Глава 7. Я была в Шестом отделении в течение 11 лет, без ничего, кроме старых историй

(Сейчас)

Я была в Шестом отделении в течение 11 лет, без ничего, кроме старых историй, старых слов для удобства.

Раны на моем пути идут через минуты, которые чувствуются словно годы и годы, которые управляют мной как песок, как отходы

Но сейчас, в ожидании Томаса, чтобы он дал мне сигнал, терпения у меня почти не осталось.

Я помню, каково это было, когда я была беременной Линой. Последние две недели казались дольше, чем остальные месяцы вместе взятые.

Я была такой толстой и мои лодыжки были такими набухшими, что все это забирало энергию, что бы просто стоять. Но я не могла спать, не могла ждать, но в темные часы, после того, как Рэйчел и мой муж засыпали, я ходила.

Я ходила по комнате вперед и назад: двенадцать шагов через двадцать по диагонали. Я месила ногами ковер.

Я держала свой живот крепко, словно чашу, двумя руками, и я чувствовала, как ее трепетные волнения и сердцебиение пульсирует на кончиках пальцев, как далекий барабан. И я разговаривала с ней.

Я рассказывала ей истории о том, кем я была, и кем я хотела стать в мире, в котором она уже была на пороге. Я сказала, что сожалею. Я помню, как однажды я обернулась и увидела, что Конрад стоит в дверях.

Он уставился на меня, и в этот момент все произошло без слов. Это было то, что нельзя назвать любовью, но что-то очень близкое, так близко, что я могла в это поверить порой. Может быть, своего рода понимание

— Иди в постель, Беллс, -это было все, что он сказал

Сейчас я думаю, что я должна идти. Я не могу лечь ни в коем случае. Шланг оставил синяки на ногах и на спине, и даже прикосновение листа является очень болезненным

Я с трудом могу заставить себя есть, но я знаю, что должна. Кто знает, как долго мне

придется перед тем, как разведчики найдут меня. И вообще, найдут ли?

У меня нет ничего кроме пары хлопка, тапочек и хлопкового комбинезона. И снег ложится в тяжелые сугробы вдоль замерзшей реки. Деревья будут голые, а животные в норах.

Если я не смогу найти помощь, я умру в течение двух, трех дней. Лучше умереть там, в том мире, который я всегда любила — даже сейчас, после всего, что он сделал для меня. Три дня проходят бессловесно. Потом четыре и пять.

Разочарование становится постоянным, удушающим. Когда проходит шесть дней без сигнала от Томаса, я начинаю терять надежду. Может быть, его обнаружили? Проходят другие дни.

Я начинаю злиться. Он, должно быть, забыл обо мне. Мои синяки превратились в звездопады, большие взрывы невероятных цветов, желтые, зеленые и пурпурные.

Меня больше не беспокоит Налим. Вся моя надежда, энергия, которую я оставила с мыслями о побеге, все покидает меня.

Я потеряла даже желание ходить. Я наполнена темными мыслями: Томас никогда не собирался помогать мне.

План побега, плетение из веревки — все это была мечта, фантазия, которая удерживала меня все эти годы.

Я остаюсь в постели, не утруждаю себя вставать, за исключением случаев, когда мне нужно облегчить нужду, и когда, наконец, через узкую щель в двери появляется поднос с ужином.

И мне стало холодно: Под небольшой пластиковой миской, заполненный пастой, был сжат в комок небольшой клочок бумаги. Томас написал большими буквами: сегодня. будь готова.

Содержимое моего желудка подходит к горлу, и я боюсь, что больна Вдруг, мысли о том, чтобы оставить эти стены, эту комнату, кажутся невозможными. Что я знаю о мире за пределами?

Что я знаю о Дикой местности, и о сопротивлениях, которые царят там? Когда меня привезли, я только начала участвовать в движении.

Встреча здесь, документ передается там из рук в руки

Я мечтала о побеге 11 лет, а сейчас, когда время наконец-то пришло, я осознаю, что не готова.

Дата добавления: 2015-10-13