Мог смастерить станину и пяльцы для стежки одеял (и этим бабушка занималась, не для продажи, конечно, но для своей семьи).

Не могу теперь сказать, из чего, но соорудил внушительных размеров терку для картофеля, который, кстати сказать, никогда не мыл руками, но придумал для этого специальную мешалку. Мне позволяли крутить ручку, а дедушка, подкладывая картофелины, нахваливал, какая внучка сильная да ловкая! Потом из тертой картошки вымывали крахмал, и всю зиму бабушка варила знатные кисели из варенья или молока. Первые мне очень нравились, а молочный кисель, который ели ложками, как кашу, я не любила почему-то.

Постоянно деда учился чему-нибудь новому. Людмила Васильевна до сих пор вспоминает, как дядя Вася ей за полчаса из простого гвоздя такой замечательный крючок взамен сломавшегося выточил, который был нисколько не хуже магазинного. В другой раз у кого-то увидел, как плести сети. Тут же поехал в город, купил нитки капроновые, смастерил челнок из подручных материалов, и уже через несколько зимних вечеров была готова небольшая сеть, вернее, бредень, с которым летом они даже на рыбалку ездили. Правда, не скажу точно, поймали ли что-нибудь. Зато точно помню, что позже дедуля научился вязать сетки-авоськи, с которыми не стыдно было ходить в магазин.

А еще раньше деда у кого-то подсмотрел, как плести ивовые корчажки. Вот в те самые корчажки точно рыбешка попадалась. Правда, в нашей Искитимке можно только для кошки легкий завтрак наловить…

Зато корзинки из тальниковых прутьев у дедушки получались замечательные. А как вкусно пахло ивовыми прутьями, когда деда приносил их в дом и потом весь вечер творил своё новое произведение! Он их даже одно время продавал на базаре. ( Пенсия у него была, прямо скажем, невеликая, поэтому любой приработок был не лишним ). Некоторое время спустя, когда дочь Надежда перешла работать на овощной склад, дедушка быстро нашел применение «ремешкам», которыми перевязывались большие коробки с бананами и финиками. У нас, у многих родственников и знакомых тогда появились очень удобные, крепкие и легкие разноцветные корзинки для грибов, овощей и ягод. Мама до сих пор в них лук и чеснок зимой хранит в подполе.

Муж племянницы работал в ДОСААФе, списанные сломанные стулья как-то привез дедуле, а тот их отремонтировал, бабуля сшила на седушки чехлы – вот и мебель новая. И табуреточка маленькая круглая до сих пор жива, которую он бабуле сделал, чтобы ей удобно было печку растоплять и поддувало чистить!

В общем, не было «свободной поры» у моих бабушки и дедушки, как не было и проблемы, чем занять свободный вечерок. Раньше из развлечений только радиоприемник был, под него и проходил весь «творческий процесс». Это позже, когда телевизор купили, по вечерам стали «Новости» да фильмы смотреть.

Иногда, благодаря какой-нибудь передаче, типа «Сад – огород», появлялись новые идеи, за реализацию которых дедуля брался со всем своим энтузиазмом. Пенсия бухгалтера несколько отличалась от шахтерской, а бабушке и вовсе полагалась лишь мизерная доплата, т.к. ее рабочий стаж не был документально подтвержден (при переездах потерялась трудовая книжка). Поэтому огород для них был кормильцем, а часть урожая дедушка возил на базар. Сначала было две сумки на ремне через плечо, а потом деда увидел по телевизору удобную тележку «на резиновом ходу». Посоветовались с бабулей, да и купили это чудо техники. Теперь не было необходимости таскать тяжелые сумки на себе, можно было загрузить и отвести на базар сразу пару мешков картошки, ведро малосольных огурчиков, целый ворох зелени. Удобная подножка давала возможность поставить тележку на обочину и передохнуть, потому что путь был не ближний (километров 5-7), а внучка никак не хотела отставать от деда.

Чуть позже дедушка купил пружинные весы, в ту пору бывшие чуть ли не предметом роскоши. Теперь не нужно было по утрам стоять в очереди и ждать, пока откроется базарная контора, где давали весы напрокат. Со своим инвентарем можно было открывать торговлю раньше всех, этот плюс дедушка тоже подсчитал на своих любимых счетах. Думаю, что если бы уже тогда вместо арифмометра придумали калькулятор, у Василия Филимоновича он появился бы непременно.

Уж и не знаю, откуда деда услышал про чудо-культиватор, который одним заходом рыхлит землю, пропалывает сорняки и вытряхивает их из земли, но только и этот инструмент у него появился тогда. Папа мой, пропалывая картошку по старинке, подшучивал над тестем: мол, лень Филимоновичу тяпкой махать, так он и купил себе эту бестолковую игрушку.

Лет пятнадцать спустя после дедушкиной смерти, я в дальнем углу отыскала тот культиватор и решила попробовать прополоть с его помощью свою деляну с картошкой. Сорняков наросло как никогда, тяпкой мне махать бы дня три. А вынесла дедушкино чудо и давай его катать, только пыль столбом! Часа за три управилась. Соседи вышли, дивятся, стали расспрашивать, где я такое взяла. А я гордо отвечала, что этот инструмент хранили в память о дедушке. Он и теперь еще служит верой и правдой, и я каждый раз, взяв его в руки, с благодарностью вспоминаю дедушку за его прозорливость и крестьянскую сметку. И весы те, хоть и с заржавевшим циферблатом, работают исправно…

Представление о красоте тесно связано у старообрядцев с чистотой жилища. Грязь в избе – это стыд для хозяйки. Каждую субботу женщины семьи с раннего утра всё вокруг тщательно мыли, чистили песком до запаха древесины. Когда я родилась, полы в доме уже красили, а вот в сенях и на крыльце мыли с песком, а позже дедуля сплёл такую терку из тонкой проволоки, которой натирали дочиста крыльцо и каждую тротуарную доску во дворе.

Считается грехом сесть за поганый (грязный) стол. И перед приготовлением пищи хозяйка обязательно перекрестит всю посуду. На печку с утра ставился чугунок с водой для мытья посуды. Едва вставали из-за стола, как сразу же грязная посуда мылась горячей водой безо всяких моющих средств, а самая жирная - с содой или горчичным порошком, ополаскивалась в другом тазике, вытиралась насухо чистым полотенцем (их бабушка кипятила на печке каждую субботу) и обязательно убиралась в шкаф. Стол тоже мыли и насухо вытирали, ничего на нем не оставляя.

Письменного стола в доме никогда не было, поэтому кухня после ужина превращалась в дедушкин кабинет. Из верхнего ящика комода извлекалась аккуратно сшитая из моих школьных «черновиков» (чистых личточков из недописанных тетрадей) дедушкина «записная книжка». В ней в алфавитном порядке были записаны Дни Рождения всей родни и знакомых, а дальше – подробные адреса с обязательным указанием индекса. Мне казалось, что деда наизусть помнил, у кого скоро будут именины. В запасе всегда находилась открытка, и можно было не сомневаться, что поздравление придет как раз вовремя.

Но несколько раз в году, особенно в середине декабря, на столе не хватало места. Открыток 20-30 раскладывались по отдельным стопкам: эти – в Целиноград, эти – на Алтай, а те можно подписать попозже, они – для кемеровчан. Для начала на отдельном листке составлялся список адресатов, а к концу вечера против каждой фамилии красовалась галочка, проставленная аккуратно заточенным карандашом – это дедушка позволял делать мне. Своим очень красивым подчерком дедуля подписывал поздравления с непременным упоминанием каждого члена семьи, чтобы, не дай Бог, никого не обидеть. А ближе к празднику по вечерам за тем же столом читались письма и открытки, присланные отовсюду. Почтальон никогда не оставался без дела, каждый день доставляя все новые и новые поздравления. Дедушка, прочитав их обязательно вслух, ( бабушка читать не умела ) никогда не выбрасывал, но аккуратно складывал в комод. Только некоторое время спустя этими открытками позволяли играть ребятишкам, а бабушка украшала ими межоконный утеплитель на зиму.

Если до праздников было далеко, то за вечерним столом читались газеты и журналы. Я научилась читать по тем меркам достаточно рано, когда мне было 5 лет. Как теперь понимаю, дедуля, чтобы поддержать мой интерес к новому занятию, просил: «Ну-ка, внуча, почитай мне, пожалуйста, что-то у меня глаза устали, не вижу ничего». И очень внимательно и терпеливо слушал, как ребенок читал передавицу по слогам.

Кержаки всегда за пришельцем-чужаком в их дом помоют пол, вытрут дверные ручки и подадут специальную посуду. Связано это было с основами личной гигиены. И как результат – деревни староверов не знали эпидемий.

Катя Мушанская пишет: «Баба Феня (жена деда Иосифа) до конца своей жизни вере своей не изменила, она же была из кержаков, с молоком матери впитала Веру. Всегда все посты соблюдала и молитвы читала по лестовке. И лестовки были у неё разные. Все праздники она знала. Каждый день у неё начинался и заканчивался молитвой. За стол она никогда не садилась, не перекрестившись и не прочитав молитву. Я помню, что у нее всегда была отдельная ложка, кружка, чашка, и готовила она себе отдельно. Мы же никогда не пакостили, ее посуду и постель не поганили. Хоть и были маленькими, и была нас целая куча: тети Варины все, мы с братом, и всегда соседские тут же обитали – все знали, что есть мирской ковш и кружка и только из неё пили. А трогать бабину посуду и еду никто не смел…»

У староверов сложилось трепетное отношение к воде и огню. Святой была вода, леса и травы. Огонь очищает душу человека, обновляет его тело. Купание в целительных родниках осмысливается староверами как второе рождение и возвращение к изначальной чистоте. Воду приносимую домой, всегда брали против течения, а вот для «лекарства» по течению и при этом произносили заговор. Староверы никогда не будут пить воду из ковша, обязательно нальют ее в стакан или кружку. Хочу еще раз подчеркнуть, что семья наша жила вовсе не по староверческим законам, мы даже про них и не слыхивали. Но вот кое-какие обычаи гармонично вписывались в бытовую картину рядовой советской семьи. Например, ложки и кружки были у каждого свои, только распределялись они исключительно в соответствии с личными симпатиями: понравилась эта кружка, тебе её купили – это твоя. У папы – большая ложка, у меня – десертная, а младшей сестренке – детская, пока не дорастет до моей, а я – до большой…

Строго запрещается старообрядческой верой вывозить мусор на берег реки, выливать грязную воду. Делалось только одно исключение, когда мыли иконы. Вода эта считается чистой.

Мама моя росла настоящей пионеркой-комсомолкой, искренне верила школьным учителям, говорившим, что Бога нет. Про бабушку Домну ( маму бабы Феши ) рассказывала, что та большую часть дня не выходила из своей комнатки, проводя время в молитвах. Бабулю свою она любила, та была похожа на ангела: тихая, спокойная, маленькая, и такая худенькая – в чем душа теплилась? Воспитанное с детства уважение к старшим не позволяло юной атеистке убеждать набожную старушку в том, что та зря тратит время на какие-то там молитвы да поклоны, ведь того, кому они предназначались, просто не существовало – учителя обманывать не могли!

Только много лет спустя пришло понимание истины и сожаление о том, что не можешь сегодня повторить того молитвенного подвига. Бабушка Домна, прожив с Божьей помощью долгую и трудную жизнь, сумела сохранить бодрость духа и завидное здоровье – никогда у нее ничего не болело, даже зубы все до единого остались, только стерлись за долгий век. До самого конца была на своих ногах, а в свой последний день сходила в баню, помылась, оделась во все чистенькое, легла под образами и уснула навечно, приняв с улыбкою христианскую кончину.

Оставшуюся икону Казанской Божией Матери баба Феша ( Феоктиста Ивановна – жена Василия Филимоновича) бережно хранила всю жизнь. Но когда родилась я, мама моя попросила икону спрятать и никогда мне не показывать. «Нечего ребенку голову чем попало засорять. Вы хотите – верьте, а детям это ни к чему!» Икону пришлось спрятать в дальний сундук, изредка вынимая ее, когда внучка засыпала.

Когда я подросла, бабуля все же икону достала, но хранила ее за печной занавеской. Теперь эта реликвия, написанная в оригинальном, не встречающемся ныне стиле (Младенец написан с бородой) хранит моя мама, уже в преклонном возрасте принявшая Святое Крещение.

Староверы строго соблюдали традиции выбора места под строительство и обустройство своего дома. Подмечали места, где играют дети или скот устраивался на ночлег.

Особое место в обустройстве старообрядческой общины занимает традиция «помочи». Это и совместная уборка урожая и строительство дома. В дни «помочи» работа за деньги считалась предосудительным делом. Слово «помочь» я услышала впервые в четыре года – именно тогда стали перестраивать дом, в котором мы жили, вернее, пристраивать кухни и сени. В субботу к нам пришли родственники, соседи и знакомые, совместными усилиями возводили стены, стелили потолок и полы. Работали дружно, споро, весело, с песнями, частушками, шутками-прибаутками. Ребятишки тут же крутились – то молоток подать, то гвоздь поднять, то рубанок поднести… А женщины готовили большой обед, накрывали длинный стол меж двух больших цветущих ранеток, ставили лавки, покрытые чистыми новыми половиками. Светило солнце, дул теплый ветерок и пчелы жужжали, собирая нектар с ароматных цветов. Вкусно пахло свежими опилками и стружками.

В общем, «помочь» мне очень понравилась. Закончилась она уже поздно вечером общим ужином. Выпив «с устатку» самогоночки, попели песни под гармошку. А запомнился тот день в таких подробностях потому, может быть, что меня пчела за пальчик ужалила. Больно было и обидно: за что? Я ведь её не хотела обидеть. Просто меня послали в дом за ложкой, а она, полосатая, сидела на ручке дверной. Не заметила я её…

Существует традиция «отхаживать» помочь, т.е. надо было обязательно прийти на помощь к тем, кто в свое время помогал общиннику. Всегда оказывалась внутримирская взаимопомощь своим землякам и людям, попавшим в беду.

Смертным грехом считается воровство. Вороватому человеку община могла дать «отпорную», т.е. каждый член общины произносил следующие слова «я от него отпираюсь» и человека выгоняли из деревни.

Многие знают историю Агафьи Лыковой и ее семьи. По крайней мере, официальную версию, которую преподнесла нам лет 20 назад официальная пресса, когда геологи обнаружили в тайге их староверческий скит... О Лыковых писали, как о героях, пострадавших за веру, утверждали, что они ушли от людей, оставив все блага цивилизации, чтобы сохранить в чистоте свои души... Их чуть ли не в святые записали...

Мало кто тогда это событие пропустил. И в нашей семье, как во многих других, по вечерам шло горячее обсуждение после того, как папа вслух читал про Лыковых в газете «Кузбасс». Как сейчас, помню...

А вот тетушка моя, Деменёва Людмила Васильевна (двоюродная племянница деды Васи), много лет проработавшая школьным учителем, сохранившая хорошую память, раскопавшая свои корни от самого Демидова (это по линии отца своего), недавно поведала мне предысторию, то есть то, что произошло до того, как Лыковы переселились в тайгу...

Родители Агафьи решили обокрасть одного престарелого зажиточного крестьянина, который держал в тайге большую пасеку, и жил там почти круглый год... Что там произошло, не ведомо, только нашли деда убитым между грядок на небольшом огородике, прилегавшем к пасеке. В домике же всё перевернуто было – деньги искали разбойники.

Не было тогда ни телефонов, ни радио, но дурная молва впереди бежит... Скоро весть о совершенном злодействе разнесласьпо округе, преследуя и настигая страшных грешников повсюду, куда они перебирались, и загнала, в конце концов, в самую глухую тайгу. Не нашлось им места среди людей, слишком тяжкое преступление отделило их от мира... Ушли замаливать свой грех, да так и остались там. И пресекся весь их род за совершенное злодеяние!

Конечно, дети Лыковых, в том числе и Агафья, ставшая знаменитой не только на всю нашу страну, но и за рубежом, благодаря многочисленным публикациям в прессе, в том злодействе не повинны, но проклятие за пролитую кровь легло тяжким камнем и на их жизни!

Дата добавления: 2015-10-13