Глава двенадцатая

Соединение Черепанова вскоре было передано в состав войск Первого Прибалтийского фронта. Вместе с другими частями танкисты приняли участие в освобождении городов Шауляй, Елгава, Тукумс. Иногда темп продвижения составлял шестьдесят‑семьдесят километров в сутки. В результате войска фронта вышли к берегам Балтики в районе Шауляйского и Рижского заливов, перерезали все коммуникации, связывающие войска группы «Север» и группы «Центр», и перекрыли им все пути отхода в Восточную Пруссию. Немцы, оказавшиеся в котле, стремились вырваться из него, и одновременно большими силами перешли в контрнаступление с запада, чтобы вызволить свои части из котла и восстановить положение. Вторая половина августа оказалась очень трудной для войск Первого Прибалтийского фронта, им приходилось ежедневно отражать по несколько контратак пехоты и танковых частей, поддерживаемых авиацией, на большом участке от Шауляя до Елгавы.

В районе Жагаре, северо‑западнее Шауляя, бригада Ази Асланова и другие части отражали атаку за атакой; кое‑где немцы сумели, прорвав нашу оборону, продвинуться вперед на десять‑пятнадцать километров.

За один день бригада отразила три танковые атаки, поддержанные артиллерийским огнем. В конце концов немцы отступили, потеряв много машин и живой силы, но участок, который обороняла бригада, продолжали держать под непрерывным арт‑огнем, настолько точным, что стало ясно: кто‑то этот огонь корректирует с такого пункта, откуда все расположение бригады видно как на ладони. Были определены несколько мест вероятного нахождения корректировщиков, и генерал приказал найти их и обезвредить.

Это дело было поручено разведчикам – Александру Павлову и ефрейтору Шарифу Рахманову.

Получив приказ генерала, разведчики взяли свои автоматы и двинулись в путь.

Шариф не раз сожалел, что не перешел в роту разведчиков раньше. Ему казалось теперь, что самая лучшая в армии профессия – это профессия разведчика. Когда товарищи, слегка задетые тем, что он ушел из танковой роты, шутя спрашивали, кем лучше служить, танкистом или разведчиком, Шариф, поглаживая черные тонкие усики, отвечал: «По мне, лучше разведчика ничего быть не может. Может, кому‑то и приятно быть стрелком‑радистом, не спорю, но лично я в танке ничего хорошего не обнаружил. Нет, я по нему не скучаю. Влезешь в эту стальную коробку, тесную, как могила, ни шелохнуться, ни повернуться, и тоскуешь по глотку свежего воздуха. Я уж не говорю о сумасшедшем грохоте моторов, лязге гусениц, громе выстрелов, дыме и копоти. Знаю, без танкистов какая война, но если мне суждено умереть, хочу умереть на свежем воздухе». Так говорил Шариф, который, будучи призван в армию, долго мечтал и стремился устроиться на какой‑либо склад, куда‑либо подальше от опасности и от придирчивых глаз командиров. Что фронт с людьми делает! Сейчас ни за что на свете Шариф не променял бы профессию разведчика на профессию хозяйственника.

В последние дни Саша Павлов много раз ходил с Шарифом в разведку. Кроткий, терпеливый и заботливый, сержант был как раз из тех людей, которые более всего по сердцу Шарифу. Саше нравились находчивость и проворность ефрейтора. Так что не случайно командир взвода посылал их на дело вместе.

Ночью прошел дождь, но с утра выглянуло солнце, и в жарких его лучах над лесом поднялась беловатая дымка испарений. Во впадинах, ямах, воронках от мин и снарядов стояли лужи воды, и трава еще была мокрая, тяжело хлестала по сапогам.

Разведчики оставили позади боевое охранение и вышли на нейтральную полосу.

– Если они не ушли, то где‑то тут, на этой высотке, сидят. Будь осторожней, Шариф.

Прячась за деревьями и кустами, тихо, словно кошки, разведчики шли вперед, придирчиво оглядывая все, прежде чем сделать шаг. Корректировщик должен сидеть там, откуда хорошо просматривалась местность. Они старались поставить себя на место вражеских корректировщиков… У Павлова был большой опыт, он ходил в разведчиках еще в Крыму, на Миус‑фронте, и ему удавалось обезвредить не одного вражеского наводчика. За нейтральной полосой Павлов вышел вперед. Оставалось рукой подать до переднего края немцев. Теперь малейшая неосторожность могла обернуться бедой. Остановились.

– Мы слишком далеко зашли, Шариф, – сказал Павлов. – Надо возвращаться. Корректировщиков следует искать не здесь.

Повернули назад. Стали обходить снизу неприметный с виду холм, поросший высокими соснами.

Павлов выглянул из‑за кустов. Среди деревьев что‑то блеснуло в лучах солнца. Павлов отклонил голову – блеск исчез. Сержант подождал. Потом опять блеснуло в двух местах сразу, словно кто‑то оглядывал окрестность сквозь большие очки.

– Шариф, – шепнул Павлов, – я заметил вон там кое‑что подозрительное. Посмотри‑ка и ты, – и передал Шарифу бинокль.

Деревья и кусты сразу надвинулись на Шарифа.

– Это, по‑моему, на дереве. Там какая‑то труба. Или палка. Похожа на змею, когда она торчит на хвосте, ужалить собирается.

– А больше ничего не видишь? Людей нет?

– Не вижу.

Сержант взял бинокль. Но не только подозрительного блеска, но и вообще ничего подозрительного не заметил. И тогда он подумал, что это сверкает роса на листьях – утренний ветерок шевелит их, и капли росы сверкают; теперь они, наверно, высохли или скатились.

Сержант поделился своими предположениями с Шарифом.

– Может быть, и так, – сказал тот, но, подумав, решил: – Все‑таки это, по‑моему, как это? стервотруба…

– Стереотруба, – поправил Павлов. Он всегда возвращался с разведки с точными сведениями. И сейчас, хотя они, судя по всему, вышли на наблюдательный пункт вражеской артиллерии, сомнение все‑таки еще оставалось. Надо уточнить!

– Сержант, разреши, я пойду разведаю, – сказал Шариф.

– Опасно, Шариф. Давай, пока понаблюдаем.

– Но ведь, лежа тут, мы ничего не выясним, а время‑то уходит?! Сейчас они начнут наших колошматить.

– Подождем немного. Если откроют огонь, мы под шумок корректировщиков накроем.

Разведчики прождали еще несколько минут. Павлов с биноклем в руках осматривал каждый вершок холма.

– Разреши, сержант, я так подползу, что они не заметят, – снова напомнил о себе Шариф. Его почему‑то так и подмывало немедленно подняться наверх и расправиться с немцами, если они там есть.

– Если б я знал, что ты сумеешь все высмотреть и себя не обнаружить…

– Да ничего со мной не случится. Я ж не дурак, чтобы под пулю себя подставлять и зря умереть. Если там не один, не два, я и не дохну.

– Не дохни, даже если один! Главное, все узнать, а потом решим, что делать! Если убедишься, что там действительно немецкий наблюдательный пункт, смотри, немедленно и незаметно возвращайся назад.

Шариф, поправив пилотку, наискось пополз вверх по склону холма.

Павлов остался наблюдать и прикрывать ефрейтора.

До вершины холма оставался десяток‑другой шагов. Земля была сырая, и это было Шарифу на руку – не шуршит трава, не треснет сук или сухая ветвь. «Если там действительно вражеский разведчик, то он, сукин сын, хорошее местечко себе выбрал! – подумал Шариф, осторожно оглянувшись. – Велик ли холмик, а как далеко с него видно! Но, может, ошибся сержант, никого тут и нет».

На голой, как плешь, вершине холма никого не было. Шариф пригляделся, прислушался. Ниоткуда ни звука. Он подполз еще ближе – теперь от полянки его отделяло два‑три кустика. Подтянулся на локтях. Ах, вон оно что! На самой макушке холма, словно вмятина, была небольшая низина, и на дне ее на корточках сидел и колдовал над рацией немецкий солдат. «Что ж он, один? Да еще в наушниках. Кто‑то еще должен быть поблизости. Где же?»

Шариф медленно огляделся. Поднял голову – и тут взгляд его упал на толстую раскидистую сосну; между нижних толстых сучьев сидел немец, припавший взглядом к окулярам стереотрубы. Время от времени он что‑то отрывисто передавал радисту, а тот, в свою очередь, бубнил в трубку. «Может, их и не двое?» – подумал Шариф. Теперь самое время отползти к Павлову. Но ведь генерал, Шариф сам слышал, сказал: найти и обезвредить! Он их нашел, мерзавцев!

С пальцем на спусковом крючке автомата Шариф наблюдал за действиями корректировщика. «Эти вот подлецы подставляли наших ребят под снаряды. И как спокойно они работают». Сержант сказал: все высмотреть и возвращаться, потом будем решать, как быть. Но генерал сказал: обезвредить! Вернешься к сержанту, а они той порой улизнут?! Шариф решил не возвращаться. «Аллах не простит, – подумал он, – если я оставлю здесь этих двоих живыми и здоровыми. Пока то, се, пока наши ударят по этому месту, эти двое много чего натворят, осиротят не одну семью. Нет, их оставлять нельзя».

Шариф решил убить одного, а другого взять в плен и отвести в бригаду, там его прижмут как следует и, может, выяснят координаты вражеских батарей. Это будет настоящее дело!

Но как убрать одного из них? Стрелять нельзя – будет переполох и, чего доброго, ноги не унесешь.

Закинув автомат за плечо, Шариф вытащил финку и пополз к радисту. Радист ничего не слышал, кроме тех звуков, которые наполняли наушники. Шариф прыгнул на него, как кошка, левой рукой зажал немцу рот, а правой что есть силы всадил между лопаток финский нож. Радист беззвучно повалился набок. А тот, на дереве, всецело занятый наблюдением, ничего не заметил. Шариф, не сводя с него глаз, выдернул нож из спины радиста, вытер его о мундир убитого, сунул в ножны. Потом, взяв наблюдателя на прицел, негромко сказал:

– Фриц, капут! Спускайся! Шнелль, шнелль!

Немец, повернувшись на эту команду, так и застыл в растерянности. Шариф показал рукой: слазь! Немец бросил сожалеющий взгляд на свой автомат – тот висел на суку, в стороне, не дотянуться! – и стал спускаться.

Но Шариф показал рукой на стереотрубу: возьми мол, и немец покорно выполнил и эту команду.

Опустив стереотрубу на землю, поднял руки. Шариф, кивнул головой:

– Теперь иди. Ну?

Но не прошли они и двадцати шагов, как сзади раздалась автоматная очередь. Так и есть: их тут не двое. Немец резко обернулся, и Шариф, не раздумывая, скосил его очередью в упор. Упал, откатился на тропу, ведущую вниз. Вторая очередь со свистом пронеслась у него над головой. На этот раз стреляли откуда‑то сбоку.

И сразу на ломаном русском языке закричали:

– Рус, здавайсь!

«Да, влип‑таки я, – подумал Шариф, притаившись за кустом, и приготовился к бою. – Похоже, живым хотят взять. Но нет, сучьи дети, не выйдет!»

Немцы снова открыли огонь. Шариф затаился. Наверно, их человек пять. Бьют со всех сторон… Полагая, что он убит или ранен, немцы перебежками подобрались почти вплотную. И тогда он открыл огонь. Двое повалились на землю. Но остальные обходили его, ведя огонь, пули так и стригли ветви кустов, – не догадайся Шариф залечь в яме, его давно изрешетили бы.

Впереди шли двое, и стреляли, стреляли – головы нельзя поднять. Шариф взял одного на прицел, нажал на спуск. Выстрела не последовало. Все! Патроны кончились.

Шариф отбросил пустой диск, а новый так и не успел вставить – сзади послышался треск, и кто‑то навалился на Шарифа. Шариф сбросил с себя немца, но тут же получил такой удар в спину, от которого у него перехватило дыхание. Мгновение он не мог даже разогнуться, и тут на него насели, словно свора собак – пинали, били прикладами…

«Обвели тебя вокруг пальца, Шариф, – с горечью подумал разведчик, попался ты, как лопух! Стреляли спереди, а напали сзади… Но где Павлов, где? Почему не поддержал огнем? Успел ли уйти, добежать до своих? А, может, и его скрутили, как меня?»

Наконец, его перестали бить и рывком подняли на ноги, но Шариф упал: немцы коваными сапогами прошлись и по ногам, и стоять он от адской боли не мог. Старший из них что‑то прокричал; все, кроме одного, кинулись вниз, очевидно, искать Павлова, но вскоре вернулись – никого, видать, не нашли.

Шариф впервые так близко видел немцев, их потные лица, налитые злобой глаза, жилистые руки, грязные мундиры и сапоги с короткими голенищами. Старший, наверное, унтер, был короткий и толстый; широкий зад еле влезал в штаны, а пола мундира топорщилась сзади, как хвостик – ну, ни дать ни взять, свинья, вставшая на задние ножки. «А еще считают себя арийцами, думал Шариф, – красавцами, а на кого похожи? У этого нос пуговкой, из ноздрей волос прет, лоб узкий, низкий, как у барана… А этот? А тот?»

Но тут, повинуясь унтеру, солдаты снова рывком подняли его с земли, утвердили на ногах, скрутили ремнем руки на спине и, подталкивая автоматами, повели‑потащили в тыл.

«Спета твоя песня, Шариф, в плену ты!»

И от этой мысли земля ушла из‑под ног Шарифа.

Дата добавления: 2015-09-05