Глава четырнадцатая. Монитор отклонения и этика жизни в декалоге Моисея.

Со многими из вас я неоднократно говорил о различных техниках достижения возможности пользоваться тем высшим благом, которым является Ин-се человека, и каждый раз, когда меня просили уточнить мою позицию относительно морали, я всегда уклонялся от ответа, поскольку считал более важным "разрушить стены", "рассеять тени", снять многочисленные покровы. Я так поступал и потому, что когда человек устраняет все препятствия, перед ним начинает ясно и отчетливо раскрываться Ин-се — это вечное послание, сопровождающее его существование, — в этот момент, устранив ту преграду, мешавшую ему смотреть внутрь, человек интуитивно прозревает и познает себя.

Однако, пока некоторые из вас еще находятся на дальних подступах к вступлению в контакт с ядром личного духовного мира, я попробую дать своего рода подсказку. То, о чем я буду говорить, не относится к Онтопсихологии, как, впрочем, и к психологии, философии, праву, морали, не является это и моей точкой зрения: это — этика жизни. Этика жизни есть путь, зов движения Ин-се. Сегодня мы присутствуем при распространении различных типов морали, и я имею в виду не только мораль различных групп, различных идеологий. Очевидно, что каждая из них представляет некий более или менее функциональный для своей группы или своего контекста "модус вивенди", но ясно и то, что из них нельзя извлечь некую универсальную структуру, которая могла бы стать умом, ясной опорой, объединяющей всех людей. Я говорю об этике, подчеркивающей релятивизм исторического права.

У каждого государства свой закон, свое законодательство. Соответствующая современным требованиям светская зрелость констатирует, что любое государство, раса, политическое сообщество, идеологическая общность обладает собственными кодексами поведения, некоей группой власти, которая затем становится даже представителем волеизъявления всех тех, к кому этот кодекс относится и чью деятельность регламентирует.

Здравый смысл модернизированной светской рациональности сегодня в состоянии уловить, что не имеет значения: справедливость или несправедливость лежит в основе кодекса, регулирующего некий определенный контекст с точки зрения первичной, издревле существующей основы человека. Как только закон создан, Обнародован, он должен соблюдаться. То есть предполагается, что после издания он должен быть всем известен, а значит, исполняться. Следовательно, идеология в своем юридическом проявлении стала, фактически, эффективной диктатурой для индивидуальной и общественной психологии. Для ума, привыкшего взмывать ввысь с великими вихрями трансцендентностей жизни, подобная ситуация не представляет проблемы и не является кризисной. В определенном смысле между всяким кодексом и духовным миром человека, единственно делающим его достойным или навеки проклятым в своем одиночестве, лежит пропасть.

Тем не менее, если задаться задачей найти кодекс — "ключ", кодекс универсальной референции, то мы обнаружим таковой в иудео-христианской культуре, в частности — в "Десяти заповедях". Существуют тысячи нюансов и вариантов, но как бы то ни было, кодексом высшей референции (то есть наиболее общей категорией, которая затем "категоризирует" все остальное, в том числе и различные противоречия) с 2500 года до Р. Х и до наших дней, остается Декалог Моисея в различных изложениях. Анализируя другие религии, я пришел к выводу, что все они, с их противоречащими друг другу интерпретациями, могут быть сведены к этому базисному кодексу.

Заповеди были представлены Моисеем, получившим этот закон от различных афро-азиатских народов, особенно месопотамской культуры, интуитивно уловившим и соблюдавшим его. Моисей был не только военачальником, но и выдающимся знатоком древней и современной ему египетской культуры. Особенно хорошо он мог быть знаком с утерянными для нас историческими сочинениями и жизнеописаниями таких цивилизаций, как халдейская, шумерская, хеттская, а также с их космогониями: то есть с ученым наследием, восходящим к десятому тысячелетию до Р. X.

Сегодня в западной системе ценностей иудео-христианская культура стремится выступить в качестве идеологического обоснования любой морали.

В этой редукции, которую безусловно можно принять как редукцию общего образа жизни, и надо воспринимать заповеди Моисея. Они следуют после преамбулы, подтверждающей власть Бога и его право провозгласить закон для всех своих подданных ("Я Господь, Бог твой"), в следующем порядке:

1 — Да не будет у тебя других богов пред лицем моим.

2 — Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно.

3 — Помни день субботний, чтобы святить его.

4 — Почитай отца твоего и мать твою.

5 — Не убивай.

6 — Не совершай порочных действий.

7 — Не кради.

8 — Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

9 — Не желай жены ближнего твоего.

10— Не желай имущества ближнего твоего.

Этот закон был обнародован в момент совершенно очевидного вмешательства внеземной цивилизации или, в нашей терминологии, "монитора отклонения" планетарного масштаба. В самом деле, библейское описание свидетельствует, что народ боялся этого невидимого Бога, дававшего о себе знать лишь голосом. Оставим в стороне тот факт, что Бога нельзя "увидеть"; если бы он был видим, он был бы уже не Богом, а феноменологической редукцией, следовательно — ничем.

Бог есть вечная сущность, претворяющая себя в каждом акте, не являясь ни одним из них; то есть это до такой степени "чистый акт", что он не описуем ни феноменологически, ни в каких бы то ни было границах мысли или логики, поскольку как только он оказался бы конфигурирован в той или иной форме — феноменологически, интеллектуально, сенсорно, энергетически или космически, — он бы уже обладал неким периметром, неким пределом и, следовательно, мы получили бы ничто. Ведь Бога невозможно видеть, слышать или осязать... Бог просто есть. Говоря о "Боге" я имею в виду "главное начало, которое активизирует все, что фактически существует здесь и где бы то ни было".

В те времена еврейский народ, как и прочие, поклонялся многим богам, то есть был обычным языческим народом. На мой взгляд, в этом был ряд позитивных аспектов. Во-первых, в памяти такого народа были живы деяния принцев и героев, обеспечивших своими делами и подвигами благосостояние социума; следовательно, их мифологизация означала не только память, но и пафос, стимул для всех тех, кто продолжал движение цивилизации вперед.

Во-вторых, еще памятно было вмешательство внеземных цивилизаций, во всяком случае, тех из них, что оказались благотворными, можно еще назвать это свободным знанием о других, иначе организованных, земных цивилизациях, контакт с которыми позднее был прерван.

И, наконец, в-третьих: пока человек не обрел свое сущностное ядро — окончательно сложившееся Ин-се, ему приятно было возвышать различных богов, словно сакрализируя различные аспекты своего ума, героизма, силы, интуиции, красоты, своих первых шагов и любви. То есть деяния богов неизменно представляли мифологизацию позитивных для человека, вознаграждающих его событий. Для каждой ценности, функциональной человеку, создавалось отдельное божество. Кроме того, множественность богов обеспечивала множественность возможностей становления, множественность индивидуаций, стремящихся, впрочем, к единому главному корню.

В самом деле, несмотря на множество богов, язычество имело, однако, некую высшую редукцию, в качестве которой для одних выступал "рок", для других — "хаос", для третьих — "Юпитер" или "Хронос" и т. д. Как бы там ни было, язычество олицетворяло становление, историческую диалектику человека на этой планете, причем различным божествам соответствовали различные ситуации: экстаза или застоя, рождения или смерти, испытываемые человеком в своей жизни. Кодекс правил, составивший позднее Десять Заповедей, был чрезвычайно важен даже в эпоху язычества, хотя и выражался просто в соответствующих привычках.

Возвращаясь после этого отступления к библейскому повествованию о том, как Моисей впервые представил народу скрижали закона, мы читаем: "Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и, увидев то, народ отступил, и стал вдали. И сказали Моисею: говори ты с нами, и мы будем слушать; но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть"1.

По поводу этого описания я затрудняюсь определенно сказать: правда это или вымысел. Если это вымысел, то с одной целью: подтвердить для потомков чудо откровения и власть ужасающего величия Бога. Если же это правда, то я мог бы предположить, что "громы" — это атмосферный отклик на электрическую реакцию, "звук трубный" — звук ионных двигателей огромного аппарата, способного осуществлять межпланетные перелеты. "Пламя" и "гора дымящаяся" — описание выброса в атмосферу отработанного топлива. Народ изображен "пораженным страхом". Я знаю, что существо, находящееся перед лицом того, что определяет как "Бога", ощущает экстаз, силу, радость. И наоборот, угнетающий страх, беспокойство могут быть вызваны присутствием чего-то "чуждого", "отличающегося от привычного", воспринимаемого организмом как деструктивное...

Быть может, Моисей искренне поверил во все это, но библейское описание, в сущности, чересчур "повествовательно", чересчур исторично и "механично", будто продиктовано чем-то из глубин мозга, чего стараешься избежать. Я хочу показать вам закон, изложенный в Декалоге, сначала через призму монитора отклонения — в точности как он воспринимается всеми, а затем мы рассмотрим тот же закон уже через призму Ин-се, так как он ощущается сердцем. В каждом случае развернутой интерпретации будет предшествовать краткая.

I.

Преамбула закона: "Я Господь, Бог твой" в "машинной" интерпретации, как зеркальной индукции монитора отклонения на парасиноптические процессы мозга, означает: "Нет никого вне меня, ты — ничто. Я хозяин, отец, Я тебя создаю, Я и уничтожаю". То есть это — категорический императив чуждого, порождающий и составляющий "Сверх-Я", как психологическое, так и общественное, историческое и т. д.

Следовательно, это что-то, прибывшее и установившееся извне, и к нему неприменим диалектический подход: "Подчиняйся, ибо я безусловно над тобой!" Таким образом, возможность самостоятельного, субъективного поведения отклоняется, а вместо нее навязывается поведение идеологизированное, формализованное в приказах монитора отклонения (будто проецируемых с диапроектора). "Ты ничего не должен чувствовать, не должен прислушиваться к интуиции, к эмоциям, советам других... ты должен слушать только то, что Я изрек, предначертал или явил. Твои мысли, фантазии ничего не стоят. Ничто не ценно и не властно над тобой вне сказанного Мною. Любая твоя мысль или деяние, не высказанные Мною, есть грех: если ты совершишь его, это будет означать, что ты против Меня, и тогда Я прокляну и уничтожу тебя и твой род до третьего колена". Другими словами: "Не чувствуй! Есть Я и этого достаточно!"

Вторая заповедь: "Не произноси имя Господа, Бога твоего, напрасно", то есть: "Непозволительно перепроверять Мои слова, обдумывать их. Подчиняйся! Подчиняйся как вещь, подчиняйся как мертвец. Я — не идея, которую ты можешь изучать или критиковать. Любая логика и любая этика исходят только от меня. Сказанное и предписанное Мною не подлежит пониманию, обсуждению или изучению ".

Третья заповедь: "Помни день субботний, чтобы святить его", то есть: "помни о соблюдении всех обычаев, стереотипов, масок, традиций, всех моих предписаний и того, что исполняют все. Тщательно соблюдай все, что соблюдали твои отцы! Ты не можешь позволить себе отличаться от других! Святи мои праздники, потому что эти праздники установил Я! И их должно соблюдать так, а не иначе!" Другими словами: "Ты должен всегда иметь единую с другими форму и быть точным в повторении. Ты должен только повторять и учиться повторять с верой!" В этой морали нет места для субъективности. Первые три заповеди представляют собой связь организма с категорией "Сверх-Я", ее императивным статусом. Человек не может думать и действовать самостоятельно, отдав эти функции на откуп своего "Сверх-Я": если оно разрешит, он может действовать, если нет — не может. Дальнейшие заповеди касаются отношений с другими людьми.

Четвертая: "Почитай отца твоего и мать твою", то есть "заботься о породивших тебя". Это сакрализация семьи, ее обычаев, традиций, непреложной власти, и в этом смысле она является следствием первой заповеди. Отец и мать олицетворяют здесь "старшее поколение", защитников ценностей, силы, власти, закона.., поэтому "почитать" означает не только заботу, но и постоянное соответствие устоям семьи, клана, племени, государства. Итак, речь идет о заповеди, являющейся следствием первой: это внутренний императив, который следует проецировать на поведение в обществе — первым таким обществом является семья.

Пятая: "Не убивай", то есть не причиняй зла другим. Я бы сказал, что пятая заповедь достаточно проста, категорична, но и естественна; то есть здесь основной принцип не особенно выделен.

Шестая: "Не совершай порочных действий". Придерживаясь логики кодекса в целом, можно сказать, что намерением законодателя является запрет нарушения его предписаний. В обще религиозном плане это означает вести себя, не нарушая "правил" относительно одежды, поведения, литургии, соблюдения обрядов, жертвоприношений и т. д. Католическая церковь отнесла эту заповедь исключительно к сексу и всему так или иначе связанному с гениталиями.

Седьмая: "Не кради", то есть не распоряжайся как своим тем, что рациональность отношений не определяет в качестве твоего.

Надо иметь в виду, однако, что эти две заповеди можно сопроводить рядом замечаний. Например, попробуем спроецировать "не убий" и "не кради" в сферу политики: до какого момента человек не должен убивать или не должен брать чужое? Этот вопрос широко обсуждался еще в древности и остается дискуссионным до сих пор. Фома Аквинский, например, выделил в этой проблеме вопрос определения грани, до которой следует терпеть противный человеческой морали политический режим, а за которой следует восставать противного. В сущности, было достигнуто соглашение допускать нарушение этих принципов в тех случаях, когда возникает угроза основам жизни (так, вполне законна самозащита индивида или народа, подвергшегося агрессии и т.д.): следовательно, бывают моменты, когда эти заповеди из абсолютных становятся относительными, хотя в целом, за исключением экстремальных ситуаций, их необходимо соблюдать. Кроме того, не существует особых различий между тем, как эти два принципа: "Не убий" и "Не укради" — трактуются монитором отклонения и природным Ин-се.

Восьмая: "Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего"—относится не столько к запрету "говорить неправду", сколько к запрету свидетельствовать во вред реальным правам другого человека. То есть следует говорить то, что положено по закону. Истинно — предписанное законом, и любая ситуация должна рассматриваться через призму закона: следует всегда защищать то, что справедливо по закону и соответствует ему.

Что касается девятой заповеди, то она охватывает всевозможные аспекты ущемления единства пары, постоянного или временного, другими словами, — различные критерии определения адюльтера. Тем не менее, когда этот принцип формулировался, он относился не столько к супружеской верности (учитывая тогдашнее господство полигамии), сколько к "собственности", как и десятая заповедь: "Не желай имущества ближнего твоего".

Обе заповеди, девятая и десятая, означают просто-напросто: "Не желай и не бери чужого". По поводу девятой заповеди замечу, что в ней говорится о "жене", а не о "муже", потому что в еврейском законе женщина была для мужчины объектом, и даже в тех случаях, когда она выступала как субъект, ее судьбу всегда могло решить какое-нибудь предсказание, безоговорочное решение или мнение мужчины: отца, мужа, брата, священнослужителя, царя военачальника и т. д. Следовательно, даже известные женщины в еврейской традиции имели значение не сами по себе, но лишь постольку, поскольку исполняли решение, мысль мужчины. В сущности лежащий в основе негативной психологии монитор отклонения предлагает женщине всегда быть "второй", а мужчине говорит, что, поскольку он сильнее внешне, то должен быть сильнее и психологически, в смысле закона.

Обычно монитор отклонения не изобретает ничего заново, а берет что-то, имеющееся в природе, и потом постепенно задействует его в отфильтрованном виде: внешне форма остается неизменной, но сущность совершенно меняется. Все это точно соответствует механизму восприятия человека: после того, как его организм абсорбировал реальность через внешние рецепторы, она фильтруется и затем передается в уже измененном виде для осознания и осмысления своему "Я", причем в этой передаче скрыта необходимость: "Ты должен". Это не позволяет достичь глобального, цельного знания сути вещей.

Индивидом манипулируют априори, незаметно для него, так что впоследствии он уверен, что воспринимает вещи реально такими, какими они являются, и совершает выбор, исходя из реальности, а также из определенного закона, определенной этики. На самом же деле он и не подозревает, что его выбор уже предопределен неким подспудным: "горе тебе, если ты этого не сделаешь!". Следовательно, монитор отклонения заложен в стереотипах человеческого поведения; как будто он каким-то образом овладел интенциональностью природы, сформулировав ее в категориях закона, ориентированного исключительно на выгоду власти (в данном случае — власти монитора отклонения), а не на благо живущего своей жизнью человека.

II.

А теперь рассмотрим десять заповедей уже как вербализацию природной интенциональности, то есть Ин-се человека. Впрочем, поскольку человек есть живое Ин-се, выражающееся и проявляющееся в каждом его действии, он должен был бы знать, что для него лучше, и делать все возможное для достижения этого оптимума. Следовательно, ему не нужны напоминания как себя вести, сводящие по сути дух к букве. Для человека зрелого, которому удалось выплеснуть полноту своей экзистенции в открытость онтичности не имеет значения вербализация этих заповедей, а, может быть, и сам декалог.

После этого предисловия, объясняющего как любой человек, достигший в себе простоты истины, отталкиваясь от своей сущности, уверенно определяет этический контекст каждой ситуации в его развитии, что можно было бы привести в качестве общих указаний тому, кто не обладает такой уверенностью? Что говорит природная интенциональность, какой она указывает путь? Что человек должен делать, чтобы соответствовать своей реальности и самореализоваться?

Вернемся к рассмотрению десяти заповедей с точки зрения жизни. Прежде всего, необходимо удалить всякое "трансцендентно чуждое" и остановиться на настоящем, наиболее близком к нему из существующего. Это — первичная реальность. "Твоя истинная реальность не в том, насколько ты вовне, но в том, насколько ты в себе". Что подразумевает это "в себе"? "Я" и только "Я" вот твоя реальность, и нет ничего вне этой реальности. Я есть и ты есть — это одно и то же. Если потерян ты, твое Ин-се, твоя душа, твое присутствие, все вокруг отсутствует. Без тебя все ничто для тебя". Это "Я есмь" дает начало рождению реальности и, вслед за тем, ответственности.

"Нет никого вне этой "первичности", вне "Я", которое есть сущее, то есть Ин-се... поэтому мое проявление в настоящем не может быть иным кроме "Я".

Следовательно, перед нами базисная система защиты самой природы индивидуальности, состоящая в решительной констатации, в любви и в делах, единства действия Ин-се и "Я": что бы я ни делал, как бы — худо ли, бедно ли — ни развивался, это внутреннее единство действия, единство, в котором Ин-се становится "Я", должно всегда сохраняться. И следовательно, о чем бы ни шла речь — о любви, делах, деньгах или здоровье — каков должен быть оптимальный выбор в любое мгновение нашей жизни? Спасти свою природную идентичность, свою экзистенциальную неповторимость, спасти природу индивидуального, уникального, проявляющуюся в каждом "здесь и теперь" "Я".

Вторая заповедь: "Не произноси имя Господа, Бога твоего, напрасно". "Не играй со мной, как ты играешь со своим разумом. Можешь делать все, что угодно со своим разумом, своим "Я", своими образами, полом, телом, деньгами, любовными увлечениями.., но со мной будь осторожен, ибо я играю вечностью. Нет ничего выше меня и я не позволю устраивать никаких передышек для инфантильных, нерешительных, сомневающихся, а потому не произноси имя мое всуе, не используй меня бездарно. Если ты этого не понимаешь, лучше для тебя будет остаться снаружи. То есть, бесполезно прожив сей миг, и, значит, проиграв только что субстанциальный акт, — а в таких актах я испытываю тебя и твою значимость перед вечностью, — не упоминай по пустякам глубинную природу Ин-се и не позволяй себе приукрашивать или усложнять нетронутую природную интенциональность моего Ин-се. И тем более не суди от имени моего!"

Формально это означает бесполезность всех знаковых, лингвистических, рациональных и этических символик, не актуализирующих присутствие Ин-се. Серьезнейшим преступлением является фабрикация символов и культур там, где Ин-се отсутствует.

Третья заповедь: "Помни день субботний, чтобы святить его". "Праздник2 — всегда. Помни, что «Я» рождено в ожидании наслаждения, «Я» это праздник. Все вещи стремятся стать праздником и пребывать в нем". В празднике и заключается полнота, совершенство любого акта, в нем встречаются бытие и становление. "Праздник" (лат. festa) означает "очарование; счастье; что-то от Фавна", блестящий результат. Это действие, исчерпавшее собственную интенцию и обретшее завершенность в умиротворении. Мне приходит на ум такое определение: это дух постоянного экстаза, прозрачности и оргиастичности. Под "оргией" я здесь имею в виду не моральную деградацию или разбазаривание сил и времени, а постоянную насыщенность страсти, вечно находящейся в беспрестанном и незамутненном движении.

Выражаясь проще, заповедь "Помни день субботний, чтобы святить его" означает: "подумай о днях отдыха, подумай об умиротворении, о твоем высшем благе, подумай о созерцании, соберись в самом себе, всегда возвращайся к себе, не предавай себя забвению, возвратись в свой внутренний монастырь, где ты бесконечен, где ты можешь остановиться и насладиться праздником «Я есмь». Добродетель приводится в действие любопытством, развивается болью и питается наслаждением".

Речь идет о том, чтобы выделить в существовании тысячи деталей, маленьких и больших вещей, позволяющих почувствовать праздник и максимальное наслаждение: хорошую одежду, упорядоченный секс, заслуженно приобретенную дружбу и т.д. То есть в празднике, в его многочисленных разновидностях, легко обретается вновь тот порыв жизни, который позволяет нам преодолевать встречающуюся иногда пресноту существования.

Четвертая заповедь: "Почитай отца твоего и мать твою" означает следующее: "Почитай свой род, расу, почитай свои внешние проявления, как следует заботься о своем облике, о своей феноменологии". "Отец" и "мать" это начала, сотворившие твое "тело", сделавшие тебя "мужчиной" или "женщиной", а потому "почитай природу того, чем ты являешься — она прекрасна", говорит Ин-се. "Она сотворена мной, я люблю ее, это я сделало тебя таким... с этими глазами, с этими волосами... с помощью тех, кого ты называешь «отцом» и «матерью». Почитай, восхваляй, защищай свою природу, клетки, из которых ты состоишь, тело и плоть, данные тебе, и все принципы, ведущие твой род, твою индивидуацию к вечности".

"Почитай отца твоего и мать твою" значит также и: "Помогай человеку, спасай его всегда, сотрудничай с ним, укрепляй свой род, потому что род есть момент субстанциального присутствия Ин-се и того, что является разумом всех вещей". Глубинный смысл этой заповеди относится ко всему вновь созданному и созидающему.

Остальные заповеди являются как бы продолжением, призванным помочь нам понять смысл предыдущих; Ин-се будто говорит: "Что ж, если ты хочешь спокойно ожидать праздника и почитать свою природу, будь осторожен и не допускай обозначенных отклонений, иначе ты неизбежно испытаешь их деструктивные последствия".

"Не убивай", потому что убивая, ты оправдываешь будущую агрессию со стороны другого (или других) по отношению к тебе; то есть готовишься к тому, чтобы быть убитым, следовательно, лишиться почитания твоей природы, потерять обитель "Я", где Ин-се творит праздник. Кто с мечом придет, от меча и погибнет. Значит, ты не должен убивать, а также причинять неудобства другим, но лишь принимать меры предосторожности, защищать себя, поскольку природа загодя готовит смерть беспричинно нападающим. Другими словами, превышая меру справедливости своей жизни, ты подготавливаешь потерю, исключение себя: ты сам порождаешь в других силу мщения, направленную на твое уничтожение. За нанесение ущерба природе, образу, пространству, уважению другого приходится расплачиваться, поскольку Ин-се находится в гармонии со всеми вещами, а дисгармонию поглощает в ее источнике.

В отношении "Не кради" и "Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего" действует та же логика: "Не овладевай ненадлежащим образом, без необходимости, беспричинно и во вред другому тем, что ему принадлежит, ибо это значит — убивать, красть, лжесвидетельствовать".

Шестая заповедь: "Не совершай порочных действий". Я бы поместил ее сразу после четвертой. Она означает следующее: "Не совершай действий против твоей базисной природной интенциональности (или константы "Н"), против ее проявлений в человеческом существовании".

Например, хроническая гомосексуальность есть действие неподобающее, порочное, потому что это не свойственное природе человека проявление: ведь родившись мужчиной или женщиной мы должны так или иначе придерживаться принципа взаимодополняемости. По той же причине я не должен есть пищу которую мой организм не усваивает, не в силах соотнести ее со своей природой, со своей структурой. Это предписание распространяется от еды и правильного действия, каким оно видится априорному "Я", до различных видов отношений. Необходимо всегда совершать действия, когерентные собственной природе которые; будучи совершены, пойдут во благо "Я", придавая импульс его развитию.

Это действительно и в отношении выбора друзей, работы, которые всегда должны соответствовать специфике твоей природы, твоей личности, индивидуализированной в данной среде, в данной культуре... Неустанно развивай собственную уникальность, единство, неповторимость. Не совершай порочных действий, то есть не растлевай свою специфическую и историческую природу.

Например, комплексы всегда нацелены на порочные действия, а возврат "Я", организма к чистоте в отношениях с Ин-се означает устранение всего порочного, неподобающего. Следовательно, речь идет о том, чтобы не совершать действий ложных, направленных против собственной природы, не совершать грехов против духа, то есть не шизофренизировать динамическую целостность собственного организма, точность которой задает Ин-се. Одной из ошибок, предлагаемых машиной, оказалось, например придание "букве" универсальности, то есть одинаковости всегда и для всех.

Итак, "не совершать порочных действий" означает не совершать действий, чуждых интенциональности Ин-се. Последнее, естественно, предписывает только самое лучшее, которое индивид может и не исполнять из-за лени, комплексов, инфантильности или негативной психологии, приспособленчества или из-за поверхностности. А потом приходится расплачиваться за совершенное, испытывать страдания, адские муки, беспокойство, стресс в пустынях и на заоблачных горных высях.

Речь идет об основной, чрезвычайно глубокой заповеди, касающейся и всей этической проблематики научного поиска, в том числе в области генной инженерии. В самом деле, любой вклад в улучшение человека можно только приветствовать, но продвигаться вперед нужно очень осторожно, потому что, если окажется, что в ходе этого процесса природа человека изменяется в худшую сторону, это будет порочным действием, направленным прежде всего против самого себя, а затем и против всего человечества.

Для того, чтобы понять, как Ин-се понимает две последние заповеди — "Не желай жены ближнего твоего" и "Не желай имущества ближнего твоего", надо забыть о семье. А оно понимает их следующим образом: "Ты можешь пользоваться всем, чем угодно, можешь иметь любовные увлечения, в той степени, в какой ты можешь их себе позволить, но ты никогда не должен забывать вот о чем: приближаясь к человеку, уже находящемуся в сфере действия морали, сознания, воли другого человека, нельзя идти напролом или вставать на путь обмана". Ибо упорство в обмане мужчины или женщины, не желающих этого и твердо стоящих на своем, представляет собой определенную форму насилия, косвенно подпадающую под запрет убивать. Ведь не так уж важен другой, более важно имеющееся намерение нанести вред, совершить насилие над ситуацией, которая должна развиваться иначе. Фактически, это означает желание объективировать волю, свободную мысль другого человека, будь то мужчина или женщина.

Следовательно, согласно глубинному закону природной интенциональности ни в коем случае не следует пытаться подчинить себе человека, во всяком случае того, кто уже избрал для себя иной путь, иные точки отсчета. Поэтому и миг любви, сексуального единения с мужчиной или женщиной должен быть прожит в состоянии взаимной внутренней свободы, то есть самостоятельно принятого решения, полной ответственности обеих сторон. До встречи друг с другом каждый из этих двух людей существует в одиночестве, для самого себя и по отношению к себе должен "святить праздник", "почитать отца и мать", то есть собственную природу, а не совершать "неподобающих, порочных действий". Следовательно, он может допустить возможность любви, секса только, если это способствует развитию индивидуальности каждого из участников.

Это верно и применительно к "вещам", принадлежащим другому, которые любит и к которым привязан их владелец, кем бы он ни был. Если их отбирают, другой должен защищаться во имя своей потребности в естественной самозащите, поскольку речь идет о вторжении в его психологические, личностные владения. Тот, кто подобным образом осуществляет насилие, тем самым устанавливает принцип, легитимизирующий чье-то еще нападение на него самого.

Обобщая сказанное, мы можем формализовать закон, путь, желание, судьбу, любимое, скажем так, проявление Ин-се каждого отдельного человека в следующих положениях: после того, как выяснилось, что "Я Господь, Бог твой" и что "Да не будет у тебя Других богов пред лицем Моим", не используй меня бездарно, не обращайся ко мне по пустякам, живи своей жизнью, следовательно, почитай свою природу, воодушевляйся своей неповторимостью, обращая внимание на все относящиеся к этому детали. То есть беспрестанно помогай своей природе развиваться, непрерывно превозноси ее и в себе самом, и на этой планете, и во вселенной, ибо это закон, действующий во всем пространстве, в котором взыскуется твоя уникальность и неповторимость.

Следовательно, если бы мы хотели вербализировать природную интенциональность после установления собственной "этости", после собственного экзистенциального самоутверждения, можно было бы сформулировать ее так: "нет никого вне меня, вне того, что я есть, не подходи ко мне с рациональной, фидеистической3 или юридической меркой, не называй имени моего напрасно, не растрачивай меня попусту на преходящее и меняющееся, потому что я вечен, я есть всегда и я здесь для совместного праздника. Чтобы добиться этого, ты должен почитать природу в том виде, в каком я ее создал, и, более того, совершенствовать ее, по мере сил, продолжая творение вместе со мной. Поэтому всегда защищай «априори» то, чем ты являешься, и то, что случается с тобою, как с человеком. И не совершай в отношении этой твоей реальности нечистых действий, но люби себя, как люблю тебя я. В этом — весь закон".

Необходимо также помнить, что для природной интенциональности "делать" и "мыслить" это одно и то же. Более того, мысль, строго говоря, — весомее, поскольку именно "мысль" детерминируют интенциональность, создающую семантику, а важен именно семантический акт, потому что он содержит в себе вариативность связей между логическим "Я" и Ин-се. Указания последних заповедей всегда нужно соотносить с конкретной ситуацией, личной или исторической, поскольку приоритет всегда за фундаментальными принципами. Вот и все, что я хотел вам рассказать об этих принципах, представляющих лишь малую толику извечной мудрости, присущей глубинной природе вещей и человека, первооснова которой теряется в далеком прошлом. Они всегда были и пребудут вовек наделенные удивительно безграничной способностью к развитую.

Можно было бы бесконечно искать все новые и новые возможности применения этих принципов в жизни, но это не имеет смысла, потому что как только человек возвращается к чистой основе самого себя, он узнает все о себе и о том, как сделать вещи лучше.

Дата добавления: 2015-09-06