен мыслить субъективистскими категориями, как бы отгородясь от мира завесой субъективизма. В эстетическом бытии-для-себя скрывается то, что убе­жало из-под власти того, что достигнуто коллективными усилиями, вырвалось из его плена. Всякая идиосинкразия, в силу присущего ей миметически-доиндивидуального момента, живет за счет коллектив­ных сил, сама не сознавая этого. За тем, чтобы эти силы не приводили к регрессу, следит критическая рефлексия субъекта, каким бы изолиро­ванным он ни был. Бытующие в обществе представления об эстетике недооценивают такое понятие, как производительная сила. Но именно этой силой, активнейшим образом вовлеченной в технологические про­цессы, и является субъект, нашедший себе убежище в технологии. Про­изводства, которые не спешат обособиться, став как бы технически са­мостоятельными, должны совершенствоваться с помощью субъекта.

Дата добавления: 2015-09-06