Читайте также: |
|
Пашка понимал – порешат слащевцы всех. И своих не пожалеют. Если приказу командования беляки не подчинились – генерал Хомов для них еще один предатель, с большевиками снюхавшийся. Хана тебе, товарищ Зверенко, рядом с генералом шлепнут. Оно, конечно, лестно, но…
Больше всего доставали гаубицы – свист снарядов так цеплял за сердце, что после разрыва хотелось встать в рост и пойти на холм – пусть беляков там не разглядишь. Лучше пулю в грудь схлопотать, чем твои кишки по колючей траве на сто шагов раскидает. И бьют ведь, гады, аккуратно, как по хронометру. Да еще пить страшно хочется, словно сутки капли во рту не было.
Когда командирша изловчилась вклинилась в командный разговор и что ляпнула, Пашка не уследил.
– Что значит «блокировать»? Танки – это вам, мадемуазель, не черепаха, хотя и некоторое сходство имеют, – поморщился генерал.
– Прекрасно понимаю, ваше превосходительство, – Катерина больше смотрела на комиссара. – Один подобьем – им маневрировать трудно будет, лощина там не такая уж широкая. Я, товарищ комиссар, наблюдала, как танки жгут. С видимостью на танках не очень, подслеповаты машины. Разрешите попробовать, товарищ комиссар? Что нам терять, а?
Все-таки хитро она момент ловит. Умеет ведь обходительность проявить. Пашке, с одной стороны, было обидно, тобой-то Катерина без дипломатических изысков командовала, с другой стороны, вот она, коварная командирша – с хвоста изящно заходит.
И ведь убедила. Следующие полчаса Пашка как наскипидаренный ползал под вагонами. Готовились – керосин в бутылки заливали, гранаты связывали, две группы пластунов-подрывников формировали, вместе с пулеметчиками цели наметили. О гаубичном посвисте даже как-то забылось, и даже когда близкий разрыв изрешетил хвостовую бронеплощадку, особо внимание обращать было некогда.
Полз Пашка сразу за командиршей. Бережно передвигал позвякивающий вещмешок. Следом волок пулемет Герман. Прапора Катерина, похоже, не очень-то хотела брать, да все же не отказала в чести помереть славно. Правильно – пусть и не силен ваше благородие, зато сто раз проверенный. Следом полз штабс-капитан из генеральской команды. Этот как репей увязался – мол, лучший в гренадерском полку по метанию гранаты, извольте проверить. Знаем мы таких гранатометчиков – небось, зеленые глаза Катерины приглянулись. Впрочем, полз отягощенный тяжелым мешком штабс-капитан ловко – видно, и впрямь кое-что умел. Следом двигались двое красноармейцев, одного Пашка знал – из ремонтников, у человека час назад товарища убили.
Катерина не торопилась – казалось, скребутся пластуны на месте. Ничего толком не видно, да и дышать трудно – над землей тянуло густым черным дымом. Горели жестянки с машинным маслом – их отволокли от бронепоезда и подожгли хлопцы из десантного отряда. Дымовая завеса была так себе – прикрывала ползущих лишь порывами, ветерок тот драный дым мигом сносил, оставляя на коже людей жирную сажу. Но ничего, пока команду подрывников никто не замечал.
Механически переставляя опасно звякающий мешок, Пашка чувствовал, как продираются на коленях шаровары. Ну и земля – чистый рашпиль. Близко грохнул пушечный выстрел – Пашка ткнулся подбородком в колючую траву, глупо спрятался за мешок. Ага, то защита так защита – пуля стукнет – вспыхнешь, куда там церковной свечке. И маманя такую богатую за упокой не поставит.
– Что встал? – прохрипел из-за спины Герман.
– За посуду опасаюсь, – пояснил Пашка и пополз за живо удаляющимися сапогами командирши. Кстати, нужно ей каблуки подбить – совсем стерлись.
Еще у бронепоезда Катерина трижды показала намеченный маршрут. Вторая группа охотников тоже слушала со вниманием. Или не слушала, а просто дивилась, чего это девка командовать взялась? Сам Пашка, при всем уважении к командирше, ложбину, о которой она толковала, рассмотреть не мог. Ничего, ползти пришлось прямо за ней – тут не заблудишься. Вообще-то, направление Пашка давно потерял. В дыму, голову не поднимая, только по пулеметному треску место «Троцкого» и определяется. Еще склянки эти проклятые.
Пашка чуть не поставил мешок на пыльный сапог командирши.
– Голову не поднимать, – прошипела Катерина.
Собрались, задыхаясь, кучкой, спереди прикрывал крошечный, поросший полынью бугорок.
– Ну, вы, барышня, и ползаете, – прохрипел штабс-капитан, вытирая лицо не шибко чистым носовым платком. – Не поверю, что барышне в траншейном сидении долго довелось участвовать. Откуда школа? Не из индейцев, случаем, приходитесь?
– Из потомственных ползучих гадов, – ответствовала Катерина. – Громко не болтайте. Двое из охранения за тем бугром. А вон лощина – котлиная нора.
Штабс-капитан понимающе хмыкнул. Ничего, не вы одни здесь грамотные – Пашка тоже знал, что танк по-английски значит «котел». Да, интересуемся военной мыслью – революция еще своих «котлов» наделает о-го-го сколько. А ложбина-то действительно рядом. Среди пулеметной трескотни и раскатов разрывов стук двигателя кажется глухим. Но вот она – тут прячется, броневая машина. Пашка танк от бронепоезда так и не смог рассмотреть: биноклем безраздельно Катерина завладела – ей, конечно, нужнее. Пашка с Германом лишь смутное движение замечали да выстрелы пушечные слышали. Жаль, интересно было бы на машину глянуть.
Увидел – из ложбины сначала показалась башня-грибок с короткой пушечкой, потом, грохоча движком и скребя гусеницами, выбрался металлический рыже-серый жук. Не сильно-то громадный, но с виду крепкий. Принюхался, поворачивая башню, выплюнул из 37-миллиметрового дула огонь. Осыпаемый пулями – слышно было, как звенели по покатой башне, – не торопясь дал задний ход, скатился обратно в лог.
Бойцы, а с ними и штабс-капитан, дружно выматерились – не столько по поводу наглого танка, сколько из-за одной из последних пулеметных очередей с родного «Товарища Троцкого», что легла весьма тесно к группе.
– Ну, господа-товарищи панцер-гренадеры, как позиция? Добьем жука? – поинтересовалась Катя.
– Вполне, – ответил за всех самоуверенный штабс-капитан. – Но этот «Рено 17» шустрая машинка. Господа французы нам поставляют. Очень хвалят за легкость в эксплуатации.
– Да, симпатичная тарахтелка. Может, господин штабс-капитан, вы обратно поползете? Рука может и дрогнуть. Лично я вполне пойму.
– Попрошу без намеков, – штабс-капитан брезгливо сжал губы. – Вы, барышня, за кого меня принимаете? Я выполняю личный приказ командующего. И не считаю, что честью поступаюсь. Давайте-ка к делу.
– Простите, капитан, – Катя почесала бровь, размазывая по лицу копоть. – Значит, бьем их отсюда?
– Сдвинуться бы ближе, шагов на десять, – сказал Пашка, обозлившийся на высокомерного капитана. – Его благородие гранату, понятно, и до Одессы докинет. Только бутылка не граната, она для швыряния несподручна. Да и добивать связками придется. Тут и сила, и точность нужна.
– Правильно, – поддержал ремонтник. – Наверняка швырять нужно. Тут хвастать не перед кем.
Все, и даже Герман, враждебно уставились на капитана. Тот немедленно возмутился:
– Вы, господа, прекратите. Я, с вашего разрешения, готов и в лог спуститься. Отвык-с бояться.
В ложбине зарычало, заскрежетало, и наверх выбралось страшилище, которого Пашка и в жутком сне не видел. Ромбовидное, похожее на гигантский утюг, раза в три больше шустрого «Рено». Тяжело повернулось, показав башенные спонсоны с пушками и пулеметами. Поочередно бабахнули оба 57-миллиметровых орудия, дали по короткой очереди пулеметы, и монстр, не обращая внимания на свинцовый горох ответного огня, уполз в лог, словно погрузился в трясину.
– Англичанин, – сказал капитан, нервно обтирая рот. – «МК-V», в нем весу под сорок тонн.
Танк производил жуткое впечатление в основном своим нелепым видом, ну и пушками, конечно, тоже. Единственная, на кого близость чудовища не произвела впечатления, была, понятно, Катерина.
– Утюг самоходный, – без всякого уважения заметила командирша. – Слушайте, нас здесь скорее пулеметы «Троцкого» уложат. Куда вторая группа пропала? Надо бы делом заняться.
– Да повернули они, – сказал ремонтник. – Уж не знаю, каким чудом мы проползли. Вы, товарищ Катерина, и в эту самую… без мыла влезете.
– Попрошу без пошлости, товарищ Кузьма. В приличном обществе находимся, – Катя коротко улыбнулась. – Значит, я постараюсь «Троцкому» сигнал подать. Только сначала нам нужно вражеских наблюдателей ликвиднуть. Иначе стоит высунуться к танку, они нас без всяких бронеужасов похлопают, из винтовочек. Ваше благородие, вы как насчет рукопашного боя?
– В каком смысле?
– Свиней когда-нибудь резали? Вижу, что нет. Паша, придется тебе со мной сползать. Только осторожненько, – Катерина вытянула из-за голенища немецкий штык.
– Да вы что? – штабс-капитан даже под копотью побледнел. – Разве отсюда нельзя?
Тут из лога выбрался «Рено», пальнул по бронепоезду. Едва танк покатился назад, как Пашка получил ободряющий хлопок по плечу и, не успев опомниться, оказался ползущим за командиршей. Остаток расстояния до невысокого гребня преодолели броском – Пашка с карабином в руках прыгал следом за девушкой. Оказалось – опоздал. Усатый фельдфебель зажимал проколотое горло, между пальцев бил фонтанчик яркой-яркой крови, и глаза у фельдфебеля были удивленные-удивленные. Катерина добивала второго – молоденький солдатик успел лишь коротко пискнуть.
– Никогда не болтай на посту, Паша, – пробормотала Катя, толчками сапог распрямляя ноги убитого. Фельдфебель еще умоляюще смотрел, девушка жестоким толчком перевернула его лицом вниз и в следующую секунду уже ползла обратно вниз по гребню. Пашка изо всех сил старался не отстать. С опозданием сообразил, зачем она умирающего дергала: чтобы со стороны низины убитые наблюдатели выглядели естественно.
Перекатились к своим, распластались за ненадежным укрытием. Все в молчании смотрели, как Катерина вытирает и прячет штык. Командирша так же молча вынула из кармана гимнастерки зеркальце, принялась ловить луч солнца.
– С холма заметят, – пробурчал Герман.
– Предупредить своих все равно не успеют.
С «Товарища Троцкого» ответно бахнула пушка – сигнал, поданный солнечным зайчиком, разглядели.
Пашка сжимал в руке тяжелую связку гранат – ни дать ни взять утяжеленная гантеля. Неудобная, если честно. Рядом устроился самоуверенный штабс-капитан с такой же связкой. Катерина распласталась впереди, слышно, как бормочет, обзывая бутылки с керосином «дурацкими коктейлями». Вообще-то, командирша бывала ворчливой, как старая бабка. Сколько же ей лет, по правде-то? Красноармейцы с бутылками керосина отползли вперед и чуть правее – с «танки» их, может, и заметят, да уже поздно будет. Бить решили всем сразу – сначала керосином и следом гранатами. Бутылки могут и не разгореться, тогда гранаты подпалят. Если что не так пойдет, можно повторить – запас «горилки» имеется, да только вряд ли фокус удастся – постреляют гранатометчиков. Пашка уже чуял, как стоит встать, и ударят пули под вздох, порвут диафрагму, кишечник продырявят. Тьфу, черт, плохо когда анатомией интересуешься. Постреляют как пить дать. Герман, залегший сзади с пулеметом, не сильно-то поможет.
Да где же танк? Уже, наверное, минут десять прошло.
Когда земля завибрировала от тяжелого движения, Пашка почти обрадовался. Ждать уже никакой мочи не хватало. Показалась нелепая башенка-голубятня, затем, давя гусеницами неподатливую сухую землю, из лога выбрался сам «англичанин». Красноармейцы торопливо зачиркали спичками, поджигая тряпки-запалы. Поднялись, замахиваясь… Но еще раньше Катерина распрямилась как пружина, взмахнула рукой, бутылка, мутно блеснув на солнце, полетела на спину железному слизняку, беззвучно лопнула в грохоте 150-сильного двигателя.
«Англичанин» как ни в чем не бывало бабахнул из своих пушек. Возясь с предохранительным кольцом, Пашка невольно пригнулся.
– Эх, раззудись, плечо, размахнись, рука, – сказал, поднимаясь рядом, штабс-капитан. Улыбался офицер бледно, невесело. Связки полетели одновременно. Снаряд штабс-капитана отчетливо громыхнул по железной спине «слизняка». Пашка целил как договаривались – под гусеницу. Кажется, связка закатилась слишком далеко под низкое днище. Рассмотреть не успел – Катерина, валя на землю, рванула за шаровары. В тот же миг поднялась бешеная стрельба.
«Товарищ Троцкий» лупил всеми уцелевшими пулеметами. Бронепоезд расстреливал края ложбины, все бугорки, гребни и подозрительные тени на выгоревшей степи, стараясь прикрыть гранатометчиков. Воздух наполнился густым свистом пуль, клубились остатки дымовой завесы, рассекаемой вихрем пулеметных строчек. Пашка ошалел – казалось, бронепоезд бьет прямо по залегшим подрывникам, по крайней мере, пули взбивали пыль в считаных вершках от ног.
– …лежи…..емет… – донесся сквозь треск и свист крик Катерины.
Действительно, по подрывникам строчил не замеченный ранее пулемет с правого ската лощины. Его пытался заткнуть Герман – выпускал диск «льюиса» одной бесконечной очередью. Под символическое укрытие бугорка пытался отползти красноармеец – вокруг него прыскала пыль от бьющих в землю пуль. Ремонтник Кузьма лежал раскинув руки и ноги – иногда тело дергалось от попадающих пуль, и тогда на выгоревшей гимнастерке появлялась новая дыра.
Звяк – мешок Пашки покачнулся, – начало расплываться темное пятно, остро запахло керосином.
– Бля! – выдохнула Катерина. – Вперед нужно. В балку. Слышь, штабс? Здесь как в тире расстреляют.
– Так… – начал было, прижимаясь к земле штабс-капитан, но Катерина, уловив малейшую паузу в пулеметных строчках, уже нырнула-покатилась вперед, сжимая в руке гранату. Пашка, должно быть исключительно по привычке, подхватил мешок и рванул следом. Следом поднялся капитан, за ним шатающийся красноармеец, и Герман в обнимку с пулеметом.
Оберегая вонючий мешок, Пашка краем глаза заметил – «англичанин»-то горит. Невысокие язычки пламени гуляли по бронированной спине танка, голубоватые капли капали со спонсона, лизали ствол орудия. Вообще-то на танк было уже наплевать – над плечом просвистели пули, кажется, даже опалили шею. Мелькающая впереди Катерина с ходу швырнула гранату, потом ее спина в новенькой, промокшей между лопаток от пота гимнастерке мелькнула, исчезая в провале низины. Пашка сиганул следом. Летя по полого осыпающемуся под ногами обрывчику, успел разглядеть десятки людей внизу. Штабель ящиков, лошади и брички стояли чуть подальше. Ноги соприкоснулись с землей, Пашка поехал на заднице, чуть не врезался в оказавшийся ужасно близко борт танка. Машинально грохнул ему на корму мешающий мешок.
Кругом стреляли и орали. Пашка сидел, прикрытый бортом танка. Катки у «Рено» были новенькие – сразу видно, не на вагоноремонтном делали. Воняло густой смесью бензина и керосина – прямо по каткам стекала струйка из окончательно испорченного вещмешка. Двигатель танка исправно работал – железо ощутимо вздрагивало от сдерживаемой мощи. Пашка потрогал кудрявую макушку – привычного солдатского картуза не было. Потерял. Машинально принялся хлопать по карманам, ища спички. В ушибленный крестец давил приклад карабина.
На склоне поднялся штабс-капитан, красиво взмахнул связкой гранат, метнул и тут же упал, укрываясь от пуль. Недалеко от него вдоль лощины ударил «льюис» Германа. Воюют.
Пашка трясущимися руками выцарапал из кармана коробок, чиркнул спичкой. Словно на этот негромкий звук из-за носа танка выглянуло чумазое лицо в кожаном шлеме. Выкатило глаза, ухватилось за кобуру. Пашка бросил спичку, рванул вперед. Возились, ударяясь локтями о гусеницу. Не позволяя достать оружие, Пашка изловчился приложить механика в челюсть, потом, уже слегка оглушенного, двинул головой о трак. Звук раздался отвратительный. Пашка подумал, что испортил хороший шлем. Сунулся было обратно прятаться – по борту танка растекались огненные ручьи. Сейчас как рванет…
Когда Пашка вылетел из-за танка, впереди, шагах в пяти, среди разбросанных инструментов и канистр лежали солдаты. Палили из винтовок куда-то вдоль склона – на Пашку внимания не обратили, должно быть, думали, что тот – в шлеме. Пашка присел на корточки, под ногами вся земля была взрыта следами гусениц. Кобура «нагана» никак не расстегивалась. Наконец револьвер оказался в руке. Пашка зачем-то вручную взвел курок. Стрелять с пяти шагов в спины было занятием простым, только руки нервно дергались, как будто штангу ворочал. Солдат было четверо – двое успели оглянуться. Одного Пашка свалил, в другого, заоравшего и бросившего винтовку, – смазал. Сзади что-то толкнуло в бок, Пашка упал на колени, обернулся, – по испещренному следами гусениц склону бежал офицер в кожаной тужурке, на ходу стрелял из маленького «браунинга». Хлопало игрушечно, Пашка в изумлении вскинул «наган». Лицо офицера с красивыми усиками исказилось еще большей яростью, он на ходу резко повернулся на ноге, словно лезгинку вздумал танцевать, упал. Несколько раз перекатился колбасой, поднимая пыль, замер.
Пашка понял, что сам все еще жив, что тупо сидит на корточках между трупами. У склона балки неторопливо разгорался танк, двигатель все исправно постукивал. Пашка торопливо пополз прочь. Залег у снарядных ящиков. Мимо пробежало двое солдат, с виду механики, оба без оружия, задыхаясь, полезли на склон.
Пальцы просто ужас как слушаться не желали, – Пашка тщился запихать в барабан патроны. В балке сотворилось истинное чистилище – пылали бочки с горючим, трещали выстрелы. С обоих склонов шпарили пулеметы. Видать, жив еще прапор. Бахнула брошенная сверху граната. Часть беляков удирала в глубину балки. Другие валялись у бричек. Металась раненая лошадь, остальные лошадки рвались с коновязи. Рядом с ними маялся, раскачиваясь на коленях, поручик, зажимал распоротый осколками гранаты живот. Заканчивая с барабаном, Пашка расслышал резкие хлопки выстрелов «маузера» – Катерина свое гнет. С правого скоса снова ударил «максим». Пулемет прапорщика огрызнулся короткой очередью.
Нужно помочь. Пашка наконец сунул револьвер в кобуру, снял со спины карабин и полез на склон. Позиция выгодная – вроде никто не видит, и склон здесь невысок. Подниматься на ноги Пашка не стал, пополз вдоль кромки обрыва на пузе, полынь лезла в лицо, пыльно щекотала нос. Пулемет грызся где-то рядом. Сколько их там? Поднимать голову не хотелось. Оказалось, зря – трава неожиданно кончилась, Пашка чуть не свалился в наскоро выкопанный окопчик. В соседнем – в двух шагах – содрогался в длинной очереди «максимка», над кожухом дрожал раскаленный воздух. Мелькнуло озлобленное лицо, повернулось на Пашкино движение – дернулась рука к лежащей на бруствере винтовке. Пашка навскидку бахнул из карабина. Офицер дернул головой, замер.
Пашка сполз в неглубокий окопчик, отодвинул убитого. Тот сопротивлялся, как тяжелый мешок, под ноги, звеня, осыпались гильзы. На ощеренных зубах убитого блестели нити слюны. Тоже прапорщик, чуть постарше Германа.
Стоило начать поворачивать пулемет – над щитом просвистели пули. Пашка, бормоча ругательства, схватил чужую винтовку, вскинул прикладом вверх. Больше не стреляли. Пашка довернул пулемет, стараясь не обращать внимания на кровавые брызги на затыльнике, выпустил остаток ленты по дальней части балки. Скорее для острастки – там смутно мелькали удирающие беляки.
Отпустив нагретые рукоятки, Пашка вытер ладони о шаровары. Посмотрел вниз – Катерина уже выбралась из-за подбитых двуколок и бричек, пригибаясь, с двумя пистолетами в руках, своей диковинной кошачьей походкой скользнула к лошадям. Там же рядом стоял на пробитых шинах потрепанный «фордик». Вокруг валялось с десяток тел – свалилась, значит, Екатерина Георгиевна, беднягам прямо на голову, да и проморгаться не дала.
Глухо грохнуло – Пашка стукнулся носом о пулемет. Над выходом из лощины поднимался высокий столб дыма – ага, «англичанин» спекся. Его мелкий собрат все дымил – как бы тоже не рвануло. Снаряды-то в нем имеются.
Пашка вытащил из «максима» ударник, сунул на всякий случай в карман и полез вниз. Пересекать лощину между валяющихся тел было неловко – так и казалось, что шевельнутся. Пашка держал карабин на изготовку. Вынырнула Катерина с каким-то свертком под мышкой:
– С пулеметом ты грамотно. Такая меткая гадюка сидела.
– Прапор ихний, – пробормотал Пашка. – Хорошо, сам-один был.
– Ну и славно, давай-ка наверх.
Забрались на косогор. Герман сидел в россыпи гильз, обматывал серым бинтом плечо красноармейца. Боец мычал и скрипел зубами – пуля раздробила ему ключицу. Штабс-капитан, ссутулившись, курил поодаль, у окопчика.
– Дай-ка я, – Катерина извлекла из своих неисчерпаемых карманов бинт, принялась ловко заматывать плечо. – Поторапливаться нужно, пока нашего «Лёву» совсем не раскромсали.
Действительно, пощелкивание рвущихся в развороченном танке патронов перекрыло сдвоенные разрывы снарядов гаубицы. Батарея продолжала нащупывать бронепоезд.
– Господин штабс-капитан, – позвала Катя. – Идемте.
Штабс-капитан, не оборачиваясь, неопределенно махнул рукой и не торопясь зашагал прочь вдоль кромки обрыва.
– Он там наблюдателей гранатами накрыл, – пробормотал Герман. – Связкой. Ну и…
Катерина поспешно выпрямилась, пошла за офицером. На ходу мельком глянула в развороченный окоп, ускорила шаг.
– Господин штабс-капитан!
Офицер, по-прежнему не оглядываясь, легко спрыгнул вниз в лощину.
«К своим, что ли, намылился?» – удивился Пашка.
Хлопнул револьверный выстрел.
Катя с разбегу сиганула в балку.
Пашка и Герман переглянулись.
– Идейный был штабс, – прохрипел раненый красноармеец. – Оно и верно, своих-то рвать не каждый сможет.
Катя выбралась обратно, в руках документы и портсигар с монограммой.
– Рано он в отставку подал. Дурак. Видно, дома никто не ждал.
– Дом? Да что это такое, Екатерина Георгиевна? – прошептал Герман.
– Дебилы вы! Шанс же есть. У каждого есть! Что ж вы, вашу мать, втридорога, распинай вас…
Катерина материлась, пока шли вдоль кромки обрыва. Красноармеец обхватывал Пашку за шею, кряхтел, слушая сложные загибы. Подальше обошли чадящего «англичанина», дверца спонсона была распахнута, оттуда свисало что-то неопределенное, похожее на корягу. Пашка с ужасом увидел еще одну «корягу» поближе, торчала скрюченная птичьей лапкой рука, сквозь чад долетал запах свежеподжаренной свинины.
– Катерина Георгиевна, они же… – с ужасом пролепетал Пашка.
– Не смотри, – буркнула командирша. – Насмотришься еще. Когда они пехоту на траки наматывают – тоже натюрморт шикарный выходит. Технический прогресс, господа-товарищи.
«Товарищ Троцкий» стоял окутанный дымом. Прямым попаданием добило заднюю бронеплощадку. Пылали вагоны конюшни и кухни. Прошитый осколками «черный» паровоз окутывали клубы пара.
Раненые лежали в наскоро выкопанных окопчиках. Пашка увидел Витку, помогающую фельдшеру. С холма бронепоезд обстреливали, но винтовочный огонь был вялым – слащевцы потеряли уверенность. Снизу отвечали пулеметчики «Троцкого». Бой, судя по всему, затухал. Даже гаубицы плевались реже – видно, снаряды были на исходе. Когда остатки десантного отряда бронепоезда пошли в обход холма, слащевская пехота с вершины поспешно отошла. Разорвались последние снаряды, выпущенные гаубицами, и бой окончательно угас.
В кобуре «нагана» оказалась сквозная дыра – это тот, с усиками, из своей игрушки прошпокнул. Как ляжку не задело? Впрочем, попорченная кобура забылась сразу. За ночь Пашка наработался вволю. Людей было мало, из ремонтников, считай, никого не осталось. Рельсы клали на живую нитку. Пашка махал кувалдой почти на ощупь. Фонари старались не зажигать – из степи нет-нет да постреливали. Командирша с Германом ушли в «секрет» на холм. Витка с Протом занимались ранеными – в них числилась большая часть команды «Троцкого». Тяжело контуженый командир бронепоезда лежал без сознания. Комиссара Хвана зацепило в ногу. Охраной бронепоезда занялся генерал Хомов, тактично передававший приказы через последнего оставшегося в строю командира бронеплощадки. Остальные бойцы торопливо занимались ремонтом.
Когда в предрассветном сумраке «Товарищ Троцкий» отполз от проклятого холма, Пашка едва держался на ногах. Ожидание ночной атаки изматывало не меньше, чем работа кувалдой. Но атаки так и не последовало, и закопченный, исковерканный «Троцкий» двинулся на юг. Днем Пашка дрых на шинели и не слышал, когда к бронепоезду подскакали разведчики из 45-й дивизии Якира.
* * *
«Опергруппа» покинула «Борца за свободу товарища Троцкого» на разъезде Сербка, что в пригороде гостеприимной Одессы. Бронепоезд спешно приводил себя в порядок – на «Одессе-главной» готовили торжественную встречу, обещали митинг и сводный оркестр. Генерал Хомов препирался с представителями одесского ревкома, требуя предоставить делегации новый триколор – стяг, что имелся на паровозе, после боя приобрел совершенно непарадный вид. Комиссар Хван, сидя в дверях вагона и выставив забинтованную ногу, призывал бойцов принять вид достойный представителей героических войск Советской Республики.
Пашка умылся в толчее у водокачки, утерся выданными по случаю праздника новыми портянками, но в вагон не пошел, а свернул за пакгаузы. Там, в тени шелковицы, уже сидела Витка. Мешки со «шрифтом» лежали под ногами, небрежно прикрытые старой доской.
– Сидай, – девчонка похлопала по доске. – Гера сейчас вернется. Семечек хочешь? Я купила. Жареные.
Пашка поправил ремень с кобурой. Без карабина было как-то непривычно. Документы Катерина изловчилась на всех изобрести. Но карабин при штатской должности «уполномоченного по заготкузинсрумдетали» был как-то неуместен. Тут командирша права. Пашка вздохнул и сел рядом с Виткой. Ценного подарка, что обещал комиссар за бой с белыми танками, теперь не видать. Ну и хрен с ним. Подвигами Пашка был сыт по горло. Пускай Катерина геройствует, раз ей на роду написано.
Семечки были ничего – подсоленные, хотя с ейскими семечками, понятно, эти не сравнить. До дому бы двинуть… эх…
Подошел Герман в чистой гимнастерке и в почти новом красноармейском картузе. Витка молча сунула ему жменю семечек. Прапорщик с сомнением посмотрел, но начал неумело лузгать. Интеллигенция…
Из-за склада кривобоко, но шустро вылетел Прот. Под мышкой – купленный каравай, в кепке – лиловые сливы. Уж непонятно, что там с ним Витка и командирша сотворили, но ожил пацан. И то – на мир посмотрел, товарища Троцкого, вечная ему память, лично видел. Ну и, конечно, гимнастика Мюллера. Протке бы еще регулярно ею заниматься. Ну, он не дурак – распробует.
– Что расселись? Я подводу нашла, ждет транспорт, – Катерина, как всегда, возникла неожиданно. – Хватай мешки, отходим по-английски – без слез и поцелуев.
Дата добавления: 2015-09-06; просмотров: 49 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Часть третья 3 страница | | | Часть четвертая |